1 марта, четверг. Утром все же позвонил Сергею Кондратову. Я укротил свою гордость, стал думать, что правда есть, наверное, и на другой стороне. Да, С.А. приехал, да, на работе, да, я ему доложу, - сказал на этот раз женский голос, наступила пауза, разные гудки в телефоне, уже я, бедный и несчастный проситель, подумал, что сейчас меня соединят... Нет, вердикт был обычный: мы свяжемся с вами после обеда. Как ни удивительно, а я так порадовался, что снял свое ожесточение и внутри себя нашел оптимальную интонацию. Второе удивительное: через пару часов, когда я еще сидел за обедом, "соединились". Прежний голос С.А., я сразу же его успокоил: Сережа, мы без денег обошлись, но дай нам пару комплектов книг. И все сразу решилось, денег действительно не будет, и резонно, раньше это была серьезная сумма, сейчас уже все по-другому, но два комплекта по 60 с лишком томов своей новой "Российской энциклопедии" Кондратов, святой человек, дает. Ура! Я поинтересовался еще и ценой - почти сто тысяч с магазинной наценкой.
Сегодняшняя программа началась с маленького очаровательного документального фильма Контантина Артюхова "Сибирский сказочник" - о Петре Ершове. Никакого нажима, не очень много материала, совершенно русский характер, любовь к людям и России. Потом документальный фильм с длинным, выражающим некоторое сомнение по поводу чистоты жанра названием "Хранят так много дорогого...или Эрдман и Степанова: двойной портрет в интерьере эпохи". Еще в фойе невероятно энергичная Галя Евтушенко представила мне и Мысину, которая читает за Степанову, и ее мужа, оказавшегося Джоном Фридманом, специалистом по Эрдману. Я сразу же спросил про Виталия Вульфа, без которого ничего вообще не появилось бы. Он, оказывается, вежливо отмечен в титрах, в самом конце.
После просмотра, обмениваясь мнениями в жюри, мы обнаружили здесь целых два фильма: одну из самых высоких любовных историй века и непонятную апологетику Эрдмана, замешанную на политике. Как и всегда в России, бабы оказываются сильнее и значительнее в любви, нежели мужики. Объективно Эрдман предстает перед зрителем мелким человеком, не стоящим любви великой актрисы. Я тут же, еще вслушиваясь в сетования по поводу эрдмановской ссылки, вспомнил о сосланном в Крым Овидии. Не заигрывайся с империей. Это правила ее игры. Любопытны были также сравнения Эрдмана с Сухово-Кобылиным и Гоголем. Неймется современникам. На моей памяти Гроссмана сравнивали с Толстым. Очень интересно Андрей Василевский говорил о драматургии Эрдмана. Она ему тоже не очень нравится. Всюду идет война за право остаться в истории.
Потом два фильма-гиганта: "Вы не оставите меня", который Алла Сурикова сделала по повести Сергея Ашкинази. Где она ее нашла, как она к ней попала, я сегодня же буду искать на это ответ. Доронина ставит спектакль по Распутину, а Сурикова по Ашкинази. Может быть, это закон восприятия? Но не говорите мне тогда, что в искусстве отсутствует национальный компонент. Второй мощный и объемный - фильм Эльдара Рязанова "Андерсен. Жизнь без любви". Мои ожидания, пожалуй, оправдались, но не полностью. Теперь буду Андерсена олицетворять с актерами Мигицко и Станиславом Рядинским. Фильм, к сожалению, распадается на нескольких больших эпизодов, скорее даже аттракционов. Но, кажется, так же как и зритель, знающий что-то более серьезное об Андерсене, и сам Рязанов не очень доволен. Не сказал, не осмелился сказать, не смог сказать? Одной общей идеи - христианской ли, социальной, этической - нет. В телевизионной версии будут показаны еще какие-то эпизоды. Мое-то убеждение, что концепцию "не до конца" не исправишь ничем. Целый ряд проблем выглядят облегченными или искусственно вшитыми в фильм. В частности, почти насильственно внесена еврейская проблема. Мы говорили об этом с Соней, и она, как опытный кинематографист, совершенно со мною согласна. Она, правда, невнимательно смотрела титры и не поняла, что деньги на фильм дали, в том числе, Семен Вайншток и Мишель Литвак. Я даже был готов согласиться с эпизодом, правда, хорошо и сочувственно известным, о короле Дании, прицепившем на королевский костюм желтую звезду Давида. Но уж погром-то в датской столице в середине века причем?
Пришел домой через парк, по белому снегу, лишь около двенадцати ночи. Зашел к ребятам, Виталик у себя в номере вместе с Колей были, как ласточки. Виталик рассказывал мне о своем путешествии по милиции и вытрезвителю. Было очень занятно, особенно когда он принялся снова читать стихи про аленький цветочек. Я очень хорошо понимал эту ситуацию двух несовпадений.
В кинотеатре на этот раз просидел долго, потому что нельзя было пропустить вечер Елены Соловей. Это наша инициатива и заслуга, что Елена Яковлевна приехала на фестиваль. Возникли какие-то юбилеи, которые позволили пригласить эту крупную актрису. Для меня это имеет значение еще и потому, что она снималась в "Сороковом дне", последняя ее роль в России. После ужина в гостинице у Гаккелей я вернулся в кинотеатр, чтобы просто взглянуть на нее, но оказалось, что меня все ищут и в финале требуют на сцену. Вел все Веня Смехов живо, он к этому привык, но материал был не прожеван. Выходили кинематографисты, перемежая собственные восклицания по поводу артистки Соловей рассказами о себе. Я сумел этого избежать. Говорил о составляющих духовного мира человека, куда в наше время вписываются и актерские лица и пр. Говорил коротко и неплохо.
Зал был полон, и много было прессы. Сидели все наши мэтры. Здесь же я поразился дисциплине Рязанова - просидел в зале с самого утра, посмотрел все. Это и дипломатия, выражение уважения к коллегам, и огромная профессиональная дисциплина. Кстати, когда на сцене - я забегаю вперед - немножко понесло Инну Макарову, и она стала пересказывать мой роман о городе, где учились Пастернак и Ломоносов, то Рязанов очень точно отреагировал: Марбург? Не уверен, что Рязанову понравилось, когда Соловей стала говорить о том, какой замечательный режиссер Никита Михалков, как он хорошо работает с актерами и как их любит. По-моему, Рязанов с Никитой Сергеевичем воюет.
Когда сорок минут иду один среди черных деревьев совершенно безлюдного парка, где могут и обидеть и убить, то думаю, что это подсознательный вызов, предъявляемый судьбе каждым художником. Прочувствовать возможность быть ограбленным, изувеченным, убитым - какая удача для творца, какие импульсы!
2 марта, пятница. Это последний день, когда все меня любят и встречают улыбками, завтра сначала на пресс-конференции, а потом на заключительном вечере фестиваля я объявлю решение жюри, и всеобщая любовь иссякнет. Одни станут считать, что им недодали, а другие будут полагать, что кому-то дали по блату. Утром пришли книги от Сережи Кондратова - тома роскошные, значительные и нарядные. Я взвесил том, и оказалось, что полный, 62 тома, комплект энциклопедии весит 132 килограмма 20 грамм. Как хорошо, что мы не притащили эти книги из Москвы.
Утром в последний раз смотрели фильмы - один о писателе Юзе Олешковском и два маленьких фильма Евтеевой. Женщина она, конечно, гениальная, но все это с трудом попадает в сознание обычного зрителя. Я даже не очень представляю, какая категория зрителей поймет здесь все. Что касается Олешковского, то как-то его стало даже жалко. Хорошо, что в жюри есть Василевский, на котором, как на опытнейшем читателе, я проверяю свои впечатления. Больше всего боюсь кого-нибудь засудить, исходя из своей личной писательской недоброжелательности. Ну, что же, здесь обладатель хорошего русского приблатненного слова, вполне обеспеченный человек, лихо ездящий на авто и газонокосилке. Он неплохо устроился в Америке, где-то в провинции - показали огромный по нашим меркам дом. Но беда в том, что это хорошо говорящий, почти как классик, человек дом-то предъявить может, а литературу - нет. И вообще, существует две литературы: литература большого стиля и литература маргиналов, к которым принадлежит Олешковский. В фильме есть фотография, которую Соня мне атрибутировала. В ньюйоркском ресторане "Самовар", принадлежащем, кажется, Барышникову, поет Олешковский, а за ним стоит Бродский. Поразительно, что на этой фотографии Бродский - фигура второго плана. Я подумал о сорте литературы, даже занятной, которая не может существовать, не чувствуя за спиной литературы большой и настоящей. Эта литература и живет за счет той другой, настоящей, даже паразитирует на ней. Без виагры она не существует.
Долго толклись с решением жюри, где все ясно: Рязанову - Гран-при, Суриковой и Лопушанскому - специальный приз, т.е. по 132 килограмма энциклопедии, губернаторские деньги - Евг. Цимбалу за "Олешу и Зощенко", приз Законодательного собрания, роскошный сервиз, - Н.Бондарчук за "Последнюю дуэль Пушкина", Мирошниченко - приз читательского жюри, спасибо умнице Леве Аннинскому.
В ответ на мой "Марбург", где я, подписывая книгу, упомянул, что практические азы кинематографии приобретал на массовке в "Карнавальной ночи", получил от Эльдара Рязанова его сценарий "Андерсена" с такой забавно-едкой надписью: "Дорогому Сергею Николаевичу! Как же, как же!?! Ваше блестящее исполнение в массовке "Карнавальной ночи" произвело на меня неизгладимое впечатление - именно оно и сделало успех этой ленте. Жаль, что Вы не пошли по актерской стезе. Правда, когда я думаю о литературе, то понимаю - зато Вы не обошли ее вниманием. И слава Богу! Желаю Вам всего самого доброго и прекрасного. Ващ Эльдар".
Вечером ездил на районное телевидение в Вырицу - самый большой поселок городского типа в России, здесь проживает 200 тыс. человек и чуть ли не пять вокзалов. Была небольшая схватка с телебарышней, которая хорошо обо всем рассуждала, даже о Казарновской, но когда я предложил ей расставить приоритеты нашего фестиваля, призналась, что видела всего только два фильма. Вот об этом и о всем подобном поговорили, помянули добрым словом Генриетту. По телевизору вечером с наслаждением смотрел "Анну на шее".
3 марта, суббота. На этот раз пойти в кинотеатр, как обычно, пешком через парк не удалось. Три раза возвращался: то забыл лекарство, то телефон, то забыл подышать бенакортом. В 11.30 началась пресс-конференция, которая практически прошла без вопросов, но зато с длинным моим размышлением. В подтексте его было: вы видели не самые лучшие в мире фильмы, но не думайте, что мы закрыли глаза на их конкретные недостатки. Все ждали, что я, как и прошлый раз, объявлю результаты, а я ехидно поинтересовался: есть ли в зале представители центральных газет, которые подписываются сегодня? А представители центральных телеканалов? Ну, раз нет людей, которым нужны события сегодня и сейчас, то давайте-де повременим со счастливыми известиями.
Закрытие фестиваля, как и открытие, в этом году прошло очень неплохо. Вел его безотказный Вениамин Смехов, спокойно и иногда остроумно. Я сидел на первом ряду рядом с Макаровой, которая, кажется, была недовольна тем, что "Пушкин" не получил Гран-при, а то, что картина удостоилась еще и приза за лучшую операторскую работу - моя любимая Маша, - это-де не в счет. Кажется, недовольна была тем, что не получила Гран-при и Алла Сурикова. Она свои 132 килограмма энциклопедии тут же, на сцене, подарила районной библиотеке. Я порадовался за библиотеку, в которой есть и 90-томный Толстой, и энциклопедия Брокгауза и Ефрона, и теперь еще новейшая российская энциклопедия. В ответ на демарш Суриковой мы тут же подарили ей вазу с портретом Павла.
В самом начале церемонии вдруг вышел кто-то из городских властей и начал что-то стеклянно-художественное дарить Рязанову. Я успел заметить недоумение и бледность на лице мэтра. Что же он, интересно, подумал? Наверное, решил, что на этом все, как бывает с ветеранами, которых отправляют в отставку, и закончится? Пришлось тут же, пригнувшись, подойти к его жене: мол, это только начало, не торопитесь, это еще не решение жюри. Пожалуй, стоит впечатать и формулировки, с которыми вручались награды, тем более, что их почему-то на этот раз дружно все хвалили. Вот они: "Воссоздателю старых и создателю новых мифов, за дерзкое стремление сопрячь сказку с реальностью" - Рязанову; "За попытку преодолеть тревоги и фобии современной интеллигенции и выразить это в художественно-адекватной форме" - Лопушанскому; "За грустную историю, помогающую нам понять современность через драму прошлого" - Суриковой; "За попытку пережить сегодня трагедию последних дней Александра Сергеевича Пушкина" - Н.Бондарчук; "За благородство намерений и небезнадежность взгляда на современную русскую действительность" - Апасяну, режиссеру фильма "Граффити"; "За кинематографические фантазии, ставшие реальностью в нашем сознании" - Евтеевой за короткометражки (сочинил за завтраком); "За трезвый и ответственный подход к освещению проблем взаимоотношений литературы и власти" и пр. Я удачно совместил в формулировке и режиссера и ее героя - Чувайлову и Коляду: пусть сами делят и 1000 долларов и "Хрустальную розу", которые им добыли Лена Богородицкая и Михаил Иванович Кодин.
