Несколько лет назад, в жару, новостные ленты уже передали: "На гастролях в Киеве умер Кирилл Лавров". Два часа слез, ужаса и звонков в Киев (я - сестре Кирилла Юрьевича Наталье Александровне Латышевой, та - киевской подруге Кире Питоевой). Обнаружив ошибку, все радостно поверили в приметы и решили, что теперь Кирилл Юрьевич будет жить долго и счастливо.
Он и жил долго и счастливо. И счастливы были те, кто оказывался с ним рядом.
В дни его 80-летия Андрей Толубеев предлагал ввести в искусстве единицу порядочности - 1 лавр. Думаю, эта валюта так и останется мерой, "золотым запасом"
Кирилл Юрьевич был прекрасный актер, но главное - великий человек. Лучше я не знаю. Да и много ли надо, чтобы узнать? Может быть, нужен только один случай, "рассказ о простой вещи".
Мой отец, крупный, признанный ученый, в последние годы своей жизни не раз говорил мне, что хотел бы пожать Лаврову руку. Как раз в то время япомогала в работе над спектаклем "Перед заходом солнца", была довольно близко к К. Ю. и говорила ему о папином желании, но то репетиции, то суматошная премьера, когда неловко тащить папу в сутолоку гримерки и напрягать К. Ю. Зачем торопиться? Ведь будет второй спектакль, третий, пятый Какие проблемы? Да никаких. Все - завтра. Только время шло, и папа умер.
И когда в Географическом обществе шла панихида, вошел Лавров. То есть он не спрашивал меня, где ичто будет, не обещал приехать, а я не просила. Придя, он не говорил речей о незнакомом человеке, слушал других. Он просто пришел. Рукопожатие состоялось.
Нынче, когда все приватизируют свое и не свое, Кирилл Юрьевич получил от Президента личный подарок: В. В. Путин подарил ему на 80-летие театральное здание на Каменном острове - владейте! Аон, смеясь ("Ну, что я буду с этим делать? Я вэтом ничего не понимаю"), подарил его Большому драматическому. Надеюсь, когда этот театр откроют, он будет носить имя Лаврова, а полтора месяца назад, казалось, спасенный, Кирилл Юрьевич показывал нам сРезо Габриадзе проект реконструкции и обсуждал, где приладить кафе икакой репертуар играть. К тому времени он уже вышел из больницы, страшная зима миновала, это казалось чудом. Мы сидели в ресторане, обедали, поднимали тосты. "Удивительно, как вся Россия не спилась, выпивая всю зиму за ваше здоровье!" - говорила я, а он улыбался своей лучезарной улыбкой, хотя я говорила чистую правду: всесоюзная любовь к нему безгранична, надежда на него была всегда и у всех.
А рядом сияла прошедшая с ним все больницы и уверенная в том, что "все теперь будет хорошо", Настя.
Людям художественным Господь дарует особую сюжетность жизни. Мало кого отпевают в той же церкви, где крестили. К. Ю. отпевали в "церкви его детства". В его реальной жизни воплотился сыгранный до этого гауптмановский сюжет о любви старого человека и молодой девушки. Когда репетировали, семидесятипятилетний Кирилл Юрьевич страшно робел играть любовь: "Я старый". Кто бы знал, что через пару лет овдовевшему Лаврову судьба пошлет Настю, молодую костюмершу БДТ. Они поселились вместе в служебной квартире, К. Ю. помолодел, стал бодр, улыбчив, сыграл свою последнюю роль вспектакле "Квартет", снимался, ходил на футбол, ездил, помогал сотням людей. Боже мой, сколько бумаг - от телефонной станции до Правительства - он подписывал не для себя! И каждую прочитывал. Если Лавров кому-то помогал с больницей, то не просто звонил главврачу (а лавровский голос открывал все двери и сердца). Стоило войти в больницу - уже гардеробщик гордо сообщал тебе: "Звонил Лавров, мы сним говорили, проходите"
Всем нам весной казалось: чудо произошло. К.Ю. ходил в театр, работал, отмечал 95-летие Ефима Копеляна, сыграл два раза "Квартет", собирался третий идаже на гастроли в любимый Киев
На похоронах Олег Валерианович Басилашвили говорил мне: "Почему он не берег себя в последнее время? Вот едем мы в Кириши на спектакль, играем, но зачем еще сидеть два часа после спектакля за столом? Надо было идти отдыхать!"
