Автор: Евгений Белжеларский
Сайт: Итоги
Мариинский театр давно превратился в кузницу кадров. Выйдя из его стен, оперные звезды отправляются покорять мир и редко возвращаются к родным осинам. Вот и Анна Нетребко, звезда нового оперного поколения, удивляет сегодня богатством своего голоса Нью-Йорк, Вену и Зальцбург. Анна - нечастый гость в наших культурных столицах. Однако на Пятом Московском Пасхальном фестивале, который пройдет с 23 апреля по 9 мая и где ее наставник Валерий Гергиев является художественным руководителем, она выступит. В прошлом году публика увидела певицу в роли Наташи Ростовой в опере-эпопее Прокофьева "Война и мир", а о том, чего ждать на этот раз, можно пока лишь догадываться. О своем творческом пути и ближайших планах певица рассказала корреспонденту "Итогов".
- Анна, с чем пожалуете на Пасхальный фестиваль? Интернет уже полнится слухами. Слышал, что чуть ли не "Набукко".
- Ну что вы! "Набукко" я никогда в жизни не пела. Это чья-то богатая фантазия. Позвольте мне еще некоторое время не раскрывать своих репертуарных планов. Тем более что до конца мы с Валерием Абисаловичем их не определили. Через пару дней увижу его в Нью-Йорке, и мы обо всем договоримся. Думаю, это будет что-то радостное и легкое, все-таки фестиваль - Пасхальный.
- Вы видели европейские пасхальные фестивали. Чем отличается наш фестиваль от того же Зальцбургского, к примеру?
- У нас фестиваль молодой, а европейские уже в возрасте, поэтому у них концепция более жесткая и обкатанная. Там обычно играют барокко, Моцарта, ну и что-нибудь не очень знакомое для среднего уха. Трудно представить, чтобы у них зазвучали хоры или колокольные звоны. И потом, исполнители в Зальцбург стекаются со всего континента, а у нас большая часть гостей из ближайшего зарубежья. Правда, меломаны из Европы с удовольствием приезжают послушать, как русские поют и играют.
- Тем не менее в Европе до сих пор есть стереотип: мол, русские Моцарта петь не умеют. Но вы с успехом исполнили партию Донны Анны в "Дон Жуане". Удалось переубедить австрийцев?
- С одной стороны, действительно пришлось ломать стереотип, а он и впрямь очень живучий. А с другой стороны, пели же русские певцы Моцарта в Европе и до меня. Казарновская точно исполняла, и не только она. Думаю, теперь, когда есть возможность выезжать и набираться опыта, это будет происходить чаще. Но пока к нашим певцам там строго относятся.
- Почему?
- Есть мнение, что русским, несмотря на богатые голоса, недостает... певческой культуры, что ли. Понимания стиля, представления о том, как правильно петь Моцарта или Верди. Кроме того, с языками проблемы. Ведь и нашей публике не очень бы понравилось, если бы арию Ленского спели с английским акцентом, "в нос". Вот и они морщатся от нашего произношения. А наши певцы частенько поют с сильным русским прононсом.
- Значит, мы сами виноваты?
- Да. Но сейчас ситуация выправляется. Наши певцы выступают на лучших сценах и выглядят вполне достойно. Им доверяют самые разные партии. Но некоторые продюсеры и импресарио по старой памяти предпочитают, чтобы русские пели Чайковского, Прокофьева, Бородина, Римского-Корсакова или, по крайней мере, чешских композиторов, но только не Моцарта и Верди.
- Недавно вы заявили: "Время примадонн прошло". Но разве вы сами не опровержение ваших же слов?
- Признаюсь, говорила. Я имела в виду расхожий образ примы. Это такая холодная дива, неприступная и капризная, она окружает себя шлейфом поклонников и требует, требует - одно, другое, третье... Мне нужна такая-то гримерка с розовыми стенами, и чтобы цветы непременно были, и не какие-нибудь, а особенные. Этот образ уже обветшал, но кое-кто ему еще следует. Например, Джесси Норман. Когда она появлялась в Зальцбурге, в отеле перекрывали весь этаж и никого не пускали. На стены вешали специальные зеркала, которые она заказывала, а двери завешивали тяжелыми занавесками. А еще, говорят, какая-то прима, сидя в лимузине, звонила своему менеджеру в Европу и просила: "Попросите, пожалуйста, водителя отключить кондиционер". Сейчас никто этого слушать не будет, потому что в театре все работают в единой команде и никто не ставит себя выше других. Если кто-нибудь что-то подобное устроит, его просто отправят домой. Однако публика привыкла к этому клише. И желает видеть певицу именно такой: в бриллиантах, шелках и с самыми невообразимыми капризами. Это же так романтично! Партия спета, но спектакль продолжается. Наряды, жесты, причуды - все это тоже роль. Настоящая прима всегда на сцене.
