Под утро стало совсем прохладно. Тепло южной ночи ушло вместе с последними звездами. Тщетно я пытался получше завернуться в тонкое солдатское одеяло, сворачивался комочком, переворачивался с боку на бок, все было бесполезно: утренняя свежесть своими холодными ладонями упорно прогоняла сон. Я с трудом разомкнул тяжелые веки, взглянул на часы: двадцать пять минут шестого. Ну и рань!
Вдруг где-то высоко над головой робко чирикнула невидимая в густой кроне чинара ранняя пташка, и тут же ей откликнулся целый мир пернатой братии. Наперебой зачирикали воробьи, и не так, как днем, по-деловому и суетливо, а во всю мощь своих воробьиных легких, весело и беспечно.
Словно в первым раз вдруг открылся мне мир звуков м запахов: и классический аромат розы, и горьковатый запах безымянной травки, и перезвон струй арычной воды,
Поднималось солнце, в далекие темные ущелья уползал ночной туман. Солнечные лучи ласково касались моего лица, и они не помешали мне уснуть снова.
И снились мне сны легкие, как облака на вершинах Копет-Дага, и прекрасные, как это летнее утро. Мчались по кручам золотые кони, и манили всадника в пушистые облака прекрасные феи
Мои грезы прервал прозаический звук электробритвы. Еще слышалось мне ржание лошадей, и ласковые девичьи руки еще обнимали меня. Но шелест стальных ножей электробритвы настойчиво вторгался в мое сознание. Кто-то рядом терпеливо скоблил свою щетину. По звуку я мог определить, когда он выбривал себе щеки, а когда жужжание становилось напряженнее - принимался за подбородок.
Впрочем, что за чертовщина! Какая электробритва может быть в глуши этого сада? Я открыл глаза.
Прямо над моим ложем на тонкой ветви яблони покачивалась какая-то черная птица размером чуть меньше обыкновенного голубя. Да это же индийская сестра нашего скворца - желтоклювая майна. Здравствуй, заморская гостья!
А птица, не подозревая о моем присутствии, продолжала в самоупоении разевать клюв, жужжа на весь сад чужой, подслушанной где-то песней.
ЛЕГЕНДА О ФИРЮЗЕ
Давным-давно, в незапамятные времена, землей туркмен правил богатый и могущественный хан. И не было на земле от синих скал южных гор до седых бурунов соленого моря и даже самого сердца раскаленных черных песков туркменского племени, которое не платило бы хану дань.
Каждый год в конце лета, когда в садах обламывались под тяжестью фруктов ветви, когда самый воздух наполнялся медовым ароматом золотистых дынь, со всех концов страны бесчисленные караваны шли к столице хана, раскинувшейся в благодатной долине у самого подножия синих гор.
Ревели на неприступных башнях трубы, искусно сделанные из слоновой кости, приветствуя всё новые караваны верблюдов, нагруженных тяжелой поклажей. Звенели тяжелые, кованые решетки, поднимаясь над резными, украшенными бронзовыми пластинами воротами, которые с трудом отворялись десятью черными невольниками. Величественно, не спеша, входили верблюды в город. Звенели на их шеях бронзовые колокольчики, серые запыленные ишаки громко приветствовали своих столичных собратьев, зычно кричали смуглые, одетые в красные тонкой шерсти халаты погонщики.
На большом, выложенном красным камнем, ханском подворье караваны разгружались. Развязывались тяжелые тюки, вспарывались полосатые мешки, ненасытные ханские подвалы набивались тонкой овечьей или верблюжьей шерстью, золотой пшеницей, чеканными медными блюдами и кувшинами, узорными коврами, равным которым не было во всем мире, златотканой одеждой, оружием и ещё многим-многим другим, всем, что только могли сотворить в те далекие времена искусные человеческие руки. Ханские слуги целыми днями трудились, не покладая рук.
Золото и серебро, которое шло в уплату налогов, хан принимал лично сам. Благозвучным потоком стекали деньги в ханскую сокровищницу, вход в которую был закрыт для всех, кроме самого хана и его главного казначея. А здесь было чем полюбоваться. Золото и серебро - слёзы, кровь и труд многих тысяч бедняков - лежало, словно горный щебень, в огромных, окованных медью сундуках. Зеркала из полированного серебра отражали мерцающий свет факелов, играли волшебным светом драгоценные камни в рукоятках мечей и кинжалов, бесценные украшения сверкали в раскрытых шкатулках.
