родился в Кисловодске 11 сентября, 1918 года. Мой отец изучал филологию в Московском Университете, когда с началом войны в 1914 году, прервав учение, он был взят добровольцем на фронт. Воевал как офицер артиллерии до конца войны и умер летом 1918 года, за шесть месяцев до моего рождения. Мы с матерью (она работала машинисткои) жили в Ростове-на-Дону, где я провел все мое детство и юность и окончил гимназию в 1936 году. Будучи еще ребенком, по собственной воле, без каких-либо внешних причин или чьих-либо подсказок, я мечтал стать писателем, и довольно серьезно воспринял этот обыкновенный юношеский порыв. В 30-е годы попытался опубликовать свои сочинения, но не нашел никого, кто бы желал взяться за мои рукописи. Я хотел получить литературное образование, однако в Ростове сделать это не было возможности. Переехать в Москву я не мог, отчасти потому что моя мать была нездорова и осталась бы одна, частью по причине нашей сравнительной бедности. Я поступил на математический факультет Ростовского государственного университета, где у меня обнаружилась большая способность к математике. Несмотря на то, что учиться было легко, я не стремился посвятить математике всю мою жизнь. Однако, в моей судьбе этот предмет сыграл положительную роль, и по крайней мере в двух случаях спас мне жизнь. Я бы наверное не выжил 8 лет в лагерях, если бы меня как математика не перевели в шарашку, где я провел 4 года; позже, уже в ссылке, мне было разрешено преподавать математику и физику, что облегчило мое существование и позволило мне писать. Получив же литературное образование, вполне возможно я бы не пережил всех тех испытаний и, может, на меня было бы оказано еще большее давление. Позднее, правда, мне удалось поступить на факультет литературы (обучаться на литфаке) с 1939 по 1941: в эти годы, вместе с обучением физике и математике, я учился заочно в Институте философии, литературы и истории в Москве.
В 1941 году за несколько дней до начала войны, я окончил университет. В начале войны, зимой 1941-1942 по причине слабого здоровья, я был направлен рядовым в грузовой конный обоз. Позднее, благодаря моим математическим знаниям, меня перевели в артиллерейскую школу, откуда я выпустился экстерном в ноябре 1942 года.
Сразу же после этого меня назначили лейтенантом дивизии артиллерийской инструментальной разведки. Так я прослужил на фронте до февраля 1945 года, когда меня арестовали. Случилось это в Восточной Пруссии, регионе, удивительным образом соединенным с моей судьбой. В 1937 году, будучи первокурсником, я решил написать эссе по Самсоновскои катастрофе 1914 года в Восточной Пруссии; изучал материал для этого и в 1945 году сам побывал в том месте (Август 1914 был завершен осенью 1970 года).
Я был арестован на основании переписки, которую вел со школьным другом в 1944-1945-х годах: по большей части это были некоторые неуважительные высказывания о Сталине, хотя мы и использовали зашифрованные слова. Для пущего подтверждения этого обвинения были использованы черновики моих рассказов и наброски некоторых мыслей, найденные в личных вещах. Этого, однако было недостаточно для обвинения" и в июле 1945 года в мое отсутствие мне был вынесен "приговор", в соответствии с часто используемой в то время процедурой: после решения Особого Совещания НКВД, я был приговорен к 8 годам исправительно-трудовых лагерей (тогда такой приговор считался мягким).
Вначале я отбывал свое наказание в нескольких исправительных колониях смешанных типов (описаны в пьесе ).
В 1946 году, меня как математика отправили в специнститут для заключенных (шарашку) МВД-МГБ. В этих "специальных тюрьмах" я провел четвертый год моего наказания (описано в романе в круге первом). В 1950 году я был переведен в "специальные лагеря", недавно построенные и предназначенные для политических заключенных.
В одном из таких лагерей, в казахстанском городе Экибастузе (описано в произведении "Один день Ивана Денисовича") я работал шахтером, строителем и металлосплавщиком. Там у меня появилась опухоль, которую прооперировали, но сама болезнь не была излечена (рак установили позднее).
Через месяц срок мой заканчивался, когда без какого-либо суда и даже "резолюции от ОСНКВД", пришло административное решение, по которому меня не только не отпустили, но отправили на пожизненное заключение в Кок-Терек (южный Казахстан). Такая мера, однако, не была применена специально против меня, но являлась довольно обычной в то время.
Я отбывал заключение с марта 1953 года (5 марта, когда стало известно о смерти Сталина, мне позволили в первый раз прогуляться без надсмотрщика) по июнь 1956. Рак, от которого я страдал, развился очень быстро и в конце 1953 года я оказался при смерти. Я не мог есть и спать; раковая опухоль жестоко действовала на меня своими ядами. Однако, мне разрешили поехать в онкологическую клинику в Ташкенте, в которой меня вылечили к концу 1954 года (описано в произведениях "раковыи корпус", "правая кисть"). Все годы заключения я преподавал математику и физику в средней школе; в это же время моего тяжелого и одинокого существования я потаенно писал прозу (будучи в лагере мог записывать стихотворения только по памяти). Мне удалось однако, сохранить все написанное и взять с собой в европейскую часть России, где, таким же образом, внешне я продолжал преподавать, и втайне писать, сначала во Владимирской области (Матренин двор), потом в Рязани.
До 1961 года, я был не только убежден, что никогда в жизни не увижу хоть одной опубликованной строчки из мною написанного, но едва ли мог позволить близким мне людям прочесть что-нибудь, ибо боялся, что это станет известным. Наконец, на 42-м году жизни, я начал уставать от этого тайного писательства. Самое сложное было то, что я не мог отдать мои произведения на суд людям с литературным образованием. В 1961 году после 22-го сьезда компартии и прозвучавшей на этом сьезде речи А.Т. Твардовского, я решил выйти из темноты и показать Твардовскому "Один день Ивана Денисовича".
Это мое появление, не без причины, казалось мне очень рискованным, ибо могло привести к потере моих рукописей и уничтожению меня самого.
Однако, все произошло удачно, и после продолжительных попыток Твардовский смог опубликовать мой рассказ годом позже.
Публикация "Одного дня..." была почти сразу же остановлена. Власти также запретили к выходу мои пьесы и (в 1964 году) роман "В круге первом", который через год был конфискован вместе с рукописями прошедших лет. В то время мне казалось, что я совершил непростительную ошибку, преждевременно открыв мои работы, и по причине этого я боялся, что не смогу довести их до конца.
Почти невозможно осмыслить одновременно то, что тобою пережито, и понять значение этих событий, исходя из последствий. Все более непредсказуемыми и удивительными для нас будут события будущего.
Перевод с английского Дарьи Платоновой (специально для solzhenicyn.ru)
