Театр "Современник" в прошлом сезоне отмечал 50-летие, то-то весело на Чистых прудах было. На аллеях вокруг пруда гулянье шло, как раз в духе забытых шестидесятых. Сливочное мороженое в помятых вафельных стаканчиках, петушки на палочке, сахарная вата, катание на лодках, выступления артистов на открытой веранде и танцы до упаду. Иная, вполне современная, изысканная закуска тоже на столах стояла, но всем этим непритязательным и милым приметам прошлого народ, пришедший поздравить любимый театр, страшно умилялся. Не леденцам, ясное дело, а молодости своей, с этим театром и с этими леденцами на палочках прожитой. Как прорывались в старое еще здание на площади Маяковского, как плакали на "Пяти вечерах" и смеялись на "Голом короле", как любили актеров, за годы ставших своими, почти родственниками - Ефремова, Толмачеву, Евстигнеева, молоденького Лелика Табакова, Дорошину, Квашу, Волчек. Вот и они все, те, кто жив остался, в этот вечер подтянулись, принарядились, забыли о возрасте, болезнях и прочих невзгодах. Они вновь были в центре внимания, им аплодировали, их любили, поздравляли, желали здоровья, помнили. Это ведь для любого человека важно, а для актера особенно. Тем более для тех, кто в молодости миссию свою вполне осознавал - ролями жечь сердца людей. Кто вкусил эту сладость, кто ощутил общность свою с благодарной, с тобою в унисон дышащей публикой, тем нынче трудно приходится. Очень уж время изменилось.
Сегодня все иное - мода, приоритеты и критерии. И водораздел между продвинутой театральной молодежью и теми, кого любят у нас называть уходящей натурой, с каждым годом становится все глубже и шире. Они уходят, умирают, и мы называем их великими, вспоминаем заслуги, смотрим их старые фильмы и искренне печалимся, а тем, кто жив еще и трудится, вежливо, но твердо предлагаем освободить занятое место. Мол, кончилось ваше время, господа. Может, оно и так. А только все они - актеры и режиссеры - живые, особо чувствующие люди, им, знаете ли, больно это осознавать. Сходите на спектакль "Заяц. Love story", все понятно станет.
"Зайца" этого написал драматург Николай Коляда. Его всегда в "Современнике" любили, привечали и ставили. Вот и сейчас поставили, уцепившись за что-то, в самое сердце попавшее. Коляда в обычной своей манере (шутки-прибаутки, перемешанные со слезой и надрывом) живописал некий анекдот из жизни очередных "униженных и оскорбленных". В данном случае речь идет о старых провинциальных актерах-неудачниках, чей звездный час случился сто лет назад на детском спектакле "Зайка-зазнайка". Он - заяц, она - зайчиха, была между ними любовь, потом сплыла, разъехались, теперь они оба старые. Ладно, и что из этого? А ничего, типа жалко. Этим содержание исчерпывается. Короче, штамп он и есть штамп. Как поется в старой популярной песне: вот и встретились два одиночества - и какая-нибудь чуткая женщина в зале к носовому платку непременно потянется. "Современнику" такие темы всегда нравились. Однако на сей раз к сочинению друга-драматурга отнеслись без особого почтения. Можно сколько угодно вопрошать, зачем эту пьесу ставить взялись, неужто ничего лучше не нашлось, и так далее. Взялись потому, что очень уж высказаться хотелось, а пьеса давала основание, к исповеди подталкивала. Потому что про артистов.
