Рождение <Невидимки>, как это часто бывает в искусстве, произошло не благодаря обстоятельствам, а вопреки им Пауза, возникшая в творчестве <Наутилуса> после записи предыдущего альбома <Переезд>, объяснялась новыми жизненными реалиями, с которыми столкнулись Бутусов и Умецкий после окончания Архитектурного института В процессе распределения судьба забросила их в проектные институты с труднопроизносимыми названиями и восьмичасовым рабочим днем Полугода творческого безделья на захудалых социалистических предприятиях оказалось вполне достаточно, чтобы превратить художников и аристократов духа в заурядных советских инженеров. Возможностей репетировать ни у Славы, ни у Димы не было, и в итоге у обоих на фоне затянувшегося нервного стресса началась нешуточная депрессия.
Рождение альбома Невидимкa
Инфантильно-мрачноватый Бутусов и полусонно-красивый Умецкий с поразительным упрямством стали искать утешение и истину в вине.
Свердловские рок-деятели любят вспоминать историю о том, как лидер <Урфин Джюса> Александр Пантыкин (продюсировавший в свое время <Переезд>), встретив в очередной раз не держащихся на ногах от передозировки портвейна Бутусова и Умецкого, уверенно предрек им неминуемый творческий кризис. Возможно, так оно и случилось бы, но, как известно, именно в подобных безнадежных ситуациях нередко и наступает прорыв.
По-видимому, причин ренессанса <Наутилуса> было несколько. Одной из них оказался неожиданный для Свердловска альянс группы с поэтом Ильей Кормильцевым. Еще летом 84-го года Кормильцев приобрел портостудию Sony - с целью перевести на более профессиональный уровень запись альбомов его тогдашних друзей-музыкантов из <Урфин Джюса>, <Наутилуса> и <Метро>. Стоило это чудо японской бытовой техники каких-то немыслимых денег, и для его покупки Кормильцеву пришлось заложить в ломбард все ювелирные украшения жены и золото ближайших друзей.
Скорее всего портостудия предназначалась для молодых японских балбесов, которые пытались в домашних условиях научиться записывать электрический звук. Это было весьма примитивное устройство, состоявшее из двух несинхронизированных дек с небольшим четырех канальным пультом и встроенным ревербератором. Включать ревербератор не рекомендовалось, поскольку по своему звучанию он скорее напоминал не достижения современной цивилизации в области микросхем, а синюшкин колодец из сказок Бажова. Тем не менее это была реальная аппаратура, на которой можно было попытаться записывать альбом.
После того, как портостудия оказалась дома у Бутусова, в его восприятии мира начали происходить определенные перемены. Еще одним источником вдохновения оказалась совместная поездка Бутусова и Умецкого на очередной ленинградский рок-фестиваль, откуда оба вернулись с горящими глазами.
<Я приехал из Питера немного шокированный, - вспоминает Бутусов. - Для меня ленинградский рок стал потрясением и чем-то гипнотизирующим. Я тогда получил от питерских групп большой заряд энергии>.
Вдохновленные Бутусов и Умецкий наконец-то принимаются за работу. Появляются первые наброски стихотворений (в отличие от поздних альбомов <Наутилуса> тексты в тот раз музыканты создавали сами). Бутусов пишет <Превращение>, <Никто мне не поверит>, <Свидание>, , Умецкий - <Маленький подвиг>, <Идиллию>, <Буги с косой>. В тот период Бутусов и Умецкий были идеальными катализаторами друг для друга, и не случайно три основных хита <Невидимки> - <Гудбай, Америка>, <Алчи, Алчи> и <Мифическая столовая> были плодом их совместного творчества. И хотя впоследствии соавторство Умецкого на <Гудбай, Америка> не особенно афишировалось, именно ему принадлежали строки про <тертые джинсы> и <запретные плоды>.
<Я всегда ориентировался на эту вещь, потому что композиция была однозначно сильная, вспоминает Умецкий. - Чувство хита у меня было развито всегда, и я прекрасно отдавал себе отчет, что песня с такой тематикой будет работать очень эффектно и пробьет любые барьеры>.
Помимо текстов Бутусова и Умецкого в альбом также вошло стихотворение Кормильцева <Кто я?>, а в основу апокалипсического <Князя Тишины> легло произведение венгерского поэта-импрессиониста Эндре Ади, книжку со стихами которого Слава купил на автобусной остановке.
