Много лет тому назад нас познакомил художник Присекин. У него в студии всегда можно было выпить водки и встретить самых разных людей: проституток и дипломатов, алкашей и скульпторов, поэтов и хулиганов. В тот вечер Расторгуев принес с собой килограмм черной икры, а художник Присекин достал из морозилки густую, как глицерин, "смирновку". Так что то первое знакомство не оставило никаких особых воспоминаний, кроме тяжелого похмелья и головной боли.
Потом мы случайно встретились в Ялте, но сделали вид, что совсем незнакомы...
Весной оцифрованный голос этого человека с компакт-диска в нашем охотничьем "Лэнд-крузере" оглашал непролазную архангельскую тайгу. А глубокой осенью я получил письмо с панамского острова Бокас дель Торро, в котором мой старый приятель Михаил Кожухов поведал о местной тошниловке "Loop", известной тем, что по вечерам здесь заводят "Любэ".
Это странно, но там, где война, где мужики собираются за бутылкой водки и льют в стаканы свои пьяные ветеранские слезы, там обязательно слышится и его голос. Потому что считается, что Расторгуев - очень пацанский, очень мужской певец. Но на самом деле он другой. Совсем другой. Он даже не мачо.
- Ты с виду такой военный человек. Гимнастерку носил, бывал в Чечне. Не хотелось взять в руки АКС или снайперскую винтовку и в бой?
- Я над этим, честно говоря, не задумывался. Стрелять в живого человека - это очень серьезно. Не знаю, смогу ли в кого-то выстрелить, убить кого-то... Хотя, наверное, если нужно будет, смогу. Думаю, мужское население изначально как-то готово к этому: если что - все как один. А вообще-то, поскольку я не был никогда на войне, мне судить трудно...
- Что, и в Чечне не был? За что же тебе медаль дали?
- В Чечне не был. Нас возили в Моздок на генеральскую тусовку. Так что мы даже перед солдатами не выступали. По объективным, конечно, причинам. Я ведь не один. У меня большой коллектив, оборудование, которое в полевых условиях просто некуда подключить. А что касается медали, то я не за боевые действия ее получил, а за то, что песни мои, что называется, поддерживают дух наших ребят на войне.
Пожалуй, впервые я почувствовал запах войны в Афгане. Это было в восемьдесят четвертом. Прилетел в Кабул вместе с ансамблем "Лейся, песня!". Представляешь, мирные люди, музыканты. Первый концерт в центральном военном госпитале Кабула. Израненные мальчишки... Кто без ноги, кто без руки. Нет, мы, конечно, знали, что в Афганистане идет война, гибнут люди. Но смотреть новости по телевизору - это одно, а видеть это, быть рядом с войной - совсем другое дело. Здесь даже выстрелы звучали совсем по-другому.
Нам выделили охрану, а мне даже вручили самый настоящий "кольт" - давая тем самым понять, что война рядом. Везде. В автобусе, когда приходилось ложиться на пол, чтобы не попасть под огонь; на улице, когда их полицейский направлял тебе в лоб автоматный ствол и ты не знал, выстрелит он тебе в башку или передумает; в госпиталях; даже в гостинице, где горничная непременно соберет рассыпанные патроны и аккуратно расставит их на столе, как если бы это были медяки.
Но самое сильное впечатление от той войны - это люди. Они там - совсем другие.
На войне, как нигде, проявляются дружба, чувство локтя, товарищество - все самые лучшие и, конечно же, самые худшие качества человека. Некоторым по складу их характера, наверное, просто не хватает адреналина... Им просто нравится воевать. Я видел таких ребят в Афгане. У них в глазах какой-то дьявольский огонь.
- Я слышал про одного такого. Он приезжал со своими ребятами в кишлак. Снимал с танка ДШК и расстреливал всех подчистую. Женщин, детей, стариков...
- Ну, я там тоже наслушался всяких историй... Понятно, что не все в Афгане было так красиво и чисто, как об этом писали в газетах. Но, с другой стороны, когда ты послушаешь то, что рассказывают солдаты, становится ясно, почему все происходило именно так. Им приходилось убивать стариков, сжигать деревни, потому что оттуда палили. Потому что еще вчера переодетый в женщину "дух" из этой деревни убил твоего лучшего друга.
