Александр Солженицын
Лондон, 25 февраля 1976
Является ли ваша книга "Ленин в Цюрихе" романом или историческим произведени-ем?
Я бы сказал, что это жанр художественного исследования. То есть цель моя - восстановить историю в её полноте, в её многогранности. Для этого, однако, приходится применять вдение, глаз художника, потому что историк пользуется только фактическими, документальными мате-риалами, из которых значительная часть уничтожена, пользуется показаниями свидетелей, ко-торые почти все убиты, и он ограничен в возможностях проникнуть в суть событий. Художник может глубже и больше увидеть благодаря пронзающей силе этого метода - художественного видения. Так что это не роман, но это применение всех художественных средств для того, что-бы глубже проникнуть в исторические события.
Это - часть гораздо большего произведения? Правильно ли я понимаю, что вы пише-те это произведение в первую очередь как художник, а потом уже как историк?
Я, пожалуй, вам в первом вопросе на это и ответил. Я пишу как художник, но имею в виду цель восстановления исторической правды, которая в моём народе особенно безжалостно унич-тожена, прервана.
Да, конечно. Но всё-таки это должно быть особенно трудно: описывать историю в виде беллетристики, когда вы берёте реальное лицо и реальные события и делаете их цен-тром романа. Сюжет тоже в какой-то степени вымышленный, хотя и основан на собы-тиях, действительно имевших место?
Мне невозможно и неинтересно было бы описывать только вымышленные лица. Вымыш-ленных лиц писатель ставит тогда, когда ему нужно соединение между простой человеческой психологией и событиями историческими. Но невозможно описывать такие крупные историче-ские события, какие были у нас, без прямого описания исторических лиц. Стало быть, вот это проникновение в историческое лицо доступно только художнику. Есть такое понятие: тоннель-ный эффект интуиции. Вот эта тоннельная интуиция даёт возможность проникнуть туда, куда документалист-историк не может проникнуть. Он может только выложить окружающие собы-тия и материалы.
Вы говорили об этом вашем труде и о предыдущем ("Август Четырнадцатого"), - мне кажется, я цитирую правильно, - что это ваш главный художественный замысел. Может быть, вы объясните этот замысел?
Объяснить замысел если б можно было простыми словами, то не надо было бы писать большие книги. Однолинейно объяснить явление искусства невозможно. Но вы правы, и "Ав-густ" и "Ленин" - фрагменты этой большой эпопеи, которой я посвящаю всю оставшуюся жизнь; я не мог заняться ею раньше просто по тяжёлым обстоятельствам жизни. Но я её ношу в себе с 1936 года - 40 лет уже.
У писателя Джеймса Джойса есть высказывание, и, когда я его вспоминаю, я думаю о ваших произведениях. Он писал, что пытается "выковать не созданное ещё сознание своего народа". Интересно, близка ли вам такая мысль, не пытаетесь ли и вы выковать несозданное сознание своего народа?
Пожалуй, нечто весьма близкое. С той только поправкой на особые русские условия, что у нас специально, настойчиво уничтожалась связь времён, используя шекспировское выражение, уничтожалась память о том, как это было, и поэтому для восстановления нашего самосознания, пожалуй, важнее всего - восстановить память об истинных событиях. И только через это мы можем выковать своё самосознание. Да, близко.
Перейдём теперь к самому Ленину. Среди прочего вы пишете, что Ленин не понимал шуток. Что это - ваше предположение, вымысел или же вы узнали это из докумен-тов?
Все эти 40 лет я занимаюсь Лениным. Я настойчиво собирал каждую крупинку, воспомина-ния о нём, его истинных чертах. Я не приписываю ему никакой черты, которой у него не было. Моя задача - как можно меньше дать воли воображению, как можно больше воссоздать из то-го, что есть. Воображение художника помогает только спаять отдельные элементы и, войдя внутрь персонажа, попробовать объяснить, как эти элементы друг с другом связаны. Это - к вопросу о шутках и о других деталях его характера.
Ещё одна черта. Вы говорите о том, что Ленин не мог иметь просто дружеские отношения с людьми, все его отношения должны были быть в первую очередь полезными. Считаете ли вы, что люди, рвущиеся к власти, не могут иметь просто друзей, или же эта черта была свойственна специфически Ленину?