Венгерская лирика составила текстовую основу альбома <Переезд>, а не попавший туда по загадочным техническим причинам <Князь Тишины> наконец-то нашел свой приют в <Невидимке>. Дело в том, что Бутусов, к тому времени только начинавший писать собственные стихи, еще не чувствовал себя достаточно уверенно в этой роли. В сборнике венгерской поэзии он наконец-то нашел то, что искал достаточно давно, - близкую по мироощущению поэзию, в которой был бы минимум конкретики при наличии большого ассоциативного пространства Немаловажную роль играл и тот факт, что стихи Эндре Ади были для России малоизвестным явлением - все-таки не Пушкин и не Маяковский.
...Реальные очертания будущей записи возникли после того, как однокурсник Димы и Славы по Архитектурному институту Дима Воробьев доверил им на полмесяца собственную квартиру. Подобно героям популярного кинофильма <Ирония судьбы>, у Воробьева была добрая традиция -нет, не париться под Новый год в бане, а уезжать в конце каждой зимы кататься на лыжах на Чегет. Не воспользоваться подобным подарком судьбы было бы попросту грешно.
Рождение альбома Невидимкa
Звукооператор <Наутилуса> Леонид Порохня, 1997
Рождение альбома Невидимкa
Звукооператор <Наутилуса> Дмитрий Тарик, 1997 г
Рождение альбома Невидимкa
Вячеслав Бутусов на сессии <Невидимки> (запись композиции <Гудбай, Америка>) 1985 г
Назад дороги не было - к концу 84-го года у Бутусова с Умецким была готова большая часть программы Почувствовав приближение решающих событий, они целиком сконцентрировались на предстоящей сессии Прежде всего они сделали невозможное, умудрившись раздобыть для записи 90-минутную кассету Maxell типа metal
<Это был великий Maxell, над которым тряслись и дрожали больше, чем над всем остальным, - вспоминает Бутусов - Кассета стоила безумных денег, и мы доставали ее через каких-то блатных людей Если вдуматься, поразительные вещи происходили тогда>
В январе 85-го музыканты <Наутилуса> знакомятся со звукооператорами <Урфин Джюса> Леонидом Порохней и Дмитрием Тариком - с целью обсудить возможность предстоящей сессии
Незадолго до этого Тарик и Порохня записывали в Каменец-Уральском довольно вымученный альбом <Урфин Джюса> <Жизнь в стиле heavy-metal> Теперь им было интересно поэкспериментировать с эстетикой новой волны
Встреча <большой четверки> Бутусов-Умецкий-Тарик-Порохня происходила в условиях повышенной секретности в подъезде дома, где жил Кормильцев
<Когда Слава прямо на лестничной клетке напел нам несколько песен, мы просто оторопели, - вспоминает Порохня - Затем мы с Тариком долго ходили по улицам, разговаривали, обсуждая и напевая их Было очевидно, что этот альбом обречен на успех>
Еще одним конструктивным шагом возрождающегося из пепла <Наутилуса> стал отказ от авантюрной идеи записывать альбом вдвоем <вначале бас и ритм-бокс, а затем наложить гитару, какую-нибудь клавишу и вокал>
За неделю до начала сессии Дима со Славой созрели для того, чтобы пригласить в группу пианиста В роли клавишника им виделся их старый знакомый по Архитектурному институту Виктор Комаров по прозвищу <Пифа>, добивавший себя и рабочие трудодни в грустной конторе под названием <Главснаб>
<В институте Пифа что-то <нарезал> на рояле, и мы, естественно, посчитали, что он великий пианист, - вспоминает Бутусов -Когда мы его пригласили, то выяснилось, что он, возможно, и не очень сильный исполнитель, но зато - великий приколыцик>
Приняв приглашение, Пифа за неполную неделю отрепетировал необходимые клавишные партии Помимо этого, он оказался на редкость коммуникабельным человеком - органично вписавшись в состав, Пифа стабилизировал отношения в группе и придал двум витающим в облаках музыкантам необходимую приземленность
Помимо массы общечеловеческих достоинств Комаров также оказался владельцем старых <Жигулей> по прозвищу <Голубой Мул>, с помощью которых во время записи добывалась недостающая аппаратура Процесс создания материально-технической базы для домашней подпольной студии происходил по древнеспавянскому принципу <с миру по нитке> С середины февраля музыканты совершали на <Голубом Муле> ежевечерние набеги на дискотечно-ресторанные точки Свердловска и его окрестностей Первоначально они заезжали в Верхнюю Пышму (30 км от города) к комсомольско-дискотечному функционеру Толику Королеву, который выдавал на ночь ленточный итальянский ревербератор производства пятидесятых годов. Несмотря на то что ревербератор постоянно заикался, это все же было великое благо.