- Знаешь, вспоминая свое детство, я только сейчас понимаю, как все мы были тогда счастливы. С тех пор остались какие-то совершенно позабытые сегодня чувства, запахи, видения. Бараки. Голубятни в каждом дворе. "Духовушки". Наши дворовые пацаны. Драки с Марьиной рощей. "Авиационка". В начале шестидесятых Останкино было совсем другим... Недавно заехал туда и просто не узнал. Ничего от моего детства не осталось. Даже тополя спилили...
- Действительно, тогда все дружили дворами. Родители знали друг друга. Отцы выходили во двор сыграть в домино. Повсюду голубятни и чрезвычайно дружеская атмосфера. Я практически всю свою жизнь прожил в Лыткарино. Это в двадцати пяти километрах от Москвы по Новорязанскому шоссе. Стоит этот городок на берегу Москвы-реки. Местные жители работают на стекольном заводе. Рядом, в двух километрах - Тураево. Там есть научно-исследовательский авиационный институт. Еще Мячиково рядом. А там - спортивный аэродром и торпедовская тренировочная база. Мы с ребятами ездили туда смотреть, как играют Стрельцов, Воронин.
Все местные мальчишки выросли на реке. На том ее берегу были колхозные поля. И мы подряжались в этом колхозе собирать морковь, кукурузу, капусту... А по выходным - тогда это было очень модно - продукты в корзинку и всей семьей на лодочную станцию. На весь день. Купаться, загорать, на лодке кататься.
Я с родителями и сестрой жил на первом этаже самой обычной хрущевки. И, что странно, в ту пору наша крохотная квартира не казалась мне маленькой. Все каким-то образом в ней умещались. И даже гостям места хватало.
Сейчас в Лыткарино все не так, как прежде. Все засрано. Берег Москвы-реки в свалку превратился. Да и сам город в жутком состоянии. Его как будто "убили". Все сломано, вырвано, вонючие подъезды исписаны какой-то гадостью. Так что о Лыткарине я теперь даже не вспоминаю. И ностальгии город у меня не вызывает.
- А чем занимались твои родители? Как и все, на стекольном заводе работали?
- Нет. Отец работал водителем. У него был сначала "ГАЗ 51". Он возил на нем кислород, ацетилен в баллонах. Потом его перевели на "ГАЗ 52", а еще позднее - на "ГАЗ 53". Всю жизнь этим и занимался, никогда не переходил на самосвал. Тридцать лет проработал и вышел на пенсию. Мама сидела дома. Но поскольку она у меня по образованию портниха - шила на дому, а в городе у нее была своя клиентура. Представляешь, она выросла в очень большой семье. Кроме нее было еще двенадцать братьев и сестер.
- Строгая мама?
- Строгая. Как, впрочем, и бабушка, которая жила в Быково. Она умерла в семидесятом году. В то время я учился в пятом классе... Почему-то очень хорошо запомнил, что в ту ночь, когда мне сказали о том, что умерла бабушка, я дочитывал последние страницы "Трех мушкетеров". Книжка закончилась, все уехали, и я плакал и никак не мог понять отчего: то ли оттого, что бабушка умерла, то ли оттого, что книжка кончилась.
- Родители по-прежнему в Лыткарино?
- Они там уже не живут. Пару лет назад мама переехала поближе ко мне. Я купил квартиру для нее и сестры. Общаемся по мере возможности, тем более, что теперь живем рядом. Хорошо они устроились. После хрущевки - вообще сказка.
- Отец не с ними?
- С отцом мама развелась. У него другая семья. Но я его не осуждаю, тем более, что сам второй раз женат. А вот сестра не замужем. Растит свою дочь Машку, живет вместе с мамой. Это, конечно, и для меня удобно. Потому что мама - человек не молодой. Ей уже за семьдесят.
- А друзья детства? Что с ними стало?
- В Лыткарино уже никого не осталось. Все друзья, с которыми я со школы дружил, оттуда давно уехали. Живут в Москве. Один стал художником, другой - главным инженером завода "Москвич", еще один приятель работает на телевидении... Недавно встретил одноклассницу в магазине "Перекресток" - работает там администратором. А у кого-то из однокашников уже внуки...
А многих уже и нет. Сашка Заболотский - мой одноклассник, хороший парень - погиб. Сбило машиной. Нелепо!