В данном случае я имею в виду, конечно, специфически Ленина. Я не ставлю себе задачи объяснять всех политических деятелей. Но вся мировая литература учит нас, что борьба за власть искажает человеческий характер и вносит в него некоторые специфические черты. Од-нако у одних это более, у других - менее. Я не занят этим вопросом и не стараюсь обобщать. Мне надо воссоздать Ленина, каким он был: вот он был таким.
Восхищаетесь ли вы Лениным?
Я думаю, что полнота, весь спектр моего отношения к Ленину есть в книге настолько, что видно, как я далёк от восхищения. Но, как всегда в искусстве, нельзя пояснять однолинейно. Здесь всё в книге.
А вот второстепенный вопрос. Между прочим, почему все революционеры - Ленин, Троцкий, Парвус, Сталин - меняли свои фамилии, как будто они - актёры?
Вы знаете, это очень интересный и, я бы сказал, важный вопрос. Вначале они меняли как будто для того, чтобы, ну, как революционерам, было легче уходить от слежки. Чтобы в пере-писке их истинные имена не упоминались. Но вот что характерно: они прошли через револю-цию, пришли к власти, и они все сохранили свои псевдонимы. Ваш вопрос очень глубок, он ка-сается важного дела. Я считаю, что автору лёгкого художественного произведения или актёрам допустимо применять псевдоним, - ну, стесняются; может, им так удобно. Но людям, которые вздумали переворачивать полмира, или весь мир, нечестно прятаться за псевдонимами. Они должны открыто себя называть и открыто идти. Вот эта инерция задержки псевдонима выража-ет желание избежать доли ответственности.
Говоря о таких людях, как Ленин или Парвус: какие психологические потребности ими двигали, когда они хотели, как вы говорите, перевернуть полмира или весь мир?
Ответ на этот вопрос потребовал бы упрощения жизненной ткани. В том-то всё и дело: что на многие вопросы такого рода невозможно ответить иначе как художественным произведени-ем. При всякой попытке упростить и однолинейно сформулировать вам я вынужден был бы сейчас что-то исказить. Это постепенно, от книги к книге, будет пониматься, и притом у каждо-го всё-таки это по-разному. Например - у Ленина одни мотивировки, у Парвуса - другие, а у Шляпникова, которого я здесь упоминаю, но описываю в других местах, - третьи. Это будет постепенно выясняться в объёме книги.
И ещё одно мне показалось очень интересным. Ленин много говорит о том, что стра-дания, война, потери неизбежны в ходе революции. Но в то же самое время он мало говорит о том рае, который стремится создать. Читая вашу книгу, я задавался вопро-сом: отказываются ли революционеры от этих жестоких мер после того, как уже нет необходимости в этих жестокостях?
Я думаю, что есть заглатывающая инерция в том, чтобы применять жестокость и насилие. И даже если вначале кто-либо имел идеальные цели на более позднее время, то действительно в этой заглатывающей инерции он не может выскочить из неё. И, собственно говоря, "Архипелаг ГУЛаг" в первой части отвечает на этот вопрос: что же сделал Ленин, придя к власти. Да, когда все силы интеллекта и ума употреблены на захват власти, не остаётся сердечных сил подумать об обещанном рае. Да.
Если можно ответить на этот вопрос, не упрощая темы, то скажите, как Ленин, будучи никем в то время, которое вы описываете, притягивал к себе людей?
В то время, в этот период, когда Ленина я описываю в Цюрихе, он действительно был ещё никем. Исторические события легко могли пойти так, что он никем бы и не стал. Он за два ме-сяца до нашей русской революции считал дело его жизни проигранным и собирался уезжать кончать жизнь в Америке. Однако и тогда уже он действительно имел сильное личное влияние на малый кружок людей. Когда же оно перешло в высокие сферы действий и распространилось на миллионы, то здесь влияло не его личное обаяние, поскольку не было такого контакта - ни телевидения, ни радио, - здесь действовала сила его упрощённых лозунгов, лозунги были так заманчивы, что они, обманув массы, повели их по ложному пути. Обещано было всё, а потом всё это не дано или отобрано. Все основные лозунги Ленина не были выполнены совсем, ну, скажем, "рабочий контроль над производством", либо ложно выполнены на несколько лет, на-пример, "земля крестьянам", - уже в 1922 году, собственно, землю отобрали у крестьян, пере-писали государству. Успех был в том, что он обещал в разгаре войны (но мы забегаем вперёд по отношению к сюжету этой книги), успех был в том, что он обещал, например, в разгаре войны немедленный конец войны, и никто не будет воевать. Это дало ему миллионы сторонников сре-ди солдат. А уже через год советская власть ввела обязательную военную службу, и этих самых солдат принудительно взяли на трехлетнюю войну, а кто не шёл - расстреливали, как не было в царской России, - в царской России за дезертирство был тюремный срок. А при Ленине за дезертирство был немедленный и даже массовый расстрел. Так по всем главным вопросам - войны и мира, земли, фабрик и заводов, демократического якобы управления, - по всем этим вопросам были выдвинуты обманные лозунги, которые все были нарушены в первые годы при Ленине, я подчёркиваю - при Ленине, а не при Сталине.
