|
|
Нина Шелейкова: Тоскливо без тебя. Пустота вселенская
Назад
|
Нина Шелейкова: Тоскливо без тебя. Пустота вселенская
|
Валентин Петрович Грибашёв, мой любимый муж и автор методологии "Спектральная логика" умер в 23 ч. 35 минут 14 марта 2008 года. Ему было 66 лет (он родился 16 февраля 1942 года в г. Свердловске).
История нашей совместной жизни с ним изложена в Приложении 2, история создания им "Спектральной логики" - в Главе 1 (История вопроса) данной книги.
Предстоит большая работа по расшифровке его "Спектральной логики" и интерпретации таблиц к ней, по воссозданию алгоритма построения объемной модели его методологии - "Спектроглобуса Грибашёва".
В 1997 году я продавала свой дом в г. Торопце Тверской области и Валентин впервые (с 1992 года, когда мы поженились) отказался туда ехать для уже непосильной для нас физической работы на огороде и созидания нашего общего "гнезда" (за это мы взялись с энтузиазмом). Я, расставшись с ним более чем на месяц, почувствовала себя, как и до встречи с ним, затерянной в этом мире, поэтому писала ему письма каждый день. Он же, оставшись в посёлке Поваровка, без меня не мог ничего делать. Он не читал умные книги из нашей большой библиотеки, не занимался интерпретацией "Спектральной логики". Он брал детективы и "фэнтази" у соседа по квартире, врача Саши, иногда выпивал, почти не выходил из дома и написал мне лишь два письма, в которых повторялась одна фраза: "Тоскливо без тебя. Пустота Вселенская". И еще: "Всё время думаю только о тебе. Ты - моя единственная привязка к Земле - всё остальное чепуха, пустое".
Я понимаю, что жизнь человека - это, своего рода, - матрица, которая заполняется не случайным образом, а по известному алгоритму, поэтому в течение своей жизни человек должен испытать различные состояния сознания и пройти этапы: рождения, борьбы за жизнь, обретения и потери дорогих и близких, достичь смерти.
У меня нет твёрдой веры, что мы соединяемся с любимыми за гробом. Во всяком случае, такое соединение - выше нашего понимания и не может быть описано словами. Более того, ничего вечного в мире не существует, поэтому бессмертие души для меня под вопросом. Меня не привлекает и перспектива дальнейшей и долгой одинокой старости на земле даже под соусом высокого и сомнительного служения "Спектральной логике".
За неделю до смерти я спросила Валентина: "Тебе не кажется, что в жизни ты пошёл не той дорогой? Если бы ты остался со своей первой женой, Галиной Степановной, и детьми, то была бы семья, внуки (у нас с тобой этого не получилось), настоящая живая жизнь. "Спектральная логика" перевернула, исковеркала твою жизнь. Как ты думаешь: она "искушение" для человечества или "выход"? - "Не знаю", - честно ответил мне Валентин. Про себя я подумала, что она, наверное, - и то, и другое и, возможно, что-то новое и неизвестное. Во всяком случае - многовариантное...
"Отвязанных" людей с трудом принимает и переваривает любая сложившаяся социальная система, так как такой человек не только несёт ей угрозу быстрого изменения, которое не под силу большинству её членов, но и - опасность полного разрушения. Такие люди часто создают другим психологический стресс, выглядят "сумасшедшими" на фоне "нормальных" индивидов. "Отвязанного" человека бывает "слишком много", а "доза" его восприятия очень мала для будничного общения. На мой взгляд, "отвязанными" были не только Маркс, Ленин, но даже Христос. Каждого из них "распинали" по-своему, так как они пытались "распять" прежний мир. Вернее, - радикально изменить его.
Валентин Петрович Грибашёв был "отвязанным" человеком. Прежде всего, он - Водолей (я не побоюсь обвинения со стороны учёных в "магическом" мышлении). Ведь магическое мышление ничуть не лучше и не хуже рационального или критического. Они необходимы оба не потому, что они "хороши" сами по себе или помогают жить и выживать в различных ситуациях. А потому, что они оба существуют в нашем мышлении, в нашей культуре, в нашей жизни. От них никуда не уйти. А уйти в "никуда" просто невозможно!
Водолей - знак "отвязанный", он находится под влиянием двух, весьма различных планет, - Урана и Сатурна. Уран даёт непомерную жажду перемен, непредсказуемость и даже экстравагантность. Это знак революционеров. Сатурн - знак чиновников и диктаторов, непомерного трудового усердия и терпения. Жить на "распятии" этих двух знаков - не только тяжело, но и интересно. У меня в Водолее стоит Луна, поэтому у нас с Валентином было глубокое взаимопонимание. Иногда я упрекала его в жизненных ошибках и отсутствии заботы о своих детях, обзывала "кукушкой", но тут же просила прощение, так как мы с ним были "из одного теста".
Степень его "отвязанности" я особенно остро почувствовала в последние "похоронные" дни. Потому, что сама стала такой. В ритуальных услугах пос. Поварово я повстречала ещё одну "Водолейку" (я с первого раза угадала её главный знак Зодиака), которая мне продемонстрировала поразительное сочетание логики и интуиции, свободы мысли и открытости.
Теперь я упрекаю себя в очень многом и не могу отделаться от мысли, что я мало берегла Валентина для главного. И что я сама не решилась вовремя оставить свою работу, чтобы посвятить себя ему и его делу. Что я мало старалась узнать от него и слишком много времени и сил отдавала работе и повседневным заботам о нём и нашем доме. Вряд ли я смогу простить себя за это! Хотя Валентин, с его добротой, наверное, простил бы меня.
Я всегда просила его в случае смерти поскорее забрать меня с собой. "Все мужчины обманщики". Он часто нарушал свои обещания. Например, во время нашей третьей встречи он сказал мне: "Выходи за меня замуж. Я буду тебе всё делать по дому". Обещал он также бросить курить, так как курил по 2-3 пачки сигарет в день. Курить он так и не бросил, пока его не парализовало. Он действительно многое делал по дому (имел 10 рабочих профессий и умелые руки), но в период 7-летнего лежания в параличе я не раз упрекала его, что он действительно мне много "делает", но упорно не хочет (или не может!) работать над собой. Он был, как и я, во многом "не от мира сего", не принимал этот мир, был склонен к пессимизму. Мир также часто был жесток к нему. Думаю, он расстался с ним без больших сожалений, хотя, несмотря на свою парализацию, собирался прожить еще 10 лет и не страдал депрессией в последние годы. Мы часто говорили на темы, которые "нормальные" люди избегают обсуждать. Наши отношения были естественными и очень близкими. Я срослась с ним не только душой, интеллектом, но и телом, бытовой стороной жизни. Оторвать от себя его уже невозможно, да и не хочется этого делать!
2. История болезни В.П. Грибашёва
До встречи со мной в 1992 году В.П. Грибашёв жил без прописки более 12 лет (по сути был "бомжем"), перебивался на чужих дачах, квартирах, был непостоянен в отношениях с женщинами, которые всё же его ценили... В его старом паспорте была отметка, что он выписался из г. Ленинграда 28 июля 1980 года.
Я наладила его быт, прописала в своём доме в г. Торопце (15 января 1993 года), а затем - в кооперативной квартире в пос. Поваровка (2 декабря 1995 г.). Теперь он "прописался" на кладбище (Гражданское кладбище пос. Поварово, деревня Новинки, квартал 7, сектор 9).
После того, как наш брак был зарегистрирован 11 ноября 1992 года в Поваровском поссовете Солнечногорского района Московской области, я хотела его прописать в своей квартире, но в ОВД г. Солнечногорска очень строгая "тётя" сказала, что сделает это лишь тогда, когда мы принесём его трудовую книжку. Он оставил её в театральном институте в г. Ленинграде (ЛГИТМиК, Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии, с 31 августа 1993 года - Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства, СПбГАТИ) и отказался от моего предложения съездить за ней. Тогда я прописала его (15 января 1993 года) в своём доме в г. Торопце Тверской области, во владение которого я ввелась после смерти отца 1 июля 1992 года (по завещанию матери, умершей в 1982 году).
