- Евгений Юрьевич, в наступившем сезоне исполнится сорок лет, как вы работаете в Театре Моссовета
- Серьезно? Ах да, я ведь перешел сюда из "Ленкома" в 1969 году.
- Сорок лет - это солидный срок, в то время как иные артисты меняют театры как перчатки
- Ну, у меня были периоды, когда я уходил на съемки, временно не играл на сцене Хотя в принципе да Я здесь очень давно.
- А что вас держит в этом коллективе?
- Понимаете, я пришел сюда с желанием поработать с великими людьми: Юрием Завадским, Фаиной Раневской, Ростиславом Пляттом, Любовью Орловой Я вообще всегда ценил уникальные индивидуальности и понимал, что собственно это и является самым главным качеством в театре, а вовсе не какие-то конструктивные веяния времени. Потому что искренность отдельного человека, обладающего большим дарованием, большими личностными качествами - это и есть самое главное в театре. Кроме того, я привык к Театру Моссовета. Тут у меня своя экологическая ниша, которую я занимаю. Это, кстати, спасает от многих ситуаций, чтобы заново не метить свое пространство.
- Теперь и вы стали корифеем труппы
- Корифей я или нет - пусть решают другие, но долгожитель труппы уж точно.
- Отношение к молодому поколению по сравнению с шестидесятыми годами изменилось? Сегодня принято пенять на сериалы, рекламу
- Дело не в этом. Сериалы и реклама пусть развиваются, как требует время. Дело в том, что жизнь изменилась, понимаете? Какая жизнь, такой и экран. Конечно, и отношение к театральным деятелям теперь другое. Начнем хотя бы с того, что сейчас я не знаю всех артистов в театре. Особенно молодых. И это объясняется очень просто. Если мы не сталкивались никогда в общей работе, то мы и не знакомы. Речь ведь идет о таком большом коллективе, как Государственный академический театр имени Моссовета. Чтобы узнать молодежь, нужно с ней поработать. А раньше все иначе было Во-первых, в Театре Моссовета была традиция, которую установил главный режиссер Юрий Завадский и после него Павел Хомский продолжал. Каждую субботу Завадский собирал труппу и пытался найти ответы на какие-то важные вопросы. Это была беседа такая. К интеллектуальной и творческой работе она отношения не имела, Завадский не обсуждал роли, но говорил о современной жизни и театре. Образно говоря, на этих встречах мы сверяли часы, учились смотреть в одном направлении. И появлялось ощущение такой художественной общности.
- Сохранилась ли в Театре Моссовета атмосфера, заложенная в старую эпоху?
- Я думаю, что да. Многое Павел Хомский сумел сохранить - в частности, культуру производства. Много замечательных людей, которые помогают создавать спектакль, помогают артисту подготовиться к роли. И это непосредственно влияет на атмосферу создания спектакля, на атмосферу, которая в театре существует.
- Позвольте, мы вернемся к разговору о великих актерах, ради которых вы перешли в Театр Моссовета. Из всех названных вами у всех на слуху осталась разве что Фаина Раневская
- Фаина Георгиевна - это глыба, трагикомическая актриса. Мне кажется, что сегодня о ней даже чаще стали вспоминать на волне шоумании Сейчас ведь в шоу превращается любая передача, любой спектакль. И часто участники этих шоу выдергивают из контекста какие-то фразы Фаины Георгиевны, преподносят ее не всегда в уважительном свете. Конечно, это обидно. Поэтому весной я с удовольствием согласился стать президентом международного фестиваля имени Раневской "Великая провинция", который проводится в Таганроге. И одной из своих задач я вижу в том, чтобы рассказать зрителю, какой на самом деле была эта великая женщина.
- Недавно Наталья Защипина рассказывала в интервью журналу "Театрал", как, будучи девочкой, снималась с Раневской в кино. И вот когда Раневская с Пляттом начинали рассказывать анекдоты, мама брала Наташу за руку и уводила из гримерки
- (Смеется.) Да, если Раневская и Плятт рассказывали анекдоты, то детей и правда желательно было увести подальше. Кстати, Плятт с Раневской очень много играл в кино и в театре, поэтому у зрителей сложилось впечатление, что они в близких отношениях. На самом деле это были совершенно разные люди. И Фаина Георгиевна называла Плятта Славик-халтурщик, потому что он много подрабатывал на радио. Хотя он и к радио относился с полной ответственностью, умел совмещать это с работой в театре. Это был корректный человек и корректный мастер. Он, например, отличался большой непосредственностью. Даже если начинающий режиссер морочил ему голову и давал непрофессиональные советы, Плятт ко всему прислушивался.
- Вам ведь тоже повезло играть с Ростиславом Яновичем в одних спектаклях?
- Да, мы очень много работали вместе. И когда я только пришел в театр, он стал обращаться ко мне (относительно молодому человеку) за советом. Он не мог иначе, он отовсюду советов ждал. Очень часто он был моим сценическим отцом, как, например, в "Братьях Карамазовых". Иногда мы с ним были приятелями по ролевым функциях, как, например, в спектакле "Миллион за улыбку" Сафронова. Ростислав Янович, конечно, был уникальный артист, уникальная личность. Очень интеллигентный человек, с одной стороны. Очень позитивный человек по своему внутреннему содержанию. В Алма-Ате во время гастролей мы гуляли с ним по городу и чего-то вдруг заговорили о Завадском. Ростислав Янович мне сказал: "Понимаете, Женя, я ученик Завадского, хотя он ненамного меня старше. Но честно сказать, ничего общего между нами нет. Потому что он эстет, а я хулиган". Плятт и в самом деле обожал похулиганить, любил розыгрыши. При этом он был мастером всевозможных экспромтов, мог говорить речи, и не только торжественные, но и по грустным поводам.
