САУЛЮС СОНДЕЦКИС: `Классическая музыка теряет престижность`Назад
САУЛЮС СОНДЕЦКИС: `Классическая музыка теряет престижность`
Саулюс СОНДЕЦКИС, дирижер первого ряда, народный артист СССР, лауреат Госпремий, обладатель многих титулов, наград и званий, пользуется легендарной любовью и музыкантов, и зрителей. Сегодня дирижер оказался среди того меньшинства, которое убеждено, что искусство не имеет границ и люди не должны забывать свою общую историю. Маэстро Сондецкис - основатель и бессменный руководитель знаменитых коллективов: Литовского камерного оркестра и Оркестра Государственного Эрмитажа. В качестве приглашенного дирижера он выступает с лучшими оркестрами, работает в жюри международных конкурсов, участвует
в крупнейших музыкальных фестивалях. За дирижерским пультом он скромен, в нем нет никакого рокового начала, как и сладостных поз и пафосных страстей. Оказалось, что и в общении он человек исключительно простой, доброжелательный, открытый. Последние годы Саулюс Сондецкис нередко выступает в столице.
- С чем связан ваш нынешний приезд в Москву?
- Приезд связан с фестивалем "Посвящение Олегу Кагану". Замечательная виолончелистка Наталия Гутман, его вдова, уже шестой год делает святое дело, организуя фестиваль памяти выдающегося скрипача. И не только в Москве, летом Кагановские вечера проходят в Германии. Он был одним из самых идеальных скрипачей, в его исполнении было все гармонично: и великолепные звуковые качества, и глубокий подход к содержанию музыкального материала. Он играл и свои неповторимые трактовки классики, особенно Моцарта, и современные произведения. Был прекрасным камерным исполнителем.
- Вам довелось выступать вместе с Каганом?
- Мы тесно сотрудничали. Выступали вместе и в Москве, и в Петербурге, и, конечно же, в Вильнюсе, концертировали в других городах Советского Союза и за рубежом. В 1986 году у нас была большая поездка по Западной Германии, Австрии и Венгрии. Каган играл с Литовским камерным оркестром, которым я руководил. Для этих гастролей Альфред Шнитке специально сделал переложение своей Первой сонаты для скрипки и фортепиано, создав версию для скрипки, струнного камерного оркестра, фортепиано и чембало. Олег был очень близок с Альфредом Шнитке. Премьера этого сочинения состоялась перед поездкой в Большом зале Московской консерватории. Это было памятное выступление - Шнитке впервые появился в зале после тяжелейшего инсульта. Помню, как на фестивале в Пицунде летом 1985 года случилась эта трагедия. За несколько часов до этого мы вместе сидели на концерте и договаривались о встрече на следующий день, но... Альфред почти полгода буквально боролся со смертью. Кроме сонаты Шнитке, Олег с нашим оркестром впервые на Западе сыграл пять Каприсов Паганини, интересную обработку которых для скрипки соло и струнного оркестра сделал Эдисон Денисов. Скрипичная партия не была изменена, оставлена как у Паганини, а аккомпанемент написан на языке второй половины ХХ века.
В этот же приезд съездил в Нижний Новгород, выступил с местным филармоническим оркестром, дирижировал моцартовскую программу, солистами были сын Наталии Гутман и Олега Кагана - Александр и дочка Юрия Башмета - Ксения. И вот теперь - работа на Конкурсе скрипачей имени Паганини.
- И какие впечатления?
