Можно ли измерить влияние культуры на экономическое развитие
Давно известно, что различия в уровне экономического развития разных стран и народов объясняются не только "факторами производства". Культура имеет значение, и Макс Вебер еще в конце XIX века объяснял успехи капитализма протестантской этикой его главных героев, которая склоняет ее носителей к "предпринимательской аскезе". Дело, конечно, не только в протестантизме - экономические успехи конфуцианской Азии или католической Испании заставляют искать более универсальное объяснение.
В своей новой работе экономисты Луиджи Зингалес, Паола Сапиенца и Луиджи Гуизо вводят понятие civic capital, то есть "гражданский капитал", показатель гражданственности. Под гражданственностью исследователи предлагают понимать "устойчивые и широко распространенные в обществе представления и ценности, которые помогают данной группе преодолевать "проблему безбилетника" (нежелание тратить собственные ресурсы на достижение публичного блага. - Forbes), когда это нужно в общественно полезных целях". В принципе "гражданский капитал" - это один из вариантов концепции "социального капитала", предложенной еще французским социологом Пьером Бурдье. Однако именно такая формулировка, по мнению Зингалеса с коллегами, лучше всего позволяет вычленить те элементы неуловимого культурного фактора, которые важны для экономического развития, и попытаться их измерить.
Дело не в том, что формулировка именно этих трех экономистов наиболее удачна, а в том, что, как они сами отмечают, тема крайне популярна - новые работы, авторы которых пытаются оценить влияние культуры на экономику, появляются одна за другой. Материалом для них являются, как правило, опросы, проводимые параллельно в разных странах, в ходе которых участников спрашивают, доверяют ли они согражданам, готовы ли при случае уклоняться от уплаты налогов, лгать или брать взятки, и т. д. Реже исследователям удается получить в свое распоряжение данные, отражающие реальное поведение людей, а не их версию того, как бы они повели себя в гипотетической ситуации - самым известным, пожалуй, примером, здесь является ставшая уже легендарной работа Рэя Фисмана и Теда Мигеля о нарушениях иностранными дипломатами правил дорожного движения в Нью-Йорке. Еще реже используются эксперименты, когда группам специально отобранных добровольцев предлагают сыграть в ту или иную групповую игру. Во всех этих случаях в фокусе внимания - готовность людей следовать установленным обществом правилам поведения или сотрудничать друг с другом для достижения каких-то общественных целей, когда для этого надо отказаться от какой-то краткосрочной личной выгоды.
Влияние подобных культурных факторов - будь то "доверие", предложенная Зингалесом и коллегами "гражданственность" или какие-то другие формы социального капитала - на экономическое развитие общества можно считать доказанным. Если бы в Африке уровень доверия был бы таким же высоким, как в Швеции, то, по некоторым оценкам, объем ВВП на Черном континенте был бы на 546% выше, чем сейчас, а России и Мексики - примерно на 60%. Цифры эти, конечно, не стоит воспринимать слишком серьезно, но какая-то реальность за абстракцией "гражданственности и доверия" явно стоит. Например, такие индикаторы гражданственности, как готовность сдавать донорскую кровь (в порциях сданной крови на миллион жителей) или явка на референдумах, меняются в Италии от региона к региону практически параллельно - и разумеется, на севере оба показателя выше.
Что мы понимаем гораздо хуже, так это почему страны и регионы различаются по своему уровню "гражданственности". Самые высокие показатели доверия в обществе, вполне предсказуемо обнаруживаются в Дании, Швеции, Норвегии, Нидерландах; столь же предсказуемо в Японии - и менее предсказуемо, но в ретроспективе объяснимо в Иране и Китае, а также в Белоруссии. Россия, где доверять другим готовы 24% жителей, вполне предсказуемо оказывается между Албанией и Греций, но почему-то выше Сингапура, Эстонии, Франции и Израиля. Во всех этих случаях, впрочем, предсказуемость эта мнимая: задним числом мы, конечно, можем придумать сколько угодно объяснений, почему уровень доверия Швеции высок, а в России низок, но никакой всеобщей теории на этот счет у нас нет. Существуют исследования, увязывающие, например, уровень гражданственности с такими показателями, как уровень грамотности в конце XIX века или степень вовлеченности граждан в самоуправление три-четыре столетия назад. Но всем им можно предъявить серьезные методологические претензии: мы и сегодняшнее-то состояние политических институтов в разных странах умеем измерять лишь весьма приблизительно, а попытки сделать это в ретроспективе и вовсе больше похожи на беллетристику.
Но, наверное, главная проблема в том, что мы не понимаем, что нам делать с полученным знанием. Да, допустим, как это утверждают исследователи, наличие авторитарного опыта в недавней истории страны снижает уровень гражданственности, как, кажется, снижают его этническая или языковая разнородность населения и принадлежность к иерархическим (таким как католичество или православие) конфессиям. Однако историю не перепишешь: какие-то практические рекомендации из этих фактов вывести сложно. Тем более, что "гражданственность", как подчеркивают экономисты, накапливается на протяжении поколений.
Автор - директор по прикладным исследованиям РЭШ
Игорь Федюкин ` 02 апреля 2010
http://www.forbesrussia.ru/column/47475-grazhdanskie-tsennosti
Док. 624655
Перв. публик.: 02.04.10
Последн. ред.: 15.04.10
Число обращений: 0
Федюкин Игорь Игоревич
|
