В новом спектакле санкт-петербургского театра "Балтийский Дом" "Перезагрузка" Юрий Стоянов играет 50-летнего Соломона, который после смерти реинкарнируется в теле грудного ребенка. В результате перерождения, однако, возникла проблема. 6-месячный Солик родился с сознанием 50-летнего человека. Он сохранил память, ощущения и биографию Соломона.
Пьесу "Перезагрузка" написал петербургский драматург Илья Тилькин. Режиссер спектакля - Игорь Коняев. По его мнению, этот проект мог состояться только при участии в нем Юрия Стоянова.
- Как вы себя чувствуете в роли шестимесячного мальчика?
- Что значит "шестимесячный мальчик"? Вы же все равно видите Юрия Николаевича Стоянова с размером XXL и ростом 183 см. Для меня невероятно ценно в этом спектакле то, что не играется. Чего как бы не видно - та жизнь, которую он прожил до этого.
- Будет смешно?
- Обязательно будет смешно, и если не будет смешно, то не надо мне выходить на эту сцену. Но природа юмора и существования будет несколько иная. Мне бы хотелось, чтобы это был очень смешной спектакль, но желательно "с комом в горле". Потому что я не Бени Хилл и не Мистер Бин. Вообще мой принцип юмора - чаплинский. Человек, когда падает на сцене и в кадре, - это смешно. Но хорошо бы помнить, что это еще и больно.
- Говорят о том, что "Перезагрузка" - это возвращение на сцену Юрия Стоянова. Возвращение подразумевает то, что вы останетесь в театре?
- Я бы так громко вообще это не формулировал. Потому что возвращение предполагает какое-то прощание до того. Я не думаю, что мой уход из БДТ в свое время, был событием в культурной жизни Петербурга. Хочется сбить весь пафос, связанный со мной и с тем, что происходит со мной в контексте моей театральной биографии. Мой уход из театра был абсолютно логичным, не носил никакого трагического характера. Я ушел, потому что надо было жить и работать, потому что очень хотелось играть. Я должен был уйти, потому что, если бы я не ушел, в моей жизни ничего бы не произошло интересного.
- Нужно было что-то изменить в своей жизни, чтобы дать толчок для чего-то нового?
- Не просто изменить, а просто поменять ее радикально. Но профессию-то я не терял. Я в течение этих десяти лет с моим, замечательным партнером Ильей Олейниковым выходил на двухтысячные залы по нескольку раз в месяц. Связи с публикой не терял, и смею вас уверить, что способ общения моего в эстрадном амплуа со зрителем не отличался от театрального. Я не из той телепередачи (не буду говорить какой), в которой артисты смотрят только в зрительный зал и ждут оттуда только смеха. Я считаю, что мы работали, может быть, несколько резко, эксцентрично, но используя театральные приемы на эстраде. А остаться работать в театре - это роскошь, которую я не могу позволить себе. Мое главное дело, моя главная "муза" - телевидение. И я буду все время доказывать, что телевидение и искусство могут быть тождественными. Особенно агрессивно я это доказываю с тех пор, как Владимир Познер, вероятно, желая понравиться аудитории "Золотого орла", сказал: "Мы не искусство, искусство - это вы".
- Я думаю, Познер поскромничал.
- Нет, он, наверное, имел в виду информацию. В этом смысле в последнее время она, мягко говоря, не искусство. Или наоборот - слишком высокое искусство. Маневрирования.
- Юрий Николаевич, а я ведь видела вас на сцене БДТ в роли Моцарта.
- Я не думаю, что это было ваше театральное потрясение.
- Вы знаете, мне этот спектакль понравился. И тогда это было то время, когда я в БДТ ходила. Признаюсь, сейчас я бываю там реже и реже.
- А я не был ни разу с 1995 года. И я не могу себе объяснить, это какие-то личные моменты. Я очень люблю БДТ и людей, с которыми я работал, равно как и они меня. У нас вообще были очень хорошие отношения. Я не конфликтно уходил, но объяснить почему Как в пантомиме Марселя Марсо - вы знаете, как мимы изображают стену? Примитивное начало - как ты руками делаешь вид, что это стена. Вот я подхожу - и вот как будто какая-то стена.
- Когда вам сейчас говорят: БДТ - какие ассоциации возникают?
- Для меня это прежде всего очень дорогие мне люди, и какое-то количество великих спектаклей, которые я видел. И прежде всего, все-таки, это "Мещане", а не "История лошади". Может быть, не понравится кому-то, что я скажу, но такой великий спектакль, как "История лошади", с эмоциональной, человеческой точки зрения, на меня производил меньшее впечатление, чем "Мещане". Потому что тот спектакль был как часовой механизм с главной часовой стрелкой - великим Лебедевым. А "Мещане" - невероятно живая постановка. Этот спектакль ценен какими-то простыми, точными вещами. Я меньше люблю рациональное искусство. Можно сравнить артистов, у которых видно, как это все сделано, а можно посмотреть на облупившемся целлулоиде и размагниченной пленке Павла Борисовича Луспекаева в роли Ноздрева. Для меня это ценнее, чем какая-то просчитанная, абсолютно химическая работа.
- Вы в программе "Городок" режиссурой занимаетесь. А на сцене не мешает, когда режиссирует другой человек? Нужно ведь ему полностью доверять?
- Конечно. Это счастье великое. Генетическая потребность любого актера, который годами занимается саморежиссурой, доверить себя талантливым рукам. И потом я в хорошем театре выучен, я очень дисциплинированный артист в чужих руках, если это талантливые руки. Вообще у меня ощущение, что я в театре заново вхожу в правильную дверь и в кино тоже. В кино снимался у Тиграна Кеосаяна ("Ландыш серебристый"), а следующий мой режиссер - это Никита Сергеевич Михалков.
- "12 разгневанных мужчин"?
- Да, у меня одна из главных ролей в этой картине. Я думаю, что это будет потрясающая картина. А в моей жизни произошло просто главное - я реально, глаза в глаза, рука в руку прожил роль с величайшим режиссером, который, извините меня за нескромность, еще очень любил меня как артиста. А для артиста любовь - это самое важное.
Театральные Новые известия
Док. 528807
Перв. публик.: 02.06.06
Последн. ред.: 01.12.08
Число обращений: 120
Стоянов Юрий Николаевич
|
