Батурин - это интеллигент из 70-х, то есть он принадлежит к советскому "потерянному поколению" эпохи глухого застоя. В науке, производстве (о политике и говорить не приходится) им было некуда двигаться - практически все места занимали люди системы, хоть и достигшие более чем преклонного возраста, но намеренные пробыть в должности до самой смерти. Оставалось до старости гнить в мэнээсах. (Не помогало даже то, что Юрий Михайлович был, что называется, из "правильной" семьи - его отец - легендарный советский разведчик, возглавлявший во время войны резидентуру в Иране.) Невостребованная энергия тратилась на походы и песни у костра, а также на всевозможные хобби.
Наш герой отдал дань всем этим занятиям: он проводил отпуск на Тян-Шане, а творчество Высоцкого знал так хорошо, что одно время собирался написать о нем книгу. Каждое из своих многочисленных увлечений он, в силу дарования, доводил до профессионального уровня. В знаменитом НПО "Энергия", космической фирме Королева, в теоретический отдел которой Юрий Михайлович пришел после Физтеха, он занимался разработкой систем управления космических кораблей. Но этого ему было мало, и он добился разрешения в свободное время работать еще и в летно-испытательном отделе, где проходили подготовку космонавты. И это не все, параллельно Батурин не оставлял попыток поступить в гуманитарный вуз - последовательно сдавал документы на журфак и филфак МГУ, в иняз. Но мешала инструкция, запрещавшая получать второе высшее образование.
И тут испытательному отделу института понадобился зачем-то собственный юрист. Батурин оказался единственным из молодых сотрудников, кто жаждал вновь где-нибудь поучиться, и его направили во Всесоюзный юридический институт (через год он поступит и на журфак). Увлечение космонавтикой уходит на второй план, ее место занимает наука, в те времена наряду с социологией проходившая по разряду "продажных девок империализма", - политология. Область тогдашних его интересов - построение математических моделей политических процессов. Здесь, по счастью, судьба сводит его с весьма именитым партийным ученым Георгием Шахназаровым. В 1979 году Шахназаров с успехом проводит в Москве международный политологический конгресс, благодаря чему получает от партийного начальства разрешение на создание сектора политологии в Институте государства и права. Батурина он берет туда, даже несмотря на то, что тому до окончания юридического института оставался еще год.
Человека, привыкшего к полувоенной дисциплине "Энергии", расслабленность, царившая в академическом институте,.. просто шокировала. Люди подтягивались к одиннадцати, вяло обсуждали новости, без конца пили чай, курили, и к четырем уже никого не было. Тогда он, всерьез до того не куривший, в знак протеста достал подаренную кем-то трубку и стал демонстративно часами пускать дым в потолок. По иронии судьбы ровно через две недели он был повышен в должности.
И все же неуемную энергию не могли укротить никакие перекуры. Через четыре года Батурин защищает кандидатскую диссертацию, посвященную Европарламенту и механизму его функционирования (тема весьма щекотливая, особенно если учесть уровень парламентаризма в тогдашнем СССР). Следующее его увлечение для середины 80-х, когда компьютер еще относился к разряду заморских диковинок, было тоже весьма экзотическим - "компьютерное право". Этой теме он отдавал все свое время, что, впрочем, не мешало ему переводить Льюиса Кэрролла и делать к нему комментарии.
Однако ученые штудии вскоре пришлось прервать. Шла перестройка. В 1987-м Батурин был включен в группу разработчиков закона о гласности, который, правда, Верховный Совет СССР благополучно похоронил. Но именно тогда ученый впервые понял, что разносторонним его способностям можно найти применение и в делах государственных, а не только в чисто интеллектуальных играх.
Всего через три года уже другой Верховный Совет утвердит закон о печати, одним из авторов которого стал Юрий Батурин (двое других - Михаил Федотов и Владимир Энтин). Эта первая победа в новой для него области начиналась как ни к чему не обязывающее упражнение для ума. За десять дней трое юристов, попивая пиво, чуть ли не на спор написали закон, запрещавший цензуру и в корне менявший отношения между прессой и государством. При этом они умудрились заткнуть за пояс комиссию, учрежденную Верховным Советом СССР. Впоследствии из под пера тех же авторов вышел и аналогичный российский закон.