Зависел ли окончательный успех Ленина от того, что люди с такой лёгкостью подда-лись этому обману?
Да.
Можете ли вы сказать в общем, чем отличается ваше толкование Ленина от официального, от того, как описывают Ленина историки во всём мире?
Ну, я всё-таки различил бы официальное изображение в Советском Союзе - это вообще иконопись, это придуманное казённое изображение. Историки разных стран, пользуясь объек-тивным материалом, будут оценивать его намерения, действия, сравнивать его обещания и их выполнение. Хотя и тут мы видим много необъективных увлечений. А всякий художник обяза-тельно должен проникнуть в грудь Ленина, ибо полное описание может быть дано только в психологическом комплексе. Я, повторяю, 40 лет сосредоточен на этом образе, и я стараюсь ничего не прибавить от себя, но угадать, постепенно разглядеть, как это связано, что из чего и почему вытекало.
Есть ли писатели на Западе, с которыми вы чувствуете общность?
Вы имеете в виду писателей прошлого или настоящего, современных?
И тех и других.
Видите ли, писателей прошлого я довольно много читал в юности; действительно, наряду с русской литературой, они сформировали мои художественные представления и методы. В част-ности, особенно я подчеркнул бы мою тёплую привязанность к Диккенсу. Я Диккенса несколь-ко раз прочёл от начала до конца. Но потом мой опыт настолько ожесточился, опыт жизни, - вы можете видеть из моих книг, что я много времени тратил на конспирацию, на что писатель не должен тратить времени. Потом я тратил на свои работы математика, преподавателя. И так в оставшемся объёме моей жизни до такой степени плотна была моя основная работа, законспирированная, тайная, что на обычное человеческое поведение, просто почитать книгу, последить за тем, что происходит в литературе, совершенно не оставалось времени. У меня не оставалось времени жить, восьми часов для сна. Поэтому, ещё также при недостаточном знании иностран-ных языков, последнее время я постоянного контакта с современной западной литературой не имел и затруднился бы вам назвать, с кем я духовно наиболее тесен, или соприкасаюсь, или с кем сроден художественным методом.
И наконец, ваше отношение к жизни, к собственному опыту - это отношение худож-ника. Можете ли вы представить себя политическим деятелем?
Нет. Я не политик и не хотел бы им быть. Но, поскольку темы моих работ исторические, а с другой стороны - очень тяжёлое положение моего народа, сейчас то и дело я соприкасаюсь с вопросами, которые носят политический характер. По традициям русской литературы почти невозможно уединиться и не замечать того, что происходит. Итак, это горькая необходимость нашей горькой жизни, что мы не можем отдаться художественному творчеству, каждую минуту не касаясь общественных, социальных, политических проблем.
Телеинтервью компания Би-Би-Си в связи с выходом книги "Ленин в Цюрихе" (25 февраля 1976). - За-писывалось 25 февраля в Лондоне. Интервьюер - Роберт Робинсон. Демонстрировалось 27 апреля 1976 по теле-визионной программе Би-Би-Си "Book Program". Тогда же напечатано по-английски в журнале "Listener", 29.4.1976. По-русски впервые опубликовано в Вермонтском Собрании, т. 10, с. 503. В России впервые - в петер-бургской газете "Невское время", 2.9.1992.
http://solzhenicyn.ru/
viperson.ru
Док. 517394
Перв. публик.: 09.11.04
Последн. ред.: 05.03.11
Число обращений: 183
IPSE DIXIT
|