В гостиницу по подтаявшему снегу парка возвращался вместе с Алексеем Федоровым и Алиной Рудницкой, потом посидели немножко у меня в номере. Какие замечательные и умные ребята, в их разговорах и суждениях было что-то, примирявшее меня с действительностью и поднимавшее дух. Уже второй день В.С. не отвечает на мои звонки. Ах, как не хочется, чтобы все так быстро заканчивалось...
На вокзал ехал в одном автобусе с Эльдаром Рязановым. Очень интересно Э.А. рассказывал об "Андерсене", как возник проект во время чаепития с Путиным, как добывались деньги... Любопытно, что последние 15 лет перед смертью Андерсен жил в еврейской семье, где и умер. Вот тут и возникают размышления: если бы в фильме была ярче подчеркнута эта документальная и историческая деталь, то меньше было бы сомнений и по поводу датского короля с желтой звездой, и вторжения в фильм о сказочнике еврейской темы.
4 марта, воскресенье. Встретил Толик и отвез домой. Но уже через два часа я поехал в больницу. Тут выяснилось, почему В.С. два дня не отвечала на мои звонки: она так плоха после операции. Всегда аккуратная, сейчас выглядит ужасно - волосы спутаны, руки не ухожены, одежда запачкана. Лежит в той же палате, что и всегда, но теперь туда поставили еще вторую койку, на которой очень старая женщина. Описать все это я не могу, но как холодный писатель-наблюдатель вопрошу: откуда столько слез взялось у меня? Кого мне жалко - себя или наших почти пятидесяти лет вместе? Или я вижу таким же беспомощным и одиноким в будущем себя? В.С. почти не говорит, но по глазам видно, что сознание ей не изменило. Когда стал рассказывать ей о фестивале, стараясь скрыть свою растерянность и слезы, понял, что она меня слушает и что ей это интересно. За 1000 рублей две нянечки ее вымыли, постригли ногти и переодели. У ее соседки Дины Ивановны, которая тоже не встает, взял заимообразно памперс, завтра отдам.
Долго я не сидел, не было никаких сил, просто я оказался не готов к подобной картине. Еще нянечки, которые ее, кажется, уже похоронили, требовали, чтобы я снял с нее золотое кольцо, дескать, потом его уже не получишь. Тут я уже совсем разревелся, но, естественно, ничего снимать не стал. Все бы отдал, лишь бы была жива и здорова.
Уже когда я собрался уходить, ко мне подошла Наташа с какой-то женщиной. Оказывается, именно в пятницу, когда я еще был в Гатчине и к В.С. никто не ходил, ее в больнице продуло, поднялась до 39-ти температура. До этого она не требовала никакой помощи, вполне справлялась со всем сама, а теперь ее пришлось перекладывать в постели. Так вот за этот героический труд, выполненный, как я понимаю, за зарплату, женщина, которая подошла ко мне с Наташей, потребовала вознаграждение. Разве я боялся когда-нибудь грязной работы? Но если бы кто-нибудь из профессоров получал за 15-20 минут технического действа по 500 рублей! Я тут разозлился и произнес некий монолог, после которого просимые 500 рублей, конечно, выложил.
Дома автоматически готовил еду, когда Витя вернулся с дачи, писал, стирал, ходил в магазин за продуктами для В.С. По совету Дины Ивановны сосредоточился на детском питании. У меня тоже со здоровьем все расстроилось, те же симптомы, что и по приезде из Франкфурта, совсем не сплю. Все ушло на второй план - роман, работа, фестиваль.
Вечером созвонился с Димой Хазарашвили, племянником. Он обещает завтра вечером съездить со мной в больницу. Вечером же, по сотовому телефону позвонил Генриетте Карповне, обсудили фестиваль и все ее обиды. На этом фоне, как радостный момент прозвучало: Виталик Бондарев принес ей букет тюльпанов - в знак компенсации за доставленные хлопоты. Вот молодец парень! Ожесточенность Г.К. меня несколько удручает. Но я ее понимаю, приблизительно с теми же проблемами я столкнулся на следующий день после перевыборов ректора. Но я-то ко многому был готов: к предательству, подлости, забывчивости коллег.
5 марта, понедельник. Диктовка Е.Я.
6 марта, вторник. Еще до работы поехал на метро в больницу, благо уже добыл постоянный пропуск. Прошел мимо реанимации, даже не заходил из суеверия, не стал звонить и спрашивать. Заглянул в палату - кровать застелена, сердце сразу оборвалось. Но тут за моей спиной сестра или нянечка говорит: "Уже поехали, сейчас привезут". Через десять минут привезли, очень ловко с каталки перекантовали на койку. Лицо другое, другой взгляд и уже отзывается, четко реагирует, уже живой человек. Может быть, встанет?
Я уже хорошо понял, что ни на кого, даже на медсестер, хотя я им и плачу, надеяться не следует. Стал сам с ложки сначала поить чаем, потом дал половину баночки свиного паштета, потом опять поил чаем. Опыт прежних дней ясен - она была еще и обезвожена. Теперь моя надежда на то, какой ее привезут с диализа. Все как-то забыли, что у нее только что прошла операция.
В час тридцать начал семинар. Семинар всегда трудно проводить, если имеешь приличные тексты. Тексты Димы Иванова и Пети Аксенова я читал накануне до половины ночи. Хотя по обоим был готов, но Петин текст решил перенести на другой семинар. Дима представил целую гроздь маленьких рассказиков не без стеба, но остроумных и довольно точных. Каждый из них разбирать с ребятами было бы трудновато. Да и разбирать здесь можно только структуру. Моя основная задача: заставить двадцатипятилетнего Диму двигаться дальше, искать и, не забывая свое умение, забыть все остальное, чтобы двигаться к крупной форме. Дима сказал, что у него есть какая-то повесть на сорок страниц.
Еще до занятий попросил Алика сварить мне в столовой немножко куриного бульона. Потом этим бульоном я с ложки поил В.С. Да, терпеливо ухаживать за больными могут только родные люди. Чтобы заставить лежачего выпить чашку бульона нужно минут сорок. По пол- ложечки, с кусочком мяса, все время обтирая рот, чтобы не капнуло на рубашку.
В метро, когда ехал вечером в больницу и потом домой, читал газету. Как никогда много, пишут о фестивале. "Труд", например, поместил не только огромное интервью с Еленой Соловей, но и напечатал все формулировки, с которыми мы давали свои призы. Теперь наверняка украдут принцип, таких формулировок не было ни у кого.
7 марта, среда. Утром ходил к врачу в платную поликлинику. Все мои тревоги, с которыми я приехал из Гатчины, обошлись, хотя и не дешево. Потом черт меня дернул зайти к микологу. А наши врачи еще чем-то подторговывают, это обычная система. Как-то так получилось, что на семь тысяч я купил препарата, который должен был помочь избавиться от не видимого мне самому грибка на ногте большого пальца. В связи с этим вспомнил свой монолог, который произнес в больнице вчера, и несколько обогатил его деталями.
А так ли уж плохо живут эти самые медработники низшего звена? Да и так ли плохо живут и сами врачи? Если вспомнить, что медсестра прозевала у больной температуру в 38,8 градусов - лежит себе и лежит! - если вспомнить, что врач ушла домой, не проследив, чтобы больной с температурой в 39, 1 градуса своевременно, а не через четыре часа дали прописанный антибиотик, если эта врач уходит, не заглянув к больной в палату, то, может быть, она и заслуживает тех денег, которые получает? Боюсь, что прибавками мы ничего не повысим, по крайней мере, уровень медицины. Народ, насмотревшись телевизора, который талантливо объяснил всем, как живут на высоких этажах и как вообще следует жить, стал циничен и безжалостен. Но точно так же у нас ничего не получится и с ростом демографии при помощи одного "материнского капитала". Это все милые сказки нашего президента, который рассматривает жизнь из своего прекрасного далека.
К обеду приехал в больницу, покормил В.С., медленно, ложка за ложкой, вливал в нее чай с лимоном и по кусочкам, заставляя жевать, вкладывал в рот домашнюю котлету. Она сегодня практически не разговаривает, замкнулась, нижняя губа у нее также закаменела, как во время болезни у мамы. В этом я вижу упрек. Потом к ужину приехал с бульоном и курицей Витя, я опять сумел скормить ей почти чашку бульона и чуть-чуть курицы.
Где-то перед шестью разговаривал со старшей нянечкой Наташей. Естественно, не москвичка, ездит из Александрова, и сын также ездит работать в другой город, и муж. Я удивился, когда узнал, что у нее взрослый сын, уже отслуживший в армии. Еще раз посокрушался, что служат неоткупленные, неотмазанные дети, раньше бы сказали, крестьян и рабочих. Наташа тут же дополнила мои наблюдения своими: все время в отделении лежит кто-нибудь из блатных. Решающих слов сказано не было, но я и без них все понял.
Дорога от дома до больницы на метро занимает примерно час двадцать. Может быть, мне в дневнике сделать рубрику "читая прессу"? В "Литературке" замечательная статья Бориса Поюровского - боюсь, так хорошо он никогда не писал! Это о театре, о новых веяниях, о "Современнике" в режиссуре Серебрянникова. Модный театр, на мой взгляд, не больше. Волчек давно уже сама ничего не может, и, полагаю, у нее нет даже никаких общих идей. Эпатажная, скандальная режиссура призвана намекнуть на некое глубокомыслие, по сути не существующее. Так иногда ранней весной тонкая корочка молодого льда не дает понять: глубокая это лужа или просто оледеневшая сырость. Мысли в статье у Бориса не особенно новые, но он нашел и новые слова, и оригинальную аргументацию. Идет, собственно, борьба за глубинность восприятия фактов искусства.
В "Российской газете" - о продлении срока пребывания под стражей банкира Френкеля, который вроде бы организовал убийство работника Центробанка, во что не очень-то верится, и вести от моего заклятого дружка Чахматчана - он тоже пока сидит, и суд его выпускать не собирается, депутатская неприкосновенность с него снята.
По ТВ во всю идут игры с выборами.
8 марта, четверг. Утром варил из курицы бульон: сам крепкий бульон с частью куриной грудки - в больницу, остальное - Вите. Параллельно все время занимался романом, вычитывал первые главы. Потом позвонил Дима Хаз., сдернув меня с места чуть раньше назначенного срока.
Выходя из дома, в почтовом ящике нашел вырезку из "Коммерсанта". Ашот продолжает свою просветительскую работу. Прошлый раз это была заметка о смерти французского классика Труайя, теперь новое жюри русского "Букера". Оно меня невероятно умилило своим не только групповым составом, но и своеобразием подхода. "Возглавляет жюри Асар Эппель. Выбрать лучший роман 2007 года предстоит также прозаику Олегу Зайончковскому, критику Самуилу Лурье, писательнице Олесе Николаевой и театральному режиссеру Генриетте Яновской..." Я в связи с этим вспомнил, что немедленно угадал будущего букеровского лауреата - Людмилу Улицкую, когда узнал, что в жюри наряду с другими есть и режиссер Бертман. Но отдадим должное: и Бертман хорош, и Яновская одна из лучших режиссеров.
Приехал лишь к 15 часам, потому что знал, что В.С. увезут на диализ. Это здесь поставлено хорошо, с каталки на каталку и на лифте на два этажа выше. У нянечек это процедура отработана. Но тем не менее, когда пришел в палату, сразу заметил, что два шприца с рекормоном, который В.С. надо обязательно впрыскивать во время диализа, остались в палате. Забыли. Если сам не присмотришь, никто и не вспомнит. Как в воскресенье забыли при 39 градусах поставить термометр. Поднялся на седьмой этаж, врач подтвердил, что этот рекормон непременно надо вводить. А чего сам не спросил?
Около шести привезли В.С. Она уже даже что-то говорит. По крайней мере, когда я передал ей привет от Бори Сумашедова, который звонит ежевечерне, она весьма отчетливо произнесла: "Да пошел он..."
9 марта, пятница. Хуже нет друга или подруги, имитирующих, хотя и по доброте, сердечность. Позвонила, взвинтила подруга Алла. Московские дамочки любят телефон. Алла, которая сама вроде в гриппе, дозвонилась до больницы, похоже, даже до лечащего врача: положение стабильно тяжелое. Я среагировал на это "тяжелое", хотя твердо уверен, что оно не хуже, чем было вчера. И опять сорвалась моя попытка немножко поработать на роман. А у меня еще две рецензии на дипломные работы Кати и Жени. В обоих ребятах я уверен, но сил сейчас взяться за эту работу - никаких.
Но вот уже по знакомым следам романа могу идти, да и время, кажется, подошло. Как в свое время сказал еще Валера Демьянков, ничего так не стимулирует Есина к творчеству, как его же неудачи и встряски. Это моя реакция на постоянные попытки отжать меня от сегодняшней жизни. Вот и на пленум меня не пригласили преторианцы Ганичева, и на собор не позвали, и, кажется, комиссию по премиям Москвы расформировали, и очень быстро с доски в институте сняли две мои огромные статьи и повесили бороду ректора. Я такое себе в свое время не позволял. Правда, я всю жизнь чаще других печатался, и опасение за свою известность мне не было присуще.
