Анатолий Салуцкий. `Военная реформа: за и против. Армия была и остается рабоче-крестьянской`Назад
Анатолий Салуцкий. `Военная реформа: за и против. Армия была и остается рабоче-крестьянской`
Создается впечатление, что проект реформирования армии по контрактному принципу, предложенный правительству и обществу Институтом переходного периода, носит такой же отвлеченный от государственного мышления характер, каким отличалась шоковая терапия. А один из основных авторов все тот же, которого народ давно полюбил - Егор Гайдар.
Армия России всегда была важной частью общества и составляла определенную массу государственного корабля, придавая ему инерционность и устойчивость. Мало участвуя в определении его курса, она не позволяла резко менять направление движения. Не случайно перевороты 1917 года стали возможны именно вследствие распада армии. Не случайно и то, что в преддверии 90-х годов прошлого века первый сокрушительный и деморализующий удар реформистов пришелся на армию. Иначе почему ветераны-фронтовики опасались появляться на улицах при орденах, оплаченных кровью и жизнями, не говоря о вседозволенности торговать ими на развалах делягам всех мастей и оттенков
Случайно ли на заре Советской власти армию официально нарекли рабоче-крестьянской, что отражало социально-политические реалии того времени? И можно ли не задумываться над тем, каким образом будет вписана в контекст современной рыночной российской истории контрактная армия? Не возникнут ли "ножницы" между ее настроениями и возросшим социальным неравенством рыночной среды?
Увы, все обсуждения перехода Вооруженных сил на контрактную основу пока крутятся в рамках бюджетного процесса. Это необходимо, но явно недостаточно. Такое вряд бы позволили по отношению к РККА, которую переименовали в Советскую Армию - тоже сугубо политический шаг, отражавший новую роль Вооруженных сил и новые международные реалии.
После Победы в Великой Отечественной войне авторитет армии был необычайно высок. Знаменитый сталинский приказ "100" давал генералам полугектарные и гектарные дачные участки под Москвой. Профессиональными военными стали дети Булганина, Суслова, Кузнецова, самого Сталина и многих других руководителей государства высшего и среднего звена. Те из них, кто намеревались делать серьезную военную карьеру, уходили служить в войска. Другие оставались в столице, приобретая самые престижные профессии военных инженеров, специализируясь на радиолокации, сверхзвуковой авиации и так далее.
В интеллигентской среде поначалу ходило немало анекдотов о военных, но они быстро адаптировались к обществу. Их сыновья, как и сотни тысяч сыновей старших офицеров, пошли в военные училища, составив костяк офицерского корпуса следующего армейского поколения. Это была настоящая военная и военно-техническая интеллигенция.
Все возвращалось на круги своя. До революции кастовое - в лучшем и высоком смысле этого понятия - белое офицерство было самым надежным защитником и страны, и строя. Царь был полковником, что побуждало лучших представителей дворянства выбирать почетную военную профессию.
Также и в послевоенном СССР возникла военная элита, делавшая честь государству. Не случайно многие высшие руководители государства - от Сталина до Брежнева - имели воинские звания, надевали мундиры по особым случаям и высоким праздникам. Все они служили в армии, кроме Сталина, но это, понятно, исключительный случай. И были настоящими офицерами, вместе со службой впитав особое понимание того, чем является армия для государства.
Горбачев и Ельцин были первыми послевоенными руководителями страны, которые не служили в армии, не понимали, не знали и не любили её (Вдобавок не имели сыновей, через которых могла возникнуть связь с армией). Значение этого факта не следует преуменьшать - он наложил отпечаток на всю их государственную деятельность и гибельно сказался на судьбах России.
Над этой долгой и многогранной "историей вопроса", похоже, даже не задумывались в Институте переходного периода, который возглавляет Егор Гайдар, кстати, сын адмирала, внук красного командира-писателя Аркадия Гайдара. Без учета комплекса вопросов он рассматривает армию как механизм, хотя на деле армия - это организм, причем весьма сложный. В результате проводимая реформа может обернуться серьезной дестабилизацией государственного развития.
Сейчас в Вооруженных силах дослуживает то поколение, которое можно отнести к почетной категории военной элиты. На смену ему в лучшем случае идут дети разночинцев - сыновья патриотически настроенных офицеров среднего ранга, которые в самые лихие для армии годы минувшего десятилетия все-таки избрали военную карьеру. Говоря о разночинцах, без негативного смысла, обращаю внимание на то обстоятельство, которое точно подметил, кажется, Добролюбов: "То, что детям из дворян давалось даром, то дети из разночинцев добывали ценою всей своей жизни". Это означает, что нынешние старлеи и капитаны сперва должны вырасти до полковников и генералов, и только потом, если воинская служба будет престижной, из их детей снова начнет формироваться потомственная военная элита. Можно ожидать, что этот процесс пойдет через четверть века.
