Алексей Науменко. Почему в последнее время вы так редко снимаете?
Роман Балаян. Знаете, почему я не люблю свою профессию? Дело в том, что на съемочной площадке я теряю семьдесят процентов того, что задумал: влияние погоды, зависимость от техники, от людей, не находящихся со мной на одной волне... В профессии кинорежиссера есть масса вещей, которые мне чужды. Я не смотрю свои фильмы, потому что я вижу только то, что должен был сделать, но почему-то не сумел.
А. Н. Интересно, что бы вы делали с большим удовольствием, чем снимали?
Р. Б. Я мог бы стать гениальным бандитом или гениальным следователем. Но - у меня нет другой профессии, а жить как-то надо. Могу назвать только пять своих фильмов из одиннадцати, которые я снимал с удовольствием: "Бирюк", "Полеты во сне и наяву", "Поцелуй", "Храни меня, мой талисман" и последний фильм "Ночь светла". Я проработал на Киностудии Довженко тридцать три года, а зарплату получал только одиннадцать лет. Режиссер должен быть терпеливым. Терпение приходит с уверенностью в собственных силах. Правда, часто это связано с нетерпением других: жены, детей, окружающих.
А. Н. Беседуя с вами и вспоминая образ Олега Янковского, невольно сравниваешь. В чем, по-вашему, суть этого актера?
Р. Б. В фильме "Полеты во сне и наяву" поначалу должен был сниматься мой друг Никита Михалков. Уже все было договорено. Но тут я увидел Олега Янковского в фильме "Мы, нижеподписавшиеся..." и решил, что это как раз мой герой. И взял Янковского. Никита же кажется мне таким здоровым, будто во рту у него семьдесят четыре зуба. А в моей картине мысль была совсем иная. Кстати, Никита понял меня как коллегу и не обиделся.
Недосказанность и сдержанность в игре Янковского - именно то, что мне было нужно. Через Олега я выразил три-четыре своих фильма, которые были, по сути, об одном и том же. Остальных же актеров я выбирал по дружбе: Янковский привел Абдулова, Абдулов - Збруева, тот - репку, а дед - бабку и так далее. Кстати, у Янковского единственное "фирменное лицо" советского кинематографа.
Если б у меня было такое лицо, как у Янковского, Макса фон Сюдова или Джереми Айронса, разве я пошел бы в режиссуру - я бы в артисты пошел! [...]
А. Н. Как вы относитесь к такому явлению, как женщина-режиссер?
Р. Б. Это абсолютно женская профессия. Я бы сказал, женственное отношение к жизни. Лучше всех это доказали Кира Муратова и покойная Лариса Шепитько - замечательные режиссеры и... жуткие диктаторы. Дело в том, что только женщина способна перешагнуть через то, через что мужчина не позволит себе перешагнуть. В моральном и нравственном смысле. Если б я был таким, как они, то был бы колоссальным режиссером. Но я этого не умею. На съемках я все ошибки прощаю: осветитель лампу не туда повернул, актер не то слово сказал - все прощаю, и в фильмах я всех прощаю... [...]
А. Н. Для вас энергетика важнее сюжета?
Р. Б. Вовсе нет. Я считаю, что самым гениальным режиссером был бы Маркес - автор романа "Сто лет одиночества". Там настоящая режиссура - все раскадровано. И очень образно. Есть метафизика.
Сегодня важно не то, как ты видишь или как снимаешь, а то, что происходит на экране. В мое время в Киеве к профессии сценариста бытовало некое презрение. Все мы, режиссеры, видите ли, были гениями, сами писали сценарии. Поэтому никто и не смотрел то, что мы снимали. Это, видите ли, называлось авторским кинематографом. Бедный Феллини! У него ведь над сценарием всегда работали по два-три человека.
А. Н. Вы относите себя к интуитивным режиссерам?
Р. Б. Режиссеров я разделяю на любителей и профессионалов. Для пояснения приведу аналогию. Кто такой бабник? Для него безразлично, какая женщина: он выбирает не по вкусу, а по количеству. И со всеми он справен.
Любитель же выбирает по вкусу. Так вот я, как режиссер, отношусь к любителям. И это очень плохо, потому что такие "любители" нигде не нужны. Особенно на Западе. Там ведь нужно уметь делать и то, что тебе заказал продюсер. Я не думаю, что смог бы снять кино про шахтеров или сталеваров, к примеру. Я просто не знаю, как это нормально сделать.
Говоря о профессионалах, вспоминаю Мартина Скорсезе. Когда-то мне безумно понравился его фильм "Таксист". И я решил, что этого режиссера я буду смотреть всегда. Однажды на семинаре кинематографистов я опоздал к началу демонстрации. Захожу в зал, а там идет какой-то фильм. Я посмотрел - фильм хороший, прокатный. Но после фильма такое поднялось! Все кричали, что это гениально и тому подобное. Я встаю и говорю: "Ребята, что это вы так распелись? Обычное хорошее кино..." А мне в ответ: "Ты что, не любишь фильмы Скорсезе?" Я удивился: "Это снял Скорсезе?! А-а... все понятно, жаль", - говорю. Фильм назывался "Нью-Йорк, Нью-Йорк".