Но во власть Батурина тогда не позвали. Вместо Кремля он отправился в США, где в Институте перспективных русских исследований в Вашингтоне продолжил занятия компьютерным правом. Люди способные облекать политические реалии в четкие юридические формулы, понадобились Михаилу Горбачеву только тогда, когда под ним зашатался стул, иными словами, когда начал разваливаться Союз. Кремль искал способы договориться с республиканскими лидерами, шла подготовка "новоогаревского процесса".
Георгию Шахназарову, тогда уже помощнику Горбачева, стоило больших трудов взять Батурина к себе - руководитель президентского секретариата Юрий Болдин всячески этому противился. Новый работник аппарата был сразу подключен к разработке Союзного договора, более или менее приемлемого для республик. Но никакой договор не мог уже спасти агонизирующее государство. В декабре 1991 года вместе со всей горбачевской командой Батурин покинул Кремль.
Однако проведенные там шесть месяцев стоили, по словам Юрия Михайловича, многих лет институтской жизни. Юрист-теоретик получил возможность узнать, по каким законам строится реальная российская политика. Контраст между теорией и практикой был, видимо, столь разителен, что Батурин, получив предложение стать помощником по правовым вопросам уже российского президента, прежде чем дать согласие, размышлял два месяца. Произошло это через полтора года после первого ухода из Кремля. За это время Юрий Михайлович успел стать доктором юридических наук и приобрести некоторую известность как постоянный консультант телепрограммы "Итоги".
В начале 1993 года противостояние между президентом и Верховным Советом нарастало день ото дня. На законы, которые издавал Верховный Совет, Ельцин отвечал президентскими указами, юридическая обоснованность которых часто оставляла желать лучшего. Президенту позарез нужен был квалифицированный юрист, умеющий за юридической догмой видеть реальную жизнь. Единственное условие, которое поставил Батурин, - право визировать указы, поступающие к Борису Ельцину, последним. Конечно же, контролировать все указы не удавалось, особенно те, что президент подписывал "на коленке". Чаще всего, это были документы о предоставлении тех или иных льгот. Но все-таки кое-какой порядок помощнику навести удалось.
Собственно, президент, поглощенный политической борьбой, взял Батурина в Кремль для того, чтобы тот помог ему придать этой борьбе более цивилизованный вид. Впрочем, надолго цивилизованности не хватило. И когда Борис Ельцин поручил помощнику подготовить достопамятный указ 1400, который, по сути дела, объявлял вне закона законно избранный парламент, Батурин выполнил и эту задачу со всей тщательностью, на какую был способен. Единственное, что он себе позволил позже, это заявить в "Известиях": "Во имя высших интересов мы стали над законом, и расплачиваться за это будут наши дети". После событий 1993 года Батурин приложил немало сил к тому, чтобы ввести политическую жизнь страны в рамки закона. Впрочем, занимался он этим уже не в одиночку. Поняв, какую пользу может принести лояльный, лишенный политических амбиций интеллектуал, Ельцин ввел в свое окружение Сатарова, Лившица, позже Краснова - людей блестящих, способных предлагать неожиданные, нестандартные ходы. С их помощью президент (да и вся страна) вышел из кризиса 1993 года с наименьшими потерями. В своих интервью Батурин не раз намекал на то, что в тот момент многие толкали президента на введение отнюдь не демократических институтов правления.
В начале 1994 года остро встал вопрос о силовых ведомствах, которые в критический момент отнюдь не проявили той лояльности, на которую рассчитывал президент. Батурина назначают помощником главы государства по национальной безопасности. Это был вызов генералам, которые доказывали, что "пиджак" в их проблемах разобраться не может. Впрочем, Батурин с самого начала всячески подчеркивал, что и не собирается входить в тонкости управления войсками и спецслужбами. Он занялся вопросами теоретическими: концепцией национальной безопасности и военной доктриной. Практики в погонах на эти экзерсисы смотрели тогда как на мальчишескую игру, тем более что Батурин, посещая воинские части и полигоны, не упускал возможности пальнуть из автомата или пушки.
Все же до самых серьезных дел президент своего помощника не допускал. На период подготовки чеченской кампании Батурина от греха подальше отправили с визитом за рубеж, так что в печально известном заседании Совета безопасности он участия не принимал. Впрочем, впоследствии Батурин покорно занялся юридическим обоснованием президентского решения, которое предстояло защищать в Конституционном суде. И вновь он справился с задачей: подготовленная им аргументация позволила Конституционному суду (вполне лояльному Борису Ельцину) сохранить лицо, когда он принял решение о том, что, вводя войска в Чечню, президент действовал в рамках Конституции.
