"Кич - это веяние времени", - считает главный режиссер Театра на Малой Бронной
За год руководства Театром на Малой Бронной Андрей Житинкин стахановскими темпами выпустил четыре премьеры такого качества, что был почти единодушно признан московской критикой "антиперсоной сезона". Зрители, напротив, были от Житинкина без ума. Новый сезон Театр на Малой Бронной открыл первым в Москве.
- Вы любите говорить, что ваша фамилия ассоциируется со словом "аншлаг". И в то же время называете в качестве своих авторитетов Арто, Гротовского, Беккета. Не замечаете в этих заявлениях некоторого противоречия?
- Никакого! У нас, если вы обратите внимание, сделана на Малой Бронной ставка именно на высокую литературу. Мы не ставим бульвар, не ставим комедии...
- Мне кажется, вы и сами прекрасно знаете, что высокую литературу проще простого превратить в "бульвар".
- Безусловно! Такая опасность есть. Но есть и другая опасность: из самой грандиозной истории сделать такую нудятину, что и смотреть невозможно будет. Лично я ненавижу литературный театр, когда из вечера в вечер рассказывается что-то так подробно, а все засыпают, и мухи дохнут. Я за очень, скажем так, энергичный театр. Который все равно заставляет зрителя быть ни в коем случае не свидетелем, а соучастником. Как, например, в "Венецианском купце": зрители все равно должны решать для себя пресловутый еврейский вопрос. А мой спектакль "Нижинский" даже трудно посмотреть во второй раз. Пару раз мы даже зрителей из зала выводили, потому что есть вещи, цепляющие так на уровне экзистенциальном, что человеку становится тяжело, да, но во всяком случае он не спит. А значит, уже эффект театра Житинкина работает. Скажу сразу: из "Анны Карениной", которую мы выпустим в новом сезоне, я хочу сделать жесткую историю, ничего не замалчивая. Тот момент, что Анна - морфинистка, там будет обязательно. Это очень важная мотивация ее поступков. Я за некий симбиоз метафоры и натурализма.
- Но при чем тут Арто и Гротовский?
- Я вам скажу. Медитативность Гротовского - это очень дорого. Почему я и говорю, что я за зрителя-соучастника - но только не в вульгарном понимании. Я ненавижу такой способ игры, когда актеры спрыгивают в зрительный зал, бегают по проходам и тормошат зрителей. Это вот ни в коем случае! Все-таки театр - это коллективная медитация. Я очень верю в соединение полей, в некую доминанту, которая выстраивается к финалу спектакля. Если говорить об Арто, то для меня его театр - это жесткость и непреднамеренность актерских проявлений на сцене, а это мне тоже дороже всего на свете. Это было когда-то новое слово, просто сейчас мы все этим пользуемся.
- Массовая культура, как известно, легко присваивает приемы, найденные культурой высокой. Вот я как раз и хочу понять, как в вашем случае работает этот механизм...
- Знаете, вот говорят иногда, что Житинкин как из тюбика выжимает краски и смешивает, как ему нужно. Я думаю, что это верно, поскольку можно заниматься поисками, но тогда ты уже будь честен до конца и не продавай билеты. Или это будет такая история, когда режиссер говорит, что ему не важно, сколько зрителей в зале. А это неправда. Спектакль идет совершенно по-разному, если в зале пять человек или аншлаг. Это другой энергетический обмен, другие совершенно глаза актера. Иначе есть опасность ухода в келью театральную, что тоже свойственно некоторым нашим режиссерам. Но опять-таки, Гротовский абсолютно откровенно взял и ушел в это новое качество и занялся уже лабораторной работой, скажем так, по психологии театра. Но он не брал за это деньги. А у нас идет сочетание того и другого, и при этом люди, знаете, так вот пренебрежительно относятся к тем, кто, извините, "удерживает" зал! Например, я ставил в Театре Моссовета "Милого друга", "Черную невесту", "Венецианского купца". А там зал 1250 мест - попробуйте удержать! Да еще с антрактом! Огромное количество режиссеров вообще не делает антрактов, чтобы зритель не ушел. А вот удержать зал в 1250 мест. .. А у меня бывали ситуации, когда одновременно в Театре Сатиры идет спектакль на аншлаге, а это такой же зал, то есть это уже 3000 с лишним зрителей в одном месте в один день в центре Москвы! Может быть, только те, кто этого не могут, говорят, что это ничего не стоит, а вы попробуйте! С другой стороны, я, например, был очень удивлен наивностью критиков, которые трактовали как пошлость момент, когда я умышленно взял расхожие трюизмы масс-медиа...