Но сегодня в военные училища, как и в кадетские корпуса, поступают в основном дети рабочих и крестьян, испытывающие страх перед безработицей "на гражданке", не имеющие средств для получения высшего образования в коммерциализированных институтах. Дети "новых русских", среднего класса и интеллигенции устремились в юридическо-экономическую сферу, в предпринимательство, за границу. И уж само собой, не известны случаи, когда бы сын хоть одного крупного государственного или общественного деятеля избрал военную профессию.
Таким образом, кадровый офицерский состав завтрашней армии действительно будет в основном рабоче-крестьянским или, скорее всего, крестьянским. И нет ни малейших сомнений, что при переходе на контрактную основу рядовой и сержантский состав на 99 процентов будет из низов.
Хорошо это или плохо, если российская армия по социальному составу, как и после 1917 года, станет именно такой? Лобовая постановка этого вопроса некорректна - все зависит от исторических условий ближайшей четверти века. Проблема в другом: тот факт, что офицерский и рядовой состав российских Вооруженных сил будет становиться все более низовым, необходимо учитывать и при необходимости заранее принимать специальные меры для корректировки этого процесса.
Однако этим не исчерпываются проблемы контрактной армии. Уже сегодня в военные училища в основном идут русские ребята. Впрочем, вернее было бы сказать, молодежь славянского происхождения: русские, украинцы, белорусы. И лишь частично - представители поволжских народов, например, чуваши, мордва.
Можно быть уверенными, что при переходе от всеобщей воинской обязанности к контрактной системе рядовой состав тоже будет преимущественно славянским. Тут много причин как, например, последствия чеченских войн. Из этого вытекает еще один чрезвычайно важный для нашей страны вывод: завтрашняя российская армия будет в основном православным воинством.
Хорошо это или плохо - рабоче-крестьянская, славянская и православная? Отвечать на этот вопрос тоже не совсем корректно. Проблема сводится к уже сказанному: можно ли всего этого не учитывать? Можно ли ограничивать проект военной реформы только финансовыми и военно-техническими параметрами, факторами? Можно ли абстрагироваться от того, как будет восприниматься такая армия в национальном и религиозном аспектах? Неужели пример Чечни ничему не учит? Можно ли упускать из виду социально-политический срез?
Уже сегодня очевидно: чтобы завтрашняя армия и новое рыночное государство жили в мире и согласии, абсолютно необходимо создать для военных условия, более приемлемые, чем того требует просто поддержание ее боеготовности. Разве не ясно, что наша полунищая армия не сможет надежно охранять государство "новых русских"? Скорее, она станет источником внутриполитической напряженности.
Всем вышесказанным не исчерпывается перечень фундаментальных, куда более важных, чем финансовые и другие проблемы, которые встают в связи с переходом армии на контрактную основу.
Я очень рад, что сегодня во главе государства стоит человек, делавший на первом этапе своей жизни военную карьеру и понимающий, что это такое. Под влиянием определенных сил, и, как естественная реакция на былую излишнюю милитаризацию, наше общество неоправданно опасается "человека в мундире" (раньше говорили "человек с ружьем"). К тому же сегодня это понятие спекулятивно используют в контексте текущей политической борьбы для обозначения спецслужб. Судьба важнейшего государственного института - армии - выше сиюминутных разногласий. От судьбы армии зависит судьба страны. В изменившихся международных условиях, на новом историческом этапе всемирной борьбы с терроризмом, при значительном сокращении ракетно-ядерных вооружений нам незачем опасаться нового витка милитаризации. Да, армия должна стать меньше и профессиональнее. Однако ее государственное и политическое значение в этих условиях не убывает, а возрастает - как фактор внутренней стабильности.
И хотя внешне реформа Вооруженных сил постепенно обретает конкретные очертания, с точки зрения свершившейся смены общественного строя и социально-политических перемен в стране и армии, в аспекте национального, религиозного и других важных вопросов идея реформирования Вооруженных сил должным образом еще не продумана.
Это и понятно: начиная с Беловежской Пущи, судьбы нашей страны решались с легкостью необыкновенной, в лучшем случае, с учетом формальной экономической логики, но без учета реальных государственных и исторических обстоятельств. И представляется, что тот комплекс вопросов военной реформы, который входит в ее долгосрочную внутриполитическую составляющую, необходимо обсудить и обдумать более обстоятельно, чем это делает правительство, акцентирующее прежде всего финансовые вопросы реформы.