Затем музыканты направлялись в сторону ресторана <Центральный>, в котором в поте лица лабали остатки группы <Слайды>. В составе экс-<Слайдов> трудился Алексей Палыч Хоменко - старый друг Умецкого и будущий клавишник <Наутилуса> периода 87-88 гг. Дождавшись окончания <ловли карася>, Умецкий с Комаровым получали от Хоменко на ночь заветную клавишу Yamaha PS-55 -еще один несложный инструмент японского производства. На следующий вечер синтезатор возвращался обратно в ресторан, а в полночь снова забирался на запись.
Работа над альбомом начиналась поздно ночью, после того, как вся необходимая аппаратура была собрана, а соседи Димы Воробьева по пятиэтажной хрущевке уже спали глубоким сном.
Однокомнатная квартира Воробьева была разделена на две части. Портостудия, клавиши, ревербератор и остальная аппаратура находились в комнате, а кухня была превращена в дискуссионный клуб и распивочную.
<Выходить из дома было некогда, поэтому все происходило нон-стопом, - вспоминает Порохня. - Спали вповалку по-спартански, прямо на полу. Когда, проголодавшись, мы с Тариком поинтересовались у Умецкого, нет ли чего поесть, он радостно извлек из-под кухонного стола ящик портвейна -спецпитание за спецвредность>.
<Это было рубилово на выживание, - говорит Умецкий. -Действительно, в то время мы часто искали утешение в портвейне. Но именно остатки юношеского задора позволили нам этот альбом сделать. Несмотря на то что к концу записи мы уничтожили невероятное количество спиртного и превратили квартиру в полный бардак, работа шла достаточно четко>.
Технология записи <Невидимки> по степени изобретательности оставляла далеко позади не только Полковника с Тропилло, но и Кулибина с братьями Черепановыми. Поскольку денег на покупку второй металлической пленки не было, имевшаяся была разрезана на две сорокапятиминутные части. На первую часть писалась болванка: в заповедной <Ямахе> включался ритм-бокс, Бутусов нажимал на немногочисленные кнопки, Комаров, пытаясь не забыть гармонии, играл свои партии, а Умецкий с энтузиазмом рубился на басу. Затем на болванку накладывались со второй кассеты гитара Бутусова и пропущенный через ревербератор вокал.
Необходимо отметить, что это был первый альбом <Наутилуса>, на котором Бутусов наконец-то определился с собственным вокальным стилем. Нервная заунывность, низкие тембры и мрачные интонации придавали песням необходимую эмоциональную окраску. Бутусов привнес в <Наутилус> не только настроение, но и нечто такое, что отличает неученого гения от образованных посредственностей. И сердца даже самых отчаянных скептиков дрогнули.
...Музыкально <Невидимка> покоился на трех китах увлечения акустическим Led Zeppelin, энергетикой ленинградских групп и стилистикой Police, альбом которых Бутусов услышал незадолго до записи. Соответственно, большая часть <Невидимки> получилась эклектичной: несколько нововолновых рок-н-роллов (<Маленький подвиг>, <Буги с косой>, <В который раз я вижу R`N`R>), босса-нова (<Гудбай, Америка>), а также мистические и абсурдистские произведения(<Свидание>, <Мифическая столовая>, <Превращение>).
<Славу тогда сильно тянуло в ска и в ленинградские дела, а я к Питеру относился спокойно, - вспоминает Умецкий. - Моя позиция заключалась в следующем: <Не можешь играть сложно - играй просто. Главное - чтобы были энергия и драйв>.
В итоге упор был сделан на упрощенную ритм-секцию, которая, несмотря на отсутствие живых барабанов, должна была нести мрачную энергетику, ритм и в конце концов добивать слушателя. Спустя пару лет подобная ориентация на несложный ритмический рисунок начала прослеживаться у группы <Кино>.
Драматургия будущего альбома состояла из двух частей: <Как я стал невидимкой> и <Я невидимка>.
<Это был плод моего больного воображения, - вспоминает Бутусов. - Я человек хоть и не умеющий делать концепцию, но все время к этому стремящийся. Возможно, тогда мы чисто интуитивно пытались, подобным образом нагнать пафоса>.
Рождение альбома Невидимкa
...Ближе к концу записи эпицентр жизни в <веселой квартирке> стал плавно перемещаться из <студии> в <закусочную>. Началась весна. С лыжной прогулки вернулся Дима Воробьев с женой. Увидел заваленную пустыми бутылками квартиру, но ругаться не стал. Взяв кинокамеру, будущий директор ТПО художественных фильмов Свердловской киностудии отснял на 8-миллиметровую пленку фрагменты последних дней работы Теоретически эта пленка сохранилась где-то на антресолях московской квартиры Умецкого. По свидетельству его супруги Алены Аникиной, <они там сидят в шерстяных носках по колено и что-то мычат. Ужасно смешно>.
