|
|
У меня два замечательных внука, два классных мужика
Назад
|
У меня два замечательных внука, два классных мужика
|
Исполнилось 60 лет выдающемуся актеру Георгию Тараторкину. Признание пришло к нему, когда он в 23 года сыграл Раскольникова в фильме Кулиджанова "Преступление и наказание". Потом были фильмы "Чисто английское убийство", "Богач, бедняк...", "Умирать легко" и многие другие. Театральную карьеру Тараторкин начал в ленинградском ТЮЗе под руководством легендарного педагога и режиссера Зиновия Корогодского, а потом по приглашению Юрия Завадского перешел в театр Моссовета, где работает по сей день. С Георгием Тараторкиным встретился корреспондент "Известий" Артур Соломонов.
Георгий Тараторкин: В эти дни на меня обрушилось так много внимания: телеканалы, журналы, звонки, просьбы о встрече, предложения что-то прокомментировать... Признаться, я этим, без кокетства, смущен.
известия: Вас смущают проявления внимания? Неужели вы до сих пор к этому не привыкли?
Тараторкин: Мне было бы интересно послушать того, кто к этому привык (смеется). Я думаю, если актер к этому привыкает, то не надо ему заниматься тем, чем он занимается... Извините, но, разговаривая с вами, я скорее всего буду перескакивать с одного на другое. Мне даже жена говорит, когда мне предстоит какое-то публично общение: "Помни - то, о чем ты говоришь, понимает только один человек - ты сам. Больше никто" (смеется).
известия: Нас уже двое.
Тараторкин: Ну как к этому можно привыкнуть, что, оказывается, на протяжении довольно продолжительного времени, исчисляющегося, страшно сказать, десятилетиями, кто-то находится с твоими ролями в кино и в театре, а значит, и с тобой в потрясающе требовательных, близких, взыскательных отношениях. Это я еще раз ощутил, недавно повстречавшись со зрителями на Сахалине.
известия: Расскажите о вашем учителе Зиновии Корогодском.
Тараторкин: Мне даже не надо было задавать вопроса о моем учителе, я к нему и так все время буду возвращаться в нашем разговоре. С него начну и им закончу. Зиновий Яковлевич - абсолютный гений педагогики.
Знаете, как я поступал к Корогодскому? Когда я начинал читать стихотворение, у меня не было никакой уверенности, что я смогу его закончить, - было страшно, круги перед глазами. Он это чувствовал и прерывал меня сам. И так было на каждом туре. Поэтому у педагогического состава не было ясного понимания: "Кто это?". И когда после приемных туров он вместе с педагогами утверждал список поступивших, то сидевшие рядом с ним педагоги, услышав мою фамилию, с нескрываемым недоумением спросили: "Зиновий Яковлевич, а это вам зачем?"
И я всегда храню верность тому театру, тем принципам, которые в меня вложил Зиновий Яковлевич. Ведь ты только в том случае можешь удержаться и состояться, если сохраняешь верность своему началу, вернее, если тебе хватает ума и силы воли его сохранить.
Кстати, надо мной, как и над всеми студентами, висел дамоклов меч профнепригодности. И после фантастического конкурса, где по 100, по 200 человек на место, ты мог быть отчислен.
"В этой профессии есть бацилла развращающей успокоенности"
известия: Но тогда, если следовать вашим словам, над вами все время должен висеть "дамоклов меч профнепригодности".
Тараторкин: Я думаю, имеет смысл актерам возвращаться к такому ощущению! В этой профессии есть бацилла развращающей успокоенности. Особенно если ты имеешь успех, если находятся люди, которые внушают тебе, какой ты гениальный.
известия: Эта бацилла в вас не проникала?
Тараторкин: Во мне все время живет удивление перед тем, чем я занимаюсь: перед самим фактом этого и его содержанием. А это вышибает и успокоенность, и уверенность в собственной гениальности. Самый тяжелый для меня момент - расставание не с ролью, а с судьбой персонажа. Выясняется, что, лишившись возможности проживать жизнь какого-либо героя на сцене, ты оказываешься еще теснее, еще интимнее связан с ним.
В 1967 году я встретился с судьбой Петра Петровича Шмидта в спектакле ленинградского ТЮЗа "После казни прошу..." И в последующие годы, когда спектакль уже не играли, я часто обращался к нему. Например, вот слова, произнесенные им в 1906 году на суде, почти век назад: "В такое время государственного хаоса, когда все в стране так перепуталось, что русские власти пошли войной на Россию, нельзя руководствоваться статьями закона. Надо искать общих, всем народом признанных, определений преступного и непреступного. В такое время, чтобы оставаться законным, приходится изменять присяге, и, оставаясь верным присяге, приходится нарушать закон".
Кажется, это произнесено сегодня. Хотелось бы, чтобы те, кто проводит кардинальные реформы, полагая, что с них все начинается, были бы людьми исторически просвещенными.
От многого в окружающей жизни я спасаюсь не в последнюю очередь тем, что во мне живут персонажи, сыгранные и несыгранные, спасаюсь их мыслями, их отношением с собой и с миром.
"Вошел Гена Бортников с букетом роз. Это было так высоко!"
известия: Когда Юрий Завадский вас пригласил в спектакль "Петербургские сновидения" на роль Раскольникова, театралы разделились: кто-то предпочитал вашу игру, кто-то исполнение Геннадия Бортникова. Были даже статьи в газете "Советская культура", где этот вопрос обсуждался. Вы не спорили с Геннадием Бортниковым по поводу трактовки образа Раскольникова?