- Конкурс потряс, не ожидал, что что-то подобное может произойти не то что в Москве, но и в целом мире. Проведение конкурса организовал один человек - Максим Викторов. Настоящий фанатик скрипичного искусства, он взял на себя миссию, именно миссию возвращения славы скрипичному искусству. Помню, что лет пятьдесят назад скрипачи - лауреаты конкурсов - были героями. Давид Ойстрах, Леонид Коган, Юлиан Ситковецкий - их имена звучали не только в музыкальном мире, они пользовались всенародной славой, как сейчас поп-звезды. В обществе планка популярности великих скрипачей была поднята высоко. Сейчас серьезное искусство пропадает в тени наплыва развлекательных шоу. Их так много, они проходят столь часто, искусственно раздуваются, все громкие и разноцветные - устоять и противостоять им уже почти никто не может. Разве только Владимир Спиваков своей популярностью еще держит фланг серьезного искусства, сдерживает натиск. Возродить славу скрипичного исполнительства и решил Конкурс имени Паганини. Конечно, эту задачу не решить быстро, но намерения Викторова заслуживают восхищения. Конкурс отлично организован и располагает колоссальным призовым фондом. Первая премия - 25 тысяч долларов. Фантастика, я таких премий не знаю.
- Незадолго до открытия конкурса Максим Викторов на аукционе "Сотби" купил одну из скрипок, принадлежавшую Паганини.
- Одна из скрипок Паганини - Гварнери дель Джезу - хранится в муниципалитете Генуи, где проводится конкурс "Премио Паганини". Известно, что у Паганини были еще скрипки, в том числе Страдивари и скрипка Карло Бергонци, которая сейчас стала собственностью Викторова. Он приобрел не только скрипку, но и пакет документов с результатами экспертиз и сертификатами разных лет. Эта реликвия, которая хранится теперь в Москве, бесценна для всего скрипичного мира и для России. Ведь Москва и Петербург - столицы скрипичного искусства. Значение русской скрипичной школы сравнимо с лучшей в мире певческой школой - итальянской. Сейчас единственная настоящая скрипичная школа - русская, и она так стремительно распространяется, что уже перестала быть достоянием только России. Ведущие русские скрипачи преподают в главных музыкальных учебных заведениях мира: Игорь Ойстрах - в Брюсселе, Олег Крыса - в Истнэн-колледже, в Америке, Виктор Третьяков - в Кельне, выдающийся педагог Захар Брон - в Цюрихе, Мадриде, Лондоне, Токио. Не важно, что у музыкантов будет диплом Кельнской или Цюрихской консерватории, школа-то у них все равно русская.
- Почему вы, скрипач, предпочли дирижерскую карьеру?
- По образованию я действительно скрипач и до начала 90-х годов преподавал, был профессором Литовской консерватории, 27 лет возглавлял кафедру струнных инструментов. Через скрипичную педагогику попал и на дирижерскую стезю. Ровно пятьдесят лет назад меня не то что пригласили, а просто заставили взять ученический оркестр Вильнюсской музыкальной школы имени Чюрлениса. Сейчас эта Национальная школа искусств знаменита, а тогда была просто музыкальной десятилеткой. У ученического оркестра появились первые успехи, но школьные годы пролетали быстро, а им хотелось вместе играть дальше. Тогда в 1960 году я организовал Литовский камерный оркестр. Вскоре он стал состоять только из моих учеников - тех, которые начинали в оркестре школы, потом учились в консерватории, где я тоже руководил студенческим оркестром, а затем приходили в профессиональный оркестр. Эта система дала свои результаты. Обозначился мой метод - своеобразная цепочка обучения. Наш опыт освещался, выходили сборники статей по музыкальной педагогике. В 1964 году оркестр представлял СССР на Международной конференции ИСМЕ при ЮНЕСКО, которая проходила в Будапеште. Тогда Советский Союз вступил в эту организацию. В те времена получить такую поездку было невероятно сложно. Нам помогло выступление в Кремлевском театре, расположенном рядом со Спасскими воротами. Там показывали "лучшие достижения театрального и музыкального искусства", как тогда говорили. Нас услышали и отобрали.
- Но ведь главный успех случился на Международном конкурсе "Фонд Герберта фон Караяна"?