А я думаю - он хотел жить так, как жил всегда. Обедать в театральном буфете вместе со всеми, не думая об инфекциях, смотреть спектакли в полном зале, встречаться с Грибоедовским театром, ездить туда, куда просят, поздравлять женщин театра с 8марта (последний раз я видела его во дворе театра именно тогда) - хотел ЖИТЬ! Ни минуты он не был стариком и инвалидом.
Наша редакция может гордиться: Кирилл Юрьевич всегда помогал журналу (последняя подписанная им бумага продлила нам на восемь лет аренду, аеще одна вступит в действие, уже когда его нет).
Он первым перешагнул порог редакции, когда стало известно о смерти Володина. Просто пришел, мы выпили рюмку и договорились, что хоронить будем из БДТ Он стал председателем оргкомитета Володинского фестиваля. Но особенно много мы общались, когда я участвовала в сочинении двух спектаклей БДТ - "Аркадии" и "Перед заходом солнца", где он сыграл свою последнюю крупную роль.
Собственно, все началось жарким летом 1999-го. Я пришла к Кириллу Юрьевичу с диктофоном, но- усталый, растерянный, замученный театром, он отказался от запланированного интервью. "Убери диктофон, мне нечего сказать тебе" Мы просто сидели, тихонько разговаривая о планах БДТ. Что дальше? "Кирилл Юрьевич, вспомните, как на поминках Дины Морисовны Шварц (легендарного завлита БДТ.- М. Д.) мы сидели с вами и Гришей Козловым и Гриша вспомнил ее идею - поставить с вами ?Перед заходом солнца"!" Глаз Лаврова оживился: "Ты можешь найти Гришу прямо сейчас" И уже через час найденный по телефону Козлов сидел в том же кабинете. Работа началась. Она продолжалась целый сезон.
Встречаясь почти ежедневно на репетициях, ячувствовала только одно - я люблю этого человека. Идальше всегда было только одно это чувство. Он умел внушить его миллионам - что уж одна я!
Иногда (счастье!) он просил помочь. Однажды, впериод репетиций, я застала его в кабинете абсолютно бледного и растерянного. В руках - газета, где его, как и Ульянова, обвиняли в непорядочности и нарушении этики: мол, в составе комиссии они участвовали в присуждении Госпремии спектаклям своих театров- БДТ и Вахтанговского. Кирилл Юрьевич не знал, что делать, у него был лишь один порыв: бросить репетиции, поехать в Москву и дать по физиономии автору публикации, на заседании не присутствовавшему. Всю жизнь он выяснял отношения прямо, а тут был ошарашен, растерян, тем более что свою фамилию он заранее снял из списка номинантов!.
В Москву мы его не пустили, на носу была премьера, я, помню, написала автору статьи открытое письмо, чтобы хоть как-то защитить человека, вчести идостоинстве которого не усомнился никто иникогда. Это было поразительно: перед фактом подлости он - сильный, влиятельный - был абсолютно беззащитен! Потом слышала от коллег, что, будучи в Москве, Лавров все-таки нашел того критика и уже направился к нему, но не захотел марать руки. О чем и сообщил "адресату" лично.
Он был чуть ли не единственным из артистов, в ком человеческое не было побеждено актерским. Как-то мы говорили на эту тему, и К. Ю. сказал:
- Актерская профессия невольно накладывает отпечаток. Человек, который всю жизнь прикидывается на сцене, не может отказаться от этого и в жизни Все же замешано на "я", на моей душе, на моей голове, на внутренностях. Поэтому и обостренное чувство самолюбия. Ну как перенести, что уменя селезенка не такая, как у всех, что она некрасивая?! Селезенка моя им не нравится?!! Но она же моя. Ябуду драться за нее, я буду биться за свою селезенку! Конечно, я тоже заражен болезнью актерства, 60 лет пребывания в этом вертепе не могли не оказать своего влияния. Но поскольку вся моя молодость прошла в другом, не связанном с театром обществе, я во многом лишен этого. Понимаешь, я был и есть в театре белая ворона. Может быть, поэтому они так единогласно и проголосовали за меня, выбирая художественным руководителем. Я всегда последним узнаю все театральные сплетни, не участвую ни в каких коалициях. Кроме того, когда я попал в Киев, там, благодаря Хохлову, была атмосфера подлинного служения искусству (не боюсь громких слов)! А в таком преломлении эта профессия не кажется уж такой немужской, такой инфантильной, тогда это становится крупной задачей, а ты - серьезной личностью, на которую рассчитывают. Вероятно, это была моя первая школа, которая очень помогла мне в жизни.
