Сергей СЕЛЬЯНОВ (продюсер)
Я спрашиваю себя: а почему, собственно, я ни одного интервью не дал после? Понятно, что это очень больная тема для меня, тяжелая, по-настоящему. Но такое ощущение, что еще почему-то. Я редко в себе копаюсь. И все равно я постараюсь сосредоточиться на этом. [...]
Меня часто спрашивают, как зародился замысел "Брата". Поехали на "Кинотавр", посмотрели с Балабановым "Кавказского пленника". Меня пробила Сережина роль, он сам, его существование в картине. Я не думал, не анализировал. Что-то просто билось у меня в голове. Потом я уехал, а Леша остался. И на следующий день мне Леша звонит: "Ты знаешь, я поговорил с Сережей, предложил ему..." В тот же момент я понял, что меня било, понял, что фильм будет и что он будет очень хороший. Вот и все. И с этим ощущением я жил дальше. А мне этого достаточно.
Вчера мы разговаривали со Светой по телефону. Говорили о разном. В том числе и о Сереже. Обычный разговор, не какой-то там трагический, мы так часто разговариваем, как будто ничего и не было... Я не могу о нем говорить, потому что он был мне очень близким человеком. Я с ним то старшим братом чувствовал себя, то младшим - в каких-то ситуациях он был очень зрел. Но на "Связном" я понял, что я не знал его вовсе. [...]
С одной стороны, он открытый человек, которого можно спросить о чем угодно, а с другой стороны... Но я не представлял, что там, за этими дверцами, не думал. Не разгадывал загадку личности Сережи. [...]
...буквально перед самыми съемками ["Связного"] я почувствовал, что я не знаю Сережу Бодрова. И что там, у него - какая-то огромная глубина. И я даже тогда для себя сформулировал, что у Сережи нет второго слоя. У людей обычно два слоя, а у него второго нет. Зато есть третий слой - бездонный. [...]
Получается, что, хотя мы были близкими людьми, я буду рассказывать про человека, которого видел по телевизору.
Это загадка, которую он оставил мне. И не надо ее разгадывать.
Иван ТУЧКОВ (искусствовед)
...Я был поражен, когда посмотрел "Сестер". Я слышал, что режиссура - это такая взрослая очень профессия, когда человек не только должен иметь мировоззрение сформированное, целый ряд навыков профессиональных, но еще - и это самое главное - он должен заставить огромное количество людей поверить в свой замысел, организовать их, взять от каждого то, что необходимо для фильма. Это нужно какой силой характера обладать, какой зрелостью человеческой. Сережа ведь был очень молодым человеком. И очень мягким, и я не помню, чтобы он был склонен навязывать кому-то свою волю... [...]
Он очень цельным был человеком, такие люди обычно не меняются как-то кардинально. Другое дело, он развивался стремительно, очень быстро. У меня есть предположение по поводу его режиссуры. Мне кажется, то, чего другие добиваются волей и силой характера, он получал благодаря совсем другому качеству. [...]
Умением вызывать к себе любовь. Это редкое качество, поверьте. Я видел, как его любили преподаватели, однокурсники. Думаю, что потом он те же чувства вызывал у съемочной группы. Я не знаю, в чем тут секрет был. Знаете, есть люди, которые смотрят на мир трагически-печально - для них все плохо: и жизнь у них никуда, и страна вокруг хуже некуда, и люди кругом волки. А Сережа был из тех, для кого мир - гармоничная система. Вот эта ясность его взгляда, его согласие с самим собой и с миром - это действовало как-то успокаивающе. С ним как-то все доставляло удовольствие. [...]
...в памяти моей не знаменитый Сергей Бодров, а тот прекрасный мальчик с ясным взглядом и полуоткрытым от внимания ртом, которого я знал.
Алексей КОСУЛЬНИКОВ (журналист)
Сережа пришел во "Взгляд" после "Кавказского пленника". На тот момент он был сыном известного папы и исполнителем одной из главных ролей в нашумевшем фильме. Больше про него никто ничего не знал. К его появлению в качестве ведущего мы отнеслись поначалу настороженно. Мы выступали за профессиональное телевидение и очень опасались появления непрофессионала в кадре. [...] Поначалу Бодров был очень скован. А поскольку свою прекрасную беспечную улыбку он сохранял в любой ситуации, все это выглядело вдвойне неестественно. [...]