- Двенадцать лет спустя. Нас тоже отобрали на всесоюзном прослушивании, в котором принимали участие оркестры Ленинградской консерватории, Гнесинского института, Минской консерватории. Мы выступали на Конкурсе Герберта фон Караяна в Западном Берлине и стали лауреатами, получив золотую медаль из рук самого маэстро. Это стало одним из высших достижений в моей карьере. Караян был внимателен к тем, кто получал первые премии на его конкурсах. Потом он неоднократно приглашал меня, и четыре раза я участвовал в Зальцбургском фестивале, три - в "Праздничных неделях" в Берлине. Лично от Караяна я получил приглашение быть членом жюри Конкурса молодежных оркестров, а позже - дирижировать его оркестром Берлинской филармонии.
- Скрипичная педагогика привела вас к дирижированию, а на скрипке сейчас играете?
- Давно не играю. Причина - несчастный случай, который произошел на корабле, когда мы с оркестром плыли в Канаду. Был шторм, я вышел на палубу и держался за косяк двери. От качки дверь захлопнулась и отрезала мне часть мизинца. Играть стало невозможно не только на скрипке, но и на рояле, которым я неплохо владел.
- А почему был распущен Литовский камерный оркестр? Извините, если вопрос вам показался бестактным...
- Почему бестактным? В Литве это была шумная история. Резонанс дошел и до Москвы, ведь музыканты все друг о друге знают. Коротко рассказать трудно. Мне неловко и даже стыдно, потому что я, гражданин своей страны, ее патриот, не понимаю, что творится на моей родине. 16 июня 2004 года Литовский камерный оркестр был ликвидирован по приказу совета министров за подписью председателя совета министров и министра культуры Ромы Жакайтене. Вы сразу мне зададите вопрос: "Почему?" Ответа не знаю, по сей день мне никто ничего не объяснил. Закрытию оркестра предшествовала моя длительная борьба с тогдашним министерством культуры и министром. Я выступал против многого в концертном менеджменте, против разбазаривания денег, унизительных гонораров местным исполнителям, доказывал, что филармоническая форма работы отстала, требовал ее реорганизации. Судите сами - над своей головой я имел пять начальников и ничего не мог решать самостоятельно. Нигде в мире музыкальные коллективы не подчинены такой бюрократической системе. Проверка госконтроля подтвердила правильность моих слов, но оказалось, что есть силы, которые могут все. Даже легко закрыть оркестр. Сейчас новый министр культуры старается положение со мной как-то исправить, но раны были слишком сильны.
Всего через месяц после ликвидации музыканты перешли в филармонию, создали новый оркестр и присвоили ему прежнее имя. Еще шел процесс ликвидации, а уже выступал другой Литовский камерный оркестр, который использовал биографию моего оркестра, за исключением моего имени... Оркестр организован мной - это не бахвальство, а факт.
- Вы по-прежнему руководите Оркестром Государственного Эрмитажа, который назывался "Санкт-Петербургская камерата"?
- В начале 1989 года меня пригласили в Петербургскую консерваторию подготовить студенческий камерный оркестр. Для него собрали лучших студентов 1 - 2-го курсов с тем, чтобы за 3 - 4 года их воспитать. Мне была оказана большая честь стать приглашенным профессором Петербургской консерватории. Я приезжал часто, то на неделю, то на большее время. Мне выделили квалифицированного помощника, прекрасного скрипача Льва Наумовича Шиндера. Он работал с ребятами в мое отсутствие, а когда я приезжал, то студенты освобождались от занятий, и мы могли интенсивно репетировать. Удалось многого добиться. Уже через полгода оркестр начал получать ответственные выступления, коллектив пригласили на Фестиваль молодежных оркестров в испанский город Мурсия, где нас отметили как лучший оркестр фестиваля. Потом восторженно встречали в престижной поездке по центральным городам Соединенных Штатов. В 1990 году на нас обратила внимание организация, которая занималась рекламой и имиджем Эрмитажа. Им захотелось иметь оркестр, и они нас пригласили сотрудничать. Музыканты, а они были еще студентами, получали высокие зарплаты, даже выше заслуженных коллективов, что вызывало недоумение. Консерватория, конечно, не хотела нас отпускать, но все в конечном счете понимали, что от таких предложений не отказываются.
