|
|
О профессии, о времени... о себе
Назад
|
О профессии, о времени... о себе
|
Я прежде всего любопытный. И хотя всех людей любить невозможно, интереса к ним художник терять никогда не должен. Это первая моя заповедь. Мне не нравятся ложь, фарисейство, лизоблюдство, не приемлю хамство, кликушество. Восстаю против дурного вкуса во всем: в политике, экономике, культуре. Обеспокоен тем, что мы стали слишком похожими друг на друга - нет своеобразия мыслей, оригинальных точек зрения. Произошло усреднение личности, как будто какой-то невидимый каток прошелся по людям и подровнял их. Артистов, кинувшихся в политику, вообще понять не могу. Наша профессия позволяет со сцены или с экрана сказать куда больше и, главное, проникновенней, чем с трибуны. Я не комик и думаю, что зритель ждет не смешного, а остроты. Анекдоты и розыгрыши люблю. В нашей жизни наряду с трагедией много смешного. И этот симбиоз и есть та емкость, из которой я черпаю материал для образа. Одной краски всегда маловато. Я люблю одиночество, иногда оно просто необходимо! Когда я пришел во МХАТ, тоска по "Современнику", по любимым ролям, которые уже не сыграешь, осталась. Но в театр ходить не люблю...
[...] Те роли, то время, тот воздух - прошлое. Можно его любить, но не в противовес тому, чем дышишь сегодня. Да, мое настоящее - это другая жизнь. Моя - и все же другая. И она не менее насыщена и не менее мной любима, чем все то, что нас объединяло в свое время. А поначалу - теперь уж могу признаться - испытывал чувство растерянности. Вот оно, думал, свершилось, ступил на академическую сцену, а что дальше? В "Современнике" у нас возникали противоречия, разногласия, но мы понимали друг друга, говорили на одном языке. А здесь, несмотря на общее воспитание (ведь все - мхатовцы, из Школы-студии), разнобой в характере сценического общения бросался в глаза. Да и в репертуаре - перепады. Единой платформы, единой театральной веры не хватает. Но я знал, на что решался. И поэтому не имел права ни отчаиваться, ни увиливать от того, что казалось мне черновой работой. Надо было запастись терпением, много играть и не ссылаться, чуть что, на обстоятельства. [...] У актеров вообще выработан такой ритм: они не могут спокойно существовать. Вот и я играю интенсивно. Даже бывая в отпуске, половину его отдаю съемкам в фильмах, такой уж закон существования - никогда не тяготиться работой... [...] Процесс репетиций должен идти быстро и интенсивно - в этом есть первородность момента, - что очень важно. А я не люблю, когда, как бывает во МХАТе, репетируют пять лет одну и ту же пьесу. Так же я не люблю, когда в кино репетируют долго одну и ту же сцену и уже к финишу все, что отрепетировано, оказывается мертво - поэтому и неинтересно. Вникнуть в произведение, в его человеческую ткань - это всегда очень ответственно. А поскольку, в идеале, мы будем считаться художниками достаточно честными, то и в данном варианте хочется, чтобы действительно все получилось как "на сливочном масле". Хотя тут подвергаешь себя опасности тем, что думаешь: как бы "не спугнуть мушку с воротничка" - и этим как раз можешь сделать так, что вдруг все сорвалось. А с другой стороны, бывает и так: когда проще относишься к материалу, к окружающим, тогда вдруг раз - и получилось. [...] Есть восточная пословица: чем дольше идешь по дороге к истине, тем дальше она от тебя оказывается. Так и в творчестве. Кажется, сыграны уже десятки ролей и две-три из них очень дороги. Пришли известное умение, опыт... Но каждый раз, работая над новым образом, мучительно думаешь: а взволнует ли тех, кто пришел на спектакль, судьба нашего героя? Ведь нет ничего более горького для театра, если зритель, посмеявшись или поплакав над тем, что происходит на сцене, уходит и начисто об этом забывает. Мне