Через несколько лет Никита Михалков привозит из Америки кассету с "Бешеным быком" Скорсезе и предлагает мне посмотреть. Я говорю: "Знаешь, я изверился в этом режиссере, остыл к нему". Никита: "Ну, я тебя прошу, посмотри". Я посмотрел и восхищенно спрашиваю: "Как это у них бывает: то так снял, то этак?" А он в ответ: "Профессия, старик, профессия!" Совершенно иное воспитание режиссеров.
Не знаю, чему сейчас учат в наших институтах, но нас, к сожалению, учили не режиссуре, а гениальности. А в институте надо учить ремеслу и профессии. Талант же от педагога не зависит, он только от Бога зависит.
А. Н. Как складываются ваши отношения с кинопродюсерами?
Р. Б. Единственный дефект современных кинопродюсеров в том, что они все еще слушаются хороших режиссеров. Это неправильно. Я работал с двумя хорошими продюсерами - Владимиром Досталем, бывшим многолетним директором "Мосфильма", и Игорем Толстуновым. С исчезновением цензуры и редактуры режиссер снижает требования к себе. Ведь хороший друг не скажет, что плохо, а начальство всегда говорило.
Современный продюсер - человек с идеей, а не только с деньгами. Он в постоянном поиске: ищет идею, ищет сценариста, режиссера, ищет инвестора - все время что-то ищет.
А. Н. Среди сценаристов, с которыми вам приходилось работать, только Рустам Ибрагимбеков встречается больше одного раза. Почему?
Р. Б. Рустам - самый благородный человек на всем постсоветском пространстве. У него нет хамства "новых богатеньких", ведь он всегда был богат, имел широту передвижения, всегда угощал. И сейчас он не изменился ни на йоту.
С Ибрагимбековым мы работали над тремя сценариями: "Талисман", "Филер" и "Ночь светла". С остальными сценаристами я работал только по одному разу.
Рустам - настоящий профессионал. Я очень намучился со сценарием последнего моего фильма: и сам пытался писать, и с автором книги пытался, но ничего не получалось. Не могли набрать действия больше, чем на двадцать минут. Хоть Рустаму и не понравилась сама история, но он все же взялся за сценарий. Знаете, есть люди, приятные во всех отношениях. К таким и относится Ибрагимбеков. [...]
А. Н. Если вы не смотрите собственных фильмов, то, может быть, смотрите чужие?
Р. Б. Считаю, что лучшие фильмы всех времен - "Ноль по поведению" Виго и "Земля" Довженко. Могу также смотреть Кустурицу и Альмодовара, но не все их фильмы мне нравятся. Гринуэй познавателен, но второй раз смотреть труднее. Очень интересен Сокуров, на нем хорошо учиться, но второй раз не посмотрю. Золотой же серединой я считаю первого "Крестного отца" Копполы с Марлоном Брандо в главной роли: фильм снят и для дураков, и для академиков.
К сожалению, талант любого режиссера с возрастом затухает, потому что появляются другие жизненные интересы. Кроме того, талант имеет своего соперника, в чем-то даже недруга, - удачу, которая бежит по параллельной дорожке. И только иногда удача и талант соприкасаются благодаря каким-то обстоятельствам. И так не только в искусстве, но и просто в жизни. [...]
А. Н. Куда движется современное кино?
Р. Б. Кино движется к простоте, но не к простодушию. Особенно это касается сюжетного кинематографа. Недавно я видел по телевизору какой-то иранский фильм: мальчик, девочка... посменно учатся в школе... в конце - золотая рыбка. Снято элементарно - так и камерой-обскурой можно снять. Совершенно потрясенный, я спрашиваю: "Кто это снял?" Мне говорят: "Это известный иранский режиссер..." Вот куда движется кино! Я уже не говорю о некоторых китайцах, которые умеют работать и эмоционально, и просто - в отличие от того же Гринуэя. И при этом не менее интересно. Я тоже стремлюсь к этому, мечтаю о зрителе, но никак не могу заполучить его. [...]
А. Н. О чем вы больше всего сожалеете?
Р. Б. В молодости я был очень тщеславен и честолюбив. Но в 1979 году я вдруг понял, что не стану таким, каким хотел стать. Мне стало жутко тоскливо, и я потерял интерес к кинематографу. Конечно, я продолжаю снимать фильмы, которые даже кому-то нравятся. Но я оставил юношеские мечты о покорении вершин".
НАУМЕНКО А. Что теряет режиссер на съемочной площадке // Независимая газета. 2004. 10 сент.
