В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
`Запретное искусство-2006` - провокация или постановка серьезной проблемы современного общества? В Музее-Центре им. Андрея Сахарова состоялась свободная общественная дискуссия о современном изобразительном искусстве Назад
`Запретное искусство-2006` - провокация или постановка серьезной проблемы современного общества? В Музее-Центре им. Андрея Сахарова состоялась свободная общественная дискуссия о современном изобразительном искусстве
Итак, дискуссия на тему "Табу в современном искусстве", организованная 28 марта в выставочном зале Музея и Общественного центра "Мир, прогресс и права человека" имени Андрея Сахарова состоялась. Причем, именно "состоялась" и именно "дискуссия", потому что звучали мнения разных сторон, которых оказалось не две, а все-таки больше. Это значит, что в зале на этот раз собрались не только представители резко оппонирующих друг другу сторон, но и те, кто мог предложить совершенно иное видение проблемы, нежели "за" и "против". Особую надежду на то, что в нашей "стране чудес" возможны и однозначно позитивные аномальные явления, укрепляет то обстоятельство, что дискуссия компетентных специалистов-искусствоведов, журналистов, представителей духовенства и правозащитников, начиналась на фоне едва слышного сквозь стены шума митинга, организованного "Союзом православных граждан", а продолжалась с заметным пополнением зала участниками этого митинга, зашедшими послушать о том, против чего они протестовали. Зашедшими, судя по всему, очень не зря, потому что в отличие от среднестатистических встреч правозащитников, носящих "повествовательный" характер, в данном случае было заметно, что выступающие не просто проговаривают известные истины, а рассуждают, приходя к разного рода выводам, ставя вопросы и пытаясь отвечать на ним непосредственно в момент выступления.

Впрочем, во время открытия встречи догадаться о том, во что выльется она через некоторое время, было невозможно. Тем более, что нельзя было в эти минуты не согласиться с огорчением, прозвучавшим во вступительном слове Юрия Самодурова, который сообщил, что правозащитники и организаторы выставки приглашали к дискуссии многих, но пришли только те, кто давно зарекомендовал себя готовностью к диалогу. В то время как радикальные оппоненты выставки предпочли в это время устроить митинг, что им, вероятно, гораздо привычней. Тем не менее, даже в этом выступавший после Самодурова организатор выставки, руководитель Отдела новейшего искусства Третьяковской галереи Андрей Ерофеев, отметил позитивный момент. А именно, "пусть дискуссия идет и в двух непересекающихся аудиториях - одна в зале и другая - там, на митинге, - но это уже не погром, не вандализм, не насилие, а все-таки более цивилизованное заявление о своей позиции".

"Эта выставка - не провокация, - заявил Ерофеев. - Когда я предлагал устроить ее здесь, то не ставил себе целью устроить провокацию - власти или общественных кругов. Не стремился создать какую-то особую ситуацию в обществе. Речь о том, что эта выставка в определенной мере вынужденная, и даже особо деликатная, если принять во внимание характер существующих в нашем искусстве табу". По мнению А. Ерофеева, после тщательного отбора в экспозиции нет вещей, которые могли бы быть по сути оскорбительными для верующих. Заведомо не намереваясь никого оскорблять, он все же принес извинения возможным - по их мнению - оскорбленным, и выразил сожаление о том, что подобное в нашем обществе пока остается возможным. Уместного, быть может, уточнения негативности смысла, который в данном случае вкладывает А. Ерофеев в слово "провокация", не потребовалось - он оказался достаточно ясным для всех. Поэтому дальнейший анализ искусствоведом истории отечественного искусства за последние 50 лет, когда оно всячески и намеренно замалчивается, несмотря, казалось бы, на специфичность темы, был воспринят большинством с явным пониманием. Речь шла о том, что некий очень существенный пласт творчества российских художников и в советские времена, и теперь подпадает под некое негласное "вето", когда не требуется никаких разъяснений и указания причин, почему те или иные картины "крамольны". На выставки их не пропускали и не пропускают по принципу "ну, вы же понимаете, что это нельзя!". Оборачиваясь назад, мы и в самом деле отмечаем в конкретных работах художников признаки, например, жесткой критичности в отношении советской действительности и самого "духа большевизма". Об этом, о них сегодня иногда уже можно говорить конкретно, определяя, что именно становилось причиной запрета в былые годы. Но это касалось исключительно политических и идеологических стереотипов, которые меняются сравнительно быстро. А как быть с теми сторонами менталитета, которые углублены в человеческое и общественное сознание в большей степени?