Прописка "легализовала" его, поэтому 19 мая 1994 года он был арестован на моей родине за неуплату алиментов, так как его жена, Галина Степановна Грибашёва, подала в розыск еще в 1985, хотя в момент ареста младшей дочери Маше уже исполнилось 20 лет (родилась 21 июля 1974 года). Я не буду описывать здесь всех своих и его переживаний, так как 11 дней он провел в КПЗ и был в наручниках отвезён на родину, в г. Екатеринбург. В декабре этого же, 1994 года, мы вместе ездили туда "закрывать" дело (подробнее см. Приложение 2).
После этих событий я крестила его в православном храме, а 30 октября 1994 года мы венчались.
И хотя я изменила его режим питания, пыталась ограничить в курении, старалась помочь найти работу и единомышленников, у Валентина уже с 1994 года стала постепенно снижаться физическая работоспособность и двигательная активность.
С 1999 года до осени 2000 года у него были головокружения. Случалось, что он спотыкался и падал в лесу. Однажды, потеряв равновесие, свалился с бревна в воду при переходе через ручей. Начал принимать лекарства.
Поскольку я с детства мало доверяю официальной медицине, а Валентина я воспринимала как здорового мужчину (он привык таскать в одиночку даже брёвна; когда-то один вырыл 10-метровый колодец), я не контролировала его состояние здоровья в должной мере. Он же совсем не берёг себя: курил, мог иногда выпить лишнего, ел "что подано" или "что попало", любил крепкий кофе, очень много работал физически и интеллектуально.
В ноябре 2000 года мы обнаружили у него очень высокое давление, а осенью он лежал в больнице в пос. Менделеево (24 ноября - 9 декабря 2000 года). Я остро переживала разлуку с ним на две недели. Но вскоре (21 декабря 2000 г.) Валентин вновь попал в отделение кардиологии в г. Солнечногорске. Там мне сообщили, что у него инфаркт! И что это уже второй по счёту (первый инфаркт он перенёс на ногах). 12 января 2001 года его выписали из кардиологического отделения с предписанием к инвалидности. Он плохо ходил, заметно ухудшилась речь.
К этому моменту друг Валентина, Игорь Быков, без нашей просьбы, по собственной инициативе, оказавшись в г. Ленинграде, зашёл в архив ЛГИТМиКа (уже СПбГАТИ) и узнал, что трудовая книжка Валентина и другие его документы (аттестат об окончании средней школы, диплом об окончании института) до сих пор там хранятся. Они были высланы нам по почте вместе с архивными справками от 27.12.2000 и 12.01.2001 г., что оказалось весьма кстати, так как предстояло оформлять инвалидность.
8 мая 2001 года в г. Солнечногорске он проходил первичное освидетельствование в МСЭ для определения группы инвалидности в поликлинике. Он был подвергнут психологическому тестированию (должен был объяснить, что такое "Семь раз отмерь -один раз отрежь"). Поскольку Валентин в тот период мало общался с людьми, он начал подробно объяснять своё понимание пословицы. В результате, психолог предложила его "переправить" на психиатрическую экспертизу, хотя было заключение довольно авторитетного врача-кардиолога, заведующей отделением В.Г. Гудилиной, о соответствующем профиле его заболевания. Даже мне, неспециалисту в области медицины, казалось тогда, что у Валентина прединсультное состояние: он плохо передвигался, правая рука практически не работала, была затруднена речь. Член МСЭ на моё возражение заявила: "Не может нормальный человек не хотеть работать!" (хотя "хотеть" и реально "мочь" в силу разных обстоятельств - не одно и то же, а работоспособности Валентина до его болезни мог позавидовать любой!). Основанием для подобного высказывания явились записи в Трудовой книжке (общий трудовой стаж был мал).
Поскольку Валентин передвигался уже с трудом, я не сочла нужным тащить его на психиатрическую экспертизу.
1 октября 2001 года у Валентина проявились признаки простуды, 3 октября он немного перенапрягся, а 4 октября, придя с работы домой, я обнаружила, что он весь день пролежал на диване и его сильно рвало (хотя он сам встал с постели и открыл мне дверь). 11 октября Валентин встал и сам сварил себе яйцо, но 12 октября упал дважды; у него наступило резкое ухудшение. Глаза почти не открывались, не мог ни говорить, ни самостоятельно есть и пить, не мог даже поворачиваться. Вызвали неотложку, стали давать лекарства. Я плакала и молила Бога оставить его в живых. 15 октября утром стало чуть лучше. Стали понятны отдельные слова и фразы, появилась надежда. Лечили его по рекомендации врача уколами и лекарствами дома.
3 декабря 2001 года я отправила письмо Руководителю департамента организации и развития медицинской помощи населению Минздрава России Р.А. Хальфину (копии - в Областное МСЭК и Бюро МСЭ г. Клина) с просьбой освидетельствовать В.П. Грибашёва в МСЭ на дому. В письме я описывала историю неудавшейся экспертизы 8 мая 2001 года и последующую парализацию из-за ошибки врачей. 1 марта 2002 года Министерство здравоохранения Московской области, отреагировав на это письмо, направило Главному врачу Солнечногорского ТМО указание рассмотреть моё пожелание. Надо отдать должное зам. гл. врача по экспертным вопросам Л.Я. Кальченко: она не только прислала невропатолога к нам на дом, но и в последствии ускорила оформление 1-й бессрочной группы инвалидности (21 февраля 2002 года).
С 8 февраля по 1 марта 2002 года с диагнозом "острое нарушение мозгового кровообращения по ишемическому типу от 11 октября 2001 года и др." Валентин вместе со мной находился на лечении в 1-м неврологическом отделении ЦКБВЛ ("Голубое" под г. Зеленоградом). Мы получили два бесплатных направления туда в поликлинике п. Поварово (я - с диагнозом "вегетативно-сосудистая дистония") и жили в двухместной палате. В момент поступления его правая рука была опухшей, на него страшно был смотреть. К концу нашего пребывания в этом довольно комфортном лечебном учреждении (с зимним садом, среди деревьев) опухоль руки спала. Я несколько раз возила его в инвалидной коляске по этажам больницы и читала вслух книги. За ночь обычно мне приходилось менять от двух до восьми простыней. Было ощущение нереальности всего происходящего, сильное беспокойство за жизнь Валентина. Накопилась многодневная усталость. Из "Голубого" я раза два отлучалась в Поваровку за вещами, а 21 февраля ездила в г. Солнечногорск для заочного освидетельствования Валентина на МСЭ (по направлению уже ЦКБВЛ после обследования в этом стационаре). Часто вспоминаю это время и своего мужа: голова свесилась на бок, глаза полузакрыты, говорить не может, но всё время в сознании. Смотреть на него было страшно, но он явно цеплялся за жизнь, так как я цеплялась за него.
22 февраля, как "снег на голову" в палату вошла наша старая знакомая, И.Ф. Она несколько лет уже обитала в Москве, но в данный момент ей негде был жить. Это был "подарок судьбы", так как она прожила у нас два года и относилась к Валентину с материнской заботой.
Началась борьба за его жизнь - во многом бестолковая и некомпетентная. Лечили его, в основном, по месту жительства. Поскольку мне нужно было работать (тогда мы были бедны и не могли позволить себе дополнительные процедуры, обследования, которые всегда связаны с платной транспортировкой и переноской тяжёлого больного, - мы жили на 4-м этаже пятиэтажного дома). Поскольку никаких родственников вблизи нас не было, то проблемы возникали по каждому поводу.
На работе во фракции КПРФ мне выделили сразу после парализации Валентина 5 тысяч рублей; получала тогда я, кажется, 1 тысячу в месяц; пенсии ни у меня, ни у него тогда не было.