Он человек был в полном смысле слова.
Умел молчать. Умел хранить тайну. Умел дать по морде. Умел презирать. Умел вмешаться и отстоять.
Он умел дружить, но был человеком неколебимых принципов. Помню несколько случаев. Расскажу один. Мы праздновали то ли пятый, то ли десятый спектакль "Перед заходом солнца" в "Красном уголке" театра, иочень уважаемый, но изрядно подвыпивший пожилой артист, забыв, что я прошла со спектаклем "от звонка до звонка", во всеуслышание спросил: "Кира, это почему у нас за кулисами во время спектакля критик?!" Лавров встал: "Выйдем". Они вышли в коридор. Дальше Кирилл Юрьевич вернулся уже один, сел и сказал так твердо, как умел именно он: "Пока яжив, ты будешь ходить в театр со служебного входа",- итогда же, в 2000 году, мне выписали пропуск на несколько лет. До декабря 2006. Как будто сосчитал
Много лет он мечтал передать БДТ в режиссерские руки, считал актерское руководство временной бедой и, предвидя встречу с Товстоноговым "там", хотел одного: доложить главному режиссеру своей жизни, что вахту сдал, сохранив режиссерскую природу БДТ, что уберег труппу от безвластия актерских коллегий, внутренних междоусобиц. Он искал, советовался, рассчитывал то на одного режиссера, то на другого, переживал драматические разочарования, а СМИ бесконечно обвиняли его в нежелании освободить кресло. "Я никогда не получал столько грязи, как с тех пор, что решил передать театр. Ведь мог и не решать, не объявлять. За что они поливают меня"- оскорбленно спрашивал Лавров, читая жестокие строки о своем властолюбии.
Его встреча с Товстонговым будет легкой: он успел передать театр Темуру Чхеидзе, но и сам нес вахту до последнего дня.
29 апреля Кирилл Юрьевич Лавров должен был играть спектакль "Квартет".
Но в этот день он был на сцене БДТ один: 29 апреля великий город прощался со своим великим гражданином.
Я никогда не видела столько цветов истолько людей.
Всю ночь в церковь Иоанна Богослова на Некрасова, 31 шли люди. Никакой кафедральной роскоши - подворье, напоминающее приходскую церковь: звякающие ведра с охапками цветов, тихие молитвы. Всю ночь двор с горящими свечами жил прекрасной одухотворенной жизнью. Никаких чинов и никакой сутолоки, хотя за ночь через храм прошли тысячи. Всю ночь, сменяя друг друга, люди читали Псалтырь над гробом: Маша Лаврова, какая-то женщина в старом берете, мужчина вкожаной куртке
Больше суток к нему шел Ленинград. Именно Ленинград. Я видела забытые и прекрасные лица. Это были те, кто в 1960-е жег ночами костры в надежде купить утром билет в БДТ, кто ловил лишний билет на всех ближайших углах (может быть, мы стояли скем-то на одном и том же перекрестке). Шли люди с роскошными розами, с одним цветком или вовсе без цветов (не на что купить, а проститься хотели), шли старые и молодые, родители и дети. Те, кто пришел на панихиду в театр, отстояли (как когда-то вкассу) много часов, чтобы положить цветы на авансцену или просто перекрестить воздух над гробом.
Думаю, 29 апреля через Леушинское подворье, апотом через сцену БДТ прошли лучшие люди нашего города числом более 10 000. Я бы хотела, чтобы вих лица вгляделись Президент и Губернатор, тем более что явка на похороны Лаврова была несравнима с явкой на выборы. Но, увы, ни Президент, ни Губернатор не почтили память великого человека присутствием, на панихиде выступали вторые итретьи лица. Это было особенно оскорбительно, поскольку сам Кирилл Юрьевич свято относился к долгу памяти и никогда не высылал вместо себя секретарей. Ехал сам. Провожал. Прощался. Помнил.
