О нем столько написано - переписано. Его тексты анализированы - переанализированы. Даже тогда, когда в них нет никакого скрытого подтекста, одна красота и причудливость стихотворной формы. Поэтому позволю себе в очередной раз измучить читателя личными воспоминаниями и впечатлениями о рок-гуру.
В самом начале 80-х на "Мосфильме" разразился странный скандал. Известного сценариста Олега Осетинского обвинили в организации подпольного концерта ленинградской группы "Аквариум" в помещении кинотеатра "Пионер", что в нескольких шагах от дома самого Брежнева. Тут и антисоветчина, и незаконное предпринимательство, и банальная хулиганка, словом, все. Персональное дело творца даже разбирали на открытом собрании коллектива киностудии, лучшей рекламы доселе неизвестным в Москве музыкантам трудно было придумать. Естественно, сразу захотелось послушать записи. Да где же их взять?
Нашей компании повезло, отец одного из членов коллектива в то время работал над сценарием сериала "Михайло Ломоносов" в соавторстве с Осетинским. Компакт-кассета попала в наши страждущие руки, и очень скоро была заслушана до дыр. Тот самый старый добрый "Аквариум" времен "Электрического пса", "Сторожа Сергеева" и "Старика Козлодоева", ни на кого не похожий. И антисоветчины в нем было не больше, чем в туристских песнях Визбора. Просто близкое нам отношение к той жизни. В которой, чтобы остаться собой, нужно было писать стихи без всякой надежды на публикацию, работать кочегаром и пить портвейн до одури. Иначе, можно было перестать себя уважать
Но это им хорошо, музыкантам - купил гитару и вперед. Кино же требовало более ощутимых затрат, при чем официальных, безналичных. И все-таки нам удалось поучаствовать в рок-движении. В 82-ом одному из друзей пришла пора снимать курсовую работу для операторского факультета ВГИКа, под это студия выделяла малую толику виртуальных денег. За баночным (в трехлитровой банке) пивом экспромтом родился сценарий на основе ранних рассказов Виктора Галявкина, к тому времени успевшего прославиться своим участием в альманахе "Метрополь". Естественно, что литературный первоисточник в конечные титры вошел самым мелким шрифтом. Рассказы отбирались с прицелом на песни "Аквариума", которые должны сопровождать действие. В итоге лейтмотивом стали "Иванов" и "Я инженер на сотню рублей". Ну, и как-то само собой решилось, что главную роль играет сам Гребенщиков. Ибо он и инженер (до периода сторожа), и Иванов по своей сути.
Снималась такая сложнопостановочная (без кавычек) курсовая на ворованной пленке, тайно вынесенной со студии камере и в собственных домашних декорациях. О, это были классные две недели! Представляете, выходишь утром на кухню водички с похмелья из крана испить, а там Боб Севку Гаккеля чуть ли не смычком от виолончели лупит, заставляя разучивать только что написанный "Рок-н-ролл мертв".
Но самое удивительное в том, что съемки, а с ними вся сопутствующая жизнь, проходили в типовой двухкомнатной квартире. В ней постоянно тусовался "Аквариум" в полном составе, а так же основные члены съемочной группы. С собаками, друзьями и женами, а, частенько, и любовницами. И никто никому не мешал, один дополнял другого. Сейчас в это трудно поверить, когда втроем в одной квартире бывает тесно. Эх, если бы старость могла
Излишне говорить, что бюджет учебного фильма не предусматривал оплату проезда главных героев из Ленинграда в Москву и обратно даже в стоячем вагоне. "Аквариум" был гол, как сокол, мы ненамного богаче, а одним творческим энтузиазмом сыт - пьян не будешь. Единственный выход - квартирники. В прихожей ставился таз, в который приглашенные метали кто рубль, кто трешку (а некоторые на выходе столько же забирали себе на опохмелку). В конце вечера эта посуда торжественно вручалась рок-герою - прими, Боб, проездные. Боря философски смотрел на разноцветную кучку, сгребал бумажки в горсть и вручал самому ответственному члену музыкального коллектива Васльеву-Файнштейну - ну-ка, метнулся в магазин, закуской не заморачивайся! Так и жили. До сих пор загадка, на какие шиши они от нас уезжали?
Самой популярной песней у москвичей того времени была "Немое кино". Не столько из-за мосфильмовского антуража, сколько из-за известного слова на букву "п", единожды в ней упоминавшегося. Когда начинали скандировать: "У меня был друг, его звали Фома" давай!", Боря понимающе улыбался: "Братки, дорогие, давайте я просто буду раз в минуту говорить п, а руки пока от гитары отдохнут!". Спеть ее же дома в Ленинграде просили значительно реже. Никуда не деться, таковы столичные пристрастия. Еще не понимаю, каким чудом нас за эти игрища не повязали, не выгнали из партии-комсомола, и даже позднее вручили вгиковские дипломы. Наверное, истинно богоугодное дело делали, не чета сегодняшним "фабрикам".
К этому моменту московские любители и знатоки отечественного рока уже успели неформально разделиться на "аквариумистов" и "машинистов". Хотя Макар с Гребнем на совместных тусовках сохраняли внешнюю видимость рок-дружбы, но противостояние между идеологиями подпольного и почти официального творчества присутствовало постоянно. Хотя бы в том, что "Машину" крутили и в сельских клубах, и в заводских общежитиях, а "Аквариум" - только свои.
Потом мы несколько лет плотно общались уже просто на тему вместе выпить вкусного. Боря даже посвятил нам целую строку: "У меня есть большие друзья, они сняли меня в кино", что чрезвычайно грело душу в эпоху общей безвестности. А там и перестройка подвалила. Гребень как-то очень быстро стал БГ и пошел вперед, теряя по пути членов старого коллектива. В конце 80-х наступил момент, когда во время записи саундтрека к "Черной розе - эмблеме печали" он нас с трудом признал в лицо. На этом как-то все и кончилось
Нет, несколько позже, когда Борис Борисович не приехал на похороны своего многолетнего друга, флейтиста из классического состава "Аквариума" Дюши Романова, самого понимающего и неконфликтного человека из всех встреченных мной в этой жизни. Весь Питер рыдал, а гуру в это время в Тибете от мирского очищался, мля!
И все-таки, когда я сталкиваюсь с братушкой или сестренкой, знающими наизусть, хотя бы, пару текстов "Аквариума", то мне есть, о чем с ними говорить. Согласитесь, по нашей жизни уже немало