"Может быть, когда работы снимают с выставки, иногда это и правильно, - рассуждает Ерофеев. - Может быть это и корректно, как своего рода подстрижка экспозиции. Тем более, это может касаться тех государственных музеев, например, которые содержатся налогоплательщиками, которые в свою очередь имеют право "заказывать музыку" и могут почувствовать себя задетыми. Но мы, как искусствоведы, должны быть корректны по отношению к самому искусству. Мы не можем делать вид, что такого рода искусства, которое вызывает споры или неприятие, табуируется нашими музеями и т.д. - что его вообще нет. Тем более, что даже на этой выставке есть художники самых разных поколений - шестидесятники, художники 70-х, 80-х, 90-х годов. То есть, три табу регулярно воспроизводятся в художественном творчестве. Речь идет о нецензурной лексике, об обнаженном теле, хотя выставки "русская порнография", например, не сделаешь. И, наконец, об использовании религиозных знаков, чем художники регулярно пользуются испокон веков в качестве художественных метафор в самых разных обстоятельствах".

Таким образом, существует целый пласт искусства, который замалчивается и который нельзя показывать ни на каких выставках. "Поэтому, движимый профессиональной необходимостью, я счел возможным предложить эту выставку в частный музей, который имеет совершенно негосударственные основания для своей работы, - объяснил Ерофеев. - Делалось это для того, чтобы поднять проблему, никак не указывая заранее, не навязывая ее решения - все запретить, разрешить все или какие то другие варианты".

Но, что же стало источником возмущения этой выставкой определенной группы людей? Не предлогом для возмущения, а его источником, который, как бывает это при возникновении любых протестных тенденций, не бывает явным. А. Ерофеев считает, что это не нецензурные слова, которые знают и привыкли ежедневно лицезреть в самых обыденных обстоятельствах все россияне, а "стиль" - то есть, "озорство, пересмешничество... момент игры, манипуляции который раздражает больше всего". Он приводит в пример выставку "Верю", "на которой масса религиозных знаков и образов, использованных не в каноне православия", но "там все чинно, степенно, "новоискренне", что называется - то есть, это когда проснулось в художнике что-то, на своего рода, привычной исповеднической ноте". Однако, когда "культура уходит от исповедничества, от откровений, от посланий - уходит в сферу игры, манипуляций и веселости, тогда в России всегда возникает такая же проблема, которая была вXIX веке, существовала в советское время и возрождается сейчас".

Современное искусство и наше современное общество встретились сравнительно недавно, и между ними существует недопонимание, по словам искусствоведа "недоразумение между зрителем и художником, когда искусствоведы и критики существуют для того, чтобы это недоразумение рассеивать. Но в контексте именно этой выставки, мне представляется, что есть целый ряд людей - публицистов, интеллектуалов, которые могут прекрасно дешифровать и понимать смысл произведений, но которые занимаются недобросовестной интерпретацией их с целью спровоцировать скандал. Для того, чтобы поднять наивных людей и заставить их объединяться против некоего воображаемого противника. Этим противником выступает современное русское искусство, а шире - европейская культура, частью которой и является русское искусство. Но недавно даже Путин на праздновании юбилея Евросоюза говорил, что российская культура и по форме, и по духу есть часть европейской культуры. А в этом смысле, и игровое поведение, и а-догматизм, и веселость, и раскрытость всем темам с манипулированием самыми разными образами - это то, в чем выражается отделенная от государства и от разного рода вероисповеданий свободная культура".

Художественный руководитель Государственного центра современного искусства Леонид Бажанов считает, что в истерии, возникшей вокруг выставки, виновна все-таки не она сама. По его мнению, "этот проект и выставкой-то назвать, строго говоря, нельзя, потому что это экспозиция проблемы, а не экспозиция художественных работ". А проблема существует и никуда от нее не денешься. Ведь, современное искусство давно занимается не только холстами, инсталляцией, скульптурой и прочими технологическими вариантами художественного исполнительства - оно занимается проблематикой, как таковой. По словам Бажанова, "Это одна из главных и определяющих сторон стратегии современного искусства, которая развивается уже не менее полувека его существования. А предыстория, так и вообще вековая. В конце концов, тот же "Черный квадрат" Малевича, если судить строго и глубоко анализировать, как одно из центральных произведений русского исторического авангарда в теологическом контексте, то при конфессиональном подходе он может рассматриваться, как ерничество по отношению к "иконе". И действительно, современное искусство давно занято массой разнообразной проблематики - это может быть проблематика лингвистическая, политическая, научная, социальная, психологическая и так далее. Поэтому, никаких реальных запретов здесь сформулировать невозможно, а попытки ввести их выглядят нелепо.