Накануне 80-летия я спрашивала его:
- Кирилл Юрьевич, с годами мы все больше теряем людей, но с кем-то из ушедших мы все равно продолжаем разговаривать, кому-то внутренне подотчетны. Кроме Господа Бога, есть еще кто-то, скем продолжаете общаться вы
- Было несколько встреч, оказавших на меня большое влияние. Прежде всего, это Константин Павлович Хохлов в Киеве и его помощники Николай Алексеевич Соколов и Владимир Александрович Нелле-Влад. И весь театр им. Леси Украинки был сильным впечатлением. А потом, конечно, Товстоногов, который стал для меня и по сей день остается и учителем, и хозяином моих дум, и умным собеседником. Ну, а помимо театра Это и Константин Михайлович Симонов, которого я узнал в последний отрезок его жизни, когда он очень изменился, о многом жалел, во многом раскаивался. Он был очень мудрый человек, у нас сложились очень близкие отношения, ячасто вспоминаю его. Это и Юрий Павлович Герман. Япознакомился с ним, когда снимался в картинах по его сценариям "Верьте мне, люди" и "Антонина" по роману "Наши знакомые". Встречи наши были не так часты, но он многому меня учил, а я ведь пришел, отслужив восемь лет в армии, и впитывал все как губка. Потом совсем недолго была история с человеком, который произвел на меня значительное впечатление. Это Виктор Петрович Астафьев. Мы виделись совсем не так часто, но много переписывались, он был человек удивительной мудрости, своеобразия и принципиальности. Прошел всю войну солдатом-телефонистом, раненый-перераненый и физически и духовно, обозленный, опаленный Когда он умер, я маялся, но из-за дел не мог полететь в Красноярск на похороны. И вечером жена говорит: "Что ты маешься, беги сейчас на вокзал, садись в поезд, лети вКрасноярск!" И я надел шапку ипомчался, как был, на вокзал, приехал в Москву, поехал в Домодедово - иоказался рейс. Судьба. Успел. Иочень рад, что был там и простился.
Когда умер Михаил Александрович Ульянов, Лавров нашел силы поехать на похороны. Два "брата Карамазовых", два великих актера, два гражданина, настоящие мужчины, взявшие на себя обузу руководства театрами, которым были верны всю свою жизнь (Лавров прослужил в БДТ с 1955 по 2007-й), они часто шутили - кто уйдет первым. Ушли с разницей в месяц. 4 мая 40 дней Ульянову, 5 июня - 40 дней Лаврову.
И - всё. Некому противостоять тому "торгово-промышленному" направлению в нашем театре, ккоторому так брезгливо относился Кирилл Юрьевич, горестно понимая, что не может это побороть, может только презирать. "Мы отстояли Дом ветеранов!" - звонила я ему в больницу. "Дай Бог, если так, но не радуйся раньше времени, у меня другая информация", - говорил он
В последний раз мы созванивались, чтобы записать его текст "Памяти Ульянова". Каким-то мистическим образом из редакционных папок тут же выпала, казалось бы, потерянная фотография "братьев" и месяц лежала на столе, дожидаясь своего часа Час настал.
Цветы тех, кто не попал в театр 29 апреля, хотя прощание продлили почти на полтора часа, лежат на подоконниках БДТ, у фотографий Кирилла Юрьевича Почему-то в глазах стоит один венок из сотни: "Любимому от Насти".
Долгие аплодисменты огромной толпы на набережной Фонтанки - овации артисту, навсегда покидающему свой дом Милиционеры, отдающие честь на протяжении всего пути следования траурного кортежа на Богословское кладбище Мы ехали через весь город - и при виде процессии прохожие останавливались: Петербург знал, кого провожают. Когда первый автобус из десяти приехал на кладбище, оно все уже было заполнено народом, вокруг открытой могилы стояла толпа. Дорожка, усыпанная цветами Краткий молебен почетный караул, орудийные залпы гимн И все это - про него: Лавров был человеком дворянского происхождения, интеллигентского воспитания, православного вероисповедания, советской биографии.
Когда гроб опускали в могилу, на полсекунды выглянуло солнце, упав на крышку гроба. Это не образ, фиксирую для истории факт.
В стране, где никто не является гарантом, он был гарантом чести и порядочности. Пока он жил, не умирала надежда на то, что подлость может быть остановлена.
P. S. Так случилось, что последняя его маленькая премьера состоится накануне сороковин. В марте в Петербург приехал Резо Габриадзе, и в студии БДТ записывали фонограмму его нового кукольного спектакля. Послесловие, эпилог, лирическая ремарка уходящей эпохи звучит там голосом Кирилла Юрьевича Премьера состоится 22 мая в Москве. Но главным для Лаврова был БДТ. И он успел распорядиться, чтобы в начале июня габриадзевский "Локомотив" привезли в его родной театр. Думал, что увидит историю о любви двух паровозов.