- Вы выступали в Эрмитажном театре, не так ли?
- Инициатива "приобрести" оркестр и возродить Эрмитажный театр принадлежала прославленному директору Борису Борисовичу Пиотровскому. Он показывал мне послереволюционные программки Эрмитажного театра, который долгое время действовал и как театр, и как концертный зал. Потом кто-то написал жалобу, и Сталин приказал: "Заниматься своим делом". Вместо театра был открыт лекторий. При Борисе Борисовиче был сделан отличный ремонт, вновь открылся театр. После смерти Пиотровского нас вышибли из Эрмитажа, мы стали неугодны.
- И где же вы оказались?
- Сразу скажу, что, когда директором стал его сын, нас вернули в Эрмитаж. А тогда мы оказались буквально на улице. То получали одну репетицию перед концертом в филармонии, то находили приют в Адмиралтействе, где был интеллигентный начальник, контр-адмирал. Мы бы, конечно, прекратили существование, но... вмешался случай. Получили приглашение на Лейпцигский фестиваль молодежных оркестров. Выступали в Большом зале Гевандхауза и привезли огромный гонорар - 30 тысяч немецких марок. Для 1992 года, при страшной инфляции, это была невероятная сумма. Деньги оставили на содержание оркестра. Решили, что когда они кончатся, то объявим, что потонули. Но пока можно за бревно держаться, хоть и девятый вал, держимся. Вскоре судьба вновь подкинула спасательный круг. В Россию приехала крупнейшая записывающая фирма "Sony Classical", которая тогда финансировала классические проекты, не требуя прибыли. Они придумали проект "Санкт-Петербург классик" и искали музыкальный коллектив. Группа экспертов из Гамбурга и Брюсселя выбрала нас. Заключили контракт, и три года мы были отлично обеспечены, записали за год десять дисков, а мне даже сняли квартиру в Петербурге. В эти годы мы побывали во многих странах, выступали с лучшими певцами. Иногда объединялись с Литовским камерным - получался большой симфонический оркестр. В 1998 году проект "Санкт-Петербург классик" закрыли, "Sony" упразднила в Гамбурге свое представительство, к власти пришли молодые, которые быстро поняли, что серьезная музыка не дает нужной прибыли.
- Но вы остались с эрмитажным оркестром?
- Конечно. Если вы возьмете ежегодник "Эрмитажа", где описываются события года, все приобретения, конференции, выставки, то в конце, в списке работников музейного комплекса, увидите и наши фамилии. Эрмитаж предоставляет нам прекрасные комнаты для офиса, в бывшем Главном штабе - студия для репетиций. Директор оркестра Сергей Евтушенко - хороший композитор и импровизатор, формирует концерты. Мы выступаем в залах Эрмитажа. Эти концерты снимает петербургское телевидение по инициативе прекрасного режиссера Зои Беляевой. Скажем, симфонию Моцарта "Юпитер" мы записали у подножия огромной статуи Юпитера в зале римской скульптуры. Впечатляюще звучит итальянская музыка в Итальянском просвете.
В Петербурге у нас два фестиваля. Зимний, на который съезжаются многие звезды, проходит в феврале, в наш день рождения, когда в 1994 году Михаил Пиотровский официально объявил нас оркестром Эрмитажа. Летом готовим небольшой, но значительный фестиваль в Большом Парадном дворе Эрмитажа. На эти концерты собираются до шести тысяч слушателей. Огромные чугунные ворота напротив Александровской колонны, закрытые после революции, открыл наш фестиваль. Первый фестиваль 2001 года открывали три хора, три оркестра, я дирижировал Девятой симфонией Бетховена, а Кшиштоф Пендерецкий - своим произведением "Семь врат Иерусалима". Ворота распахнули Пендерецкий и Михаил Пиотровский. Звучали фанфары, через ворота вошли музыканты и публика. И теперь этот фестиваль проходит ежегодно. На последнем мы, объединившись с "Виртуозами Москвы", играли с выдающимся трубачом Сергеем Накаряковым. Валерий Гергиев с хором, оркестром Мариинского театра и нашим коллективом исполнили "Реквием" Берлиоза.