не трудно расставаться с очередной ролью. Нет, я не испытываю особых страданий - это чисто профессиональное отношение. Такое же, скажем, как у человека, занимающегося любым другим ремеслом. Например, не вздыхает же столяр или слесарь, участвующий в изготовлении нового станка по собственному изделию. Поэтому все мои помыслы и энергия принадлежат образу, над которым я работаю сейчас, сию минуту... [...] Самое страшное - это когда у актера пустые глаза. И слова вроде он скажет не просто так, а постарается, чтобы "поинтересней" звучало, и правильными эти слова будут, а кончится спектакль или фильм - будто и не было его вовсе. Такого "актера" иногда в бинокль рассматриваешь, всматриваешься: а сам-то ты кто такой? Не поймешь... Это все потому, что равнодушен актер. ...Вот дали мне роль... Кто я такой по профессии - сказано. Как внешне выгляжу - описано. Какие слова говорю - тоже известно. А вот что стоит за словами - это главное. Когда роль хорошо сделана, зритель из зала уходит, а тебя, актера, не забывает. Живет, свои дела делает, своими мыслями занят, а тебя помнит. Потому что зацепил ты его, взбудоражил. [...] У актеров существует опасная проблема профессиональной замкнутости. Она ведет к застою в форме, в содержании, в творческом методе... Ибо и метод надо приводить в соответствие с вечно меняющейся жизнью. Иначе неминуем отрыв от действительности, утрата контакта со зрителем. Для театра это смерть! [...] Антреприза меня не пугает. Прожитая жизнь доказывает, что подобный выбор не опасен. Более того, он безошибочен, ему нет альтернативы. Я приверженец коллективного творчества, но если мое поколение не со мной - мне что, не играть в театре? Сверстники уходят, а театр должен жить. По принципу молодой жизни. А я "приклеюсь" к нему. Сейчас, например, я играю в "Вишневом саде" у Леонида Трушкина. Это новая антреприза, в стране подобной практики не было, и я с удовольствием согласился, потому что не хочу бросать сцену. Театр - база актерского творчества, актеру без него нельзя. Каждый человек неповторимо интересен, независимо от того, живет ли он на виду или не замеченный другими. Человек удивительно интересен именно в момент сопротивления, преодоления себя. Или, вернее сказать, утверждения в себе чего-то важного, когда надо решать извечное гамлетовское "быть или не быть". Уверен, что любой из нас неожидан, парадоксален. Только парадокс одних несет в себе добро, других - порой даже опасен. [...] Когда меня спрашивают, кем я себя считаю: актером театра или кино, я отвечаю - конечно, театра. В театре я родился, в театре сформировался. Но сниматься в кино люблю и считаю, что для театрального актера это необходимо. Расширяет кругозор, узнаешь многих интереснейших людей. Кроме того, сам вид искусства имеет иную специфику. Нет зала, только камера. В театре зритель тебя стимулирует, он живой, он дышит, откликается. В кино этого нет. Что делать? И приходится организовывать зал себе самому. Я стараюсь вовлечь в процесс съемки всех, кто находится на съемочной площадке, в павильоне. Не могу работать, если нет трех компонентов: меня, партнера и зрителя. Вовлекаю всех - осветителей, операторов, гримеров, и если во время комедийной сцены режиссер начинает возмущаться, что они своим смехом мешают работать, я спокоен: сцена получилась или получается. Мне эти люди необходимы: через них я общаюсь со зрителем, который придет в зрительный зал через год. Тогда он поймет, что год назад мы были вместе. [...]
Из записных книжек Евгения Евстигнеева. О профессии, о времени... о себе // Советская культура. 1990.
25.08.1990
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=305
Док. 626583
Перв. публик.: 25.08.90
Последн. ред.: 20.05.10
Число обращений: 0
Евстигнеев Евгений Александрович
|
|
|
|
|