На ученый совет по лицензированию не поехал. Надежда Васильевна сказала, что все вроде бы в порядке, к нам замечаний нет. Это не потому, что новое руководство добилось прекрасных результатов, а потому, что в таком состоянии приняло институт.
В.С. по-прежнему не очень хороша. Зашла врач Лада Петровна, сказала, что у нее тяжелое воспаление легких. Оказывается, его можно установить и без рентгена. Ест она плохо, но сразу же, как приехал, скормил "активию", которую купил в магазине, потом полстакана бульона и кусочекк курицы. Потом убедил нянечку сменить белье. Я-то знаю этих милых женщин, которые с удовольствием не сделают того, что надо.
Кое-что в положении В.С. все же внушает оптимизм. Она почти не говорит, кажется, ей просто трудно это делать, но, по моему мнению, все понимает. В несколько приемов я рассказал ей прежде о фестивале, она слушала со вниманием. Сегодня прочел большую статью из "Труда" о политической борьбе в Эстонии. "Тебе интересно?" - "Да". - "Ты все понимаешь?" - "Да".
10 марта, суббота. К тому, что у меня бессонница - сплю часов пять, постоянно просыпаясь, - добавился по утрам телефонный звонок Аллы, подруги. Она интересуется, как идут дела, всем тоном как бы подчеркивая мою вину. Звонил также Миша Стояновский. Справлялся о В.С. и сообщил, что лицензирование института закончилось. Нас очень похвалили. Я, правда, об этом уже знал от Надежды Васильевны. Она рассказала о панегириках на ученом совете. Рассказала, что Борис Леонов в своем выступлении сказал, что, дескать, и до этого мы работали очень неплохо. В свою очередь я Михаилу Юрьевичу тоже сказал, что лицензирование так удачно закончилось в том числе и потому, что я сдал институт в полном порядке. Но он, кажется, это понимает. В частности, комиссия несколько раз была на кафедре, смотрела папки и заведенный у нас порядок. Но здесь я совершенно не тревожился. Достаточно хороший порядок был здесь заведен и раньше. Став ректором и заведующим кафедрой, я его уточнял и не давал никому спуску ни при каких обстоятельствах, особенно если это касалось студента. Но вот понимают ли наши основные руководители, что теперь главное - качество именно творческой работы? Паскаль в Литинституте, конечно, нужен, но еще больше - отчаянный дух веселого творческого соревнования, в котором участвовали бы и студенты и преподаватели.
Все утро, как и вчера вечером, пока ехал в метро, бился над приведением в порядок своего романа. Я постепенно возвращаюсь к первоначальному замыслу и первоначальной стилистике. В попытке кое-что даже интересное вживить в роман Боря ковырнул нечто для меня важное, просел сам текст. Но кое-что из фактов, перекручивая, я все же сохраню.
Витя уехал на машине вместе с С.П. на дачу, я поехал в больницу. Вчера Витя купил мяса и наварил бульона, немного, но крепкого. По дороге читал "Труд", который снова меня порадовал бесстрашием своего анализа. Во-первых, состоялся Русский национальный собор, который подтвердил ту удивительную нищету, в которой живет народ. Там говорили о невероятном перепаде в уровне жизни не только между богатыми и бедными, но и между уровнем жизни крупных городов и городов небольшиз. Я порадовался, что опять подняли вопрос о необходимости дифференцировать налоги. То, что у нас происходит - 13 процентов со всех и с любых доходов, - это безобразие. "Нам кажется, что налоговая политика должна играть главную роль в выравнивании дисбаланса между богатыми и бедными" Это митрополит Кирилл. Но есть и еще одно не слабое предложение. Оно исходит уже от Евгения Примакова: "Почему бы не взять из стабфонда 500 миллиардов рублей и не построить дороги? Ведь 50 тысяч населенных пунктов России не связаны дорогами твердого покрытия".
"Труд" также напечатал об изменении в рейтингах наших миллиардеров. По миллиардерам мы вышли на третье место после Америки и Германии. Самый богатый у нас не Дерипаска, а Абрамович.
В больнице меня ожидало поразительное известие от Дины Ивановны. Утром В.С. сама села в кровати. Потом она даже сделала несколько шагов к каталке. Уже от сестер я узнал, что температура у нее сегодня утром была 36,6. Она съела йогурт, опростав две баночки. Я сразу же позвонил по этому поводу Диме.
Болезнь В.С. отодвинула все другие мои дела и заботы на дальний план. Практически я занят теперь только ею. Но это приносит свои плоды и мне, будто кто-то распорядился помогать, как только возможно. В больнице сижу целый день и, пока В.С спит, занимаюсь романом. Здесь у меня даже выработаны оптимальные маршруты, все лежит на своих местах, и, в отличие от дома, я знаю, где что: где чашки и ложки, где салфетки и продукты. куда подключать чайник, а куда компьютер.
11 марта, воскресенье. Упорно и долго вчера вечером и сегодня утром занимался романом. Редактировал главу за главой, сократив, что надо, и вписав, что хоть как-то роман обогащает, и уже готовые тексты переносил в Витин компьютер. У меня оба компьютера засеяны множеством текстовых обрывков.
Интересно, что без В.С. я почти не смотрю телевизор. Только несколько дней назад, а может быть даже вчера ночью видел по "Культуре" замечательный фильм о царствовании Людовика ХVIII и его отношениях с возлюбленными. Жаль, что не с начала. От фаворитки мадам де Монтеспан у него было семеро детей, которых тайно воспитывала где-то на окраинах Парижа мадам де Монтенон, будущая законная королева. Вечером смотрел по телевизору балет Ролана Пети "Пиковая дама". Сосредоточился на музыке Чайковского. Кто-то, похожий на Николая Цискаридзе, с блестящей игрой и великолепной техникой, очень хорошо танцевал партию Германна. Но почему-то показалось, что Цискаридзе так танцевать не может. Вспомнились все разговоры вокруг него, обычные жестокие и подлые разговоры вокруг бывшего кумира. В балете это всегда более безжалостно, чем в других видах искусства, где переход из одного амплуа в другое вполне естественен и не подразумевает окончания профессии и жизни в тридцать семь лет. Тем не менее это был Цискаридзе!
С половины второго до семи пробыл в больнице. Я прихожу всегда к обеду. На этот раз В.С. выпила почти чашку бульона и съела сваренное вкрутую яйцо. Утром я его сварил вместе с гречневой кашей. Процесс кормления значительно упростился. Раньше чашка бульона, маленькими ложечками, уходила чуть ли не за час. Боже, когда-то свою милую я почти носил на руках, помню, как звенели ее каблуки по асфальту, когда мы еще только жениховались и она приходила ко мне вечером на улицу Качалова. А теперь я кормлю ее с ложечки и покупаю памперсы. Куда делась жизнь?
Каждый день звонит Слава Басков, справляется о здоровье В.С. Я каждый день ем по плитке недорогого шоколада, который в свое время он купил для В.С. Того самого, о котором, вспоминая В.С. еще в пору ее сравнительного здоровья, одна из медсестер недавно сказала: мы-де всегда пили чай с ее шоколадками "Аленка". Иногда простой человек так памятлив.
12 марта, понедельник. На работу поехал на машине. Но еще с вечера Витя приготовил на всякий случай домашние котлеты из купленного в "Перекрестке" фарша. Он, с его терпением и неторопливой методичностью, достиг в этом определенной виртуозности. К тому же, в отличие от меня, он редко занимается двумя или тремя вещами сразу. У меня, когда я что-то делаю, в голове решается еще две или три задачи.
В институте вроде бы все нормально. Надежда Васильевна напоила меня чаем, я забрал работу для обсуждения на семинаре и поехал в "Литгазету" вычитывать статью о Распутине. На полосе нас разлеглось четверо: я в компании с Леней Бородиным, Татьяной Дорониной и Валентином Курбатовым. Немножко поговорили с Леней и Андрюшей. Кроме своей, прочел еще и статью Андрея о Гатчинском фестивале. В силу того что он не все фильмы видел, но зато наблюдал со стороны, статья получилась очень занятной, здесь даже упомянуты мои студенты.
Когда я зашел в палату к В.С., она тихо и скромно сидела на стуле возле двери. Но на этом ее подвиги не закончились. Утром она самостоятельно встала и, держась за кровать и стул, сама сходила в туалет, благо все удобства установлены непосредственно в боксе.
По своей недавно приобретенной привычке я сразу же начал кормить В.С. обедом. На этот раз это была банка "ролтена", приобретенная за 30 рублей тут же, в больнице, на первом этаже, домашние котлеты, приехавшие в моем рюкзаке, причем она съела их полторы штуки, что я считаю крупным достижением. Еще позавчера В.С. ложку бульона выпивала после длительных уговоров. Сегодня же она приняла вдобавок к обеду полкусочка хлеба с икрой и очищенную дольку яблока.
Я уже привык, что кормить, вернее, помогать кормить, надо сразу двух женщин. Дине Ивановне навел какой-то ее консервированной лапши. Потом дамы решили попробовать еду друг друга. Потом все ели кисель, а я тем временем съел тарелку гречневой каши с мясным рулетом. Такой рулет готовят только в больнице, масса больше напоминает замазку. Это вызывает мысли о том, что, кроме мяса, там еще намешано нечто. Есть ли мука, крахмал, еще какие ингредиенты? Впрочем, все это мне показалось достаточно вкусным. Съел с благодарностью.
Сейчас, когда я пишу эти строки, В.С. спит. Она все, кажется, помнит и понимает, но подыскивает слова с трудом. Кажется, что она этого стесняется. Я вспоминаю времена, когда, начав поразительный по напористости и интеллектуальной силе монолог, она не умолкала часами. Тогда это меня раздражало, потому что требовало постоянных подтверждений или возражений. Как бы я хотел сейчас услышать от нее что-то подобное.
13 марта, вторник. Весь вечер накануне попеременке читал "Великосветские беседы" Лотмана и его соавтора Погосяна, взятые случайно в нашей книжной лавке, и наконец-то открытую книгу П.А. Николаева, от которой до сих пор отпугивал и радикально красный цвет, и некоторый официоз в названии: "Культура, как фактор национальной безопасности". Хорошо, что начал читать с середины, с главы, посвященной поэзии в Великую Отечественную войну. Такое можно создать, только если поэзией занимаешься всю жизнь, а не избираешь тему единовременно. Еще раз поразился редкой эрудиции и памяти академика. Читал выдержки и цитаты, и так становилось хорошо на сердце от простых и ясных слов, напоенных смыслом. Но Николаев не был бы знаменитым ученым, если бы кое о чем еще и не рассуждал. На остроту он имеет право. Впрочем, особенность любого "крутого" текста заключается в том, что его всегда можно и понимать и интерпретировать по-разному. Вот цитата.
Для наиболее полного представления о тематическом разнообразии военной поэзии следует обратить внимание на строки, посвященные национальной теме. Наиболее болезненной в ту пору была еврейская.
Известно, что в 20-30-е годы люди, желавшие идти во власть, стремились жениться на еврейках или пытались изменить имена своих жен с русских на еврейские. С такой женщиной (женой министра путей сообщения Ковалева) мне довелось однажды откровенно разговаривать о том, почему она свое девичье имя Дарья сменила на Дору: муж сказал, что не сделает карьеру, если она оставит свое русское имя.
И вдруг однажды все переменилось (может быть, дружба с Гитлером и одинаковые эстетические вкусы: в окружении Гитлера и Сталина писали одинаково - как под копирку - статьи о социалистическом реализме), вместо поклонения всему еврейскому в 40-е годы в общественном сознании стали внедряться сверху, разумеется от вождя, антисемитские воззрения на мир. Более того, евреев стали обвинять в смертных грехах, в том числе в нежелании защищать страну в годы войны. Естественно, поэты еврейского происхождения болезненно реагировали на это безобразное духовное направление населения.
Утро началось со звонка Ларисы Георгиевной Барановой-Гонченко. Но вопрос с нею уже был несколько дней назад решен. Я уже написал заявку на преподавателей следующего года, в которую включил и ее. В разговоре я поинтересовался, почему она ушла с кафедры новейшей литературы. Ответ был ожидаемый: дело даже не в том, что Вл. Павлович иной человек в работе, нежели когда он только приятель, или в перегрузке программ Серебряным веком и русским зарубежьем, отчего ребята плохо знают или не знают вовсе Твардовского, Симонова, Леонида Мартынова, Смелякова, фронтовую поэзию. Главное заключалось в том, что, когда Лариса Георгиевна пришла читать старшекурсникам заявленный спецкурс о поэзии 80-90-х годов прошлого века, ребята встретили его в штыки. Понять их можно, они-то решили, что уже все знают о современной поэзии, как она развивается и что им дальше писать, а здесь - новый поворот... В процессе разговора возник еще один аспект, вернее я его спровоцировал. Каким-то образом речь зашла о наших писателеях, и тут я впарил следующую мысль: дескать, я прекрасно знаю, что в Общественную палату меня на последнем этапе забаллотировали именно наши писатели. Совершенно спокойно Л.Г. на это отреагировала: "Я слышала об этом". Как бы мне хотелось продолжения этого разговора...