- В каком из залов вам легче играется?
- Каждый зал имеет свою ауру, связанную и с историей, и с тем, кто в нем выступал. Музыка утекает, как вода. Это не картина, которой можно стоять и любоваться, сколько хочется, не книга, которую можно читать и перечитывать. Музыка сыграна - и ни одной ноты назад вернуть нельзя. Но ее излучение, магнетизм остаются в залах. Уникальны Большой зал Московской консерватории и Большой зал Петербургской филармонии. Для меня они самые важные. И в Европе есть залы с историей, правда, многие из них, к сожалению, уничтожила война. Но музыкальную славу имеют не только залы, но и города, они делятся ею с новыми залами. Волнующим для меня остается зал Берлинской филармонии, где я несколько раз выступал и получил золотую медаль Караяна. И в Лейпциге прекрасный новый зал, послевоенный, с редкой акустикой. Мой 75-летний юбилей совпал с выступлением в Гевандхаузе с оркестром Лейпцигского радио. Этого уже не забудешь.
- Сейчас на ряде концертов и в столице, и в провинции не наблюдается аншлагов. Существует ли понятие "проходящий концерт"?
- Я придерживаюсь такого принципа: какой бы ни был зал, сколько бы слушателей ни собралось - играть надо с полной отдачей.
- За пультом вы всегда производите впечатление человека невозмутимого и спокойного...
- У меня так бывает. Смотрю по телевизору концерт из БЗК, полный зал, выходит оркестр, дирижер, и мне становится так страшно за них. А когда самому надо выйти в этот зал, то, наоборот, как-то поднимается дух, и волнение отступает.
- Вы руководите и небольшими камерными оркестрами, и большими симфоническими...
- С камерным оркестром гораздо меньше надо заботиться о том, чтобы компактно собрать звук оркестра. Камерный коллектив важно вдохновить, обратить внимание на артикуляцию, сконцентрировать внимание на мельчайших деталях, напомнить то, чего добились на репетиции. Музыканты - рядом, все друг друга слушают. То есть момент ансамблевой слаженности в камерном оркестре куда проще, чем в большом симфоническом, где группы сидят далеко друг от друга. Нужно дирижировать четко и постоянно помнить, что большому коллективу вместе играть труднее, чем маленькому. Сбить большой оркестр проще, чем маленький, в котором ошибка дирижера может оказаться незаметной для слушателей.
Есть еще одно противопоставление: свой оркестр - чужой оркестр. Одно - требования дирижера к своему, с которым постоянно репетируешь, который знает каждый твой жест, которым и дирижировать-то много не надо. И совсем другое - оркестр, с которым ты постоянно не работал. Свой оркестр ты должен воспитывать, вести вперед, заботиться о творческом уровне. А когда ты гость, необходимо воспринимать оркестр таким, какой он есть. Я не из тех дирижеров, которые с чужим оркестром начинают менять звучание. За три отведенные репетиции революцию не совершишь. Если оркестр хороший, то нужно сохранить его творческий тонус и сделать так, чтобы музыкантам было интересно. Если слабый, то помочь звучать хоть немного лучше. Есть еще такая проблема, как степень отрепетированности, то есть репертуар: новый он или известный музыкантам. Приведу пример. Дирижировать Пятой симфонией Чайковского с оркестром Темирканова - задача незавидная. Эту симфонию музыканты знают досконально, у оркестра уже есть эталон высочайшего исполнения. В этой конструкции нельзя что-то тронуть. Дирижер может своими импульсами внести какие-то оттенки, не разрушая целого, чуть поменять акценты. Не более того. Также невероятно сложно дирижировать оркестром Берлинской филармонии, исполняющим симфонии Брамса.