- Грустных поводов, как я понимаю, было много. На ваших глазах ушло несколько поколений выдающихся артистов
- Я вспоминаю, например, день, когда хоронили Любовь Петровну Орлову. Мы стоим в почетном карауле у гроба. Я, Плятт, Ия Саввина. А Вера Петровна Марецкая сидела там у гроба, где обычно родственники сидят и где сидел Григорий Александров в совершенно ужасном состоянии. Он ничего не видел. Потом, уже на поминках, Ростислав Янович произнес какую-то речь. Марецкая подошла к нему и очень тихо спросила: "Славик, ну ты уже решил, что будешь обо мне на похоронах говорить?" Он говорит: "Верочка, ну что ты такое говоришь?!" Она продолжает: "Нет, ну ты приди ко мне, и мы с тобой вместе порепетируем, а то будешь какую-нибудь ерунду нести". Вот мы говорили о том, что между Раневской и Пляттом не было особой дружбы. Зато он очень дружил с Марецкой. И он даже испытывал к ней некое рыцарское чувство, преклонялся перед ней. И я помню, когда Веры Петровны не стало, мы пришли в театр играть какой-то спектакль, а в антракте Плятт позвал меня в свою гримерку. Он присел на стул и спросил: "Вы смотрели вчера по телевизору "Член правительства" с Марецкой?" Я говорю: "Конечно, смотрел". Он говорит: "Правда, здорово?" И на глазах его были слезы. Кстати, Марецкая тоже очень любила розыгрыши. В одном из спектаклей она говорила персонажу: "Спой, спой, Женя!" А он отвечал по тексту: "Я не могу, у меня катар верхних дыхательных путей". Вера Петровна неожиданно выдала: "Спой нижними", - и ушла со сцены. Артисты, находившиеся на сцене, ладонью прикрывали рты, чтоб не рассмеяться в голос. В августе исполнилось тридцать лет, как ее нет с нами.
- Скажите, а это приписывается Раневской, что якобы она хотела вступить в партию, чтобы послушать, как Марецкая разносит ее на партсобраниях? Или так было на самом деле?
- Да ну, конечно, приписывается, как и десятки других анекдотов. Это для Раневской очень мелко Она была мудрым человеком, но очень абсурдным.
- Абсурдным?
- Конечно. Абсурдное существо с трагикомическим отношением ко всему происходящему. У нее вообще не было личной жизни никакой, ни общественной, ни личной. Она и в театре бывала редко. Вот я всегда мечтал так, как она, раз в месяц появляться в театре. А сейчас так сложилось, что и сам нечасто появляюсь здесь (улыбается).
- Вы ведь заняты в двух спектаклях?
- Уже в одном - в "Фоме Опискине".
- Это связано с вашей работой в РАТИ и СТД?
- Нет, это произошло само по себе. Просто по многим причинам целый ряд спектаклей ушел из репертуара.
- А почему в новых спектаклях не играете?
- Вы знаете, смолоду я очень много играл. Сегодня у меня нет никакой жажды играть больше и больше. Я считаю, что дело не в количестве, а в качестве. Вот "Фома Опискин" поставлен по Достоевскому, а в творчестве этого автора всегда есть масса возможностей для углубления. Зачем же хватать что-то еще? У меня нет в этом никакой потребности. Но я готов принять и осуществить новые предложения, если они не будут мешать моему внутреннему развитию.
- Я знаю, что вы верующий человек. И это чувствуется сразу по вашему отношению к людям. А вообще православие и театр насколько сочетаются?
- Сочетаются, если это театр позитивный, а не деструктивный Вообще любое искусство, имеющее направленность к вечным ценностям, помогает человеку прийти к Богу. Но искусство - вещь опасная. Особенно это касается тех направлений в искусстве, которые я назвал деструктивными, которые разрушают человека Для меня как для православного человека, человек - это прежде всего творение Божье, созданное по образу и подобию Божьему. И вот если я это ощущаю, эту связь с Богом, то я могу заниматься своим делом с чистой совестью. И более того, я могу через искусство звать людей в нужном направлении, могу целить их души. А если я не ощущаю этой связи, то, значит, мой выход на сцену не имеет смысла. Поэтому я расцениваю театр как храм и гадюшник одновременно.
- В своей книге вы написали: "Интриги начинаются там, где заканчивается искусство..."
- Да, я не раз в этом убеждался. Вот как только нет одного объединяющего святого дела, так начинаются интриги. Помню, когда в "Ленком" в 1966 году пришел Анатолий Васильевич Эфрос, все интриги сразу же исчезли, потому что артисты были увлечены высоким делом. Мы ведь как дети: если нас увлечь интересной игрой, мы безобразничать не будем.
Виктор Борзенко
24.09.2008
http://www.peoples.ru
Док. 524217
Перв. публик.: 24.09.08
Последн. ред.: 22.11.08
Число обращений: 42
Стеблов Евгений Юрьевич
|
