Людмила Петрушевская по-прежнему та самая кошка, которая гуляет сама по себе. Но если найдется вдруг такой же, как она, чудак, который решится поставить ее пьесу, - будет взрыв. Ее пьесы все еще обжигают.
Когда-то ее звали коротко и просто - Люся. Тогда Петрушевская еще не была известной писательницей, жила бедно, рассказы ее не печатали, пьесы не ставили. Они и теперь редко ставятся. Разве что "Лестничная клетка" в театре "ОКОЛО Дома Станиславского" да "Московский хор" в Питере у Льва Додина. Но вот перечитала я тут их на ночь. Подряд читала, взахлеб, как стихи. Впечатление сумасшедшее, как никогда раньше. В них все есть - и время отражено, и речь народная, и типажи точные. За всех униженных и оскорбленных Петрушевская слово молвила, заступилась. В общем, восторг да и только, чистая классика. "Три девушки в голубом" и "Чинзано" аж до слез довели, а вот не ставят их наши несчастные театры, заплутавшие в новом времени, не знающие, куда ж им плыть.
Петрушевской-то чего беспокоиться? Это они выпрашивать тексты должны, в очередь выстраиваться, а у нее теперь полная перемена положения. Книги одна за другой выходят, собрания сочинений. Тиражи солидные. На разные языки переводятся. В Баварскую академию искусств ее приняли, а туда только классиков европейской культуры принимают, не лишь бы кого. И награды, самые разные, на нее посыпались как из рога изобилия - Государственная премия РФ (за пьесу "Московский хор" в постановке Додина), премия "Триумф", театральная Премия Станиславского, Пушкинская премия фонда Альфреда Топфера, ну и так далее. Юбилей Петрушевской в этом году праздновать будут с размахом, целый фестиваль в ее честь затеян.
О, жизнь
Людмила Стефановна Петрушевская давно уже не отвечает ни на какие вопросы. Поклялась сама себе. И это означает, что интервью она не дает, ничего не комментирует. Играет, так сказать, в молчанку. Так и написала: "Я все-таки довольно умная и практичная женщина, если посмотреть. Недоверчивая... То есть ежели ты чем-то дорожишь, у тебя это отнимут. Поэтому я и интервью не даю". Вместо ответов на вопросы она с готовностью читает стишки. Их она любит сочинять по любому поводу. Например, после того как мультфильм "Сказка сказок" по ее сценарию по привычке сначала запретили, а потом дали премию, она сочинила про Юрия Норштейна с женой-художницей: "Лауреат с лауреаткой сидят в носках с дырявой пяткой".
О себе Петрушевская рассказывает крайне скупо. Трудное, нищенское военное детство. Скитание по родственникам. Голод. "Бабушка и тетка ночью посылали меня брать с кухни при полной конспирации соседское мусорное ведро и варили похищенные у майора Яковлева из помойки селедочные хребты и картофельную шелуху". Все равно как Эдит Пиаф, маленькая Люся ходила по дворам, выступала и просила подаяние. Делала это уже тогда весьма артистично: отставит босую ногу в сторону и поет: "По берлинской мостовой кони шли на водопой". А в конце пересказывала собравшимся гоголевский "Портрет". Начитанное было дитя, что неудивительно. Жила с родными в 12-метровой комнате, спала на полу, а кругом - тома. Читал ребенок все подряд: "Жизнь Сервантеса", Краткий курс истории ВКП(б), полное собрание сочинений Маяковского, "Маленький лорд Фаунтлерой", "Васек Трубачев и его товарищи", стихи Константина Симонова, "Кружилиха" Веры Пановой - это все любимые детские книги. Она с ними ела, спала, ходила по улицам, ездила в трамвае.
На самом деле жизнь как жизнь. Петрушевская полагает, что это "история каждой интеллигентной семьи, посаженной, сошедшей с ума". Потом был факультет журналистики МГУ, не менее нищая юность, случайная и недолгая работа, замужество, дети (их у Петрушевской трое). В конце 1968 года Твардовский вынул из набора "Нового мира" ее первые рассказы. А на последней странице написал: "Талантливо, но уж больно мрачно. Нельзя ли посветлей? А. Т.". Проводив Петрушевскую до двери, однако сказал: "Все, что вы напишете, приносите мне". Она и носила, только не ему, сотрудникам отдела прозы - Асе Берзер и Инне Борисовой. Они радовались ее новым рассказам, называли "курочкой, которая несет золотые яйца", но пробить сквозь цензуру не могли.