День был большой и переполнен впечатлениями. Во-первых, конечно, семинар. На этот раз обсуждали подбору Нины Евдокимовой. Весь материал я разделил на две части. Всю мелочь, где изображается тонкость чувств автора - в сторону и как следует все высмеял. Это экстатическое изображение своих душевных страданий, тонкости и особенности чувств становится особой модой у нашей начинающей молодежи. А вот разбор более серьезной части работы Нины - это важно. Она написала небольшое сочинение от имени мальчика-гея, который влюбился в девочку. Они встречаются, живут вместе, расходятся, чуть ли не появляется ребенок. Все это уже заслуживает внимания.
Но до этого разбора я заставил ребят прочесть и проанализировать два небольших рассказика Ксении Фрикауцан и ......... Абрамовой. Темы этих рассказиков родились как-то во время общей дискуссии. Одной досталось "Молодая женщина в провинции без навыков карате", а второй - "Почему руководитель семинара неотрывно смотрит на мой живот". Оба опуса получились. Мне понравилось, что самые бойкие наши девицы, Фрикауцан, Абрамова, Столбун, организовали в общежитии пул и вслух разбирают прочитанные работы. Кто хочет научиться, тот учится. У меня отчислено несколько ребят, не сдавших зимнюю сессию, в том числе Володя Репман.
Вечером с С.П., который любит подобные мероприятия, пошли на презентацию альбома на дисках, с записью "Отелло". Это студийная запись того концертного исполнения, которое я слышал в консерватории. Презентация проходила в гостиной музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко. Вела ее Наталья(?) Хачатурова, которой можно только восторгаться. Умна, знающа, тактична. Все было сделано с немыслимой роскошью и изысканностью Начиная с билета, который приглашал от имени венецианского сената и губернатора Кипра... Ирина Константинова Архипова была с золотой цепью ордена Андрея Первозванного. Гостей встречали копьеносцы, а квартет был одет в средневековые одежды...
Я сидел как раз за Виктором Антоновичем Садовничим, который на этот раз меня узнал и поговорил. Так как я держал в руках свою книгу "Далекое как близкое", которую собирался подарить Пьявко, то пришлось показать. А там есть снимок и самого Садовничего. Дальше разговорились о том, что я пишу, и вышли на "Марбург". А Садовничий, оказывается, хорошо знает и Барбару Кархоф. Пообещал на днях эти книги ему завезти.
14 марта, среда. Сегодня к В.С. поехал Витя, ему ее кормить и развлекать. Она уже ходит и значительно лучше говорит. У меня в три часа защита дипломных работ. Все осложнилось тем, что приболел Андрей Михайлович. Защищались драматурги и публицисты. На этот раз мне показалось, что публицисты сильнее. Пьесы многословные, жидкие, зато атмосфера, в которой защищались драматурги, была самой апологетической, все семинаристы наперебой расхваливали Вишневскую и ее семинар. Саша Демахин вспомнил, как подходил ко мне, когда поступал сразу и к нам, и в РГГУ. Все-таки я довольно прочно держусь в памяти наших студентов.
Турков все прочел, и мне передали его мнение, что работы "с отличием" он здесь не находит. Я с ним согласился, но под давлением коллектива Демахину "с отличием" все же дали. Он просто самый работающий, собранный и точный, пожалуй, еще и наиболее преданный своей профессии. На защите много говорили о статьях и эссе, которые драматурги приложили к своим работам. Я подумал, что сделали они это не от хорошей жизни.
В "Литгазете" моя статья о В.Г. Распутине. Этот номер - раз на раз не приходится - хорош. Занятно написал о фестивале в Гатчине младший Колпаков, совсем не журналист. Для того, чтобы заниматься этой профессией, у него есть главное: незлобливость и удивительная добросовестность. Понимает также молодой человек в юморе: перечислил всех наших литинститутских студентов и даже написал: "стихи звучали даже в зале игровых автоматов". Фразочка с двойным дном - это прикол, именно из зала игровых автоматов увезли на милицейском броневике Виталика Бондарева.
Небольшой статейкой "Литературка" ответила на мои собственные размышления по поводу последнего КВН. Я тоже обратил внимание, что подыгрывают казахам, меня неприятно кольнуло использование в передаче детей. Вкладывая в детские уста подобные сентенции, боюсь, мы калечим их навсегда. Раздражает и самоуверенное жюри и самоуверенный Масляков.
15 марта, четверг. Утром пешком пошел в МГУ относить для Садовничего книги с двумя надписями. На дневниках: "Виктору Антоновичу Садовничему - хранителю российского образования, с признательностью за прошлое и будущее". На "Марбурге": "Виктору Антоновичу Садовничему в память о Марбурге, его истории и с приветом от нашей общей приятельницы Барбары Кархоф". Еще раз, когда проходил тропинками мимо зданий факультетов, разглядывая мемориальные доски и памятники, порадовался всем этим комплексом. Именно нечто подобное вызывает чувство гордости за Родину. Подумал, как счастливы те ребята, которые учатся здесь, в этой замечательной атмосфере постоянного вызова времени. Разглядывал доску объявлений с зазывами в кружки, на концерты, в поездки. Сколько же поучительного окружает этих ребят, воспитывает, и дай Бог, они это не забудут и понесут в жизнь.
Снизу от входа позвонил секретарю, мне выписали пропуск. Процедура передачи книг заняла одну минуту. Потом я долго ходил по аванзалу перед приемной. Здесь висит довольно много картин в стилизованных дубовых рамах. Это все живопись 40-50-х годов, пейзажи ломоносовских мест, пара портретов классика, Манежная площадь перед старым зданием университета. Это все то, что мы называли реализмом, а исходя из времени - и социалистическим реализмом. Но таким очарованием и такой красотой веет от этой живописи!
На обратном пути купил продукты для больницы. После диализа В.С. чувствует себя неважно. На кресле ее привез совсем молодой парень Сережа, санитар с седьмого этажа. Здоровый, сильный, накаченный, но одновременно ловкий и умелый. Он как-то удивительно бережно снял ее с кресла и посадил на койку. Что-то в этом было особенное по отношению к старикам. Тут я подумал, что надо бы сделать так, чтобы не было ни одного освобожденного от армии парня, который бы не прошел хоть какой-то альтернативной службы в больнице.
Устаю, ложусь рано, кое-что доделываю в своем романе. Что-то не возникает идей для следующей работы.
16 марта, пятница. В одиннадцать началась конференция Международного союза общественных объединений книголюбов. Меня опять выбрали главой этой организации. Причем на этот раз, по просьбе Минюста поменяв устав, должность назвали - президент. Фигура, конечно, декоративная, влияние только интеллектуальное. Что это Общество, когда-то всесильное, удержалось и не рассыпалось - само по себе чудо. Теперь оно один из инструментов, которым страна пытается удержать интерес к книге и чтению. Интересно и то, что пытается это сделать государство, которое утратило могучий рычаг прежнего "распространения" - дефицит. В докладе, Л.В. Шустровой прозвучала цифра "госпомощи" - 289 тысяч рублей на два года. Это при том, что министерство культуры тратит 145 миллионов рублей на театральный фестиваль "Золотую маску" О "Маске" чуть позднее, а пока констатирую, что Общество действительно кое-что делает для оживления интереса к чтению. Есть отделения, даже в Москве, где эта работа часто по клубам, по интересам все же идет, и люди находят ее нужной. Я в своем сообщении сказал, что в этой работе нам не следует чураться ни школы, ни магазина, ни колонии, как это сделал в свое время Каледин.
Собралось из разных регионов и республик 46 человек. Одновременно это и обмен опытом, некое совещание по методике. Одно выступление мне не забыть. Приехала с Камчатки женщина, которой удалось совместить свою поездку с оплачиваемой научной командировкой. Она рассказала, не сумев удержать слез, как довольно случайно обнаружили на севере Камчатской области поселки, "в которых не то что книг нет, нет вдоволь хлеба". Рассказ о том, как для этих поселков они собрали библиотеку, но доставить ее не смогли, потому что авиабилеты баснословной цены. Билет может стоить до 30 тысяч рублей. Здесь нет ни радио, ни телевидения, связь с Большой землей по рации два раза в день. Роженицу не могли вывезти на вертолете три дня. "Лишили всех корней, а взамен ничего не дали".
Теперь несколько слов о "Золотой маске". В "Труде" статья под названием "Антигона и Мария Сюарт обиделись..." рассказывает о том, как несколько номинантов на премию отказались от высокой чести участвовать в фестивале. Это в первую очередь Юрий Любимов, который понял, что его возможное премирование будет связано именно с его 90-летием, ибо "отборщики" 12 лет перед этим театра не замечали. Отказались участвовать в этом мероприятии и БДТ с "Марией Стюарт", и театр Васильева, неоднократный лауреат. Заметку написала Любовь Лебедина, которая всегда формулирует все точно. Театр Васильева отказался из-за интриг с московским правительством, тем не менее две мысли ясно читаются - открытий в театре за последнее время все меньше и меньше, и премия со своим экспертным советом, "раздираемым противоречиями", заигралась. Лебедина "радуется" за Табакова, его и "Табакерки" четыре спектакля номинированы. Но под этим ощущение жуткой театральной интриги и коррумпированности всего фестивально-театрального дела, все схвачено, идет раздача слонов среди своих. Для меня это особенно очевидно, потому что здесь проглядывается общая тенденция искусства. А недавнее жюри "Букера"? Если бы у меня и был роман, этому жюри я бы его уже не отдал.
После собрания книголюбов сразу поехал к В.С. Она уже сидит на стуле и, орудуя чайной ложкой, сама пьет чай. Мне кажется, возвращается не только ее речь, но и интеллектуальные возможности. Сколько за это время было передумано, но одно мне ясно: как бы ни было мне тяжело и какие бы трудности впереди не возникли, я хочу жить так, и только так, и именно с этими людьми.
17 марта, суббота. Как всегда, пришел в больницу к обеду. Утром еще успел поработать. Витя прошелся по всем разрозненным главам романа и собрал все в один файл, который и вывел на бумагу. Но тут я вспомнил еще о нескольких фрагментах и собрал еще одну главу. Читать все буду вечером.
После всех эти мероприятий мне как-то стало даже боязно, почему не появляются никакие новые идеи. Охватила тревога: а что я буду делать дальше? Правда, тут же мысль перебежала на незаконченную работу по кафедре, на письма, которые надо бы написать, и в первую очередь Авербуху.
В.С. сразу же мне похвасталась, что сама почистила зубы. Я с огромным трепетом наблюдаю за ее выздоровлением. Мне кажется, даже врачи в этом случае полны удивления.
После больницы поехал к Юре Авдееву посмотреть его замечательную собаку. Чудный пес, еще щенок, но каких-то очень благородных кровей: французский мастиф. Очень хорошо говорили, я ел салат из лосося, Юра что-то выпивал. По телевизору шли трагические сведения - в Самаре разбился пассажирский самолет.
18 марта, воскресенье. Сегодня во МХАТе празднуют юбилей В.Г. Распутна, день будет тяжелый. Я уже наметил: к обеду в больницу, предварительно зайдя в магазин, потом домой и вечером - во МХАТ. Тем не менее утром, проводив в 8.30 Витю на машине в Обнинск, сел за большой компьютер и снова переделал всю концовку романа. Ту небольшую главу, которую накануне вставил перед двумя последними главами, я снова выбросил и несколько эпизодов - "замедление в романе", "действительность и фон", "резвый поэт" - вставил в главу предыдущую, переакцентировав на видение героиней. Кажется, все или почти все. По крайней мере, завтра отдаю читать Леве Скворцову. Какая-то боль, которая была у меня в связи с ним, переболела.
В метро, как всегда, обстоятельно и внимательно читал. На этот раз, когда ехал до "Бабушкинской" - у меня одна пересадка и чуть ли не 17 остановок - моей тихой жертвой стала работа совсем незаметной девочки, тоненькой и молчаливой Саши Осинкиной. Вот так и живем, была совсем незаметная птичка, скромненькая, робкая, у которой и мнения, казалось бы, нет, а уже к Бабушкину превратилась в бесспорную писательницу. Саша как бы ответила на мои беспокойства, которыми я поделился с семинаром: мы все берем только верхний, поверхностный, событийный пласт жизни и забываем, что есть еще и жизнь духовная. Саша написала прекрасный рассказ с плохим названием "Возвращение". Это финал дворовых событий провинциального дома, где прошло детство героини. Здесь сестры-близняшки, одна из которых попала в аварию вместе с родителями, другая сестра ведет московскую одинокую в принципе жизнь с неким Мишей, который полулюбит, полусамоутверждается в своей взрослости. Самое интересное это характер основной героини, Риты. Весь очень не внешний, а построенный на какой-то русской фатальности и умении слышать свой внутренний голос.
На обратном пути из больницы читал дипломную работу Жени Ильина. Какой он молодец, и прежняя моя к нему любовь вдруг опять ожила. Что я напишу в представлении его работы, я еще не знаю: он очень разный, но весь внутренний, на перепадах слова. Его не схватишь на какой-нибудь внешней характерности.
В.С. безусловно лучше. Она уже сама ходит по коридорам, я ее застал в другом крыле, где она слушала радио. За время моего хождения в больницу выработался стереотип, и я не так теряюсь перед вопросом: что покупать. Я теперь не оставляю несъеденное в палате, а, как правило, везу обратно домой, в холодильник, и завтра все это поедет к В.С. опять. Сегодня покупал кусок ветчины, которую она любит, две коробочки "данона", банку икры, коробку паштета, воду, банку готового киселя, сметану. От сметаны В.С. отказалась наотрез, хотя дома иногда сметану ест.