При всей очевидной полезности Юрия Батурина и его не единожды проверенной лояльности президент отнюдь не счел его незаменимым. Когда во время президентских выборов его должность понадобилось дать Александру лебедю, чтобы заручиться его поддержкой во втором туре, место у Батурина отобрали. Однако отставка была недолгой. Дабы ограничить власть Тираспольского генерала, сделавшегося в одном лице и секретарем Совета безопасности, и помощником по национальной безопасности, и председателем комиссии по высшим воинским званиям, придумали Совет обороны. И Юрий Михайлович согласился стать его секретарем. Вот тут-то наступил его звездный час. Впервые в жизни он решил пуститься в самостоятельное политическое плавание...
Родионов настаивал, что военная реформа должна заключаться не в реформе армии, а в неких обязательных изменениях во всей военной организации общества. В интерпретации Родионова это означало передачу в ведение Министерства обороны войск других ведомств... В тоже время военное ведомство доказывало, что реформу можно начинать только при выделении огромных дополнительных средств. Министерство обороны требовало, чтобы государство расходовало на Вооруженные силы не менее 15 процентов валового внутреннего продукта России. По сути дела, это означало, что страна должна направить свои ресурсы не на экономическое развитие, а на поддержание Вооруженных сил (не будем забывать, что дело происходило в первой половине 1997 года, когда наиболее прозорливые экономисты уже предстказывали возможность жестокого экономического кризиса)...
И тут Батурин, в общем-то кабинетный ученый, которого, как всякого "семидесятника", мучил гамлетовский комплекс неспособности к действию, решил, что наступил его звездный час. Аппарат Совета обороны распространил альтернативный проект реформ... Обосновывая свои предложения, Юрий Батурин не уставал повторять, что Россия не в состоянии содержать существовавшую тогда армию. Хотя бы потому, что она унаследовала 85 процентов Вооруженных сил СССР и только около 60 процентов советского экономического потенциала. Проблемы с финансирование, настаивал секретарь Совета обороны, являются отражением несоответствия военной организации экономической базе.
После того как "батуринский" план стал достоянием гласности, разразился грандиозный скандал. Родионов обвинял секретаря Совета обороны в узурпации власти и дезинформировании президента. Не удавалось сохранять даже видимость приличий. В частности, совместная пресс-конференция министра обороны и секретаря Совета обороны (устроенная по приказу Кремля, она планировалась как демонстрация бесконфликтности) была выдержана в драматургии "Вишневого сада". Оба участника вроде бы поддерживали диалог, но и Батурин, и Родионов говорили каждый о своем, делая вид, что не замечают, как прямо противоречат друг другу.
"Холодная война" продолжалась всю первую половину 1997 года. И если "батуринский" план был известен и широко обсуждался в печати, то Родионов упорно отказывался разглашать минобороновские предложения, заявляя, что сначала он доложит о них Верховному главнокомандующему в ходе заседания Совета обороны. Это заседание несколько раз переносилось и наконец было назначено на 17 мая.
Все ожидали жесткой дискуссии, но того, что произошло в этот день в здании Генштаба, не прогнозировал никто. Президент буквально разгромил высшее военное руководство страны... Тогда казалось, что Борис Ельцин просто дает выход накопившемуся раздражению. Последующие годы весьма ясно доказали: первый президент России благодаря своей интуиции если и не понял, то почувствовал, что составляет главный нерв военной реформы.
Но Ельцин не ограничился одними репрессиями в отношении тех, кто саботировал военную реформу. На том же заседании Совета обороны принято решение подготовить окончательный вариант концепции реформы к 25 июня...
Казалось, реформаторы одержали полную победу. Но для Юрия Батурина она оказалась пирровой. Высший чиновничий класс России отторг человека, который не побоялся вынести дискуссию о святая святых российской государственности - об армии - на всеобщее обсуждение. Через несколько месяцев Совет обороны был упразднен, а сам Батурин отправился покорять не властные, а космические вершины.
Источник: Гольц А. Армия России: одиннадцать потерянных лет. - М., Захаров, 2004, с.35-40, 41-42, 46, 48.