- Вы это сейчас о "Венецианском купце"?
- Да. Я ведь действительно разворачиваю этот шабаш, карнавал, если хотите, пошлости, и среди вот этого карнавала раздается, что называется, одинокий голос человека. Шейлока почти никто не слышит, с этого начинается спектакль. Он читает псалом Давида, а в него летит пустая пивная банка - так молодежь развлекается. Я же умышленно все это нагнетал, чтобы на контрапункте ярко выделить Козакова с его жесткостью...
- Вот это противопоставление шоу и пафоса и есть типично масскультовый ход, простой, лобовой, за которым больше ничего не стоит.
- Нет-нет-нет! Это закон театра, закон контрапункта. Вот если бы, извините, я дал возможность в финале победить вот этому всему, если бы не было минора. .. Как угодно можно относиться к тому, что в финале Джессика оплакивает Шейлока, но мы же явно сместили акцент. Стуруа, например, просто выбросил пятый акт, не стал играть эти развязки. Но вы знаете, это самый простой ход. Весь мир играет такой короткий вариант, я видел несколько раз. Обсудили еврейский вопрос, и все. Но это же неверно. Кстати, сейчас вообще очень модно перекраивать пьесы, переставлять акты. Я считаю, что это порочная практика. Не нравится - возьми любую другую пьесу или сам напиши и сделай все, что хочешь.
- Интересно, что для вас входит в понятие "кич"? Вас ведь часто обвиняют именно в этом.
- Я опять-таки могу сказать, что сейчас не учитывать это нельзя, поскольку это, так сказать, веяние времени. Но это не должно становиться эстетической программой. Это может быть как некое средство, как часть формы. Я, безусловно, обманываю зрителя, но я этого и не скрываю, я обманываю его в хорошем смысле. Иногда он идет на яркую форму, на блестящую упаковку, но это ведь сделано специально для того, чтобы заставить его слушать сложнейший экзистенциальный текст Камю, или Теннеси Уильямса, или Леонида Андреева, или Томаса Манна. Я счастлив, когда после спектакля "Калигула" выходят из зала старушки в кружевах и говорят: "Какой подонок, какой мерзавец! " - естественно, по поводу Калигулы. Да, они этот спектакль не принимают. Но их это зацепило! Зритель пришел на скандал, может быть, даже на одиозность некоторую Житинкина - и что? Ведь факт тот, что он не ушел. Потому что, когда он пришел, это только аванс, он только купил билет. Но сейчас, поверьте, эти билеты не такие дорогие, и, если зрителю неинтересно, он уходит.
- Вы сейчас употребили слово "скандал" и вообще, как я заметил, довольно часто его произносите. Неужели вы верите, что сегодня кого-то чем-то еще можно в театре шокировать и возмутить?
- Может быть, сейчас я стал более буржуазным, потому что теперь я главный режиссер, а раньше ведь чего только у меня не было! И спектакль на мате - "Игра в жмурики", и "Ночь лесбиянок" Энквиста о Стриндберге, и Камю, и Уильямс, и психушка, боже мой, чего только не было! О суициде, о нашей русской эмиграции. То есть я считаю, что в театре не должно быть табу. Хотя сейчас уже сложно чем-то шокировать, безусловно, но, как говорил классик, искусство - это новое зрение. Вот это мне важно - неординарность хода, новый концепт. Я всегда ломаю канон, по возможности. Это было и в "Милом друге", и в "Бедном Марате", и в Томасе Манне. Вот это для меня ценно, вот этим можно удивить на уровне эстетики.
- Но вы "ломаете канон" как-то все время в одну сторону, просто обращая внимание, например, на фрейдистскую подоплеку сюжета. А зритель уже давно это знает и именно этого ожидает. Чему же тут удивляться?