Но бывало и так, что вместо посланного каравана возвращался какой-нибудь погонщик верблюдов с недоброй вестью и головой сборщика дани в хурджуме. Тогда во дворце звенело оружие, и тысячный отряд воинов на лихих конях отправлялся в путь, а когда они возвращались, - десятками отрубленных голов восставших украшались сторожевые башни столицы.
Богат и могуч был старый хан. Не было у него недостатка ни в верных слугах, ни в прекрасных, словно пери, женщинах. Тысячные стада овец паслись в его степях, неисчислимые табуны тонконогих коней радовали его взор.
Семь прекрасных, могучих сыновей было у старого хана. Не было им равных в умении владеть мечом или копьем, и каждый мог за тысячу шагов сбить стрелой жаворонка. Было у хана и сильное, многотысячное, хорошо вооруженное войско, закаленное и испытанное в сражениях и походах. Из семи отрядов состояло оно, а военачальниками были его сыновья. Такими сыновьями можно было гордиться, ведь каждый из них в одиночку, с одним лишь кинжалом охотился на свирепого снежного барса и побеждал!
Но не было радости в сердце старого хана.
Людская память не донесла до нас его имя и имена его сыновей, но не нам жалеть об этом. Жестокими и коварными людьми были сыновья. Больше всего на свете они алкали власти и золота. Каждый из них жаждал смертного часа своего отца, и каждый мечтал о ханском престоле.
День и ночь с тревогой думал хан о своем смертном часе, он понимал, что его сыновья не дадут ему жить, а добровольно отказаться от престола хан не хотел, так как боялся междоусобной войны между братьями.
Единственным утешением старого хана была совсем юная дочь - красавица Фирюза. Когда ее голос, словно щебет птички, звенел во дворце, светлее становилось в мрачных покоях. Ни в чем не мог отказать своей любимой дочери старый хан, и она была свободна, как ветер.
Девичьи игры не привлекали ее, за рукоделием ей было скучно. Лишь в чистом поле на горячем скакуне чувствовала она себя счастливой, а обогнать ее в скачке не мог никто. Все, кто хоть раз видел ее, с улыбкой вспоминали ее имя. Когда ей встречались бедные люди, она щедрой рукой раздавала серебро, а ее братья только посмеивались над чудачествами сестры. Много сердец прекрасных юношей было невзначай разбито ею, но любовь не успела коснуться ее сердца.
Однажды ночью тревожно затрубили воины на сторожевых башнях.
В покои хана под руки ввели воина в забрызганных кровью доспехах. Он хрипло сказал только одно слово - "война" - и упал на пол. Алая кровь окрасила голубые цветы ковра. Стража осторожно унесла воина из покоя. Хан вышел в тронный зал. Там уже собрались придворные.
Хан взошел на престол, рядом стояли, смиренно опустив головы, его сыновья. Они уже были одеты в боевые доспехи, а сильные руки в кольчужных перчатках крепко сжимали рукояти булатных мечей. Их было только шестеро.
- Где мой старший сын? - спросил хан.
- Он в бою, - ответил визирь. - Враги идут с юга, из-за гор, их полчища несметны. Твой сын со своими воинами сражается в единственном ущелье, через которое можно придти в нашу страну. Если он вернется с победой, то будет достоин престола!
Братья переглянулись. Хан угрюмо молчал.
Храбро сражались воины с захватчиками, впереди них разил врага мечом старший сын хана. Один за другим падали вражеские воины на холодные камни ущелья. Звон щитов, удары мечей, боевые крики и стоны смертельно раненных - все звуки боя, отражаясь от каменных стен, повторились в многократном эхе. Высоко над ущельем кружились хищные птицы.
Тысячи стрел и копий летели на вражеские полки, громадные камни сбрасывались врагам на головы, но их было слишком много. И когда старший брат был прошен сразу несколькими копьями, и чужеземные воины с победными криками, сминая последние ряды сопротивляющихся удальцов, ворвались в долину, они встретились с отрядом второго сына старого хана. Пламя боя вспыхнуло с новой силой. Лишь с тучей жадной, прожорливой саранчи можно было сравнить это нашествие. Один за другим уходили в бой сыновья старого хана, и каждый, мечтая о собственной воинской славе и о ханском престоле, обещал отцу вернуться с победой. Но сплоченная вражеская армия легко разбивала разрозненные отряды братьев.