Спектакль поставила Галина Волчек. Она уже несколько лет ничего в своем театре не ставила. Как-то так растеряна была, молодых режиссеров привлекала, пыталась понять, что нынче в моде. А играют - Валентин Гафт и Нина Дорошина, очень давно новых ролей не получавшие. Впрочем, роли для них, мягко говоря, немолодых уже людей, где вы найдете? Вот и в театре не находят. На пьесу Коляды они втроем дружно навалились, перекроили, поменяли название (у автора - "Старая зайчиха"), текстами и стихами Гафта нашпиговали. И без того незначительный каркас сюжета от такого напора окончательно рухнул, что к чему и зачем в этом тексте, понять решительно невозможно. Герой Гафта (называется просто - Он) обманом вызывает героиню Дорошиной (Она) в некий захудалый провинциальный город, где он трудится теперь электриком в ДК. От имени какого-то продюсера велит изобразить заезжую звезду-негритянку и спеть, пританцовывая, под чужую фонограмму, и даже деньги приготовил, чтобы рассчитаться. Ну ладно, захотел увидеть бывшую жену, скорее всего болен, о смерти думает - дело ясное, вполне слезное. Однако зачем такой огород городить? Не проще ли в поезд сесть, в Москву к ней нагрянуть. Впрочем, он в поезд-то сел и даже поехал куда-то, но, похоже, не туда - толком не разобрать. Или вот она тоже. К чему так яростно его воспринимать? Что уж он ей такого сделал? Все же муж бывший, общее прошлое, зайцами, будь они неладны, прыгали, то-се. Ну обманул, зря вызвал, так ведь деньги вот они, на столе пачкой лежат. Словом, если в тексте разбираться, там все неправильно. И спектакль этот современниковский обругать легче легкого. Вот только рука не поднимается. А все потому, что тут не чужой текст, как обычно, со сцены доносят, а жизнь свою, и боль свою, и тоску, и надежду на понимание. Тут не герои Коляды криком кричат, а они - Волчек, Дорошина и примкнувший к ним Гафт, иронический печальный клоун, автор злых эпиграмм.
Какие там зайцы, граждане? Гафт, седой, безнадежно усталый, в потертом пальто выходит на авансцену и монолог Отелло читает, который он с Эфросом когда-то давно, в другой жизни, репетировал. Играл мало, а помнит до сих пор. И как тут от слез удержаться тем, кто тоже помнит? Или вот Дорошина. В дивной форме актриса, темперамент при ней, ножки - одно загляденье. Ей бы роли настоящие играть, но ее обрядили в пестрый, клоунский костюм, лицо под негритянку вымазали - тоже, скажу вам, жалко до слез. Ну да, с ее стороны очень уж напора много, крика неоправданного. Она ведь клоунессу как раз хорошо могла бы сыграть, тут что требовалось - острая форма и затаенное, непрямое переживание. Поверьте на слово, так сильнее действует. Но это если в тексте разбираться, в нюансах, о вторых планах думать, как положено у профессионалов своего дела. А здесь в чем разбираться? В том, что на душе накипело, наружу просится? Тут ведь не о какой-нибудь Марии Стюарт или современной Кабирии речь, о тебе самой. Еще не так давно была ты Принцессой в "Голом короле", любимицей народной, молоденькой, обаятельной, в кино со всех сторон звали. И вот - стала никому не нужна, лет десять новых ролей не получала, забыли тебя, в тираж списали. Это ведь драма, ее и попытались выдохнуть, выкрикнуть, схватившись за пьесу Коляды, под руку подвернувшуюся. Нет, врете, не списаны, вот они мы, еще хоть куда. Нашу песню не задушишь, не убьешь. Мы - бессмертны. Примерно так и кричит Дорошина в финале. Как все это судить прикажете, по каким законам? Вот и я не знаю. Это ведь не театр, это судьбы людские к сочувствию твоему взывают. Только отстранение художественное тут очень бы пригодилось, как у Феллини, к примеру, в "Джинджер и Фред". Тоже ведь об уходящих натурах речь шла, а без надрыва обошлись и над собой посмеялись. Только ли в менталитете тут разница?
http://www.itogi.ru/
Док. 529125
Перв. публик.: 23.04.07
Последн. ред.: 18.01.10
Число обращений: 89
Кваша Игорь ВладимировичТабаков Олег ПавловичВолчек Галина БорисовнаЕфремов Олег НиколаевичЕвстигнеев Евгений АлександровичТолмачева Лидия Михайловна
|