Финал записи <Невидимки> и впрямь проходил неправдоподобно весело. Отмечать завершение недоделанного альбома музыканты и звукооператоры начали, еще до записи <Гудбай, Америка>. По воспоминаниям Бутусова, первоначально эту композицию записывать вообще не планировалось: <Мы ее не отрепетировали, поскольку она игралась в реггей и для этого нам надо было разучивать какие-то инструментальные ходы. Потом решили попробовать записаться на халяву. Там, мол, посмотрим. К тому же Порохня сказал: <Отличная песня получается. Почему бы и нет? Давайте попробуем>. И мы ее состряпали тут же - прямо на ходу>.
<Все происходило под хиханьки-хаханьки, - вспоминает Порохня. - По-моему, мы с Тариком в <Гудбай, Америка> даже подпевали. Все было настолько бодро и в кайф, что попросту не с чем сравнивать. Это единственный альбом, который так писался - я потом еще много записей видел>.
<На последней репетиции мы перепробовали несколько вариантов <Америки> - до тех пор, пока Комаров случайно не включил ритм bossa-nova, - вспоминает Умецкий. - Кнопки с reggae на Yamaha PS-55, кажется, не было вообще. И вдруг мы увидели, как все просто играется и получается само собой... Может быть, немного сладковато и попсово, но очень мелодично>.
Записав <Гудбай, Америка>, музыканты и не предполагали, что как бы между прочим создали гимн своего поколения. Того самого поколения, которое понимало, что что-то из этой жизни безвозвратно уходит, но не всегда понимало, что именно. <Америка> резко выделялась на фоне остальных песен, смысл которых был вполне очевиден, но почти непередаваем словами. Много мистики и минора, страха перед неизвестностью, навязчивых мыслей о смерти, декадентского пессимизма, порой переходящего в самооплакивание. Щемящее ощущение взгляда из-под воды, когда сдвинуты пропорции, нарушены масштабы, а очертания размыты. В воздухе запахло высоким искусством. Вся работа над <Невидимкой> была закончена 8 марта. Домой музыканты возвращались сильно заросшие, с неизгладимым ароматом многодневных дегустаций портвейна.
<Я помню, как тщетно пытался провести дома параллель между <Невидимкой> и Международным женским праздником, -вспоминает Бутусов - Без особых успехов я доказывал жене, что альбом посвящается ей - что, с моей точки зрения, должно было послужить оправданием, почему я в течение нескольких недель не появлялся в семье>.
На следующий день после окончания записи прямо на квартире у Воробьева состоялось первое прослушивание <Невидимки>. Все приглашенные свердловские барабанщики, услышав звучание ритм-бокса, дружно высказались в том духе, что <это полное фуфло>. Остальных слушателей смущали непривычные для местных ландшафтов электронно-припопсованные аранжировки. В итоге с энтузиазмом к альбому отнеслись только два человека - будущий председатель свердловского рок-клуба Николай Грахов и предрекавший крах <Наутилуса> Александр Пантыкин.
...Последней на <Невидимке> записывалась композиция <Кто я?> - она же первая в репертуаре <Наутилуса>, исполненная на стихи Ильи Кормильцева. В свое время Илья отдал Бутусову целую папку не прошедших цензуру <Урфин Джюса> <бесхозных текстов> - без особой, правда, надежды, что этот шаг будет иметь в дальнейшем хоть какое-то продолжение. Одна из лирических зарисовок называлась <Кто я?> - абсолютно шизоидный прообраз психоделического <трипа>, описывающий депрессию и моральный вакуум на порядок глубже большинства отечественных аналогов того времени.
<Илья подкинул нам текст, который всем понравился, но слова никак не ложились на музыкальную заготовку, - вспоминает Бутусов. - Из-за отсутствия постоянных репетиций текст и музыка вместе никак не смотрелись. Я попытался произнести слова речитативом, но он получался таким занудным и вымученным, что было решено, что этот текст должен говорить Витя Комаров>.
В итоге <Кто я?> записывался следующим образом. Стояла глубокая ночь, и в соседних квартирах спали соседи. Злобным голосом, пропущенным через ревербератор, Пифа мрачно вещал: <...они не возвращаются никогда, никогда, никогда!>. Для того чтобы записать припев, Бутусова уложили на кровать, дали в руки микрофон Shure и для лучшей звукоизоляции накрыли двумя одеялами. Сверху <для верности> был положен полосатый матрас. Находясь под всей этой пирамидой, Бутусов что есть мочи орал в микрофон: <Где я? Кто я? Куда я? Куда?>, а затем выбирался - весь красный и потный - и начинал жадно глотать воздух. Так закладывался фундамент будущих побед <Наутилуса>.
По материалам книги
"100 Магнитоальбомов советского рока 1977-1991"
С сайта Науфан
