Калачев, директор автобазы и холостяк, предлагая руку и сердце старой деве Алевтине в Зигзаге удачи, занудно бубнил: "Сам-то я немолодой уже, малопривлекательный. Живот растет, а на голове наоборот..." Евгений Евстигнеев тоже мог бы пробурчать нечто подобное, подмахивая долгосрочный контракт с советским кино.
Молодым он не был никогда. В фильме Никогда он играл застегнутого на все пуговицы назначенца Алексина - и в свои тридцать шесть смотрелся на добрые пятьдесят. Уже тогда на голове было "наоборот": с годами залысины все нахальнее наступали по всему фронту, но в сюжет Е. Е. это обстоятельство не вносило никаких корректив. Вопрос о собственной внешности он, похоже, решил для себя раз и навсегда: молодящийся Е. Е. - несмешной оксюморон. Пионерский галстук на худой шее пыльного товарища Дынина в Добро пожаловать... выглядит забавной фенечкой-рефлексией актера, которого природа избавила от необходимости перепрыгивать на глазах у зрителей с одной возрастной кочки на другую.
Его актерство было непривычным на вкус. Он разом ухватывал персонажа изнутри, брал тепленьким с потрохами, осваивал каждую складочку - и почти показно отказывался заболеть им всерьез, держась от него как бы поодаль, поглядывая со стороны. Так же и голос его, поскрипывающий на поворотах фразы, и сама манера говорить, иронично проборматывая текст через губу, при том что каждое словечко имело объем, отбрасывало тень, - во всем чувствовались подвох и лукавая двойственность, когда все вроде бы так, да не совсем так.
Е. Е. был настолько артист, что не смог отказать в артистизме - пусть не всегда откровенно-искристом, а порой тайном, укрытом, - ни одному из своих героев. Даже распоследние футлярные люди, вроде того же Алексина, им грешили. Пожалуй, менее интересно - в том числе, возможно, ему самому - это было в случаях очевидных, предполагавшихся сюжетом (степист в Зимнем вечере..., актер в Сукиных детях или ресторанный лабух-саксофонист в Ночных забавах). Иное дело - ухватки вора в законе Петра Ручникова, уркагана в кашне и с тростью (Место встречи изменить нельзя), или фиглярство музейного пенсионера - хранителя вздора, провинциального витии (Город Зеро). Даже когда Е. Е. лишь отбывал номер - а он частенько отбывал номер, не затрудняя себя попытками закамуфлировать суть вещей, - исполнялось это с шиком, безделка выходила красивая.
Актерские приспособления Е. Е., к помощи которых он прибегал, подстраиваясь к роли, оставались порой на виду - в тех случаях, когда он не считал нужным выдавать мастерскую эквилибристику за таинство священнодействия. Но эти отверточки, разномастные щипчики и пинцетики из его походного актерского несессера были изящными вещицами для тонкой работы, не чета захватанным фомкам, которыми орудуют актер актерычи. И он про себя точно знал, что в любой момент может захлопнуть чемоданчик, задвинуть его на дальнюю полку - и выдать доселе неопробованное сальто под куполом без лонжи, как это случилось в Подранках, где Е. Е. сочинил трагическую клоунаду глухонемого сторожа.
Личный инструментарий позволял Е. Е. извлекать из собственных закоулков и потайных углов - проходимцев вроде обтерханного хромого афериста (Невероятные приключения...) или фасонистого нэпмана Навроцкого (Последнее лето детства) и людей с правилами и прямой спиной, подобных сутулому чудаку Плейшнеру (Семнадцать мгновений...), совкового худрука из самодеятельности, ушибленного футболом (Берегись автомобиля), и старомосковского барина, церемонного сибарита - профессора Преображенского, которого он в Собачьем сердце играл с таким смаком и колдовским музыкальным шорохом подробностей, будто родился в накрахмаленной сорочке с хрустящим воротничком.
Он мог пробежаться по клавиатуре характера, чуть касаясь пальцами, и мог его распластать - как распластал Парамона Корзухина в Беге, вытащив на свет Божий из-за ширмы спеси и надменности подличающего слизняка и обиженное дитя. "Э, Парамоша, ты азартный!.." Он был азартный артист, старик-разбойник с желчным сухим смешком и фирменной кривой ухмылочкой.
САВЕЛЬЕВ Д. [Евгений Евстигнеев] // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. 1. СПб, 2001.