Вернулся домой, сготовил солянку из квашеной капусты, старого сала и остатка вареного мяса. Час, наверное, сидел над дневником. Я его запустил, слишком многое навалилось. А уже к семи часам был во МХАТе им. Горького.
На этот случай я вызвонил Юру Авдеева, наказав ему одеться в тройку. Он так и сделал, прицепив еще и галстук от Армани. Я долго раздумывал и надел старый немецкий костюмчик с френчем, под который пошла белая рубашка и черная бабочка - красота получилась немыслимая, несмотря на седые патлы и старую кожу. Юра по дороге прихватил охапку алых роз, о судьбе которых мы согласно решили: это не Распутину - ему достанется моя очень неплохая статья с полуукраденным у него же заголовком, - а Татьяне Васильевне. Она же опять нас удивила, но об этом чуть позже.
В вестибюле, как и ожидал, встретил своего ректора с Ужанковым. Представил им Юру, что получилось занятно. "Это мой друг, меценат и миллионер". - "Есин, как всегда врет, не миллионер, а миллиардер". У вечера было две составляющие - это сам Распутин и замечательное художественное действие, которое устроила по этому поводу Доронина. На сцене декорация самая незатейливая, один дощатый стол и две скамейки. Здесь будет разворачиваться действие трех небольших драматических сцен из "Прощания с Матерой", "Женских разговоров" и, видимо специально подготовленой к событию, инсценировки "Иван, сын Ивана". Здесь ничего особенно неожиданного не было, как всегда хороша была Стриженова и прекрасна Мартасова. Вокруг этого еще были отрывки из публицистики и прозы Распутина, стихи Николая Зиновьева, Кузнецова, Рубцова... Вот об этом стоит поговорить.
Хотя, еще входя в театр, я уже сказал кому-то из организаторов, что все изложил в своей статье и мне не хотелось бы на сцене повторяться, я знал, как иногда случается, и тезисы для собственного выступления у меня были. Я бы начал с того, как лет тридцать назад я стоял на этой сцене у самого закрытого занавеса спиной к зрительному залу, а передо мною находилось практически все политбюро. Я заговорил, и немедленно все стали рассаживаться, потому что через две с половиной минуты начиналась трансляция по радио торжественного заседания, связанного с какой-то годовщиной Горького. Тогда знали, зачем транслировали на всю страну подобные мероприятия. На этот раз никто ничего транслировать не собирался, а жаль, потому что давно я не видел церемонии подобной широты и благородства. Слева выходило четверо мужчин во фраках и с папками, подобными тем, с какими выходят певцы в консерватории. Справа вышли трое мужчин и с ними, первой, в бальном платье-мантии Татьяна Васильевна Доронина. Как бы хотелось, чтобы страна услышала эти стихи и это исполнение. Ничего не прятали и не хитрили: конечно, готовились, но читали с листа, заглядывая в текст.
Я все-таки опытный зритель и многое видел, но есть особые театральные переживания, когда душа твоя собирается в единый комок. У меня их немного, и первое - это несколько реплик Капиталины Васильевны Ламочкиной в спектакле "Оптимистическая трагедия" Ташкентского театра ТуркВО, а вот самое последнее и внушительное - это финальное чтение Дорониной знаменитого стихотворения Николая Тряпкина о Богоматери. Я твердо знаю, что во время вечера-приношения Валентину Распутину случилось крупнейшее театральное событие. Мужики тоже были хороши. Особенно Клементьев, ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.
Валентин Григорьевич много и замечательно говорил о языке, о крестьянском поле, где в работе вызревает этот язык. Новым здесь была мысль, что язык немедленно начинает мельчать, когда "земля не работает".
В конце вечера вышел, держа свою папочку, все тот же народный артист России Клементьев и под аплодисменты объявил, что в зале присутствуют... Список был небольшой и открывался госпожой Слиской и господином Бабуриным, потом шел главный редактор "Литературной газеты" Юрий Поляков, с которым я сидел рядом во втором ряду, потом -"профессор Литературного института, писатель Сергей Есин"... К сожалению, не назвали моего ректора, полагаю, что он не сочтет это для себя обидным, потому что, наверное, понимает, что дело не только в должности, но и в специфике творчества, которая автоматически не распространяется не только на всех членов Союза писателей, но даже и на членов правлении этого Союза.
Самое поразительное: полный до последнего местечка зал и аплодисменты стоя, которыми был встречен Валентин Григорьевич.
На банкет я не пошел, потому что это писательский банкет, я люблю Распутина, но далеко не всех писателей. Уже позже я узнал, что рядом отмечали праздник и артисты, вот туда бы, пожалуй, я отправился вместе с Юрой, который уже порядочно выпил и начал бы, безусловно, учить всех, как играть на сцене. Но вместо этого мы пошли с ним пешком и забрели в ресторан "Венеция" на Пушкинской площади. Он находится в том дворе, через который я в юности ежедневно бегал в театр Станиславского... Неужели это было не вчера?
19 марта, понедельник. Отдал Леве Скворцову роман, в девять часов вечера мы с ним созвонились, и он сказал, что, наверное, я написал лучший свой роман. Почему мы знаем, что лучше, а что хуже? Главный здесь вопрос, какой роман следующий.
В институт приезжала Соня Рома, и мы с ней очень тепло поговорили. Она изменилась, лицо приобрело особую значительность, какую дает только искусство. В Москве ее впрягли в работу - переводить на английский стихи Цветаевой. Очень занятно Соня рассказывала о режиссере Иоффе, с которым она сотрудничает по театру им. Маяковского. Я ей дал два совета: сделать сборничек переводов на английский Цветаевой и написать жесткий рассказ под названием "Московская премьера".
Уже в первом часу поехал в больницу. Моя должность теперь муж-кормилец. Писал ли я, что нянечки подошли ко мне и сказали, что теперь надо платить не по 500 рублей в день, а по 200? Я сказал: ладно, буду вам платить по 250. Это показатель, что дело идет на поправку. Вчера, по словам нянечки, В.С. занималась газетами, а меня она попросила привезти очки. На тумбочке я увидел крем для лица, видимо, извлеченный из недр ее сумок.
Три новости по телевидению: разговоры о недавней аварии самолета; судят милиционеров, которые устроили торговлю правительственными номерами и спецсигналами; и опять трагедия - взрыв на шахте в Кемерово. Ни дня без происшествий.
Поздно вечером, уже в постели, прочел великолепную статью Личутина о языке. Личутин, младший деревенщик, щеголяет даром, которым его наградила судьба - знанием северного, поморского наречия, целый ряд его примеров поражают. Восхащает сам строй, сама манера так серьезно думать о русском и по-русски.
20 марта, вторник. День рождения В.С., она тоже пошла на следующий десяток. Но поехать к ней я смог только к вечеру. Днем у нее диализ, куда ее отправляют без меня, катетер еще не снят, работает ли у нее фистула, я не знаю.
А днем у меня семинар, обсуждали Сашу Осинкину. Семинар прошел как обычно, хотя я предполагал, что будет скучно. Всегда скучно бывает, когда работа хороша и полна, хвалить трудно и совестливо, а вот когда ругать, то тут мы все расходимся донельзя. Я начал с вопроса: кто за, кто против. Есть и статистика: что "это хорошо", сказали только четверо, семеро, что "плохо", остальные - боязливое болото. Лена Которова, ученица Приставкина, которая уже целый год каждый вторник ходит на мой семинар, сказала, что этот рассказ для нее "как глоток воздуха". Но, возможно, это восприятие более старших, уже потолкавшихся в жизни. Теперь буду думать, как этот рассказик напечатать в "Колоколе". И опять все лучшее - не у москвичей, Саша Осинкина откуда-то из Мурманской области.
Еще до семинара продиктовал Екатерине Яковлевне две рецензии - на Катю Литвинову (Фролову) и Женю Ильина.
Две проблемы возникают при чтении дипломной работы Евгения Ильина. Первая - заголовок работы, претенциозный и вместе с тем небрежный, "Я чув-ствую". Но кто не чувствует? Кто не читал литературы, полной заголов-ков, намертво впечатывающихся в сознание? О второй проблеме - чуть позже, пока о главном.
Евгений Ильин обладает редчайшим даром слова. Он пишет легко, свободно. Если бы не было занято Окуджавой выражение - "пишет как ды-шит", - я бы так и определил его письмо. В его несложном синтаксисе и в невычурном словарном запасе заложена какая-то удивительная и естественная правда, благодаря которой веришь всему, о чем пишет этот талантливый парень. Сразу оговорюсь, что писать он мог бы и больше, чуть активнее заставлять себя садиться за письменный стол. Зато он работает, исходя из собственного ритма, и, по сути дела, всё, что он написал, - это то, что он прочувствовал. Думаю, что лучшее его сочинение - "Лето", пронизанное не только солнечным сваетом, атмосферой чуть отсыревших дач, шепотом молодежных встреч, за-пахом шашлыка и вкусом пива, но и ощущением быстрого взросления, диа-лектикой развития души, формированием характера - открытого, неоз-лобленного и московского.
Иногда Ильин, как бы вспоминая о том, что литература это не столько сладкие мгновения "дольче вита", обращает-ся к более сложным сторонам существования, к тому, чем испокон века занимается литература: описанием любви и смерти. И вот здесь, сквозь эти спокойно и ясно поставленные слова, проглядывает нечто иное, такое космическое равнодушие в осмыслении любви и такая удивительная цепкость и зоркость в осмыслении смерти. Я имею в виду два рассказика - "Как умирал дедушка" и "Чай и солнце". Обе эти вещи незаурядны.
Теперь, собственно, о второй проблеме, хотя, должен отметить, Женины поражения - скорее его победы. Это так и не дописанная повесть "Откровение Глебова". Я прочитал ее несколько раз, все время зада-вая себе прагматичный вопрос: о чем это? Какая-то неясная страна, какое-то путешествие туда на паровозе, где там день, где там ночь, где труд и где шалость... Какие-то внутренние мотивы первого рас-сказа Жени про Лето, но другие люди, с огромными руками, на ладонях которых иногда возникает лишняя фаланга. Мне не очень ясно, что за жена прячется за занавеской у хозяина трактира "Жирный гусь", но такая гармония присутствует в этом сказочном государстве, такая дачная свобода, такое поразительное счастье дней, что я начинаю пони-мать героя, желающего отсюда убежать и в то же время во что бы то ни стало здесь остаться... Это удивительная вещь, которая читается не как сюжетная история, а как чередование абзацев, возвышающих душу и говорящих нам о том, что есть жизнь и помимо наших унавожен-ных смрадом городов.
Мы вполне могли бы заменить в этой дипломной работе такие туман-ные откровения Глебова блестящей ранней повестью Жени о Гагарине. Но, видимо, что-то более определенное, чем прагматизм защиты диплома, заставило нас оставить всё как оно есть. Я не знаю, выпускаем ли мы литературного работника, или профессионала, но прощаемся с писате-лем, для которого у меня есть лишь один совет: Женя, сядь за стол, напрягись. Будущее за тобой.
Работу Жени тоже обязательно надо напечатать, по крайней мере, три его рассказа: "Лето", "Как умирал дедушка", "Чай и солнце".
У Кати другое - это будущая блестящая беллетристка.
Вечером был у В.С., как всегда ее покормил. Сразу, как приехал, отнес большой торт и бутылку шампанского наверх, в диализный центр, "сестрам и братьям", младшему персоналу. Поговорил с Виталием Григорьевичем Безруком, у которого тоже сегодня день рождения. Он сказал, что они, врачи, сами удивляются, как быстро Валентина Сергеевна выходит из своих "заболеваний". Мы оба вспомнили ее "приступы" два года назад в Матвеевском, когда она справилась чуть ли не с безумием, все предполгали, что у нее был "незафиксированный инстульт". Сейчас, по словам Безрука, она уже "входила в кому", но вот каким-то образом потихоньку, всем на удивлением, из нее выходит.
Завтра у меня дипломы, к В.С. поедет Витя, я с вечера приготовлю ему все продукты.
21 марта, среда. Без идеи нового замысла романа я прожил два или три дня. Уже сегодня ночью я забеременел новой романной идеей. Завтра возьму мемуары де Кюстина - написать роман от его имени. Путешествие по сегодняшней России. А? Но моего Кюстина, вернее его новое обличие при реинкарнации зовут по-другому - Кастрюлин. О замысле сегодня сказал С.П. исключительно потому, чтобы не проболтаться кому-нибудь другому. Какая редкая возможность сказать все, что хочется!
В стране объявили день траура. У нас это стали делать комплексно, аварии и катастрофы скапливаются. В Краснодарском крае в одной из станиц сгорел интернат одиноких стариков, вернее сказать, брошенных родителей. Погибло тридцать с лишним человек. Из-за экономии пожарная машина не выехала из соседнего, в 15 километрах, поселка. Потом в Самаре упал самолет. Опять показали морг, процедуру опознания. В Кемерово на шахте в завалах от взрыва метана погибло чуть ли не сто человек. Во всем виноват рынок и бесхозяйственность, экономия, доведенная до преступления. "Труд" прямо пишет, что даже когда самолет идет на второй круг, компания косо смотрит на эти действия пилота - у нее убытки, лишняя горючка.