А теперь мы еще раз услышим его голос. Другого такого нет и не будет В гудках уходящей эпохи.
Марина Дмитревская
30 апреля 2007 г.
С ним можно было говорить обо всем. Нет темы, на которую я бы не мог с ним общаться.
С ним всегда можно было быть предельно открытым, потому что с первого же момента становилось понятно: он- могила.
Многие годы не было дня, чтобы мы не общались. У него был редкий дар - слушать, и слушать в этот момент только тебя, никуда не торопясь. Когда он слушал- останавливалось время, он располагал кспокойной беседе. И вот странность: чем меньше было у нас времени (предположим, пять минут!), тем спокойнее были эти беседы. Помню несколько случаев: яему что-то говорю долгая пауза, молчит. "Кирилл Юрьевич, вы принципиально не отвечаете" - "Нет, ядумаю". Мог после этого предложить попить кофе, говорить на другие темы, апотом, через час-полтора, вдруг сказать: "Я думаю, это может быть вот так". Он ни к чему не относился формально, ни к чему! Не только прочитывал текст бумаги, которую подписывал, но пытался вычитать контекст, который стоит за этой бумагой, ипоследствия ее подписания Но если не хотел подписывать- ничто не могло сдвинуть его: "Не подпишу!" Во что верил- верил, но никому не навязывал свою веру, был в этом смысле предельно демократичен. Его отношения слюдьми, считавшими по-другому, не портились.
Счастье, что он был руководителем, но не в этом дело. Хороших руководителей мало, но сколько-то есть, а он был не руководителем и не патроном, он был в театре отцом.
В 1989 году мы с ним встретились как депутаты Верховного Совета последнего созыва. Не потому, что лезли в политику, а потому, что у каждого творческого союза (и СТД в том числе) было по десять мест и нас выдвинул театральный народ Как раз вэто время не стало Георгия Александровича. Лавров обратился к Горбачеву и попросил отпустить его с сессии на похороны А через месяц или полтора он пригласил меня поставить в БДТ спектакль, помня, что Товстоногов дважды звал и предлагал мне "Коварство и любовь"
Когда после смерти Товстоногова Лаврова единогласно выбрали худруком, первое, что он сказал мне: "Темур, я тут временно". 18 лет! Были удачи, неудачи, кризисные дни, все было, но - никаких потрясений, землетрясений войн, интриг, конфликтов. Иэто все - Лавров! Очень часто, когда дело доходило до него, конфликт снимался, потому что перед ним тушевались.
Он все брал на себя. Этому невозможно научиться- умению Лаврова находить с людьми общий язык, умению Лаврова быть магнитом. Сколько раз по разным поводам я говорил: "Кирилл Юрьевич, может быть, не поедете" - "Темур, я обещал".
Как только он стал худруком, он стал существенно меньше играть. Когда возникал момент распределения и я говорил ему: "Кирилл Юрьевич, это вы итолько вы", - он отвечал: "Подумай, если в труппе есть еще кто-то - должен играть он, а не я". Хотя как настоящий артист он, конечно, хотел играть. Инет ничего странного, что до последнего он стоял на сцене. Это факт.
Выделяю жирным шрифтом: с ним было очень легко репетировать. Оооочень! Он шел на любое предложение, как мальчишка! Лавров был из той породы артистов, которые сперва пробуют, а потом обсуждают, он должен был организмом почувствовать, а уже потом анализировать. Его нужно было задеть действенным словом - и дальше он пробовал и делал эпизод богаче, чем я предполагал. Так что дружба дружбой, но мне было с ним очень комфортно работать. Это и скрепляло дружбу. Когда он репетировал, рядом с ним невозможно было нервничать, от Лаврова шла уверенность, хотя сам он искал до последнего и не был уверен, что найденное - хорошо. Но, ища, был уверен, что вместе мы найдем - и внушал тебе эту уверенность. А после премьеры говорил: "Слушай, по-моему, я здесь хуже всех"
Он был верным другом, но никогда никто в театре не допускал с ним панибратства, даже те, кто называл его на "ты" и Кира.
А каким он был деликатным партнером и для мужчин и для женщин!. Дело даже не в обаянии, равно неотразимо действовавшем на мужчин и женщин. И не в потрясающей улыбке, из-за которой его обожали. Эта улыбка вызывала доверие, а не совращала, она раскрепощала, от нее становилось светло. Я, мужчина, вам говорю: его утренняя улыбка давала полдня хорошего настроения!