Петрушевскую не только цензоры, многие тогда упрекали в чернушности. Отталкивали от себя, брезгливо морщились и говорили: "Фу!" В смысле, уберите от нас эту гадость, ее и так вокруг полно, зачем же еще в театр тащить. Театр - дело возвышенное. И Татьяна Ивановна Пельтцер, народная любимица, блестяще сыгравшая в пьесе "Три девушки в голубом" сварливую бабку Федоровну, после читки заявила: "Я эту чернуху (...) играть не буду!" Самое смешное, Петрушевская о возвышенном и писала. О ней говорили как о бытописателе, обвиняли в излишнем физиологизме, речь ее персонажей называли магнитофонной. А она писала поэмы. Не к быту прорывалась, к Бытию, теперь это ясно как день. В ее текстах все преувеличено, вывернуто, заострено. Их еще надо было изловчиться и правильно прочесть. Марк Захаров, например, сразу догадался, говорил (о "Трех девушках в голубом"), что "это надо изображать как оперу, да еще и на китайском языке". Ну, то есть совсем ничего не надо играть, а просто отдаться тексту, он и вывезет.
После перестройки ее вдруг вовсю стали ставить. Мало того, издавать: пьесы, рассказы, сказки, романы. Одна из ее книг называется "Жизнь это театр". И это название многое в Петрушевской объясняет. В детстве она мечтала стать певицей в ресторане. Шляпка, перчатки, аплодисменты. Еще в фойе перед киносеансом такие певички пели. Платочек в руке, декольте - вот это шик так шик. Жизнь, выпавшая ей в детстве и юности, была бедна и неприглядна, а в своих текстах она ее театрализовала, как могла. И свою жизнь, и жизнь своих соседей по веку Петрушевская преображала искусством. А это мало кому удается.
О, театр
Свою первую пьесу "Уроки музыки" Петрушевская написала для МХАТа. Не поверите, но все было, точно как в булгаковском "Театральном романе". В один прекрасный день в январе 1972 года раздался у нее в квартире телефонный звонок и "чудный бархатный баритон голосом судьбы произнес: "С вами говорят из Московского художественного театра. Я Горюнов, помощник Олега Николаевича Ефремова по литературной части... Не могли бы вы написать для нас пьесу?" Однако "Уроки музыки" МХАТ не поставил, зато потом поставил Роман Виктюк в Студенческом театре МГУ, и это был поистине эпохальный, сногсшибательный спектакль. Он сразу же был запрещен университетским начальством, потом недолго игрался в ДК "Москворечье", куда рвалась вся Москва. Участвовали в нем непрофессиональные актеры (а среди них Валентина Талызина), видавшую виды публику сотрясала невиданная, невозможная на театре правда. "От "Уроков музыки" такое впечатление, что жизнь сама себя написала", - говорил один знакомый Петрушевской. А актриса Лия Ахеджакова до сих пор вспоминает: "Это было что-то невероятное - облучение "совком". Очень точное, как оказалось, определение: пьесы Петрушевской так и действовали, как ожог.
Ну а пока Михаил Анатольевич Горюнов в целях образования водил Петрушевскую на подпольные спектакли. И однажды привел на "Утиную охоту", которая игралась в фойе театрального училища МХАТа. "Я шла после спектакля с подругой, вся тряслась и только повторяла: "Почему не я написала эту пьесу! Я так много знаю об этих людях!" Это был 1973 год... Именно тогда я и узнала об арбузовской студии и стала пытаться туда устроиться". Тут надо пояснить, что драматург Алексей Арбузов, в то время очень популярный и успешный, помогал молодым и начинающим писателям выбиться в люди. Пьесу "Уроки музыки" он прочел и сказал, не глядя на Люсю: "Мне нечему вас учить". И Петрушевская в тот же вечер, в знак протеста, что ее опять куда-то не приняли, написала "Чинзано". "Это было как бы мое дополнение к "Утиной охоте", как бы поправка к ней, к той романтике ухода... которая сопровождала прозу обыденной жизни у Вампилова. Я же в ту пору знала, что уход у них только один, в "Чинзано".