К В.С., как и в прошлую среду, поехал Витя, я его снабдил всем необходимым, включая выстиранную вчера пижаму.
В три часа началась защита дипломов. Перед защитой Андрей Михайлович вспомнил об интервью Тарасова "Литгазете". На подобные вещи он очень памятлив. А.М. сказал, что, возможно, на это интервью он еще письменно ответит.
Я сделал маленький конспектик защиты.
Первым шел Валех Ельчиев. Его замечательный подарок, заложенная между двумя стеклами персидская миниатюра, висит у меня над телевизором. Валех замечательный парень, я его брал в институт на платной основе, он чуть старше своих товарищей по курсу. А начинал он еще у Тани Бек, теперь заканчивает у Евгения Сидорова. О Жене Сидорове попозже, если не забуду.
Валех определенно рассчитывал на диплом с отличием, был уверен и решителен, много и громко читал своих стихов, но "отличия" не получилось. Это назывная, "устная" поэзия. "Эй, самец, оторвись от сирени". Что-то в этом пафосе мне напомнило Луговского, но это не Луговской. Все его очень хвалили, хотя уже у Сидорова промелькнуло кое-что важное: "слишком всечеловечен". Андрей Михайлович Турков был, как всегда, немыслимо точен. Поэт со своей манерой. Планетарность вещь хорошая, но иногда опасная. В стихах что-то от взгляда космонавта, возникает размытость мира. Прозвучало даже: "мысль отсутствует", "декларативность. мешает увериться в нем, как он сам уверен в себе". Мне лично кажется опасным и то, что Валех, уйдя от своей национальной азербайджанской и вообще восточной поэзии, не пришел и к русской.
Прошина Елена. "Это у меня холодная война". Представляла Олеся Николаева. Как всегда, все огрехи в собрании лучших цитат были перекрыты роскошным голосом самой Олеси Александровны и ее манерой чтения. Впервые на защитах выступил Геннадий Красников, но точно и по существу. "Свободный стих переходит в рифмованные строки". "Все качается, как на весах". "В поэтическом мелькании и чередовании много необязательного". Цитаты даже не хочу приводить. "Красиво, замысловато, но стихотворение не работает". После А.М., который справедливо говорил об опыте, я тоже сказал несколько слов. Не всегда в поэзии опыт приходит с возрастом, он иногда возникает из обостренной жизни в поэзии и только в ней. Я вспомнил Рембо, который покончил с поэзией в возрасте, когда наши студенты только защищаются, полагая, что у них все впереди.
Самым интересным для меня был, как всегда унылый, Григорий Сахаров. Г.И. Седых даже заговорила о фатальности имени Григорий в институте. Вспомнила даже Гришу Петухова. Очень точен был Женя Сидоров. Я его давно не видел в деле, все его суждения на этой защите были образцовыми, как, кстати, и его заметки, вышедшие сегодня в "Литературной газете". Когда он вышел в наблюдатели и мыслители такого калибра? В.С., между прочим, первая в нем что-то разглядела, а я долго отказывал. Теперь приходится снимать шляпу. Женя говорил об обочине русской школы поэзии. Вот тут я понял, как мало я сам знаю. Школа звукорядцев. Игровая манера. Словотворчество на фонетическом уровне. Звучали цитаты, которые мне лично очень нравились.
а ля гер
ком а ля гер?
а ля гер
ком а ля Гер!
а ля гер
ком а ля гер.
а ля хер
так а ля хер.
Или (это уже любовная лирика) :
Денисова Настя
Щастье
Денисова Настя
Щастье
Денисова Настя
Щастье
Щастье
Денисова Настя.
О сегодня:
Обстоятельно
Делаю
Вид
Что дышу,
Обстоятельно
Делаю
Вид
Что решу,
Обстоятельно
Делаю
Вид
Что прошу,
Обстоятельно
Делаю
Вид
Что пишу.
Честно говоря, после обсуждения мне очень хотелось дать Сахарову "отличие", но мне сказали, что я просто мало читал такого рода стихов, что их значительно больше, чем я себе представляю, и что Сахаров раньше писал лучше, не зря у него несколько литературных премий. Прищлось во имя консенсуса пожертвовать Сахаровым ради Сидоровой.
Хотя три рассказа Ольги Сидоровой "На перекате", мне показалось, все же не дотягивают, у них привычный язык и вся проза направлена на девятнадцатый век. Когда Толя Королев приводил цитаты - мне бы ему сказать, что анализировать надо беспощаднее, без оглядки на руководителя, - в их убаюкивающем тоне я почти засыпал.
Свой отзыв о стихах Натальи Явлюхиной, второго моего кандидата на "отличие", Сидоров начал с констатации некоторого их жеманства. Говорил потом о нанизывании смыслов. И тут же в цитатах возникали очень неплохие фрагменты. При обсуждении А.М. отзывался об этих стихах, как о живых. Главная лирическая тема - поиск пути. Ирина Ивановна Ростовцева говорила о "новой искренности" в стихах дипломницы, отметив тем не менее, что основным ключевым словом в них является "пустота". "Особая платформа, десакрализирующая мир". Но все это живо, живо, живо...
После защиты Евгений Юрьевич Сидоров на кафедре много интересного рассказал о своей жизни министра. Попозже бы вспомнить и к этому вернуться.
22 марта, четверг. Весь день до пяти часов сидел дома, а потом поехал в английское посольство на Смоленской набережной. Это тот самый дом в конструктивистском духе, на который я давно уже с интересом поглядывал. У В.С. сегодня в гостях Алла, присмотрит.
На прием я попал благодаря приглашению нашего выпускника Олега Борушко. Он бывал у меня несколько раз, и его идею устроить фестиваль для русских и русско-говорящих поэтов, живущих в Европе и в других регионах, где, конечно, главенствует Израиль, я нашел превосходной. Говорят и пишут по-русски, но что поделаешь, если живут там, хотя мне это не очень нравится. О фестивале я слышал и от Лени Колпакова и от Юры Полякова, оба побывали на нем в жюри. Уровень очень низкий, но ведь дело не в этом. С их легкой руки я даже был номинатором Олега на премию "Хрустальная роза". Дали ему диплом и наградили медалью.
Прием был посвящен презентации пятого фестиваля "Пушкин в Британии". Что здесь знаменательного? Все было очень мило, но мой опытный взгляд обнаружил, как Олег превратил все это в прием в его честь! Он долго говорил, все время подчеркивая, что фестиваль проводится за его счет. Впрочем, сейчас он, кажется, крепко прибился к кассе федерального агентства по культуре и к английским спонсорам и властям - все хотят демонстрировать дружбу и заставить своих новых граждан заниматься чем-то культурным, помимо воровства и политики. Занятно новое, пятое, жюри, которое объявил Борушко: Римма Казакова, Вктор Ерофеев, Юрий Поляков, Лев Аннинский, Владимир Бондаренко, Михаил Попов, Мария Гордон, Гай Фридман, Данила Шарапов, Олег Борушко. Кажется, это тот американский Фридман, специалист по Эрдману, о котором мне рассказывала Соня. У меня, пожалуй, относительно каждого есть своя характеристика и почти каждый замечен в сервильности. Две последние фигуры в этом списке находятся в отношениях отца и сына. Вот так все и протекало в границах небольшого, но сытного междусобоя. Я даже немножко разозлился и в какой-то момент просто сунул ему медаль в руки. Торжественно вручать, доставать где-то микрофон, пока герой приема будет разыгрывать счастливое недоумение, у меня не хватило терпения. Леня меня одобрил.
23 марта, пятница. Мне кажется, В.С. уже полностью восстановилась. По крайней мере, с речью у нее лучше, чем перед болезнью, уже почти нет слов, которые бы она вспоминала с трудом.
Утром на машине поехал в институт: Витя должен поменять зимнюю резину на летнюю и вернуться домой. Я уже привык ездить на метро, это сильно экономит время; как обычно, во время этих поездок я много читаю.
В институте кое-что сделал по кафедре, взял в библиотеке два тома Кюстина и "Материалы к биографии Бориса Пастернака". Казалось бы, для меня тема закрыта, но дело в том, что утром во вступительной статье Солнцевой к томику Сергея Клычкова я наткнулся на показавшуюся мне сначала странной фразу: "...Сурков, готовя третий пленум правления Союза советских писателей, писал Горькому в ноябре 1935 года о необходимости пересмотра оценок, данных поэтам на Первом съезде писателей: ведь Клюев, Клычков и Мандельштам - "советские только по паспорту". Здесь же дана сноска на "Материалы". Захотелось проверить. Это что же получается, в недрах самого писательского сообщества подготавливалась "сдача" наиболее способных и авторитетных конкурентов? Клычкова посадили, если мне не изменяет память, в 37-м, а Клюева внезапно взяли, когда у него уже заканчивался срок высылки, тоже примерно тогда же, почти такая же история с Мандельштамом. Не очень во все это верилось, но факты... Я уж не говорю о письме Ставского по поводу Мандельштама прямо в органы и рецензии прозаика Павленко на поэта. Захотелось посмотреть источник цитирования. Эти слова в "Материалах" есть, правда без кавычек.
Пока был в институте, написал письмо Авербуху, которое пошлю по электронной почте, и небольшое письмо Т.В. Дорониной.
Дорогая Татьяна Васильевна!
Письмо мое будет коротеньким, но тем не менее не могу не выска-зать своего впечатления.
На прошлой неделе я, по Вашему приглашению, был в театре на вечере-приношении В.Г. Распутину. Татьяна Васильевна! Я отчетливо сознаю, что присутствовал не только на знаковом событии русской культуры и литера-туры, но и на знаковом событии театральной жизни. Меня поразила и сама композиция, и строй Ваших прекрасных актеров, и Ваше удивительное му-жество - выйти вместе с ними и затратить столько сил... Но было также несколько минут, когда Вы читали прозу Распутина и стихи (если я не ошибся) Николая Тряпкина. Это до конца дней останется ярчайшим впечатлением всей моей театральной жизни. Это тот случай - и здесь, я думаю, со мной согласился бы весь зал, - когда и з д у ш и в д у ш у.
Спасибо. Не-за-бы-вае-мо.
Ваш С.Есин
Вечером устроил большую готовку, которая меня успокаивает. Пока Витя ходил в институт, сварил борщ и нажарил килограмм печенки. В.С. я вчера отнес кусочек жареной печенки, которую купил в кулинарии по цене красной икры, и мне так захотелось самому попробовать.
24 марта, суббота. Все-таки решил не ездить сегодня на дачу, хотя вроде бы получалось. Впереди тяжелая неделя: в понедельник коллегия министерства, которая может закончиться нескоро, во вторник семинар, а в двенадцать открытие памятника драматургам во дворе "Табакерки", в среду - защита дипломов. Значит, придется одалживаться и кого-то просить съездить в больницу. Отправил на дачу Витю и С.П., наказав доделать вторую теплицу. В качестве компенсации тридцать минут походил, пытаясь "разносить" коленки, по стадиону и пошел в магазин за продуктами.
В Бабушкинский район и обратно - вот день и прошел. На городском транспорте это почти два часа. Прочел материалы к семинару, все очень необязательно, расстроился. Девочки по-прежнему делают извлечения лишь из своего богатейшего внутреннего мира. В.С. постепенно оживает, речь абсолютно выправилась, помнит все, что я ей говорил вчера или позавчера.
Начал читать Кюстина, боюсь, это очень непростая книга, как бы мы его по имперской традиции ни ругали. На первой же странице довольно жесткое описание наследника престола, будущего Александра Второго, русских, как обслуги вокруг наследника, что мне напомнило райкомовско-обкомовскую публику, даже слуг и лакеев с их подобострастным пренебрежением к господам. Здесь же ясное упоминание о немецкой крови русских государей. Могло ли подобное понравиться и челяди и господам?
25 марта, воскресенье. Вечером ходил в театр Маяковского на пьесу Эдв. Олби "Шаткое равно-весие". Ну, кто переводил - В.Я. Вульф с соавтором. Он мне позвонил накануне, про-сил посмотреть и заказал хорошие места. В театрах сейчас по преимуществу идут переводные пьесы и по возможности такие, за которые не надо платить авторские. Это постепенно перерастает в тенденцию.
Денёк у меня, конечно, оказался сложным. К двум часам был у В.С. в больнице, традиционно покормил, аппетит хороший, уже без всяких ски-док говорили о том, что пишут в газетах. В.С. снова становится моим координатором по прессе - говорит мне, что я в обязательном порядке должен про-читать. Дома успел съесть большую пиалу щей, сваренных несколько дней тому назад. На всякий случай делюсь рецептом: среди компонентов есть фасоль обычная и стручковая, зеленый горошек, замо-роженные помидоры и перец; свеклу и морковь тру на терке, получается то ли рагу, то ли суп, но очень вкусно.