Основная причина шума, устроенного вокруг "всего лишь" поднятия довольно острого вопроса, касающегося современного искусства, по мнению Бажанова, коренится в проблематике "зрительского восприятия, которое формируется нашим формирующимся социумом. Ведь, у нас и общества-то развитого, в смысле, гражданского общества - еще нет. Мы только делаем усилия к этому, где каждая часть общества в силу своего умения, возможностей, специфики желаний и идеалов пытается такое общество в своих представлениях сформулировать. В этом процессе присутствуют и громадные усилия православной Церкви, католической и других Церквей, усилия научной интеллигенции, сообщества художников и кураторов, педагогов и так далее. Их очень много - этих разных кругов, - профессиональных, социальных - и все они очень пытаются нащупать после колоссальных катаклизмов ХХ века какие-то формирующие позитивные начала в нашем народонаселении. Иногда нас зашкаливает и мы говорим об "имперской идее", о "русской идее", о вообще какой-то глобальной абстрактной невероятной, но вожделенной несуразице. Раньше это был коммунизм, а теперь ищем ему какой-то, как минимум, равноценной по глобальности замены. Но, усилия всех вместе направлены, по мнению каждого, на оздоровление общества. И когда в этом обществе кем-то сознательно культивируется конфликт, истерика, провоцируется столкновение различных позиций - конфессиональных, национальных, человеческих и прочих, - то это настораживает и пугает".

Напоминая, что даже в социалистической Польше преподавали современное искусство в школах, тогда как в советской России более 70-ти лет оно было запретным вообще. Да и, сегодня с этим всемирным явлением не знакомят даже в ведущих университетах. Поэтому Бажанов заключает, что "мы и в действительности в массе своей лишены того образования и тех знаний, которые позволяли бы людям перейти от истерического восприятия не только искусства, но и действительности к аналитическому. Кроме того, эти низменные "реакции толпы" кто-то все время подталкивает и подзуживает. Мы даже знаем этих людей, мы видим их по телевизору. И когда говорят, что это прихожане местной церкви, то это неправда. Потому что этих "местных прихожан" мы видим и здесь, и в Рязани, и в Самаре - везде одни и те же лица".

Литератор и переводчик французских философов ХХ века Сергей Зенкин предложил взглянуть на другой аспект проблемы "запретного искусства", который, вероятно, объясняет, почему возникает "ситуация, когда кощунственное искусство вызывает кликушескую реакцию у церковной общественности".

Начиная говорить на столь острую и необычную для большинства россиян тему, С. Зенкин уточнил, что, используя понятие "кощунственное искусство", он не видит в нем "ничего оценочного, потому что это всего лишь нейтральное социологическое культурологическое понятие". Историкам культуры и социологам религии хорошо известно, что кощунственное нарушение табу является непременной чертой культуры и таким же сакральным явлением, как и соблюдение религиозных запретов. По словам С. Зенкина, "ни одна религия, а тем более Церковь, не может претендовать на полный контроль над всей сферой сакрального в каждом данном обществе. В общекультурных координатах, кощунственное деяние по отношению к ценностям религии - дело настолько обычное, что с ним бессмысленно даже спорить. Нам интересно другое: есть разные святыни, и одни вызывают желание ерничать по отношению к ним, а другие нет. Никому, скажем, не придет в голову издеваться в художественных или нехудожественных целях над памятью погибших, над памятью жертв концлагерей - гитлеровских или сталинских - без разницы. А вот по отношению к религии это почему-то возникало всегда. А почему?". Далее, литератор предлагает, по его мнению, вполне уместную версию объяснения этого феномена: "В призывах митингующих против сахаровского Центра и выставки говорится, что православие - воинствующее мировоззрение. И это, кстати, правда, и касается не только русского православия. Любая религия в ее организованном земном церковном проявлении обязана быть воинствующей и должна бороться, иначе грош ей цена. Но бороться можно двояко - бороться с врагами и бороться с грехами. Это две совершенно разные стратегии, две разные духовные установки, разные по форму и содержанию типы борьбы. Тем более, что бороться с врагами умеет не только религия, но и государство, армия, полиция, да любая уличная банда умеет воевать со своими конкурентами. А вот с грехами умеет бороться только религия, и это ее эксклюзивное дело. Вот, на этой борьбе ей и стоило бы сосредоточиться, если она и действительно религия". В данном случае, возникает ассоциация со столь же неоднозначным восприятием "священной войны" - джихада, идея которой является одной из основополагающих в мусульманстве. Ведь там тоже на первом месте стоят "джихад против шайтана" и "джихад против греха", в то время, как "джихад против нападающего на тебя врага", располагается на последнем. Однако, и в "православном джихаде", основные, первые его объекты, в данном случае, откровенно игнорируются, тогда, как последний в адаптированном к истерии виде ставится во главу угла. С. Зенкин считает, что если религиозная организация "видит что недопустимо нарушаются святые для нее ценности, то она должна бы, прежде всего, молиться за души тех, кто это делает. Но как-то молитв оттуда не слышно - зато звучат совсем другие слова - о врагах, о ненависти, даже о крови. Боюсь, что сегодня это и вообще определяющая черта для религиозной атмосферы в нашей стране".