- Я вам скажу. Точно так же, как человек проживает духовную эволюцию, он проживает и эволюцию сексуальную. И поэтому очень часто мотивы многих поступков, казалось бы необъяснимых, завязаны на вот этой тайной параллельной жизни, которую ведет человек, - ну, это психоанализ, это известно. Например, мы полгода занимались феноменом Нижинского. Это такой пацан, который грызет ноготь большого пальца, зажатый, сидит в углу, некрасивый в жизни, не знает ни одного иностранного языка - и он стал мировой звездой! А причина - его бешеная страсть к Дягилеву. Иногда в искусстве это является такой пружиной, на которой возникают, извините, многолетние "русские сезоны". Дягилеву что, Шаляпин был интересен, с которого он начинал? Да Шаляпина он бросил тут же! Ему был интересен этот парень, Нижинский, из которого он сделал мировую звезду. Вообще, в истории искусства очень многое замешано на личных пристрастиях, скажем так, художника. Без сексуальной эволюции нет духовной, а без духовной нет сексуальной. Это настолько все взаимосвязано, что, например, меня очень бесит, когда я вижу скучного Чехова. Я считаю, что это самое величайшее преступление режиссера, если Чехов скучный. Чехова я когда-нибудь обязательно поставлю, для меня это гиперсексуальный автор, гиперсексуальный! Там все на этом построено и, более того, закодировано много такого, в чем он не мог признаться, естественно, вот так, напрямую. Но это осталось в пьесах. А гиперсексуальность человека, который болен туберкулезом, даже не обсуждается, это вам любой врач объяснит. Это и есть феномен автора. Я всегда пытаюсь понять, что происходит с самим творцом. Мопассан умер от сифилиса, - боже мой, это же в школьных программах никогда в жизни детям не расскажут, потому что они изучают рассказ "Пышка", но суть-то в том, что писатель своей жизнью заплатил за то знание, которое есть в его произведениях. Я уж не говорю о Стриндберге, да о ком угодно! О том же Томасе Манне, и так далее, и так далее, и так далее...
- В отличие от большинства своих коллег вы часто смотрите чужие спектакли. Бывает, что какой-нибудь постановочный ход нравится так, что хочется его повторить?
- Да, я смотрю. У меня была пара случаев, когда я был в шоке, поняв, что просто оттого, что я не видел спектакль коллеги, я сделал что-то свое, а мне можно инкриминировать, что я повторяю чужое. Хотя у меня есть на этот счет своя теория. Я, например, никогда в жизни не судился и не буду судиться, когда я вижу, что просто где-то сворована моя сценическая версия или мой замысел. Количество эпигонов огромно, но я отношусь к этому философски - считаю, что, наверное, есть сам прецедент, раз есть эпигоны. Я даже пару раз в провинции видел просто содранный досконально мой спектакль. Это пожалуйста. Но не дай бог оказаться самому в такой ситуации, когда я вроде уязвим. Это с одной стороны. С другой стороны, та же театральная олимпиада - это сколько же надо было объездить стран, чтобы увидеть некий срез! Это очень просветляет мозги. Я вам честно скажу, что, когда рухнул железный занавес и все бросились смотреть впервые привезенные спектакли Брука, Штайна, Бергмана, Патриса Шеро, Стрелера, у меня было много разочарований. Но если говорить о наших русских режиссерах, то я всегда буду смотреть спектакли Додина или Някрошюса - а я считаю его все равно русским режиссером, потому что он учился здесь, в Москве, у него ментальность наша. Мне грустно, что Толя Васильев ушел в некую секту. Я надеялся, что хотя бы останутся книги, но почему-то я и книг его пока не вижу. Меня вообще очень волнует, что замерла наша теоретическая мысль. Уже нет хороших книг по режиссуре. Ну не мемуары же, которые без конца издаются, останутся в истории! А режиссеры не оставляют методологических вещей, и это меня очень расстраивает.
- У вас нет желания пригласить на Малую Бронную кого-то из молодых режиссеров, открыть своей публике новое имя?