Что сказать о спектакле? И пьеса очень интересна, и актеры хороши, в главных ролях - Евг. Симонова, Филиппов, Ольга Прокофьева, Зоя Кайдановская. Еще Виктор Запорожцев и Надежда Бурцева - чтобы уж назвать всех. Типичная западная семья, проблемы алкоголизма, внутренняя пустота, у дочки четыре мужа. Чувствуются какие-то сокращения в тексте оригинала. Вот когда я читаю почти любую пьесу Островского, написанную иногда полтора века назад, у меня возникает ощущение, что она про наши дни, про меня и про сегодня. А здесь, несмотря на огромное количество узнаваемых деталей - пьянство, одиночество, супружеская измена и в этой атмосфере равновесия и безобразной терпимости семья все же сохраняется, - созда-ется ощущение какой-то параллельной жизни, не нашей, не моей, а из компьютера. Особенно хороша была чуть комедийная Ольга Прокофьева. Евге-ния Симонова несколько раз плакала - не понял почему, - но зал всё слушал молча, притаившись, как мышь. Зал, видимо, соскучился по морально-этическим проблемам, показанным напрямую. В конце спектакля были овации. Вообще овации сейчас почти в любом театре, зритель тоже ведь хочет действовать и выражает свое просвещенное внимание и понимание. Но для меня показательно, что эти овации бывают будто срезаны ножницами - по-бушевали положенные минуты - и все, одеваемся и расходимся по домам.
Достижение ли это театра, поражение ли? Когда смотрел "Мертвые души" здесь же, у того же Сергея Арцибашева, было восхитительно интересно. Но, правда, не перестаю думать об этом сегодняшнем спектакле.
26 марта, понедельник. К В.С. сегодня поедет Витя. А у меня утром коллегия министер-ства. Кажется, еще просится навестить В.С. и С.П., и я рад этому, они всегда очень горячо о чем-то разговаривают, а для нее разнообразие.
На коллегии первым стоял пункт, связанный с внесением поправок в Закон о сохранении объектов культурного наследия. Докладывал В.Б. Евдокимов, директор департамента правового обеспечения. Суть заключалась в следующем: дать некоторым коммерческим и общественным организациям возможность помогать насле-дию выжить. Ввели новый замечательный термин: "историко-духовный объект". Пример - Соловецкий архипелаг, остров Валаам. Здесь, конечно, имеет значение "уклад жизни", он тоже требует сохранения. Все это, с моей точки зрения, попытки оградить культуру, боязнь любой организации, приходящей в культуру даже вроде бы с на-мерением сделать добро. Но, как часто оказывается на опыте, доброе намерение кончается попыткой что-то оттягать. Практически мы идем к новой централизации, к стремлению вернуть госконтроль, утерянный за последнее время. Ощутимо недоверие к местным властям, сомнение в их компетентности и честности - это в подтексте. Много говорилось о земельных участ-ках, связанных с культурным наследием, употреблялось выражение "терри-тория культурного наследия". Записал далеко не все, помню, что разговор велся об археологии и отсутствии специалистов в провинции. Порхает слово "регламент". Убедительно - чего ей не занимать - выступала Лена Драпеко. Хорошо и правильно говорил владыка Клемент, я заме-тил то же, что и ему бросилось в глаза, - гуманитарный характер терминологии.
Министр А.С. Соколов, доста-точно, как мне показалось, подкованный в первом вопросе, с чувством удо-влетворения занялся потом вторым - музыкой. В повестке дня - подготовка Конкурса П.И. Чайковского. Для меня были интересны подробности, я всегда внимателен не только к ходу государственной машины, но и к производству культуры. Вот опубликованная данность. 46 стран, более 400 заявок. В результате отбора и прослушивания у пианистов ос-талось 34 кандидата на 34 места. Но здесь самый жесткий от-бор. А всего осталось 200 человек из 34 стран. Практически всё сложилось следую-щим образом: половина российских участников и половина из стран Юго-Восточной Азии. Впрочем, теперь это тенденция, складывающаяся вроде бы по всему музыкальному миру. Те, которых называли азиа-тами, быстро освоили европейскую музыкальную культуру и успешно работают в этой сфере. На конкурс государство предусмотрело 65 млн. рублей, но 1,2 млн. долларов дает "Тойота". Российские спонсоры себя не проявляют - вот новое русское меценатство! Правда, некая компания "Титан" выделила 100 тыс. долларов, что с "Тойотой" малосовместимо. Для конкурса куплено два рояля, их еще нужно доставить из Европы. Члены жюри будут получать по 5 тыс. евро. Какая-то умная голова, дабы не мучиться, заложила в бюджет цифры расходов предыдущего конкурса... Первая премия - 20 тыс. долларов, дипломанты получают по 2 тыс. долларов. Главная проблема, по словам устроителей, ко-нечно, деньги.
Третий вопрос - это пожары. В повестке дня он формулировался так: "укрепление пожарной безо-пасности федеральных государственных архивов". В технику лезть не стану. Естественно, Минэкономразвития денег на противопожарную охрану отпускает мало, мы всегда схватываемся лишь тогда, когда бывает поздно. Будто в 1982 году не горел знаменитый архив Костромской области. Справка, представленная архивами, тоже не молчит. "В последние годы в странах СНГ имели место факты гибели архивов в результате пожа-ров. В апреле 2003 огонь уничтожил и повредил более 100 тыс. дел Каменец-Подольского городского архива (Украина). Ранее почти полностью погиб Государственный архив Абхазии". Хотя формально государства вроде бы и чужие, я считаю, что сгорело мое собственное добро.
На обратном пути заехал на два часа на работу - посмотреть, как идут кафедральные дела. Встретился с посланцем из Гатчины, привезшим мне очень занятные фо-тографии.
Весь день в метро и в паузах читаю Кюстина, очень здорово, делаю пометки, а потом примусь и за выписки.
27 марта, вторник. У меня на сегодня было назначено заседание кафедры, но пришлось отменить. Кажется, еще в пятницу "от имени инициативной группы" за подписью Олега Табакова пришел факс: во вторник будет проведено "открытие скульптурной композиции из трех фигур выдающихся мастеров русской драматургии - Александра Вампилова, Александра Володина и Виктора Розова". Все это будет сегодня, в день театра, во дворе "Табакерки" на улице Чаплыгина. На этом доме, кажется, установлена мемориальная доска Эрнесту Теодоровичу Кренкелю. С Люсей Кренкель я когда-то работал в "Кругозоре". Сколько поводов вспомнить кого-то из ушедших товарищей. Сразу же в памяти, как живой, появился ее муж Женя Храмов: очки, голос, походка. Все же решил кафедру отменить.
Поехал утром на Чистые пруды в машине с Витей. Он потом довезет меня до института, там проведу семинар, а потом уже своим ходом в больницу к В.С. К четырем еще обещала заскочить на пять минут Зарифа Салахова. У нее юбилей, она на два дня приехала в Москву, я подарю ей мои дневники с ее портретом. Но утром, решил все же позвонить Инне Люциановне, проработавшей с Розовым всю жизнь. Она меня и огорошила: умер М.А. Ульянов. Вот уж, действительно, потеря невосполнимая. Пока он был жив, мы иногда чуть-чуть о нем злословили, а вот теперь его нет, и в пространстве искусства образовалась черная дыра. По "Маяку" в машине все время вспоминали о покойном. Хорошо и точно говорил Швыдкой, потом Вера Максимова, не забыв упомянуть, что в ее последней книге два очерка про Ульянова. Потом уже в институте, в библиотеке, мне сказали, что умер еще Геннадий Бортников. Наступил отлив, океанское дно обнажается. А ведь это один из кумиров. Тут же по "Маяку" сказали, что горит кафе "Пушкин" на Тверском, пришлось поменять маршрут и ехать не бульварами, а Садовым. Писатель всегда думает ассоциациями, невольно вспомнил и холеного Эрнста, который ходит в совладельцах этих мест, и обещание денег институту, пока прокладывали газовую трубу в кафе. Интересно, поступили они в нашу кассу или где-то по пути растворились? В институте у нас сейчас все тайна. Вспомнились и многообещающие разговоры с Эрнстом в Париже об "Имитаторе", что, естественно, ухнуло в пустоту. Он забыл, я нет. Пусть теперь мой дневник охраняет мои интересы.
Народа было немного, но эта одна из самых душевных церемоний подобного рода. Было человек сто, из литературы только Поляков, Тарасов, я и, кажется, почти все. Хороший памятник: в полный рост три бронзовые фигуры, укрепленные прямо на дворовой брусчатке. Архитектор Иван Саутов сказал, что фигуры всегда можно переставить, развернуть и композиция заговорит по-другому. Отчетливо, серьезно, хотя, может быть, и чуть грустно, говорил Олег Табаков. Печаль, идущая от возраста, придала его выступлению и силу и некий трагизм. Среди прочего - опускаю слова, которые должны были быть сказаны и были сказаны о формировании поколения, его вкусов, его морали - Табаков сказал, что не следует забывать: именно эти люди долго кормили актерский цех. Сдернули белые занавесы, появились цветы...
Так было приятно, что повидался с хорошими и любимыми мною людьми. Сначала встретился с Женей Мироновым, который, как всегда, проявил сердечность и редкую доступность. Вспомнили с ним коллегию Минкульта, от которой его уже освободили, он чуть жаловался, что Театр наций, который ему дали, не хотят ремонтировать. Потом поговорил с Володей Андреевым, который все же прочел "Марбург" и много мне о нем сказал хорошего. Потом Олег, когда церемония заканчивалась, крикнул мне своим мгновенно отличимым от любого другого голосом: "Серега, не уходи, пока мы не выпьем". Хорошо о Союзе писателей и обо всем прочем поговорили с Поляковым, с которым вместе и рядом так все время и простояли. Чаще надо общаться с благородными и умными людьми.
Не было С.И. Худякова, но потом я вспомнил вчерашний разговор с Парватовым, во время которого пытался договориться о внесении в список премии Москвы энциклопедии Кондратова, и понял, что Худяков по-прежнему занят сгоревшим баром под театром Ленкома. Там погибло во время пожара десять человек. Теперь управление культуры трясут, и оно трясет все организации культуры, которые что-то сдают в аренду.
Вот уж никогда не думал, что буду писать панегирик Табакову, но я, может быть, непоследователен и неумен, но искренен. Меня восхитила эта идея с памятником, ее возникновение в сознании человека, который для всех, казалось бы, занят только собой и театральной коммерцией. И разве кто-нибудь, кроме Табакова, выгрыз бы этот проект у жизни? Как мало мы знаем людей и как поверхностно о них судим.
С Табаковым я так и не выпил, но выпил с Андреевым. После открытия памятника в зрительном зале "Табакерки" выдавали премии Фонда Табакова, а потом уже выпили и закусили. Я бы сказал, что, несмотря на утро, была проявлена щедрость. Замечательный, вкусный и обильный стол. Вместе с Володей Андреевым выпили чуть-чуть водки и съели роскошную курицу, завернутую в кусок ветчины.
Все время в метро, пока путешествовал взад и вперед по Москве, читаю Кюстина - редкая умница, но отношение сложное. Как не хочется смотреться в зеркало...
28 марта, среда. В "Литгазете" замечательный снимок, сделанный со вчерашнего открытия памятника. Карзанов умудрился снять композицию через груду цветов с нижнего ракурса, получилось выразительно. В каком-то смысле "Литературка" вставила фитиль всем дружественным изданиям. Никто не ожидал, что в час дня газета еще будет стоять сверстанной, но не подписанной из-за окна на первой полосе. Но как славно все получилось.
На той же полосе, кстати, и заметка о выходе моих дневников. Кто-то очень точно подобрал из меня же цитату. С чувством восхищения узнал, что в томе у меня 846 страниц. Начинается заметка с такого пассажа: Поденные записки Сергея Есина, неизменно вызывающие неоднозначный резонанс в литературной среде, публикуются в периодике, но вот перед нами книга. Она охватывает 2001-2003 годы. Предыдущему периоду была посвящена аналогичная - "На рубеже веков", вышедшая пять лет назад. Всю газету еще не прочел. Номер от номера отличается, бывают номера и пустоватые, но Ростропович недаром еще десять лет назад говорил: "...читаю "Литературную газету" от корки до корки. Это долгое дело".
Утром же Витя признался мне, что когда он возвращался из института домой, то на проспекте Вернадского объехал стоящую на дороге аварийку, пришлось колесом задеть разделительную полосу. Тут же появился милиционер, который при помощи несложных манипуляций и косвенных угроз вытряс из мальчонки 500 рублей. Когда Витя пытался дать ему только 200, а потом 300, милиционер выразительно говорил "это несерьезно". Фиксирую этот эпизод как иллюстрацию к принятому Думой последнему закону, ужесточающему наказания за нарушения на дорогах. Не зря говорили, что этот закон увеличит поборы милиции, так оно и случилось.