- Мои отношения с музыкой начались с соседнего подъезда. Там жил Женька Додолев. Так вот Женька сменял на мою классную духовушку четыре фотографии "Битлз", переснятые в двадцатый раз из немецкого журнала "Штерн". Потом появился магнитофон "Яуза", а еще позже - гибкие сорокопятки с "Yesterday" и "Yellow Submarine".
- Нет, моя приставка называлась по-другому - "Нота". По тем временам самая дешевая. Но, знаешь, нам повезло, мы не только увеличивали плохо снятые фотографии, но еще и кино смотрели. Я видел первый художественный фильм про "битлов", еще черно-белый. Назывался он "Вечер трудного дня". И мы посмотрели его на большом экране в "Иллюзионе" аж в семьдесят третьем.
- Ничего себе! Я что-то не помню, чтобы он шел на экранах. Или это был закрытый показ?
- Все дело в том, что мама моего друга Валеры работала директором "Иллюзиона". Был праздничный день, очередная годовщина революции. О том, что будут показывать этот фильм, практически никто не знал. Так что никакого столпотворения. Ленту потихонечку привезли из Госфильмофонда и после торжественного заседания объявили, что сейчас всем покажут фильм с участием вокально-инструментального ансамбля "Битлз". Помню, что переводил фильм Григорий Либергауз. Тот самый, который вел по радио передачу "Запишите на ваш магнитофон".
Фильм закончился очень поздно, это был последний сеанс. Так что мы, конечно же, опоздали на автобус в Лыткарино... Стоял холодный ноябрь. А мы с покойным Сашкой Заболотским чесали под дождем из Москвы в Лыткарино пешком и не чувствовали ни холода, ни усталости. Это такой кайф! Мы просто сошли с ума от увиденного. Тогда это все и началось.
Валерка играл, а мы с Заболотским пели. И, знаешь, стало очень лихо получаться. Чуть позже родился ансамбль "Лыткари". Мы стали играть на танцах.
- Примерно в то же время ты и женился?
- Ну, женился-то я позднее, в семьдесят седьмом. С моей будущей женой жили в одном дворе. На танцы ходили. Гуляли вместе. Это так раньше называлось - "гулять". И как только ей исполнилось 18 лет, мы сразу подали заявление в ЗАГС. Поженились в сентябре, а уже через год, в ноябре, родился Пашка. Сначала пришлось жить у нас с родителями. Затем у нее. Позднее сняли комнату в старом двухэтажном доме, который строили пленные немцы. Без горячей воды, без нормальных удобств... Прожили вместе пятнадцать лет, а потом разошлись.
- Объяснение с первой женой по поводу развода было тяжелым? Ты боялся, оттягивал то время, когда придется сказать всю правду о твоих отношениях с Наташей?
- На самом деле развестись очень трудно. Тяжело, но обстоятельства сложились таким образом, что я решился и сказал. Случилось это не дома, а в гостинице "Россия", где мне на период новогодних концертов сняли номер, чтобы не тратить время на дорогу. Там я и жил вместе с Наташей. Ну а люди у нас, сам знаешь, добрые. Кто-то из служащих гостиницы позвонил мне домой и все доложил. Начался кипеж, приехала жена с требованиями объяснений. Так что пришлось объясниться и там же на месте расставить все точки над "i".
- А как расставались? Слезы, скандалы, суд? Или мирно договорились?
- Нельзя сказать, что это произошло спокойно... Безусловно, слезы были... На самом деле развод - всегда трагедия. Но я уже с собой ничего не мог поделать. Существуют, конечно, такие понятия, как привычка, привязанность... Но ведь и без любви жить трудно. Практически невозможно... То есть, конечно, реально, но тоскливо. А с Натальей мы впервые увиделись на гастролях. Она работала в другом коллективе художником по костюмам. Так что, как и мама, она у меня швея, специалист по дамской верхней одежде. Хотя на самом деле она умеет делать все. У меня дома стоят "Оверлоки" какие-то, швейные машинки. А недавно она начала вязать оконные рамы. Она такие рамы сделала! Сама! И как удается со всем справляться? Ведь квартира-то у нас большая, а обходимся без прислуги. Ну я тоже, конечно, не валяюсь на диване с газетой. Если надо пропылесосить, пожалуйста!
- И стираешь сам?
- У нас стиральная машинка.
Дмитрий Лиханов
http://www.nanya.ru/
Док. 527762
Перв. публик.: 20.10.02
Последн. ред.: 29.11.08
Число обращений: 250
Расторгуев Николай Вячеславович
|