Единственная тема, которая напрягала наши отношения, - это когда я задерживался в Тбилиси. И когда в очередной раз что-то натянулось между Россией и Грузией и я задержался, сказал, что не приеду еще дней десять, - он просто прилетел в Тбилиси.
До этого как раз были дни Петербурга в Грузии, играли спектакль БДТ "Арт". С ними он не полетел, но, заподозрив, что я хочу остаться в Грузии, сообщил, что прилетает. Зачем прилетает, мне не сказал, просто прилетел. Встретив в аэропорту наших артистов, спросил: "Ребята, как вас принимали" Гена Богачев честно сказал: "Кирилл Юрьевич, нас принимали - как Гагарина". А Валера Дегтярь потянул меня за рукав и говорит: "Нас принимали, как Белку и Стрелку, а Гагарин только что прилетел!"
Лавров сказал, что хочет несколько дней побыть в Грузии, и мы поехали в Боржомское ущелье. Там потрясающая красота, санаторий на той территории, где был дворец Романовых. Осень, туман Приехав, мы спустились в город пообедать, вошли в ресторанчик, в котором не было ни души, заказали что-то Официант молча принял заказ. Через тридцать минут ресторан был полон! Все столы были заняты, но было подозрительно тихо (это же Грузия!). Именно там Лавров сказал мне, что прилетел потому, что не был уверен в моем возвращении. Мы пообедали, встали - и тут встал весь ресторан! И началось! Лаврова ничем не удивишь, но ведь это провинция, дождь, напряженная ситуация (он недаром спрашивал ребят, как их принимали). А к нему обращались, его приветствовали незнакомые люди, собравшиеся за 30 минут! Лавров здесь! Гагарин прилетел!
Мы пробыли в Боржоми три дня, гуляли в тумане и обсуждали пьесу "Копенгаген"
Какие совершенно разные спектакли ему нравились! Как он искал молодых! В нем не было не только самодурства, он потрясающе умел доверять: "Вы знаете что-то такое, чего мы не знаем, - говорил он о режиссерах. - Я вижу, что есть, а ты видишь то, что может быть". Пару раз мы показывали макет, который ему не нравился. И вот выходит спектакль. И первое, что он говорит: "Помнишь, мне не нравился макет? Прости великодушно, я не понял тогда, вчем его суть. А сейчас прошу прощения".
Про свою болезнь он понимал все, лично мне все рассказал еще полгода назад. Это был не диагноз, а приговор, но разве он помрачнел, бросил дела? Нет. За два дня до смерти был в театре и сколько успел сделать! Просил музей узнать что-то о Горьком, уточнить ему какие-то материалы, даты "Кирилл Юрьевич, ну зачем вам Горький?!"
Только самое последнее время звонил иногда: "Темур, сегодня я не приеду в театр". Но в течение дня то он звонил мне, то я ему, он был абсолютно вкурсе. Кроме последних двух дней, когда его трубка в реанимации не отвечала.
Однажды, несколько лет назад, после очередного "Бориса Годунова", он попросил меня поменять ему одну мизансцену: "Я минут пятнадцать сижу на переднем плане, пока ребята играют. Или поменяй, или я оттуда уйду". - "Вам тяжело там сидеть" - "Нет, не тяжело. Но я гляжу на этот планшет и думаю: ?Боже мой, меня же отсюда будут хоронить"".
Конечно, у него было потрясающее чувство юмора, и, конечно, мы уходили от грустных тем: "Вам планшет не нравится? Давайте поменяем планшет, только летом!"
Не боюсь признаться: у нас была настоящая мужская дружба. Много лет. Кирилл Юрьевич был одним из нескольких очень близких мне людей, старших друзей - мужчин, сыгравших огромную роль в моей жизни: отец, отчим Котэ Махарадзе, мой учитель Михаил Иванович Туманишвили и вот- Лавров. Теперь нет уже никого из них, Кирилл Юрьевич был последним
После "Коварства и любви" я сказал ему: "Кирилл Юрьевич, даю вам слово: пока вы являетесь руководителем этого театра, я вас не брошу". Так и случилось. Но еще я сказал ему: "Давайте уйдем вместе". Ивот тут у меня чувство, что я его предаю
Дорогой мой человек
Темур Чхеидзе
Док. 532956
Перв. публик.: 15.12.07
Последн. ред.: 15.12.08
Число обращений: 93
Лавров Кирилл ЮрьевичЧхеидзе Темур Нодарович
|