Помогали многочисленные друзья. До продажи дома в 1997 году (в это момент мы оба не работали) мы жили на "подаяния" наших гостей, которые к нам издедка наведывались. Постоянным "спонсором" все эти годы была моя подруга, Валентина Петровна Кувшинова, и её сын Олег. Она навещала нас с ночёвками 3-4 раза в год и не считала Валентина лишь больным паралитиком. Всегда обращалась к нему на равных, любила беседовать с ним о самых сложных жизненных проблемах. Ведь с момента моего знакомства с Валентином на ВДНХ (ВВЦ РФ) (мы тогда работали с В.И.Кувшиновой в фирме "Социнновация" и сидели в павильоне "Юные техники") она поддерживала моё стремление связать с ним жизнь и много сделала для поддержания нашего союза. Она любила Валентина как брата, была нашей свидетельницей при венчании в церкви, за свои деньги купила нам обручальные серебряные кольца, старалась сделать Валентину нужный подарок (то тренажёр, то подушку, то лекарства и т.п.). Она привозила в наш дом не только продукты, но и своё доброе открытое сердце, старалась найти дополнительное целебное средство и эффективный метод поддержания его стабильного состояния.
Иногда нас навещал молодой друг Валентина, переводчик с английского, Игорь Быков. Он заботливо к нему относился, привозил продукты, новые лекарственные средства, старался поддержать душевно.
Сергей Барановский (потомственный житель посёлка Поваровка) умудрялся создать условия для более комфортной жизни Валентина своим безотказным участием в "информатизации" нашего домашнего пространства. Поскольку почти 7 лет Валентин был полностью прикован к постели, лежал на спине, он не мог ничем заниматься. Я полюбила телевизор, а Сергей сделал для Валентина удобный выключатель.
Правая часть тела, рука и нога у Валентина были парализованы (лишь в конце он начал шевелить пальцами правой руки и ноги). 2 раза в день я его сажала на постели с упором на "этажерку" и подушки (он спускал ноги на пол), чтобы он мог самостоятельно есть левой рукой. Мне приходилось его "подкармливать" из ложки. Валентин ел мало и просыпался всегда раньше меня. Утром (в 7-7.30), когда я уходила на работу, всегда сажала его завтракать. Он съедал грамм 100-150 творога с добавлением столовой ложки молотой смеси кураги и изюма, выпивал треть чашки чая с шоколадной конфетой или пряником.
Днем, как правило, он ничего не ел. Пил только соки из бутылочек с сосками или поильника. Вечером, около 20-ти часов, когда я приходила с работы, я готовила ужин и кормила его сырым растительным салатом, вторым блюдом. Через некоторое время давала один плод киви и что-то ещё из фруктов. Я не заставляла его есть насильно. Последнее время он часто ограничивался одним приёмом пищи.
Помимо стандартных лекарств, прописанных врачом, постоянно использовала разнообразные питательные добавки.
Уборку и уход за Валентином осуществляла сама. Почти 4 года в нашей квартире жил друг Валентина, театральный режиссёр Владимир Симоновский, который сменил И.Ф. Моя жизнь с Валентином проходила в спальне, так как необходимо было постоянно следить за его самочувствием: 2-3 раза в день измерять давление, пульс (японский аппарат для этого подарил мне директор фирмы "Социнновация" А.Г. Дмитриев). Володя обитал в нашей большой комнате, хотя принимал непосредственное участие в судьбе Валентина, стал полноправным членом нашей семьи. Добровольно взял на себя некоторые домашние обязанности: выносил мусор, чинил сантехнику, прибивал гвозди, готовил еду, включая постоянные салаты из свежих овощей; покупал продукты. Более того, он не чурался убрать за Валентином в моё отсутствие, так как часто днём был дома. Его анекдоты, остроумие и душевная щедрость поддерживали тёплую семейную атмосферу.
Когда я слышу от некоторых "доброхотов", что "Валентин отмучился" или еще хуже "освободил меня", то хочу им возразить. Валентин даже за неделю до смерти хотел жить и собирался прожить ещё 10 лет! Выглядел он неплохо, депрессии у него не было, часто смеялся, глаза лучились. Благодаря многочисленным фотографиям, которые делал Володя Симоновский, наша совместная жизнь, частые встречи с Валей Кувшиновой, более редкие - с друзьями и родственниками, - запечатлены в многочисленных ракурсах. Он охотно позировал, по праздникам мы наливали ему в бокал шампанского или вина, Володя варил кофе, которое Валентин очень любил.
Я как-то сказала Володе: "У меня такое ощущение, что он (Валентин) отдыхает после своих жизненных мытарств". "А что ты думаешь!", - ответил он мне утвердительно. Валентин не производил впечатления несчастного и заброшенного человека, что неоднократно замечали наши соседи и знакомые. От депрессии страдала больше я, чем он. Прежде всего, я переживала за его трагедию и мне было жаль, что не могу разделить с ним доступные мне радости жизни: перемещение в пространстве, поездки в Москву и в Торопец, как это было раньше.
Поскольку у меня и до этого был большой опыт затворничества, да и вообще я - домосед, то мне не трудно было отказаться от прогулок в лес, поездок к друзьям, хождения на прежде любимые междисциплинарные семинары и встречи. Изредка всё же я бывала на семинарах О.С. Василенко в Музее Востока, на котором я когда-то и познакомилась с Валентином. Некоторые его хорошо помнили и передавали ему привет. Я много читала мужу вслух, так как сам он не мог ни читать, ни писать. Говорил плохо, малопонятно. Иногда я его ругала (обзывала даже "ленюга") за отсутствие усилий в преодолении своей болезни. Он отказывался дышать через специальный тренажёр, делать какие-либо упражнения. Он требовал, чтобы я чесала ему спину, делала массаж, на что у меня, к сожалению, не было сил. Только один раз профессиональная массажистка, дачница из г. Москвы, живущая летом в Поваровке, добровольно согласилась за символическую плату провести ему курс лечебного массажа. Но Валентин был сильно запущен, так как я не нашла в себе ни сил, ни средств положить его повторно в "Голубое" для реабилитации.
После его смерти у меня даже возникло предположение, что он жил для меня, так как его присутствие в доме и в моей жизни было мне необходимо как воздух! Хотя всё время страх его потерять не оставлял меня, а на любое ухудшение его состояния я реагировала паникой.
Нельзя сказать, что я ничего не искала. Конечно, я всегда скептически относилась к официальной медицине, хотя в случае с Валентином нам она не раз помогала. В первые 2 часа после парализации, наверное, он нуждался в срочной госпитализации. Но я не хотела отдавать его в чужие стены, в больницу в Солнечногорске, где сами пациенты жаловались, что им там стало хуже. Сергей Барановский, который много лет общался с врачами (его мать была невропатолог, что не спасло её от парализации и нелёгкой смерти), уверял меня, что врачи могут помочь незначительно. Уколы и лечение мы осуществляли на дому. Тем более что "колоть" могла И.Ф., которая жила у нас почти два года. Потом, в экстренных случаях, я прибегала к помощи наших соседей по лестничной площадке, - врачей-супругов - Александра и Татьяны.
Раза два, собравшись с силами, я начинала искать что-то новое. Ездила в НИИ неврологии на Волоколамском шоссе, куда его не взяли как больного с кардиологическим осложнением. Обращалась в медицинскую часть Государственной Думы, где я работала, чтобы положить его в ЦКБ. Меня отговорили специалисты, посоветовав лечить дома. Нужно было качественное исследование, но оно само по себе ничего не даёт. Да и опыт других меня не убеждал! Член нашего ЖСК из соседнего подъезда после парализации мужа (произошла почти одновременно с парализацией Валентина) продала квартиру, дачу, чтобы сделать ему операцию и эффективно лечить. Он встал на ноги, ходил даже на огород, но не прожил и трёх лет. Возможно, стабильное лежание для Валентина явилось не худшим вариантом.