К сожалению, когда кто-либо начинает искать врагов, то он их, в конце концов, обязательно находит, равно, как человек, который начинает нервно оглядываться по сторонам, вызывает косые взгляды. Поэтому, и непроизвольный "поиск врагов", который наблюдается в поведении вполне определенных групп околоцерковной общественности, тоже дает свои результаты - место "врагов" занимают все те, кто как-либо протестует против навязывания фундаментализма и мракобесия, против клерикализации светского общества. Другое дело, что, по словам С. Зенкина, "враги эти не опасны", потому что они не борются с чем-то, а охраняют свой собственный суверенитет. Но с врагами, как известно, бороться гораздо легче, чем с грехами - чужими, а тем более, собственными.

Той же темы коснулся искусствовед и художественный критик Виталий Пацюков, который выразил удивление тем, что проблема с данной выставкой воспринимается столь болезненно. "Это - выставка рефлексии. Это постановка вопроса, который совершенно реально существует и требует реального же обсуждения. Общество и его организации, в том числе и Церковь, тогда имеют право называться таковыми, когда они терпимы". В качестве иллюстрации, В. Пацюков, заметивший, что он по вероисповеданию православный, воцерковлен и соблюдает все религиозные предписания, привел известный пример увещевания св. Серафимом Саровским сына помещика Мотовилова, бывшего до поры откровенным безбожником. В одной из резких бесед с преподобным, молодой человек настолько разъярился в своих богохульных словах, что не удержался и ударил старца, который вслед за тем упал перед хулиганом на колени и просил простить его за то, что довел грешника до такого состояния. Это и стало решающим моментом в кардинальном изменении отношении юноши к вере и Богу, после чего он стал глубоко религиозным и нравственным человеком. Основа истинной мощи Церкви, по мнению В. Пацюкова, в ее церковности, а не политической нетерпимости и идеологическом неприятии реально свершившихся фактов.

Еще один пример он привел в связи с ассоциацией, возникшей у него при посещении Старой Руссы - города, откуда пошла Северная Русь и, где Достоевский написал роман "Братья Карамазовы". В этом романе писатель, влюбленный в Россию, называет Старую Руссу Скотопригоньевском. "И никто его не осуждает, - заметил В. Пацюков, - хотя он говорит обнаженную правду, после которой только и можно задуматься о сути вещей. Ведь вылечить любую болезнь можно только тогда, когда доходишь до полной обнаженности проблемы".

Координатор Союза православных братств Юрий Агещев начал выступление с того, что заявил о непонимании, к чему в здесь упоминался Серафим Саровский. "Здесь выступали православные люди, говорили о святых, - продолжил он. - Но в моем понятии происходит какое-то абсолютное смешение. Может быть, у меня какой-то примитивный взгляд на искусство, но нельзя, господа, прикрываться толерантностью - здесь вам не Париж, не Америка, слава Богу, и так далее. Мы говорили сейчас о реакции людей с митинга. Но это такие же православные люди, которым, увы, устроители данной выставки дают повод быть русскими националистами. Все-таки это православная страна и здесь свои традиции. Давайте честно скажем: если в Саудовской Аравии устроим подобную выставку с такими же дырочками, с мусульманской символикой и так далее - что будет со всеми вами? Подумайте! Что вы сеете? Вы говорите - скинхеды, националисты. А как иначе адекватные люди будут к вам относиться? Тер-Оганьян - не тот ли, господа, это товарищ, который рубил иконы в Манеже? Ах, это были не иконы, а подача современного искусства на людях? Да так сильно, что он бегом убежал вприпрыжку куда-то в Германию, да? Как вам парадоксально ни покажется, но я выходец из движения хиппи 70-80х годов. Но благодаря той русофобии, которая сейчас процветает в нашей стране, я вам скажу честно, стал убежденным православным русским националистом. И спасибо вам - устроителям подобных выставок. И таких как я с каждым днем становится больше - миллионы, миллионы и миллионы. И живя в православной стране, хоть считайте ее атеистическим государством, нельзя оскорблять прямо или косвенно религиозные символы. Вы хотите посеять бурю - вы ее посеете. И когда Вас будут бить на улицах православные люди, то никто вас защищать не будет. Потому что с нами Бог, а подумайте, кто с вами? И никакая вам толерантность не поможет. Так что, вот так - без всякого уважения к вам."