- Но вы-то не подходите под это клише.
- Я и не стараюсь подходить. Зачем? Я не такая.
- Однако критики и публика создали для вас другой образ. Звезда нового поколения, "звезда в джинсах". Он вам нравится?
- Посмотрите на меня. Разве я в джинсах?
- Нет, в длинном платье.
- Вообще-то я и в джинсах хожу. Даже снимаюсь так на обложки журналов. Многие меня за это упрекают: "На тебя же смотрят миллионы!" Но я себя от этих миллионов не отделяю, одеваюсь как все. Тогда говорят: это у нее образ такой. Но я хожу в джинсах, потому что это удобно. Уверяю вас, никакие стилисты руку к этому не приложили. На самом деле у меня довольно большой гардероб. Вообще этот миф об оперной певице в джинсах меня пугает. И я жду, что критикам наконец надоест заниматься моим внешним видом и меня оставят в покое.
- А вот другой миф о вас. История Золушки. Жила-была Золушка, училась в консерватории и подрабатывала мытьем полов в Мариинском театре. Вдруг появилась добрая фея - Валерий Абисалович Гергиев. Он Золушку заметил, приветил...
- ...и началась сказочная жизнь звезды. Знаем, знаем. Красивая история, но на самом деле все было не так. Я работала в театре два года во время своей учебы в консерватории, но потом я еще два года доучивалась. И только после того как выиграла первую премию на конкурсе Глинки, мы с моим педагогом решили, что пришло время прослушиваться в театре на какие-нибудь небольшие партии вроде Барбарины. А Гергиев в этот момент набирал молодую труппу. Я спела, и меня взяли. Валерия Абисаловича я бы скорее назвала своим крестным отцом в опере. Он часто мне помогал и верил в меня. Всегда давал шанс, даже если я надежд не оправдывала. Бывает, выйдешь на сцену - и вдруг голос тебе изменяет, крякнешь как-нибудь, а потом страдаешь: "Все, больше меня никогда не выпустят". Но меня выпускали. Говорили: "Надо еще посмотреть, пусть поработает".
- Насколько я знаю, консерваторию вы так и не окончили. Отсутствие "корочки" никогда не мешало?
- Нет. На Западе вообще никто ничего не спрашивает, играют роль только репутация и твое пение здесь и сейчас. Ну и отношение со стороны профессионалов. В моей судьбе, например, немалую роль сыграл Пласидо Доминго. Я пела у него в опере, потом у меня появилось много выгодных предложений. Одно из них - это мой несостоявшийся дебют в "Ла Скала". Когда я пришла в театр, все было очень серьезно. Был Мути и его единомышленники - вы понимаете, каково мне было оказаться среди этих корифеев? Но я заболела: перетрудилась и слегла. Из-за бесконечного пения, авиаперелетов и недосыпания организм не выдержал, и случился так называемый гипотонус. А эта болезнь лечится не меньше месяца. Планы, связанные с "Ла Скала", рухнули. Было больно и страшно. Я тогда думала: "Боже мой, это конец моей карьеры". Но я ошиблась.
- Когда вы поняли, что все, вы уже звезда мирового уровня?
- Такого, пожалуй, не было. Когда все говорили мне, что я звезда, я думала: "Не может быть!" Все время копалась в себе, меня вечные сомнения мучили. А уверенность появилась тогда, когда пришли атрибуты звездности: власть над залом, поклонники, стоячие овации на спектаклях... Это приятно, но работать над собой я не прекращаю. Например, я занималась с Ренатой Скотто. Она почти не говорила о вокальной технике, но помогала мне понять стиль бельканто, рассказывала о музыкальных фразах - это была хорошая школа.
- В одной немецкой газете была такая фраза: "Нетребко намного лучше, чем пишут в газетах". Неужели пресса обижает?
- Нет, почти никогда. Но однажды я прочитала очень гневную статью о себе. Рецензия была написана на оперу "Ромео и Джульетта". И материал вышел с таким заголовком: "Ромео и как там ее звали?". Что может быть хуже? Но я на ругательные статьи не обижаюсь, если это написано со знанием дела. А вообще плохие отзывы появляются редко. Но и хорошие иногда вызывают недоумение. Например, когда меня сравнивают с Марией Каллас, а бывает и такое.
- Говорят, вы сердитесь, когда вас ставят рядом с лучшей Тоской всех времен. Это правда?