Пролежней у него не было. В последний год стали появляться кровоточащие ранки, короста на ногах, покраснения и т.п., но с помощью мази "Спасатель", салфетки "Лита-цвет", которую привозила Валя Кувшинова, все эти неприятности залечивались. У меня вообще не было с ним проблем, так как у Вали был терпеливый характер и лёгкий нрав. Иногда он матерился, когда я делала ему больно. Иногда ругала и даже била его я. Однажды он замахнулся на меня в ответ, рассердился и сказал: "Если ещё так сделаешь, - разведусь с тобой!" Я расхохоталась и попросила у него прощения. Он всегда прощал мне плохое настроение, обиды и всё прочее, хотя я себе этого не прощаю.
Привлекала к лечению Вали я и нетрадиционную медицину. У меня побывали некоторые мои друзья-целители. Психотерапевт Михаил Львович Перепелицын был у нас дома, много работал с нами на расстоянии по фотографиям по своей системе "Дуплекс-сфера". Он был убеждён, как и я, что все мы трое "из одной системы". (Я бы сказала - одной, "квантово-волновой" или "спектрально-целостной" парадигмы). Врач Б.В. Добровольский приезжал к нам домой и бесплатно диагностировал нас по своей системе, основанной на принципах рефлексотерапии.
Почти в начале "лежания" Валентина, на ВДНХ, я встретила своего старого знакомого, Станислава Алексеевича Иванова. Он много лет изучал разнообразные методы народной медицины, знал и дружил со многими видными целителями. Он посоветовал мне делать Валентину 1 раз в неделю инъекцию из яичного эмбриона и сам готовил для этого раствор. Денег он практически с меня не брал. Укол делали мне соседи. Но примерно за год до смерти я устала каждую неделю ездить к Стасу за "шприцем", стала сдавать сама, а ведь в период жизни, близкий к дате рождения, всегда следует подкреплять ослабленный организм (16 февраля 2008 года Валентину исполнилось 66 лет).
Я не забуду эпизод, связанный с первым уколом. Стас вручил мне наполненный шприц, с садизмом красочно описав разные осложнения ("а вдруг у него будет аллергическая реакция и голова распухнет вдвое!"). Привожу "укол" и обсуждаю риск с И.Ф. Обе в панике. Но решаемся сделать инъекцию! Реакция у Валентина была: "Будто бы мне голову "говном" забили!" Звоню профессору И.П. Неумывакину домой (знаток народной медицины всё-таки); подходит его жена и даёт его рабочий телефон. Дозваниваюсь и излагаю свои опасения. Он говорит решительно: "Продолжайте! Но уменьшите дозу". Эффект всё же был. Особенно, когда начинал снижаться слух. Если возобновляли инъекции, то слух улучшался.
К нам домой приезжала специалист по "свободному дыханию", моя добрая знакомая, Н.Б.Василевская (со своим помощником). Кажется, два-три раза приезжали специалисты по какой-то системе, Владимир Гаврилович Жудин и Нина Александровна Данилина. Валентин на их глазах задвигал пальцами правой руки. Те и другие упорно утверждали, что он сделал своего рода "космическую машину", которая не только высосала его силы, но и представляет серьёзную угрозу для жизни. Давались советы если не уничтожить, то убрать "Спектроглобус" и "отрубить" связь с ним на "тонком" уровне. Согласившись с этим отчасти, я осознаю, что "предавать" данную систему нельзя. Надо было лишь "грамотно" и более осторожно заниматься её внедрением. Валентин, став проводником высокого знания, должен был вести более здоровый и аскетический образ жизни; я не должна была позволять ему работать физически на огороде в г. Торопце, таскать тяжести; надо был оградить его и от любых попыток "заработать деньги" на семью или попыток ускорить внедрение своей методологии... Но можно ли было всё это сделать?!
На нашем пути попадались недобросовестные люди типа Л.М. Порвина, который накануне парализации Валентина заключил с ним договор на 2 тысячи рублей для изготовления шести экземпляров моделей "Спектроглобуса". Условием договора было: "спектроглобусы" - наша общая собственность, но заказчик присвоил их себе и не вернул мне ни одного, сославшись на то, что "за них уплачено". Бешенству моему не было предела! Валентин клеил эти модели из последних сил, а форсирование работы ему явно навредило. Я не стала "доставать" обидчика, решив, что надо браться за дело самой! Лишь тогда по-настоящему я начала искать работу и определилась во фракцию КПРФ в Государственной Думе. В начале получала очень мало, но к 2007 году смогла многое сделать на заработанные деньги для дома, издать объемную книгу.
В своём письме-отчёте от 6 июня 2006 года матери Валентина, Александре Михайловне Дубовкиной, которая живёт в Екатеринбурге, три года назад потеряв мужа Петра Ивановича, отчима Валентина, я изложила свою версию его болезни. Вот основные её пункты:
1. Генетический фактор: его отец тоже был парализован; есть склонность к повышенному давлению и у матери.
2. Неправильный образ жизни: курение с 19 лет по две и более пачек в день; употребление спиртного иногда в больших дозах; неправильное питание (мало фруктов, овощей, много чая и кофе).
3. Много физической и умственной работы; перегрузка во всём и мало отдыха. (Почти 15 лет он скитался без прописки, зарабатывал деньги с топором в руках. "Спектральная логика" - титанический труд за целый институт).
4. Постоянный психологический стресс. (Когда мы с ним только встретились, у него было лицо страдальца, несчастного и затравленного жизнью человека). Он мне рассказывал, что, кажется в Благовещенске, хотел покончить жизнь самоубийством. Остановила его встреча с женщиной, которая сама была близка к этому и стала его гражданской женой, родила общую дочь. Но в Ленинграде они разошлись. Как "отец семейства" он чувствовал свою не состоятельность и не хотел быть обузой для других.
5. Методология "Спектральная логика", которую Валентин разработал, практически высосала его интеллектуально и физически. А отсутствие должной социальной поддержки, понимания и признания усилили его психологический стресс, превратили его в "изгоя", скитальца по чужим углам. Лишь иногда находились люди, которые помогали ему. Среди них: математик-педагог, доктор педагогических наук, Т.И. Кузнецова, кандидат психологических наук Л.А. Карпенко, доктор психологических наук, методолог О.С. Анисимов (дал одобрительную рецензию на его работу).
6. Нежелание заботиться о своём здоровье. (Валентин никогда не обращался к врачам, поэтому его головокружение, высочайшее давление было неожиданным для нас). Выяснилось при второй госпитализации, что инфаркт миокарда у него уже повторный, то есть первый он вообще перенёс на ногах.
7. Некоторые мои знакомые психотерапевты и "экстрасены" убеждены, что Валентин изобрёл мощную "космическую машину" ("Спектроглобус"). Она, как и его методология "Спектральная логика", вообще переворачивает мышление человека и даже служит оружием против нынешних узурпаторов власти. А их внедрение потребует изменить жизненные приоритеты человечества, отказаться от давно устаревшей и паразитической финансово-кредитной системы. Поэтому Валентин должен был поплатиться за своё открытие если не жизнью, то здоровьем! Как вообще он еще остался жив! Удары весьма большой силы достались также и мне.
8. Психологический стресс, который он пережил в КПЗ в г. Торопце и в Свердловске в связи с его задержанием по "розыску" бывшей жены Галины Степановны из-за неуплаты алиментов. Следует отметить также и последствия от контактов с бывшим "компаньоном" Л.М. Порвиным, который заставил сделать Валентина 6 моделей "спектроглобуса" в авральном режиме, заплатив копейки и присвоив их себе.
9. Мои многочисленные просчёты в лечении мужа и в организации жизни. Моя инертность и заторможенность при принятии нужных решений. Если бы я была умнее и богаче!
10. Я не могу сбросить со счёта и влияние наших тайных и явных недоброжелателей. И действие "потусторонних" сил. Но анализ этих воздействий мне пока не доступен.
11. Наконец, я должна упрекнуть себя в "потере смысла" и даже предательстве нашего общего жизненного пути. Я ушла в ненужную мне работу, что обкрадывало нашу семейную жизнь, создавало напряжение, стресс, негатив. Это всё отражалось и на Валентине.