Тараторкин: Нет. Театр Моссовета уникален по атмосфере - и человеческой, и творческой. Ведь, если бы я, придя в Театр Моссовета, почувствовал, что этот театр по атмосфере сильно отличается от ленинградского ТЮЗа, я бы здесь не остался. А ведь я здесь - страшно сказать, в последнее время сплошные подсчеты идут - уже тридцать лет! Но меня иногда посещает ощущение, что если я здесь тридцать лет прослужил, то в ТЮЗе - минимум сто!
Перед началом первого спектакля я гримировался, и вошел Гена Бортников с огромным букетом роз. Это было так высоко!
А когда меня приняли в Театр Моссовета, я сказал нашему директору: "Я очень вам благодарен, очень рад приглашению, но у меня есть несколько спектаклей в ленинградском ТЮЗе, где нет второго исполнителя. Эти спектакли в одночасье не могут перестать жить, поэтому я должен несколько месяцев или даже год приезжать в Ленинград играть". На лице директора выразилось недоумение, он повел меня к Завадскому и несколько растерянно ему все это доложил. А Завадский, выслушав его, ответил: "Если бы для этого молодого человека не были святы интересы его театра, я бы не пригласил его в свой".
Я попросил Завадского, чтобы он дал мне возможность немного изменить роль, не меняя, естественно, общего рисунка спектакля. Он мне это позволил. И подарил мне три месяца репетиций. После прогона меня пригласили к нему в кабинет. Он стоял у окна, почувствовал, что я вошел, повернулся и сказал: "Я про это не ставил, но очень благодарен тебе, что ты про это сыграл".
известия: Вы, наверное, не случайно сказали, что по интенсивности годы работы в ТЮЗе для вас приравниваются к ста годам, а в Театре Моссовета все иначе. Здесь вы чувствуете себя менее востребованным?
Тараторкин: Это удел каждого актера. Одна из составляющих этой профессии - умение рисковать и умение ждать.
Говоря об интенсивности работы в ТЮЗе, я имел в виду то, что участвовал в процессе строительства этого театра. В жизни любого театра это самое захватывающее время.
известия: Для меня одним из больших театральных впечатлений была ваша роль Ставрогина в спектакле "Бесы". Тогда, немногим после начала перестройки, общество только открывало этот текст Достоевского.
Тараторкин: Конечно, сознание того, что мы многим открываем этот текст, очень на нас влияло. Но для меня работа над Ставрогиным была очень трудной: как сыграть человека, из которого и энергия, и душа вытекли? Это не обнаженные нервы Ивана Карамазова, не эмоциональный накал Раскольникова.
известия: Сергий Булгаков писал, что "Ставрогина адски нет"
Тараторкин: Да, и воплощение этой "пустоты" далось мне нелегко.
"Мама, к счастью, увидела "Преступление и наказание" и другие мои работы"
известия: Зачем актеру нужны посты в СТД и в "Золотой маске"?
Тараторкин: Я к этому не отношусь как к чиновничьему делу. И когда кто-то проводит меня по этому ведомству, это у меня вызывает искреннее недоумение.
известия: Но ведь вам же приходится проводить собрания, подписывать документы, сидеть в кабинетах.
Тараторкин: Можно существовать, воодушевляясь только соответствием своим должностям, а можно совсем иначе. Изначально это был момент неожиданного для меня доверия, которое было проявлено на съезде театральных деятелей.
известия: Грубо говоря, если бы у вас было по пятнадцать спектаклей в месяц, вы бы стали занимать эти посты?
Тараторкин: У меня так и бывало, бывало и по двадцать. Главное - верить в чистоту намерений и чистоту дела, которым ты занимаешься. Это на протяжении многих лет меня связывает с фестивалем "Золотая маска".
известия: В начале нашего разговора вы упомянули про сахалинскую публику. Вы, наверное, были там с антрепризным спектаклем "Сильвия", где играете с Чулпан Хаматовой и Евгенией Симоновой.
Тараторкин: Да! Этот спектакль мне очень дорог. Он абсолютно лишен клейма антрепризности. Когда мы приезжали с этим спектаклем в другие города, зрители были ошарашены: входят в зал - на сцене декорации, а не тряпки, наскоро скроенные. Выходят артисты - именно те, которые объявлены в афише. Мало того, они в костюмах своих героев, да еще и слова говорят не случайные, а те, что написаны в пьесе!
известия: Отвлечемся, если позволите, от театральных проблем. Расскажите о ваших родителях, об их влиянии на вас.
Тараторкин: У меня очень рано не стало папы: мне было семь лет, а сестренке пять. Маме в ту пору было тридцать. Когда я подрос, то понял, что же совершила мама, посвятив всю себя нам. Она была так молода - тридцать лет это же начало начал... Она, к счастью, увидела и "Преступление и наказание" и другие мои работы. Но когда мы с сестренкой встали на ноги, у нее уже сил не осталось. Жаль, что мама не увидела моих детей. А теперь я уже и сам дед - у меня два замечательных внука, два классных мужика.
В этом году будет 35 лет, как мы вместе с моей женой Екатериной Марковой, актрисой и писателем. Она - это мир, который я на протяжении всех этих лет открываю. Я открываю этот неожиданный мир и через то, как мы существуем вместе, и через то, что и как она пишет. Она потрясающие книги пишет.
известия: Вы очень часто повторяете слова "удивление" и "неожиданность".
Тараторкин: Мне кажется, это главные составляющие человеческого существования. И если я так часто эти слова повторяю - я же не специально их твержу - значит, эти понятия во мне сохранились. Во многом благодаря моему учителю. Я же говорил, что мы с него начнем и им закончим? (Смеется.)
13.01.2005
Артур СОЛОМОНОВ
Известия
www.peoples.ru
Док. 537518
Перв. публик.: 13.01.05
Последн. ред.: 11.01.09
Число обращений: 195
Тараторкин Георгий Георгиевич
|
|
|
|
|