- Сержусь - это сильно сказано. Но ведь, откровенно говоря, ничего общего у меня с ней нет! Было много других певиц, гораздо больше похожих на Каллас и внешне, и внутренне. А вообще Каллас может быть только одна. Может быть, она тоже когда-то не доставала какую-то ноту и у нее тоже голос качался. Но когда вы слышите этот голос, он вас держит, как никакой другой. Такое повторить невозможно. Однако некоторые критики этого не понимают. Впрочем, меня больше беспокоит другое: уж очень полюбили журналисты писать о том, как я одеваюсь, о том, что люблю ходить по магазинам. Сейчас эти житейские подробности работают против меня. Кое-кто удивляется, узнав, что я еще и петь могу.
- Уже написаны две ваши биографии. Читали?
- Нет. Во-первых, они написаны на немецком. Во-вторых, их издали без моего разрешения. Мне предлагали: давайте напишем биографию. "Какая биография в 33 года?! - сказала я. - Давайте подождем еще пять лет, тогда хоть будет о чем рассказать". Никто меня не послушал, все захотели сразу заработать деньги. Но с юридической точки зрения тут все безупречно. Насколько я знаю, там многое взято из моих интервью. Кроме того, авторы спрашивали о моей жизни моих подруг из консерватории. Но говорят, что книги получились неплохие.
- А вообще вас радует популярность? Ведь в Германии ваши портреты повсюду - и на улицах, и в глянцевых журналах.
- Я об этом не думаю. Пусть о таких вещах заботится руководство фирмы Deutsche Grammophon, с которой у меня контракт. И потом, я не одна такая, есть еще ряд артистов, в которых эта фирма вложила большие деньги, - пианисты, скрипачи... Классика сейчас не очень модна. И чтобы заманить слушателя, приходится вкладываться в рекламу. Опера - искусство непростое. Люди предпочитают жанр кроссовер - синтез эстрады и классики. Я его не люблю, но поскольку он популярен, наверное, он имеет право на жизнь.
- Популяризация нынче в моде. А как вы относитесь к переделкам классических сюжетов "в духе времени"? Ну, знаете, когда в "Аиде" вдруг появляются Чечня и ФСБ?
- Мне нравятся современные постановки, потому что опера должна меняться, как и все остальное, чтобы выжить и привлекать внимание зрителей. Ведь "пыльные" версии знакомых вещей порой уже не работают, зрителю хочется чего-то другого. Когда смотришь классическую "Аиду" или "Травиату", известно все, что случится дальше. Хочется какого-то другого решения - светового, костюмного, - других отношений между героями. А вы не любите модерновые постановки?
- Я двумя руками за, если модерновая постановка сделана на модерновый сюжет. Вот как в "Детях Розенталя", где действие разворачивается на площади трех вокзалов. Но древняя Иудея должна оставаться древней Иудеей, а Эллада - Элладой. Классики имеют право на то, чтобы их замысел не искажался. Если ты новатор, придумай что-то свое.
- Да, существует, к сожалению, и обратная сторона, эдакое новаторство ради новаторства. Тогда сидишь на спектакле и думаешь: "Зачем я сюда пришел?" Это проблема оперной режиссуры. Увы, хороших режиссеров сейчас очень мало.
- Вы недавно стали лауреатом Государственной премии. С какими чувствами ее получали?
- Вначале я просто не сообразила, что произошло. Я это поняла, уже оказавшись в Кремле на церемонии награждения. Это огромная честь для меня: в очередной раз горжусь, что родилась в России.
- На банкете вы сидели вместе с президентом. Воспользовались случаем, чтобы попросить что-нибудь для Мариинки или вообще для культуры?
- А зачем? Пусть это делают другие люди. Наше правительство и так дает огромные деньги на Мариинский театр. Наоборот, я отвлекла президента от серьезных тем, и мы говорили о разных пустяках.
- Слухи о вашей эмиграции...
- ... сильно преувеличены! Я живу в России. Правда, в последнее время редко здесь бываю и даже на днях купила квартиру в Нью-Йорке - это было необходимо: у меня много контрактов в Америке, и я буду проводить там большую часть времени. Сейчас я возвращаюсь в "Метрополитен", где спою партию Норины, Джеймс Левайн будет дирижировать. Потом исполню в Вене "Ромео и Джульетту" и в Зальцбурге новую постановку "Свадьбы Фигаро". Потом будут "Манон", "Богема", "Пуритане". График очень плотный, нужно уметь быть в нескольких местах одновременно. И все-таки, как видите, я здесь.
Дата публикации на сайте: 24.03.2006
Док. 576255
Перв. публик.: 24.03.06
Последн. ред.: 24.07.09
Число обращений: 0
Нетребко Анна Юрьевна
|