Возвращаясь домой с работы около 17.30 (или раньше, если удавалось) и открыв дверь в квартиру, я кричала Валентину "Ку-ку!" Он мне отвечал из спальни "Ку-ку!" Если я не слышала ответа, то с беспокойством повторяла свой возглас. Часто из-за телевизора он плохо слышал. Иногда дома был и Володя, который отвечал мне. Он часто успевал приготовить ужин для всех.
Я часто говорила Валентину: "Я тебя люблю". Он отвечал мне тем же. Перед последним общим 2008-м Новым годом я купила трогательную фигурку серой мышки, которая приятно пищала: "Я тебя люблю!" "Я люблю тебя!", - после чего забавно смеялась. Я подносила её к Валиному уху - он в ответ радостно улыбался. На лице, во всём его поведении не было печати депрессии; ничто не предвещало мне скорого конца нашей совместной жизни!
Каждую субботу у меня был день закупок продуктов на неделю и "баня". Доставлять Валентина в ванную я не могла, поэтому мыла его 1 раз в неделю на клеёнке в постели. Четыре смены воды: голова, верхняя часть туловища, спина (он сам поворачивался на бок, хватаясь левой рукой за приставную спинку к своему топчану). Меняла ему постельное бельё, мыла "утку". После этого убирала квартиру, готовила, стирала, расслаблялась сама и обедала возле него за столом. Иногда вместе смотрели при этом телевизор. Потом кормила и его (он ел, когда хотел, но не чаще двух раз в день). Поскольку температура воздуха в квартире даже зимой достигала 28 градусов, он, как правило, лежал "голышом". Иногда просил надеть ему майку. Лежал под иконами моих предков возле окна и батареи. Кот Крыс проявлял к нему живой интерес: залезал на грудь; чтобы получить моё одобрение, суетился возле, когда я сажала Валентина.
В воскресенье позволяла себе поваляться в постели подольше. Валентин просыпался раньше меня и ждал, пока я его умою, посажу для завтрака. Потом я в этой же комнате гладила высохшее бельё. Мы вместе смотрели телевизор, я читала ему вслух или работала на компьютере, сидя рядом за небольшим столиком.
Последнее время я перестала вовсе сажать его в инвалидную коляску, так как он всегда плохо сгибал спину, и приходилось его в коляску втаскивать. Он помогал мне, как мог, работая туловищем. Приставив к коляске ножки, везла в большую комнату, где он любил бывать. Иногда я его "опрокидывала" с инвалидной коляски там на диван, чтобы он мог "кайфовать" в новом месте. Потом, с большими проблемами, вновь сажала в инвалидную коляску и везла "домой", то есть на его постель в спальне. Иногда мы менялись местами в спальне - я перетаскивала его на свой новый угловой диван, а сама ложилась на его постель, так как с дивана он мог видеть окно, за которым светило солнце или шёл снег. Под окном у нас растёт замечательная ель с шишками, а вдали видны берёзы. Когда я специально для него купила кушетку на лоджию и попробовала перетащить его туда, то намучилась, так как ноги и руки больного цеплялись за двери, а тело было неподъемно. Как он кричал и ругался на меня при этом! Я смогла лишь один раз проделать такое, и в тот день он лежал в летней прохладе (есть фото). Мне всегда хотелось сделать что-то приятное Валентину, но для этого мне не хватало физических сил.
Все годы, почти семь лет (с 11 октября 2001 года по 14 марта 2008), пока он лежал в постели почти неподвижно, у меня было ощущение дома, тепла и уюта, который я в него привносила исключительно ради Валентина. Он мне не был в тягость, так как я его любила. И если иногда говорила ему грубые и несправедливые вещи, то это было связано не с ним, а с моим собственным состоянием. Ведь я не только переживала за его судьбу, но последние два года ходила на свою работу во фракцию КПРФ как на каторгу.
Мне кажется, что Валентин был мне все годы совместной нашей жизни не только мужем, но и матерью, ребёнком. Я советовалась с ним по каждому поводу, включая дамские наряды. Теперь я могу лишь упрекать и казнить себя за то, что вовремя не ушла с работы. Я боялась остаться без средств к существованию, окончательно потерять связь с миром (телефон и тот поставила лишь летом 2006 года; тогда же купила компьютер, написала и издала за свой счёт книгу "Перспективы перехода России и человечества к новой парадигме жизнедеятельности"). В этой книге (во второй раз после моей брошюры "Герои нашего времени" в 2006 году) было представлено описание "спектрального подхода" и основные положения "Спектральной логики" В.П. Грибашёва. Книга вышла перед новым 2007 годом. Я читала вслух Валентину текст ещё до издания; потом - ещё 2 раза после выхода в свет. Он показывал своё одобрение большим пальцем левой руки; мне тоже понравился свой труд. Но в КПРФ его почти не заметили. "Спектральная логика" по-прежнему никому была не нужна!
Валентин хотел, чтобы я бросила работу и больше времени проводила с ним. В конце ГД четвёртого созыва у меня было такое намерение, но потом я снова оформилась помощником депутата в ГД пятого созыва с намерением продолжать прежнюю работу. Я работала до 22 февраля, после чего свалилась с бронхитом.
Последние полтора года перед смертью Валентина меня преследовало ощущение близости собственной смерти. Возможно, это было предчувствие. Либо требовались серьёзные перемены в жизни. Я понимала, что не выполняю свою жизненную миссию, загнала себя в тупик. Надо искать единомышленников, уходить с работы; больше времени проводить с Валентином и работать над его "Спектральной логикой" и моей "Регуляцией полноты жизни". Но меня словно загипнотизировали; смертельный страх сковал мою душу. Я перестала бороться и надеяться на лучшее. Я не использовала даже имеющихся у меня возможностей; перед днём рождения мужа не укрепила его дополнительными инъекциями, перестала давать настои из трав от кашля...
За неделю до моей болезни заболела мать Валентина в Екатеринбурге. Она позвонила и сказала, что у неё отнимаются ноги. Потом появились галлюцинации. Жена племянника, Раиса, отвезла её в больницу. Это произвело на меня удручающее впечатление. Володя Симоновский был у своей 94-летней мамы в г. Нежине на Украине, а мне не с кем было посоветоваться.
3. Смерть любимого мной человека
Возможно, что моя инфекция оказалась для Валентина роковой, либо, как говорится, "пришло время". Последние полгода я испытывала жуткую пустоту и отсутствие перспективы. Будто конец для нас обоих был не за горами. Мне стало абсолютно всё не интересно. Даже читать не хотелось, работать и писать что-то. Не было привычного творческого порыва. Валентин тоже как-то заметно сник.
Появление О.С. Анисимова с методологами (всего 7 человек) у нас дома вдруг открыло новую перспективу. Появилась отдушина. К нам стал приезжать Сергей Чекин, последователь О.С. Анисимова, который призывал меня работать над "Спектральной логикой", хотел узнать подробности научной, творческой и человеческой биографии Валентина. Он воодушевился, мы начали строить дальнейшие планы. Возможно, этот импульс был чрезмерным, так как приглашение "в даль светлую" вдруг открыло отсутствие необходимой энергии для её достижения. Да и нужно ли вообще это людям!?
Шла избирательная кампания выборов Президента РФ. Я в третий раз была членом участковой избирательной комиссии в пос. Поваровка (в клубе "Геофизик") от КПРФ. Но разболелась так, что не смогла ни дежурить, ни присутствовать в день выборов на избирательном участке. 28 февраля возникло ощущение, что умираю. В этот же день стало вдруг плохо Валентину. У него началась рвота, пошла пена изо рта. Я подумала, что это повторный инсульт. Было высокое давление и частый пульс. Позвонила в неотложку: посоветовали снять давление, но всё же скоро приехали (они и так рядом с нашим домом). Две женщины из "Скорой помощи" констатировали у Валентина пневмонию (я знала, что эта болезнь для лежачего больного таит в себе смертельную опасность), прописали срочные уколы антибиотика (10 дней по 2 укола в день). Я не могла сама выйти из дома; обращаюсь к соседям-врачам, даю им деньги на лекарства. Они помогли; соседка Татьяна делала уколы.