Он, правда, все время улыбался. Его ничто не могло вывести из равновесия, он был абсолютно самодостаточный. Кто скажет, что это плохо? Это хорошо. Я видел некоторое количество таких улыбок. Как правило, это были защитные улыбки. Но это не про него. Потом уже, правда, когда появилось много охотников сокращать дистанцию, вторгаться в его не то, что личную, но внутреннюю жизнь, такой оттенок появился. В таких случаях он уже улыбался как бы не про то. А про то, что "у меня все хорошо и даже лучше. Даже и не пытайтесь чего-нибудь узнать. У меня настолько все прекрасно, что вам и не снилось". [...]
Я так понимаю, что все его киноопыты - и актерские, и режиссерские, и сценарные - на самом деле, были порождены его любопытством. В первую очередь, человеческим. И только потом профессиональным. Несмотря на свое искусствоведческое образование, ему хотелось решать не эстетические и не стилистические задачи. Ему было интересно про жизнь и про людей. [...]
...работая на программе [...] он получил слишком большую дозу информации, человеческих эмоций извне. Ведь он был нормальным московским мальчиком, аспирантом, с папой-режиссером, с мамой-искусствоведом. Жил замкнутым московским мирком, многого не знал и не видел - как устроена страна, чем она живет. А тут обрушилось. Не то, чтобы ему это было не нужно - нет, очень нужно. Но, может быть, не в таких объемах и не такими порциями. [...]
Можно не сомневаться., что как и все люди, он знал, что такое обида, и отчаянье, и растерянность... И все-таки, он шел по жизни - смеясь. [...] Он в откровенности пускаться не любил, и мало кого подпускал близко. Я готов поверить, что у него были задушевные друзья, но что-то я про них ничего не знаю. Я думаю, что гармоничные отношения у него складывались с теми, кто ценит дистанцию как гарантию гигиены взаимоотношений. В случае со мной так и было. Наши разговоры касались сценариев, которые он хотел писать или фильмов, которые он хотел снимать. Но ведь человек в жизни хочет не только снять кино или написать сценарий. Он хочет быть счастливым и у него есть какие-то предположения, что надо сделать для этого. Так вот, по-моему, Бодров не задавался вопросом: что надо сделать, чтобы быть счастливым. Он счастливым и так был. Мы ведь привыкли, что счастье - это такое состояние, которое посещает человека на мгновение, а по жизни счастливым может быть только идиот. Бодров идиотом не был. Напротив, он был умным человеком, думающим, сомневающимся, не чуждым рефлексии... И счастливым, так вот. [...]
Правда. Для меня слово "совершенство" - это ключевое слово по отношению к Бодрову. Вот что печально. Остаться ему в культурной памяти Данилой Багровым - неправильно. Автором фильма "Сестры" - мало. Автором диссертации про венецианскую живопись - смешно. Про телевизионные эфиры мы и говорить не будем, все звезды из телевизора со временем становятся персонажами архивов. А вот этот свет, который он излучал... Он-то ведь и был его секретом, который не разгадаешь. Да и ни к чему.
Леонид ПАРФЕНОВ (журналист)
Всегда оставалось острое ощущение, что в нем есть огромный потенциал героя нашего времени, и что он не реализован. Конечно, в Голливуде за такого бы уцепились и продюсировали бы как героя. А тут он оставался ищущим русским мальчиком. Сам по себе. А это не очень здорово для такого индустриального дела, как кино или тем более телевизор. [...]
Я и не имею в виду "разработку образа" Данилы Багрова. Я именно говорю о том, что не было следующей роли. Так ведь и не было - возможности, материала. И это трагическое упущение. Современного героя Сергею нужно было играть в уже каких-то других обстоятельствах. А из-за "Брата-2" получилось, что он остался предтечей новой государственной идеологии. [...]