- Я так хочу, чтобы сзади какой-то наглый человек дышал в затылок и ничего не боялся, как я в свое время. Чтобы он по-настоящему меня зацепил. Пусть это будет хулиганство, пусть это будет на уровне просто ерунды, но чтобы зацепило. Ужас состоит в том, что самый молодой главный режиссер Москвы - это Андрей Житинкин, которому 40 лет. Это очень поздно и очень плохо. Самое жуткое, что молодому режиссеру поставить что-либо не в подвале и не в студии, а в нормальном, государственном театре очень сложно, потому что директор не рискнет выбросить деньги на что-то неизвестное. Что касается меня, то первый сезон я взвалил весь на себя, потому что не имею права бросить нового человека, чтобы его растерзали экономические вопросы. А когда у Театра на Малой Бронной появятся деньги, не страшно будет их потратить даже на неудачный эксперимент. Потому что в чем смысл? Мы удачные будем показывать, а неудачные не будем. Но право на ошибку - это великая вещь. У меня, кстати, есть целый список пьес, которые я хотел бы когда-нибудь поставить, но сейчас я даже права на это не имею. Когда к нам придет интеллигенция, студенты (меня очень любят молодежь и студенты) , тогда я смогу поставить абсолютно элитарный спектакль.
- То есть вы мечтаете со временем добиться баланса между тем, что называется "арт" и "энтертейнмент"?
- Абсолютно точно. Более того, наверное, в этом и есть Житинкин. Я считаю, что новые идеи должны выстреливать, когда фон благоприятный. Нельзя ошарашивать. Театр - это тоже производство со своими сроками. Я, например, ни разу в жизни не нарушил ни одного контракта. Вот день в день, если Житинкин сказал, что премьера, значит, можно покупать билеты. Я ненавижу, когда режиссеры переносят премьеры. А у нас в России вообще было принято репетировать годами. А огромное количество актеров перегорало, сходило с ума, вешалось, спивалось. А худрук в этот момент ездил по фестивалям и лежал на пляже. Сейчас, слава богу, "совок" перестает работать, мы все равно идем к контрактам, ничего мудрее никто не придумал, наконец-то здоровая конкуренция. Хотя, когда говорят, что сейчас нет цензуры, я с этим спорю: цензура есть, только она иногда экономического порядка, а иногда и вкусового. Многое зависит от пристрастий директора. Например, факт моего появления на Малой Бронной связан со спектаклем "Нижинский". Это, кстати, был единственный стопроцентно аншлаговый спектакль в репертуаре и единственный, который ездил на гастроли. Так вот, этот спектакль я не мог пробить несколько лет в Театре им. Моссовета, и я не выдержал и ушел со своей командой из Театра Моссовета. Это только кажется: вот Житинкин суперпопулярный, модный и т. д. , а когда я закончил Щукинское училище как режиссер, то у меня три года подряд закрывали все спектакли! Это ж можно свихнуться! Опять-таки расхожее мнение, что я очень быстро работаю и много ставлю. Нет. Просто очень многим проектам много лет. Я "Милого друга" пробивал пять лет! Сейчас же репертуар зависит только от меня. Причем, видимо в силу актерского прошлого, я люблю, чтобы помимо яркой формы просто роли были хорошими. У меня еще не было случая, чтобы я подставил актера, чтобы он провалился. Можно много претензий предъявлять к Житинкину, но актеры у меня не халтурят. Вот вы знаете, кстати, думают, что режиссеры не читают критику. Нет, во-первых, каждый читает, даже если потом скажет в интервью, что не читал. Не надо относиться к этому эмоционально, потому что все делают свою работу, я только ненавижу, когда критики обижают актеров, обсуждая их возрастные или физические параметры. А если грандиозно, изящно написана разгромная рецензия, это прекрасно. Но для режиссера есть свой личный гамбургский счет. Я, например, один ночью после премьеры с бокалом хорошего виски и с сигарой предъявляю себе более жесткий счет, чем критика. Потому что иначе ты в профессии врешь сам себе.
Ведомости, 12.08.2002
Олег Зинцов
Док. 522212
Перв. публик.: 12.08.02
Последн. ред.: 18.11.08
Число обращений: 227
Житинкин Андрей Альбертович
|