На следующий день, 29 февраля, я вызвала участкового врача, Анастасию Робертовну Флоря (очень приятную молодую женщину, с которой не раз уже встречались). Та одобрила рекомендации неотложки, прописала антибиотики и мне, дала несколько советов, предложила госпитализацию Валентина, так как из-за уколов его давление падало до 67 (2 марта), но я дала письменный отказ. Давление действительно нормализовалось, зато пульс поднимался до 173 (4 марта). Я измеряла ему давление и пульс несколько раз в день и за ночь, слушала его дыхание, часто не спала, поила его несколько раз ночью из бутылочки. Утром вставать не хотелось, была апатия и ощущение беды.
Витя Каледин купил мне на следующий день после визита врача (29 февраля) лекарства, персиковый компот и парную курицу (участковый врач посоветовала давать Валентину бульон). Тот ел очень мало все последующие дни: треть пиалы бульона, половинку персика, один плод киви. Пил он много - я покупала гранатовый, яблочный, апельсиновый сок. Поила его из бутылочки с соской, так как он уже не мог сам держать её в руках. У меня совсем пропал аппетит и не проходила слабость. Пока он был в сознании, не помню уже, о чём мы с ним говорили. Мне очень не хотелось идти на работу, и я высчитывала дни на больничном. Беспокоилась, с кем оставлю мужа, когда придётся выходить на службу.
Шатаясь, впервые вышла из дома 2 марта, чтобы прийти к 19-ти часам в клуб "Геофизик" для подписания протокола УИК и подсчёта голосов. Валентин остался на три с половиной часа один. Казалось, чувствует себя он относительно неплохо.
6 марта состояние Валентина нормализовалось. Хрипы в груди были сильные, но пульс и давление - в относительной норме.
Но с 23 февраля я была в большой тревоге и стрессе. Уже ничего не хотелось, я не понимала, что происходит с нами. Была жуткая ("предсмертная") пустота, впереди ничего не было. С работы позвонили только однажды. Я узнала, что нас переселяют в более тесную комнату. Но мне было всё равно - лишь бы их не видеть и не возвращаться на работу. Я чувствовала полный отрыв от жизни. Но самое страшное, что мне не хотелось в эту жизнь возвращаться!
Когда аппетит у меня стал появляться, вдруг стала ежедневно выпивать полрюмки горькой настойки перед едой. Это поднимало мне настроение.
8 марта приехала моя двоюродная сестра Надежда из Серпухова. Я заранее попросила её побыть с Валентином, так как хотела 9 марта поехать к однокурснице Юле Карповой на её 60-летие, на которое она пригласила женский состав двух групп геофизиков нашего выпуска геологического факультета МГУ 1972 года. Я чувствовала себя очень слабой, но была довольна поездкой и встречей. Утром в этот день, перед отъездом в Москву, позвонила мать Валентина - она вышла из больницы, что меня воодушевило. Появилась надежда, что беда на этот раз пройдет мимо.
Все последующие дни, включая 13 марта, было томительно и тяжко, но Валентин был в относительно стабильном состоянии. Он что-то едва шептал (слов я не могла разобрать), часто просил пить, хрипел, но слабый аппетит у него всё же был. Иногда с интересом смотрел телевизор. Я не находила себе места уже вторую неделю. 13 марта вдруг прибежала к нам в тревоге Лидия Степановна Гудзенко (дачница из Москвы, которая живёт с больным мужем по другую сторону железной дороги) - к ним пришли какие-то мужики с угрозами убить и поджечь дом. Стали звонить в милицию, поссовет. Я предложила ей выпить, рассказала её историю Валентину, сфотографировала их рядом (это последнее его фото в сознании). Он мне не казался предельно плохим, впервые произнёс ясно слово "да", глаза были открыты, всё понимал, что я говорю!
14 марта с утра я поехала в Поварово закрывать свой больничный лист в поликлинику к А.Р. Флоря. Валентин мне утром очень не понравился (почти не открывал глаза), но я словно "зашорила" себя от этого впечатления и вышла из дома, оставив его одного. Обратно, в Поваровку из Поварово, шла пешком. Купила в аптеке лекарства Валентину; по дороге заходила в магазины - взяла ему ананасный и персиковый компот; зачем-то зашла в промтоварный купить себе губную помаду. При этом ещё раньше, когда я вступила на дорожные плиты возле станции Поварово, я поймала себя на мысли, что совершаю ненужные поступки. Вдруг появилось ощущение, что Валентин удалился от меня, что я снова, как и до него, - осталась одна и затеряна в этом мире. Пришла домой и уже, обеспокоенная его состоянием, (не мог даже пить и глотать лекарство) измерила температуру, - 39, 7 градусов! Не реагирует на меня, без сознания. Звоню в неотложку. Обещают приехать и советуют связаться с участковым врачом. Звоню Флоре (только что у неё была!), - она советует до неотложки дать полторы таблетки аспирина и отправиться с ним в больницу вместе с неотложкой, так как, возможно, снова началась пневмония, а впереди - выходные дни.
Женщина из неотложки сделала укол и на моё замечание, что я не хочу его отправлять в больницу, ответила, что она и не предлагает госпитализацию. Что, возможно, он "собрался уходить".
Не находя себе места и не в силах одна снести неопределённость и весь ужас своего положения, позвонила Нине Григорьевне Чеботарёвой. Это вдова 78 лет из соседнего подъезда. Её дети живут в Швеции, она осталась одна и мы часто с ней говорили о смерти. Она тяготится жизнью и хочет уйти к мужу Юре, с которым знакома с 8 класса школы. Нина Григорьевна пришла к нам и долго рассматривала альбомы с нашими фотографиями, мы говорили обо всём. Она утешила меня, сказав, что у Валентина неплохое дыхание (потом она призналась, что у него было дыхание, как у её отца перед смертью).
Когда соседка ушла, я выпила немного водки и чтобы не сойти с ума включила телевизор, хотя не могла ни на чём сосредоточиться. Всё мне было противно и ненужно. Я обращалась к Валентину, плакала над ним, просила его не уходить и не получала ответа. Дыхание у него было прерывистое, изо рта шла пена, которую я подтирала тряпочкой. Было ощущение нереальности происходящего и жуткая неопределённость. Я позвонила его матери и сказала, что, наверное, Валентин скоро умрёт; просила сообщить дочери Маше и выйти на бывшую жену Галину Степановну, а также - найти двоюродного брата Ростома. Начала думать, что и как буду делать, если он умрёт. Решила твёрдо, что в морг его не повезу.
И вот примерно в 23 часа 35 минут 14 марта 2008 года Валентин легко отошёл. Перед этим лишь один раз как-то глубоко вздохнул. Лицо вытянулось, побледнело, но было очень спокойным и красивым. Я какое-то время не верила. Взяла фотоаппарат и сфотографировала его таким. Позвонила в неотложку и сказала, что не хочу отправлять его в морг. Пришла молодая женщина и, лишь посмотрев на него, положила на стол уже заготовленную бумажку, констатировав смерть в 23.50 и сказав, что на основании данной бумажки завтра утром, в субботу, у дежурного врача в поликлинике в Поварово нужно выписать медицинскую справку, чтобы потом в ЗАГСе г. Солнечногорска получить свидетельство о смерти. Всё было просто и почти не страшно, хотя этот момент я боялась даже представить!
Я решила еще раньше, что обмою его сама, но позвонила Нине Григорьевне, затем - Вале Кувшиновой. Та пыталась сообщить о смерти Валентина на Украину Володе Симоновскому и звонила мне ночью несколько раз. Позвонила Татьяне Ивановне Кузнецовой (она потом рассказала, что в ночь на пятницу, то есть на 14 марта, видела Валентина во сне на фоне освещённой двери и, придя на занятия со студентами, была настолько подавлена, что кто-то из учеников заметил её необычное состояние).