Петрушевская и в самом деле следовала за Розовым, Володиным, Вампиловым. Продолжала и дополняла ими начатое. Выводила на сцену так называемого простого человека. Не начальника, не полководца, а "так себе персонажей", сомнительных, мелких людишек. "Взрослый сын пришел из армии с готовой невестой. Иванов явился из тюрьмы. У Паши умерла мать, а он как раз выписался от бывшей жены, чтобы прописаться к своей старушке. Теперь все, теперь он нигде. Ты где живешь? Теперь еще нигде пока уже опять. Паша, разумеется, пьет третий день" - вот ее герои. Их она и защищала, как адвокат в суде, страстно и отчаянно. Но у ее предшественников еще живы были романтические оттепельные надежды, а она уже знала - впереди тупик, стоячее болото. Время было такое. Застой сгущался, абсурд крепчал.
Бред - это по-нашему
"Пуськи бятые" - так называется цикл ее сказок. "Сяпала Калуша с Калушатами по напушке". Думаете, бред? А это она с маленькой дочкой на ее языке разговаривала. И не абсурд это никакой, абсурд вот он, в жизни.
"Чинзано" начали тайно репетировать в "Современнике" (Олег Даль, Валентин Никулин и Афанасий Тришкин), но "подпольщиков" быстро вычислили и все им запретили. А в веселые перестроечные годы, не прошло и пятнадцати лет, ее поставил Роман Козак, и этот спектакль объехал весь мир. Буквально не вылезал из заграницы, "типа просыпаешься: "Кака страна, кака валюта?" Полный сюр, нарочно такое не придумаешь. Что они там понимали про Пашу, который уже выписался, но еще нигде не прописался? Американцы, говорит Петрушевская, после спектакля буквально каждый раз спрашивали: "Что вы хотите этим сказать? What is Your message?"
Пьеса "Три девушки в голубом" была написана для "Ленкома" в 80-м году, первые прогоны пошли через два года, еще три года спектакль пробивался сквозь запреты. На сдачах публика брала театр приступом, но и Начальство не дремало, стояло насмерть. Так они и умирали, один за другим, пока не пришел Горбачев. И спектакль этот игрался долго и счастливо. Его сняли, только когда Татьяна Ивановна Пельтцер стала терять память. Ее никем не заменили, вот удивительно. Другие были времена, не теперешние.
Людмила Стефановна Петрушевская хоть и классик теперь, но человек очень непростой. Отношения с людьми портит, отзывается резко, нрав выказывает. Сама признается: "В Москве многие режиссеры были обижены на меня - каждый в свое время. Виктюк. Арцибашев. Гинкас. Фокин. Чудный список. Захаров. С Эфросом и Любимовым я сама поклялась не разговаривать. Товстоноговскому театру я запретила меня ставить. Самое интересное, что во всех этих конфликтах я считала, что защищаю интересы театра". Существующий театр Петрушевская страстно хотела изменить, он ее не устраивал. "Ни Таганка со своими инсценировками разрешенных романов, ни МХАТ с его неореализмом в виде то ли горящей домны (аплодисменты), то ли горящей конфорки нормальной газовой плиты, ни "Современник", пир духа для одинокой младшей научной сотрудницы". Скажите, кому такое понравится? Стоит ли удивляться, что Петрушевскую больше не ставят?
Зато теперь осуществилась ее мечта. Недавно она выступила в роли певички из кабаре. Меняла любимые ею шляпки и пела - "Лили Марлен", из Эдит Пиаф и Ива Монтана. Потом читала "дурацкие" стихи. И мультфильмы, которые она сама на домашнем компьютере делает, показывала. Театром она больше не увлекается, пьес не пишет. Мы теперь совсем в другой стране живем, бежим куда-то, торопимся, а она по-прежнему, как та самая кошка, гуляет сама по себе. Своевольничает. Такой уж у нее характер. Петрушевская всегда была в меньшинстве. Всегда держалась в стороне от центральной линии партии и правительства. Потому и ушла в эти очаровательные виньетки: кружева, ожерелья из стеклышек, шляпки, акварели и все такое. Но если найдется вдруг такой же, как она, чудак, который решится поставить ее пьесу, вот увидите, будет взрыв. Пьесы ее все еще обжигают.
www.itogi.ru
27.05.2008
Док. 564534
Перв. публик.: 27.05.08
Последн. ред.: 26.05.09
Число обращений: 0
Петрушевская Людмила Стефановна
|