Данила Багров возник из стихии российской жизни, он был первым в нашем новом кино непридуманным героем. А сыграл-то его человек, воспитанный на совсем иных ценностях. Но токи времени проходили и через персонажа, и через исполнителя. Да, совпало. Получился герой. Но в Сергее Бодрове был потенциал универсальный - он мог и совсем другие ипостаси этого современного героя воплотить. [...]
Может быть, сценаристы с режиссерами не предложили. Но может быть и само время такой драматургии тогда еще не предоставило. Я ведь не говорю, что он мог сыграть все, что угодно. Я говорю, что время через него проходило. [...] Актерская игра, в отличие от режиссуры и сценарного дела, это как поэзия - дело молодое. Не мастеровитость здесь значение имеет, но органика, чувственность, какое-то лирическое состояние. Человек появляется в кадре и глаз отвести нельзя. Говорит, и хочется, чтобы он вечно говорил. Смотрит в кадр - и зал как завороженный.
Надежда ВАСИЛЬЕВА (художник)
...Он жил в моей квартире, ел мои супы. Он научил завязывать шнурки моего сына, который до сих пор этим гордится: "А меня научил завязывать шнурки Бодров!" А еще ему нравились мои картинки. Он говорил: "Леша, я - искусствовед. Какой твой Ге по сравнению с ее задницами!" И они, в общем, спорили. Леша спорил, потому что ему не удобно было своей женой хвалиться. А Сережа, наоборот, своей женой хвалился, и Лешу к тому же призывал. Когда они познакомились со Светой, Сережа сразу привез ее к нам - хвастаться. Он весь сиял как медный таз. Он был счастлив - что приехал, что со Светой, что она такая красивая... [...]
Я гордилась Сережиными победами точно так же, как Лешиными. Помню, мы ездили в Нижний Новгород. Мы с беременной Светой и Олей шли сзади, а впереди шагали два человека, которые были мне бесконечно дороги - Леша с Сережей. Вместе они составляли тандем, которым я гордилась. Молодые, знаменитые, талантливые... Мне нравилось смотреть, как за Бодровым носились девчонки. Я стояла поодаль и ловила кайф от того, что его просто раздирали на части. А он кепчонку свою натянет и бегом, через парк, чтобы только его не нагнали толпы беснующихся. [...]
Любовь Аркус:
- А кто придумал ему свитер крупной вязки для "Брата"?
- Я пошла в сэкондхэнд, потому что денег на костюмы не было. Искала, искала, и вдруг нашла этот свитер. Стоил он тридцать пять рублей. Я сразу поняла - вещь. Напялила его на Бодрова, Леша посмотрел и сказал: "Что это он такой крутой? Он не может быть крутым". А я говорю: "Да этот свитер мама ему связала!" И мы еще долго спорили. Но Сережа так хотел быть крутым, что уломал Балабанова на свитер. Леша только поставил условие, что его хоть чем-нибудь надо задрипать. Так появилась полиэтиленовая ветровка поверх свитера. Потом мальчики так одевались - бушлат и свитер. Я считаю, что это моя самая главная победа в жизни. Все остальное - ну, костюмы и костюмы... После "Связного" я этот свитер упаковала и Светке передала для сына. [...]
...он говорит: "Ну ботинки-то хоть модные мне купите..." Тогда только-только начали носить "мартинсы" с синим или желтым протертым носом, и Сережка о них мечтал. А Леша сказал: "Ботинки надо хорошие, а не эти ваши говешки". И в результате мы пошли и купили классические ботинки за сто сорок рублей. Он так расстроился, говорит: "Не модные..." И тут я поняла, что передо мной - ребенок. А он-то все важного из себя строил, очечки надевал...
Мы разговариваем о Сергее Бодрове... Связной: киносценарии. 2007
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=108
Док. 626382
Перв. публик.: 19.05.07
Последн. ред.: 19.05.10
Число обращений: 0
Сельянов Сергей МихайловичБалабанов Алексей ОктябриновичПарфенов Леонид ГеннадиевичБодров Сергей Сергеевич
|