Так я потеряла самого близкого, родного человека, который обещал меня забрать с собой после смерти. Эта надежда меня только и греет.
Нина Григорьевна звонит мне по телефону: "Откройте дверь - я к вам приходила уже". Оказалось, она вернулась домой словно за тем, чтобы услышать звонок сына из Швеции, который прилетит в понедельник в Москву на три дня! Если бы она не пришла, то одна я бы не справилась. Обмыть тело в одиночку я сумела. Достала серый костюм, голубую майку, полосатые трусы и рубашку в полоску, носки. Но одевали уже вдвоём, с большим трудом. Я перевернула его на лицо, чтобы обмыть спину, и подпёрла тело своим плечом. Наконец надели на Валентина всё, что надо. Нина Григорьевна мною руководила. Связали ноги у щиколоток и у колен, руки между собой; подвязали моим платком подбородок, положила медные монетки на глаза. Прикрыли батарею одеялом. Так и оставили лежать на постели в спальне.
Нина Григорьевна велела мне перейти в другую комнату. Не раздвигая диван и задремав лишь на 15 минут, я промаялась на нём до утра. Со мной был кот Крыс, который вёл себя довольно спокойно и даже до этого полежал на своей подушке в спальне, которую я переложила с постели Валентина на инвалидную коляску. Понемногу я пила водку и мне от этого было легче. Нина Григорьевна ушла от меня в 2.30 ночи, взяв все документы для оформления медицинской справки в поликлинике. Позвонили ещё раз в неотложку, удостоверившись, что в поликлинике действительно с 9 утра будет дежурный врач (ведь суббота!).
"Горемыки мы, горемыки!" - думала я. "Жизнь - поганая штука!"
Утром, 15 марта, я сообщила о смерти Валентина его маме, договорилась с Валей о встрече в электричке из Москвы, чтобы ехать с ней в Солнечногорск оформлять всё необходимое. Позвонила в ритуальные услуги в Солнечногорске - одна "контора" ответила уже в 8 утра и прояснила мне свои возможности. Забежала Нина Григорьевна и велела мне в начале обратиться в ритуальные услуги в Поварово, так как те копают могилу и отводят землю на кладбище под неё. Она уехала в Поварово за нужной справкой, а я, по её совету, поднялась на 8-й этаж общежития к Дмитрию Евгеньевичу (руководителю ритуальной фирмы в Поварово), чтобы всё узнать от него. Он вышел ко мне на лестничную площадку, потом вышла и его жена Людмила (тоже работает с ним). Оказались хорошими, духовными людьми. Он пояснил, на что я могу у них рассчитывать, и какие документы надо сдать.
Зашла в сберкассу и сняла 50 тысяч (все деньги со сберкнижки Валентина - его пенсия почти за год). После этого стала ждать Нину Григорьевну. Она принесла медицинскую справку, велела взять справки с места жительства у Вали Козик (бухгалтера кооператива) на себя и Валентина. По дороге она уже успела зайти в ритуальную фирму в Поварово и принесла мне формы заявлений, которые велела заполнить. Нина Григорьевна очень переживала, что мы не заморозили тело Валентина, но никакого запаха в последствие не было!
Почти час я просидела на платформе в Поваровке, пока в 12.16 не прибыл электропоезд. Я подсела в вагон, в котором ехала Валентина. В Солнечногорске сообразили взять такси, обозначив ему маршрут: ЗАГС, ритуальная фирма в городе, церковь и ритуальная фирма в Поварово (водитель взял всего 900 рублей за 3 часа езды и ожиданий). Мы всё сделали, как надо. Выбрали деревянный гроб с распятием, венок, железный крест с табличкой на могилу, церковное и тюлевое покрывало. Валя от сына Олега оплатила корзину с искусственными розами. Вместе с оплатой машины для провожающих всё стоило около 17 тысяч рублей. Попросили привезти гроб в этот же день и положить тело в него.
Затем заехали в храм, заказали заочное отпевание, взяли "венчик", крестик на шею и землю. Валя накупила свечей и поставила несколько в храме.
Везде нас хорошо встречали и всё складывалось благополучно. В Поварово Людмила прочитала нам целую лекцию о недостатках принятого Государственной Думой Закона о погребении. Поскольку Валентин умер накануне субботы, формальное разрешение на отвод земли под могилу в поссовете в Поварово можно было получить лишь в понедельник, но хоронить тоже надо было в этот день. Людмила мне разрешила принести бумагу во вторник. Я оформила оплату рытья могилы и оформление участка для родственного захоронения (т.е. с учётом для меня) за 8 тысяч рублей, сочувственно выслушав информацию о материальных затруднениях ритуальной службы и о том, что в месяц бывает порядка 10 захоронений. Хотела сразу оплатить и установку оградки (через 2 недели будет готова), но тут позвонили на мобильный телефон Валентине и недовольные голоса сообщили, что "гроб уже привезли к подъезду дома", а нас ещё и дома нет.
Хватаем такси и едем в Поваровку, к дому. Сосед по подъезду, Юра Лотцев, впустил представителей ритуальной службы с гробом и они уже сидели в кресле между третьим и четвёртым этажом, поставив рядом крышку гроба. Работники службы занесли гроб в большую комнату, где с утра мною уже был раздвинут стол и накрыт скатертью. Затем на простыне они перенесли тело Валентина в гроб, немного посетовав, что оно может испортиться до понедельника, 17 марта (похороны мы назначили на 12 часов, а машину заказали на 11 часов). Да и будут проблемы с выносом гроба через дверь на лестничную площадку (мешает прихожая). Но Юра Лотцев стал заверять, что всё будет нормально, если привязать тело простынями. Двум грузчикам я дала по тысяче рублей, как они и просили.
Поскольку в ритуальном бюро нам посоветовали положить на лицо Валентина компресс из водки пополам с водой, предусмотрительная Валя уже купила бутылку. Мы так и сделали, хотя не убеждена, что в этом была необходимость. Лицо хорошо сохранилось; посинели только уши и затылок; руки, на которые мы компресс не клали, тоже были свежие и светлые. Я гладила его лицо и руки, говорила с ним, понимая, что он уже в другом месте. По совету грузчиков мы открыли всё же дверь на лоджию, где было прохладнее (голова Валентина как раз была вблизи открытой двери).
Я развязала ему руки и ноги, сняла повязку с подбородка. Вложила в руки иконку. Положила в карман серого летнего костюма, который он любил, обручальное кольцо. У ног - туфли; у рук, с боков, - наши венчальные свечи. Даже зубные протезы и расчёску положила ему в гроб. Валя засунула полосатую тельняшку, подаренную сыном Олегом (он любил её).
Вечер 15 марта я помню уже очень плохо. Кажется, кому-то звонила. Кажется, кто-то приходил (Виктор Каледин). Мы с Валей ночевали в спальне. Я спала на постели Валентина, на которой он умер. Мне было трудно уснуть. Поздно вечером позвонил Олег Анисимов и сказал, что у него совещания все эти дни, и на похороны он не приедет.
16 марта, в воскресенье, был у нас Сергей Чекин и говорил о плане создания музея в Поваровке и Обнинске, где может быть представлена и "Спектральная логика" Валентина. Мне всё казалось теперь ненужным делом. К обеду приехали две мои двоюродные сестрички из Серпухова - Галя и Надя. Галя, несмотря на свою занятость семьёй, приехала помочь мне. Наташа, её младшая дочь, тоже хотела приехать, но не с кем было оставить детей. Я поручила им вместе с Валей закупить на их усмотрение продукты на поминки, выдав 4 тысячи рублей. Виктор Каледин таскал сумки с закупленными продуктами к нам домой.
Пришла Галина Григорьевна Ананенкова и Галя, пришёл Сергей Барановский. В спальне все очень долго сидели, разговаривали на умные темы. Из меня просто "пёрла" информация. Я читала целые лекции по спектральной логике и моделям мировосприятия, забивая всех других. Мне безропотно предоставляли слово. Было мощное "подключение", шла разгрузка подсознания. Я была очень рада, что пришла Светлана Белоликова из соседнего подъезда, с которой мы раньше дружили, но последние два года были в ссоре. Она тоже участвовала в общей "тусовке".