- А вам приходилось сталкиваться с такими ситуациями?
- Владимир Спиваков меня признал главным приглашенным дирижером "Виртуозов Москвы". В их репертуаре есть хорошо сделанные произведения. Я спросил музыкантов: будем играть вашу интерпретацию Серенады Чайковского или ту, что есть у меня? Они сами решили попробовать мою. А чуть позже, в Вильнюсе, оркестр играл Серенаду со Спиваковым в своей сложившейся замечательной трактовке. Важно еще и то, примут музыканты твое прочтение знакомого произведения или отвергнут. А когда исполняется незнакомое, то у музыкантов сложные задачи, и дЧлжно им помогать. Для этого и существует дирижер.
- Критика относится к вам доброжелательно. Проблема: критика и музыкант - для вас существует?
- Музыканты обычно говорят: "Я статьи не читаю, это не интересно". На самом деле тайком читают все, пересказывают и обсуждают. Если хвалят, то довольны, если ругают - расстраиваются. И даже самые великие музыканты реагируют на печатное слово. Какая критика для меня была бы полезна? Я ставлю перед собой какие-то задачи. И критик должен говорить со мной о том, как я их решаю, что получилось, что - нет. Если я делаю одно, а он пишет о другом, то есть изначально не понимает мой замысел, то возникает чувство досады. Почему он предлагает иные задачи? Зачем? У меня же были свои. Если же написана серьезная, пусть и критическая рецензия, то я начинаю думать, анализировать, верю, стараюсь исправить. Профессия критика сродни профессии педагога. Замечания, высказанные в уважительной форме, должны помогать.
Надо, чтобы критик не имел предвзятого мнения и стереотипов, каждый концерт слушал свежим ухом. А то сплошь и рядом заранее бывает понятно: этот критик этого будет ругать, а этот - того хвалить. Слишком мало критиков, чье мнение считают верным и музыканты, и слушатели. Быть настоящим большим критиком не менее сложно, чем большим артистом. Конечно, если в лесу не будет волка, то там окажется слишком много больных зверей, но надо понимать саму миссию критика. Открыть музыканта, помочь ему. Случается же обратное. Молодого талантливого артиста, который только начинает профессиональный путь, так превозносят, что ему уже и некуда дальше идти. Это, кстати, может привести даже к трагедии. Но ведь есть много эпитетов, кроме "гениальный".
- Ваша семья связана с музыкой?
- Жена - виолончелистка, ученица Мстислава Ростроповича, долгое время была концертмейстером нашего оркестра и профессором Академии музыки. Старший сын работает в области телевидения. Два младших - в европейских оркестрах, в Зальцбурге и Гамбурге, на местах заместителей концертмейстеров.
- А есть ли сегодня проблемы, которые вас волнуют?
- Классическая музыка теряет престижность. Раньше все государственные события сопровождала серьезная классика, она занимала почетное место. Это было своего рода воспитание. Сцена Триумфа из "Аиды" или Увертюра из "Руслана и Людмилы" - эта музыка, сопровождавшая важные праздники, формировала определенные стереотипы. Это был неплохой рычаг воздействия на общественное мнение и вкус. Сейчас пирамида нарушена, мы не поднимаем вкуса, а спускаемся к представлениям тех, кому музыка неведома. Уверен, что если не вернуть классической музыке престиж, то дела пойдут еще хуже. Сегодня даже хорошие музыканты отдают себя на откуп поп-культуре. Уверен, что ни Рихтер, ни Ойстрах до исполнения определенного репертуара опуститься не могли бы. Теряя престиж, мы теряем и слушателя. Это происходит не только в России, но и во всем мире. Помню времена, когда посетить симфонический концерт было особым знаком интеллигентности, приобщенности к чему-то великому. Это было, если можно так сказать, модно. Эту моду надо вернуть, она не должна быть преходящей.
Беседу вела Елена Фокина
"Культура", N49, 15-21 декабря 2005 г.