Сегодня к В.С. опять ездил Витя - у меня защита дипломов. Надежда Васильевна поставила на защиту Морозову, Каверина и Никитина. Все отмечали, что дипломы очень современные, то есть про сегодняшнюю жизнь. Очень хорошо говорили даже о дипломе Морозовой, который стилистически мог бы быть лучше, Аня даже не выправила всего, что я отметил. Правда, произошла и некоторая переакцентировка - это, по словам Апенченко, не диплом о реставрации усадьбы, а о реставрации капитализма. Как и о любой неординарной работе, говорили о ней довольно много. Всех своих ребят я защищал и отбивал. Чтобы не выступать сразу после Андрея Михайловича, я перед началом обсуждения следующей работы стал говорить о предыдущей. Жалко, что не удалось "выбить" отличие для Никитина - этот-то как раз станет писателем. Зато "с отличием" получил Каверин. Рецензентами у него были Горшков и Скворцов. Мне показалось, что Александр Иванович поверхностно, не вникая в суть жизни и не зная ее, рассмотрел эту работу. Сегодня же защитились и два парня, которым я сочувствую, Виталий Бондарев и Сережа Бочков. Замечательную рецензию на Бочкова написал Федякин, а Джимбинов хорошо и содержательно говорил о его поэзии. Вообще, защита была интересной и возвышенной. Я опять изменил своему правилу, которому следовал, когда был ректором, и посидел после защиты с ребятами, не упустившими возможности пображничать. Как было интересно!
Удивительно, но у Андрея Михайловича я нашел полную поддержку своих взглядов на Кюстина. Мы обсудили даже вопрос, за что его "тогда" ругали и за что не надобно бы ругать уже сейчас.
29 марта, четверг. В двенадцать часов довольно неожиданно попал к Петру Алексеевичу: позвонил Ирине, чтобы узнать, как дела, а нарвался на приглашение: "Сейчас придут Турков с Ваншенкиным, приходи обедать". Все было довольно скромно и не известно, по какому поводу, но очень изысканно: какой-то легкий, по словам Иры, "французский" суп и замечательная селедка с вареной картошкой, бутылка ледяной, как любит Ваншенкин, водки, но выпили в лучшем случае по рюмке. И опять, как и обычно у П.А., я попал в атмосферу невероятного интеллектуального праздника. Говорили об истории и о литературе, а о чем еще мы могли говорить? Здесь и война, и страшнее 30-е годы, и Пастернак, и Марков, и Сурков, и Маяковский. Петр Алексеевич рассказывал о войне и немного о Сталине, с которым виделся и даже разговаривал; о том, как ездил в Париж, чтобы посмотреть на предмет публикации переписку Эльзы Триоле и Лили Брик. Когда он увидел, что Лиля писала сестре о Маяковском, отказался и читать дальше, и от плана издания. Не так хорош наш рослый красавец оказался, по словам Брик, в постели. Видимо, Лиля был дамой довольно мерзкой, но какая власть над мужчинами!
К пяти поехал в больницу. Ира меня выручила, дала с собой для В.С. баночку супа и одну котлетку из мяса индейки. Опять час на метро туда, час обратно. Внимательно читаю книжку Андрея Михайловича о Блоке. Это практически книга цитат: в основном, сам Блок. То, что я мечтал сделать в своей теоретической книге о мастерстве писателя, но не смог до конца. Я ведь Блока очень плохо знаю, и здесь двойной интерес: и поэт со стихами, и личность. И эта личность для меня и моего поколения трудно постижима. В нас нет ни того благородства, ни того свободного полета мысли, ни той высокой думы о народе. Все живем низко.
Поднялся на седьмой этаж в диализный центр и в холле минут двадцать ждал, когда В.С. высвободят из цепких лап аппарата. Это было время пересменки, уезжали больные одной смены и приходили к освобождающимся аппаратам другие. Такое большое количество жестоко страдающих людей меня поразило. Стало безумно жаль их, прикованных к чуть ли не ежедневной мысли о мучительстве, без которого нет спасения.. Поговорил немного с двумя врачами В.С. - Вяч. Юрьевичем Шило, которого знаю давно, и Вяч. Григоревичем Безруком. Этого я тоже хорошо представляю по рассказам В.С. Оба здоровые, сильные, уверенные в себе и своей профессии.
Валю вроде собираются выписывать, по крайней мере, сегодня ровно месяц, как она в больнице. По этому поводу у нас случилась маленькая размолвка. Потом все потихонечку образовалось, я довольно долго у нее побыл, походил с ней по коридору. Моменты удивительной интеллектуальной ясности соседствуют у нее с бытовой словесной неразберихой. Она очень раздражена свой соседкой Диной Ивановной, которая, на ее взгляд, сдает: кричит по ночам, зовет нянечку. Но разве нянечек ночью дозовешься! Я долго объяснял В.С., что, когда пришел к ней в палату четвертого марта, она была значительно хуже, чем Дина Ивановна, которая, правда, и тогда не вставала, но помогла мне тем, что всегда держала в сознании, где и что лежит, к кому из сестер сходить и у кого что попросить. Она говорила мне, как соседка, то есть В.С., спала ночью, и, самое главное, оценивала: лучше сегодня ее состояние или нет. И поскольку больница стала В.С. раздражать, это значит, что она выздоровела.
Сергея Миронова, спикера Совета федерации, вновь избрали от Ленинграда в сенат, а там дружным электронным голосованием снова сделали своим председателем. Он сразу же предложил поправку в конституцию о возможности избрания президента на третий срок и не на четыре года, а на семь лет. Перспектива веселая - по 21 году у нас в России и монархи-то не все правили. Полагаю, что не только верноподданническое чувство руководило здесь Сергеем Михайловичем. Новый президент - наверняка новые, более удобные для власти, назначения. А вдруг президент окажется не из Ленинграда, а из Твери, Владивостока или Перми, как изменится и власть и московское представительство этих землячеств.
30 марта, пятница. Еще позавчера позвонил Олег Борушко: не поассистирую ли я ему в пятницу во время беседы по московскому радио. Это поразительно, как Олег умеет координировать свои интересы, он всех знает, со всеми связан, все ему готовы помогать. Пришлось вставать очень рано, передача начиналась полдесятого. Я согласился на это потому, что ехать надо до Новокузнецкой, а там мимо радиокомитета идти по Татарской улице. Район моей молодости. Сразу вспомнил Визбора, Петрушевскую, Саркисяна, Юру Копылова, как он ждал меня у бюро пропусков, Ирану Казакову, покойного Хессина и Семена Беркина, так прозорливо определившего, что я буду писать. А еще был Саша Путко и Таня Винокурова.
На этот раз Татарская, несмотря на пятницу, была совершенно пуста. По пятницам в мечети, которая находится во дворе дома, где живет Елена Алимовна, бывает намаз, и вся улица забита машинами. В связи с этим вспомнил эпизод, рассказанный мне Еленой Алимовной. Она собралась выехать из своего двора и вдруг заметила, что напротив ворот паркуется "мерседес". На просьбу передвинуть машину молодой человек, явно татарин, ответил нашей институтской этнической мусульманке: "Везде вы, жиды, расплодились, никакого от вас житья". Эпизод сам по себе безобразный, но знаменателен тем, что считалось, будто в России к антисемитизму расположены лишь русские, все остальные нации угнетены русскими и немедленно блокируются между собой именно против русского шовинизма.
Передача была скучной, Олег рассказывал только то, что я уже слышал и что наверняка известно широкой публике. У него нет способности обострять ситуацию, драматизировать рассказ. Во время часовой передачи не нашлось ни одного человека, который захотел бы задать ему по телефону какой-нибудь вопрос. Когда в эфире бываю один, таких звонков десятки. Ой, боюсь, не интересуют никого наши соотечественники за рубежом. А ведь там их живет уже 12 миллионов - это население целой страны, и с этим надо считаться. Я тоже на этот раз помалкивал и даже дал возможность Олегу рассказать знакомый сюжет, как, бескорыстно потратившись на фестиваль, он не смог купить себе посудомоечную машину. Как и в литературе, у каждого человека есть свои "бродячие сюжеты".
В.С. завтра выписывают. Я видел последние данные из ее истории болезни, они производят жуткое впечатление. Похоже, врачи нашли и легкий инсульт. Приехал я довольно рано, чтобы она не волновалась. Она услышала мой голос еще в коридоре: "Какое счастье!". Потом мы довольно долго гуляли мимо палат и разговаривали. Дина Ивановна очень плоха, и в этот момент возле нее никого нет. Родные приносят ей все, что она просит, даже телевизор доставили, только не могут жертвовать временем и вниманием. Смерть тяжела не как конец твоей жизни, а своим приходом в твое одиночество.
Вечером уткнулся в телевизор, который теперь, когда роман закончен, смотрю менее направленно. Набрел, не различая каналов, на какую-то молодежную передачу, где двенадцать очень юных парней и девушек - злые или недовольные зрители - разбирали новые видеоклипы. Среди прочего показали клип, где танцевальная музыка, которая сейчас чуть ли не основа всего, иллюстрируется видеорядом. На этот раз он состоял из эпизодов фильма "Девятая рота". Ребята к клипу отнеслись прохладно. Но в этой передаче были еще два персонажа, как бы "старшие судьи". Один из них внук Эдиты Станиславовны Пьехи - Стас Пьеха. Он очень интересно высказался о фильме, а особенно о мужественности командира роты, которого изображал Федя Бондарчук. Это мужественность как бы из салона красоты, после разных примочек и притирок. Стас даже воспользовался неким косметическим образом - огурцом, нарезанным кружочками, которые, по его мнению, только что облепляли породистое лицо Федора.
Я так устаю, такая весенняя слабость, что засыпаю уже около одиннадцати.
31 марта, суббота. К двенадцати часам пошел в Центральный молодежный театр. Это ради премии Москвы, позвонила Любовь Михайловна, которая когда-то работала в этом театре и теперь за него болеет. Пусть все болеют, меня это не волнует, лишь бы не во вред остальным. На этот раз шел спектакль "Чисто английское привидение". Пьеса некой Елены Нарши, как написано в программке, по Оскару Уайльду. На программке же и дата премьеры - 17 декабря 2005 года. Какие здесь проходные параметры - не знаю, но есть болельщики. Сюжет все же знаком, если мне не изменяет память, у Уайльда это "Кентервильское привидение". Здесь все чрезвычайно осовременено, что-то среднее между открытым цирком и буффонадой. Все - клоуны. Может быть, это было бы и неплохо, но многое рассчитано на аплодисменты, на вульгарные чувства молодого зрителя, текст плоский без уайльдовского блеска. Представлен, собственно, один актер - Алексей Блохин, играющий рыцаря-привидение, которому пятьсот лет и которого измучили назойливые американцы, купившие замок. Все довольно виртуозно, но поверхностно, без какой-либо глубины и внутренних переживаний. Инне Люциановне, которая в качестве эксперта тоже присутствовала на спектакле, все понравилось значительно меньше, чем мне. Я-то понимаю, что все это трудно играть и придумывать. На спектакль я пригласил с собой Юру, который радовался, как ребенок, а в антракте выпил шампанского и угостил меня кофе и бутербродом с красной икрой.
Вот о чем я задумывался в этом театре. Я уже посмотрел в нем именно с прицелом на премию как минимум пяток спектаклей. И все это - в российском молодежном академическом театре! - зарубежные авторы. Перечисляю: "Городок" Уайльдера, "Дневник Анны Франк", "Береника" Расина и комедия еще одного американского автора про молодого лорда Фаунтероя. И ничего по русской классике. Не слишком ли? А почему не "Тимур и его команда", почему не "Малышок" или "Васек Трубачев и его товарищи"?
По дороге в театр в метро открыл свою любимую газету "Труд". Там довольно обширный комментарий по поводу недавней инициативы Миронова. Я был на верной мысли, но всего до конца не додумал. Газета пишет обо всем устами экспертов определеннее. Конечно, выглядит все это, мягко говоря, странно: Путин неоднократно говорил, что не намерен в третий раз выставлять свою кандидатуру на президентских выборах, а Миронов с маниакальной настойчивостью продолжает заявлять о необходимости продления срока президентства Путина. На самом деле Миронов выражает мнение огромной армии бюрократов, которым реально принадлежит власть в России. Для очень многих из них уход Путина - трагедия. Ведь без него, вполне возможно, их лишат "кормушки", а иных и посадят. Вот они и продолжают оказывать мощнейшее давление на нынешнего главу государства.
Лично меня очень волнует слово "посадят", хотя я редко кому желаю зла. Перед глазами стоит ряд вполне телевизионно узнаваемых лиц. Должен сказать, что к только что процитированному мнению одного из экспертов газеты, Александра Коновалова, директора российского Института стратегических оценок, журналисты присовокупили еще и небольшой комментарий с историей вопроса, вот отрывочек: К слову, в свое время с подобной инициативой отметились законодатели из Чечни, Приморья, Тверской и Ивановской областей. За третий срок Владимира Путина высказывались экс-президент Михаил Горбачев и госсекретарь Союза России и Белоруссии Павел Бородин и ряд глав регионов.
В семь приехала В.С. Выбралась-таки, хотя один из врачей на гемодиализе и не хотел отпускать ее из больницы. Фельдшерица позвонила из подъезда снизу, и я пошел встречать беглянку. Сразу стал кормить рыбным супом, который вчера сварганили с Витей. Две банки рыбных консервов, картошка, морковь, фасоль, томатная паста, лук. Ела с удовольствием. Выписка из истории болезни В.С. не так хороша, как мне хотелось бы. Повторный инфаркт головного мозга, синдром правой средней мозговой артерии. Церебро-васкулярная болезнь.
Вечером смотрели телевизор, делая упор на разных животных. На слонов, рептилий, львов, выдр и прочих редких.
http://lit.lib.ru
viperson.ru
Док. 530825
Перв. публик.: 09.12.07
Последн. ред.: 11.10.11
Число обращений: 76
С.Есин. Дневник-2007
|