Сестра Надежда в этот же день уехала, предупредив, что на похоронах не будет, а приедет на поминки и останется у меня на два дня. Галя, Валя и я разместились в спальне.
16 марта во второй половине дня приехала с палочкой Т.И. Кузнецова из Москвы. Она "рассказала" Валентину про свою новую книгу, где есть и его материал. Она долго говорила о наших общих планах, подарила свою монографию по математике, которая очень заинтересовала сестру Галину для дочери Татьяны. Ведь та занимается информатикой, а Татьяна Ивановна - автор учебника по информатике. Я передала Т.И. Кузнецовой вариант расчёта "спектроглобуса" Валентина, так как убеждена, что только она и сможет осилить этот материал. Попросила её описать неизвестный мне отрезок жизни Валентина, во время которого он занимался реконструкцией системы мер Древнего Египта. Предложила сделать общую книгу по "Спектральной логике", куда могут войти разные варианты её интерпретации, воспоминания, расчёты и т. п.
17 марта, в день похорон, в 5 утра я обнаружила Галину уже на кухне. Валя ещё спала, а я стала помогать Гале готовить поминальное угощение. Кажется, не было никаких сбоев. Т.В. Базылева позвонила, что не сможет приехать, так как у неё очень плохой пульс и анализ щитовидной железы.
Я сидела на диване в большой комнате возле гроба Валентина. Кот Крыс наблюдал за мною от батареи, но стремился сесть мне на руки. Так и сидели мы вдвоём в большой тишине и спокойствии рядом с нашим Валентином. Иногда я ходила кругами вокруг гроба, чтобы унять тревогу. Никакого неприятного запаха в комнате не было.
Из Москвы приехала моя однокурсница Юля Карпова и двоюродный брат Валентина, Ростом. Вновь пришла Светлана Белоликова, Галина Григорьевна и Галя Савенко (она осталась дома для помощи моей сестре Галине).
Позвонил Дмитрий Евгеньевич из "Ритуала" в Поваровке. Сообщил, что могила готова. Я немного запуталась, кто и что от двух бюро должен делать, поэтому спросила, могут ли они помочь вынести гроб в случае необходимости и сколько это будет стоить. Он ответил, что, если нужно, то сообщите, а стоит это тысячу рублей.
Но из Солнечногорского ритуала приехала лишь одна машина с венком, крестом и корзиной с цветами. Поэтому я позвонила Дмитрию Евгеньевичу и попросила грузчиков. Он привёз минут через 15 двух молодых ребят-мусульман (я дала ему вместо тысячи рублей - две). Ребята без затруднений и легко вынести гроб из квартиры и спустили его с четвёртого этажа. Дмитрий Евгеньевич им помогал. Погрузили в машину. Сели все желающие. Их было ровно семь человек! Поехали на Гражданское кладбище посёлка Поварово в деревне Новинки, на котором я была в первый раз. Я уже знала, что у нас участок 9 в секторе 7. Особых впечатлений от прощания не осталось. Я просила друзей сделать несколько фотокадров. Был какой-то провал чувств и мыслей в это время. Почва в Подмосковье глинистая, копать могилу трудно, был мокрый день, у всех ноги были в грязи. Но вдруг вышло солнце (когда мы отъезжали от кладбища, небо уже было в тучах). Но всё это заметили другие, а не я. Пока ребята зарывали гроб, все стояли молча. Поставили крест с табличкой: "Валентин Петрович Грибашёв, 16 февраля 1942 г. - 14 марта 2008 г.". Ребятам (помимо плана) я дала по одной тысячи рублей и по бутылке водки (по мусульманскому обычаю они не пьют и отказывались брать).
Вот ты и определился, дорогой мой Валентин! Меня радует, что рядом уже есть место и для меня! Я люблю тебя Валя, и не смогу, не хочу жить без тебя!
Спокойно, почти весело, возвратились домой, заметив, что нас "семеро" - любимая Валина "семёрка". Но умер он, не "долежав" до конца седьмого года!
За поминальным столом сидело, кажется, человек 13. Из соседей были: Юра Лотцев, Валя Козик, Татьяна Украинская. Пришёл Виктор Каледин (на кладбище он не ездил) и даже всплакнул во время тоста. Были также: моя однокурсница Юля Карпова, Валентина Кувшинова, Светлана Белоликова, Сергей Барановский, который наблюдал за мной и уверял, что у него скорее радостное, чем грустное настроение. Брат Валентина, Ростом, был его единственным родственником. На противоположном от меня конце стола сидели три Гали: моя двоюродная сестра Галина Коробова, Галина Ананенкова и Галина Савенко. Во второй половине дня приехала двоюродная сестра Надя из Серпухова, а Галина Коробова уехала.
А меня словно распирала энергия! Я без конца говорила об эпизодах из жизни Валентина, представляла каждого за столом, отмечая его заслуги и связи с Валентином. Говорила о его судьбе, женщинах, которых он встречал на своём пути. У меня было жуткое перевозбуждение, эйфория, "подключение"... Называйте, как хотите!
Часов в 16 уехали Юля, Валентина, Ростом. Ночевать я осталась с сестрой Надеждой. Не помню уже, о чём мы говорили. Я "гундозила" лишь о Валентине, она терпеливо слушала любой бред.
18 марта, во вторник, мы выполнили всю ранее намеченную программу. Вместе с Надеждой в поссовете Поварово заверила разрешение на родственное захоронение.
Затем Надя предложила зайти в небольшую часовню в Поварово. Я попросила служительницу забрать некоторые вещи Валентина и его инструменты. Она сказала, что пришлёт за вещами человека. (Почти через месяц, 13 апреля, вместе с Владимиром Симоновским, я отвезла в храм 4 больших мешка одежды Валентина, накануне отдав столяру храма электроциркульную пилу, электрофуганок и некоторые другие инструменты Валентина).
В "Ритуале", куда я относила подписанное в поссовете разрешение на захоронение, я ещё раз убедилась, что "Водолей" - это мой знак! Людмила, жена Дмитрия Евгеньевича, продемонстрировала такой уровень интеллекта, открытости и "запредельности", что я наслаждалась беседой с ней, подарив ей и её мужу свою книгу "Парадигма..." Я оплатила стоимость оградки на кладбище и столика к могиле, убедившись, что "проводы в мир иной" в посёлке Поваровка находятся в нужных руках! Выслушала подробное сообщение о проблемах инвентаризации захоронений и архива к нему, о проблемах наведения порядка на кладбище и о перспективах развития кладбищенского дела в целом!
Как по заказу, я вполне уложилась в общей сложности в сумму 50 тысяч, хотя цели такой не ставила, приготовив дополнительные средства. Для Валентина мне ничего не было жалко, хотя вся кладбищенская "атрибутика" всегда казалась мне наивной. Я давно предлагаю вместо наших нелепых кладбищ ввести "рощи вечного покоя", где не нужны ограды и каменные плиты, а природа будет сохраняться в первозданном виде.
От "Ритуала" мы с Надеждой взяли такси и поехали на кладбище, после чего вернулись в Поваровку. Я села писать этот текст, пока события не стёрлись из памяти и пока были ещё силы. Я планировала на следующий день выйти на работу, но решила дописать свои воспоминания.
Вообще, до этого дня, было ощущение, что Валентин нас всех соединил. Соединил таких разных для общего дела и для решения отдельных проблем каждого! Он словно осветил нас своим присутствием и зарядил новыми идеями! Только удастся ли их реализовать? Это уже другой вопрос, так как лично у меня нет иллюзий насчёт будущего.
15.12.2009
www.nasledie.ru
Н.И. Шелейкова
Док. 616767
Перв. публик.: 15.12.09
Последн. ред.: 20.07.11
Число обращений: 0
Шелейкова Нина Ивановна
|
|
|