А у дворца хана волновалась толпа простого народа. Это были не опытные воины, вся жизнь которых проходила в сражениях, а обыкновенные ремесленники - горшечники, кирпичники, плотники, каменотесы, медники и кузнецы, мелкие торговцы, пастухи, дайхане и золотых дел мастера. Толпа требовала оружия. В оружейных подвалах дворца его было столько, что легко можно было вооружить десятитысячное войско. Здесь были и щиты из кожи буйволов, и тяжелые, звонкие, как гонг, железные щиты, здесь хранились тяжелые прямые мечи и острые кривые сабли, тонкие стальные кольчуги, которые могли выдержать удар огромной секиры, длинные копья и тугие луки.
Но старый хан не спешил дать народу оружие. Он надеялся, что кто-то из сыновей все же принесет обещанную победу. Вооружить же своих подданных хан боялся - кто знает, не обернут ли потом обездоленные люди это оружие против него самого?
Последний гонец вернулся во дворец с поля боя. Последний отряд был разбит в сражении, последний сын хана пал в бою. Горько заплакал старый хан, в отчаянии пеплом посыпал он свою седую голову. Грозно подали голос трубы. Хан взошел на крепостную стену и увидел, как из городских ворот выходило свежее войско, а впереди него на рыжем жеребце гарцевал стройный юноша в посеребренных доспехах. На лестнице послышались торопливые шаги. Хан обернулся. Тяжело дыша, к нему подошел начальник городской стражи и повалился в ноги:
- Прикажи меня казнить, всесильный хан! Они взяли оружие, силой, - отдуваясь, сказал он. Хан не ответил.
А во вражеском стане уже готовились праздновать победу. Уже были раскинуты шатры, горели костры, и запах жареного мяса щекотал ноздри. Сладкой музыкой звучал для чужеземцев плач пленных прекрасных девушек. Где-то рядом выли волки.
Солнце еще не село, когда на захватчиков налетела туркменская конница. Голубыми молниями падали мечи на вражеские головы, и нигде не было от них спасения. Не прошло и нескольких минут, как подоспели и пешие отряды. Грабители дрогнули и побежали.
В ущелье сеча ожесточилась. Новые полки влились в ряды чужеземцев, и снова их оказалось намного больше. Но защитники продолжали шаг за шагом теснить врага. В первых рядах сражался стройный юноша в посеребренных доспехах. Отравленная стрела оборвала жизнь рыжего скакуна, и теперь его хозяин сражался пешим. Его щит был разбит, но он так ловко отбивал удары вражеских сабель своим мечом и разил сам, что еще ни разу не был ранен.
В горы пришла ночь, но битва продолжалась при мертвенном свете луны. Все новые силы захватчиков вступали в бой, но не могли ни на локоть продвинуться вперед. Туркмены стояли насмерть.
Едва заря окрасила вершины гор, стало ясно - удержать захватчиков не удастся. Слишком мало осталось в живых защитников родной земли. Один за другим падают они под жестокими ударами врагов, но и враги несут большой урон. Особенно страшатся они сверкающего меча стройного юноши в посеребренных доспехах. Неуязвимым кажется он. Будто и не знают усталости его маленькие руки. Вот пронзенный стрелой сорвался со скалы последний соратник. Юноша отбивается от врагов один, медленно поднимаясь в гору. Силы покидают его. Он едва успевает отбивать удары нескольких сабель. Один промах - и вражеский меч сбивает с его головы шлем.
Тяжелыми черными змеями упали вниз девичьи косы. Вторым ударом выбит из уставшей руки девушки булатный меч.
Выставив вперед копья, медленно поднимались к Фирюзе враги, а она отступала все выше. На вершине она остановилась, в последний раз взглянула на солнце и бросилась вниз, на острые скалы.
Путь в долину был открыт. Чужеземцы ворвались в цветущую страну и разграбили ее. Столица была взята приступом, а потом сожжена дотла. С богатой добычей вернулись домой грабители, а на туркменской земле еще долго слышался плач женщин и детей
Старому хану удалось спастись. Он разыскал тела своих детей, оплакал и похоронил их. На могиле старый хан посадил восемь зернышек чинары. Прошло время, и восемь могучих деревьев выросло на могиле неразумных братьев. Они срослись стволами в одно огромное дерево. Никакие бури не страшны ему.
В народе говорят, что так братья после смерти обрели то единство, которого им не хватало при жизни.
Записал и обработал Владимир Паркин.
www.viperson.ru
14.11.2008
Док. 520096 Опублик.: 14.11.08 Число обращений: 22