Вероятно, реплику руководителя общественной организации "Экология и права человека" Эрнста Черного можно считать в какой-то мере реакцией на слова Ю. Агещева: "Замечательно выступил последний господин. Особенно, если вспомнить один их плакатов, которые на митинге висят "Наш Бог - Христос, ваш Бог - навоз!". Понимаете ли, любая религия хороша сама по себе до тех пор, пока является частным делом каждого. Как только она превращается в государственную религию, наступает катастрофа. И когда предыдущий оратор упоминал в виде примера Саудовскую Аравию, то я могу сказать лишь одно: я не хочу, чтобы моя страна превратилась в Саудовскую Аравию, и этого не хочет никто, ни один здоровый человек в России". Э. Черный напомнил о недавнем окончании судебного процесса, связанного с карикатурами на пророка Мохаммеда и заметил, что вывод, который можно сделать из этого процесса, звучал бы как: "Свобода дороже любых религиозных амбиций.<...>Но это в Европе, а у нас, как изволили заметить, не Париж, - продолжил Черный. - Поэтому мы живем, как живем. Пусть полстраны не знает, что такое водопровод и канализация, зато у нас есть "Союз православных граждан", что, выходит, гораздо лучше. Семьдесят лет страна жила под пятой КПСС. И все это время православная Церковь, которую пинали, стреляли и распинали, молчала. В начале 90-х ей открыли все ворота и сказали - ребята, занимайтесь духовным возрождением так, как вы считаете нужным. После чего они превратились в таких же гонителей, какими были те из КПСС, которые их пинали и убивали. Это огромная беда нашей страны".

В заключение дискуссии выступили два православных священнослужителя, которые каждый по-своему выразили недоумение тем, что экстремистски настроенные "православные патриоты" ассоциируются в обществе с Церковью. Первый из них, клирик Харьковско-Полтавской епархии Украинской Автокефальной Православной Церкви Яков Кротов весьма широко сформулировал свою христианскую позицию и отметил ряд признаков, по которым акция "православных патриотов" никак не может считаться церковной. В частности, священник призвал бояться в первую очередь не православных нацистов, а тех, кто, оставаясь невидимыми, манипулируют таковыми и многими другими процессами. Понятно, что выступление вызвало в зале оживленную полемику, в которой кроме весьма интересных моментов родилась и "патриотическая" реплика упомянутого уже Юрия Агещева по вопросу этнической принадлежности о. Якова и его "еретичестве". Ну, а второй клирик РПЦ МП, главный редактор радио "София" протоиерей Иоанн Свиридов, провел границу между религиозными нормами и свободой творчества, которое и в самом деле сакрально, "таинство" которого заслуживает особого внимания и не пересекается с религиозными нормами. "На выставке нет ничего, что бы все мы не встречали постоянно в обычной жизни, - подвел итог о. Иоанн, - все это есть на улицах и в общественных местах. Если нас это как-то не устраивает, и мы хотим избавиться от такого "искусства", то начинать надо не с выставки в Центре имени Сахарова, а с самих себя, с нашего отношения к жизни, религии, с нашего отношения к вере".

Все вышеприведенное, это только основные моменты дискуссии, в ряд которых нельзя поместить все те многочисленные признаки реакции присутствующих. Все небольшие реплики и замечания, краткие реакции вполне респектабельных специалистов и впервые участвовавшей в подобной беседе молодежи, в том числе заглянувшей на выставку с митинга. Нельзя отобразить молчаливые взгляды и жесты или аплодисменты после большинства выступлений. Однако в том, что этой встречей положено начало очень актуальному диалогу, как и в том, что по эмоциональному отзыву Юрия Самодурова, "ее можно считать почти исторической", сомневаться, похоже, уже сегодня не приходится.

Михаил Ситников,
для "Портал-Credo.Ru"

www.portal-credo.ru

02.04.2007

Док. 562030
Перв. публик.: 02.04.07
Последн. ред.: 19.05.09
Число обращений: 0

  • Бажанов Леонид Александрович

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``