Путь мой был путан и извилист. Я и сам еще не могу дать себе точный ответ, как вышел я на дорогу, по которой шагаю теперь и с которой не хочу сворачивать до конца дней моей жизни.
В раннем детстве я потерял родителей. Был дровосеком, продавал на улице папиросы, набивал льдом погреба, чистил крыши. Был управляющим делами, юрисконсультом, заведующим курортным бюро, журналистом. Однажды в жизни я руководил отделом технической пропаганды крупного наркомата, возглавлял концертный ансамбль. Увлекался музыкой, охотой, спортом, строил стадионы, проводил соревнования.
Кто знает, может быть, так и метался бы я из стороны в сторону до конца дней своих, если бы однажды, на двадцать восьмом году жизни, не вступил на новую стезю, резко порвав все нити, связывавшие меня с прошлым. [...]
Всегда легче итти по неизведанному пути, когда есть хороший попутчик. В этом отношении мне повезло. На спортивной площадке я встретился и подружился с талантливым художником М. Пискуновым, впоследствии ставшим великолепным оператором и моим ближайшим соратником на протяжении почти всей моей кинематографической деятельности. [...] Он мечтал стать архитектором, но работал инструктором физкультуры; я хотел быть писателем, но... оставался самым заурядным журналистом.
На стадионах мы часто встречали операторов-хроникеров, всегда смотрели на них с завистью, радовались возможности живого общения с ними и гордились этим общением. Может быть, священный трепет, который испытывали мы, слушая рассказы операторов хроники, объяснялся самой обычной тягой молодежи к кино.
Именно эта, а никакая другая деятельность пленила наши сердца и овладела всем нашим внутренним миром. Все определилось: мечта о работе в кино стала нашей навязчивой идеей.
Я сразу поставил перед собой задачу - во что бы то ни стало сделаться кинорежиссером. [...]
Все это происходило примерно года за два до начала нашей практической работы на кинопроизводстве, но мы не теряли времени даром. С энергией, присущей пылкой юности, мы принялись за освоение своих будущих профессий: перечитали буквально все доступные нам книги по киноискусству и технике, занялись фотографией, изучением фотохимии, электричества, сочиняли сцены, рисовали кадры, десятки раз просматривали одни и те же фильмы, разбирали их монтаж. И все это делали с таким темпераментом, как будто нам вот-вот предстояло самим поставить картину.
Между тем наши реальные возможности по-прежнему оставались весьма ограниченными.
Единственными дверьми, которые открылись перед нами, были двери Общества друзей советской кинематографии (ОДСК). [...]
Меня быстро утомили горячие дискуссии в ОДСК, и я стал серьезно подумывать над тем, не следует ли мне похоронить свое увлечение. Но вдруг еще одна счастливая встреча резко повернула руль, и моя жизнь пошла по новому курсу.
Ко мне зашел мой друг детства Н. А. Волков (ныне один из крупнейших специалистов по микрокиносъемке) и просил меня работать с ним в Государственном институте микробиологии и эпидемиологии юго-востока СССР ("Микроб"), где ему предложили наладить киносъемку через микроскоп, необходимую для научных исследований. Я тотчас же согласился, но поставил единственное условие: вместе со мной взять на работу М. Пискунова. И на следующий день мы, надев белые халаты, уже расхаживали по Институту на правах постоянных сотрудников Лаборатории научных фильмов.
Дело для всех нас было новым: мы с Пискуновым были напичканы книжными знаниями, но ни разу еще не повернули ручки киноаппарата. Н. А. Волков прекрасно знал теорию электричества, фотохимию и микроскоп, но о практике киносъемки также имел весьма смутное представление. Не большей осведомленностью обладал и четвертый из сотрудников этой лаборатории молодой фотограф Б. Гутман. [...]
В короткий срок в одной из выделенных нам комнат мы оборудовали первоклассную лабораторию для проявки и печати, в другой - образцово показательный кабинет для микросъемки, в третьей - небольшой павильон; для просмотров воспользовались конференц-залом Института. Осталось оборудовать мультицех, но и тут мы вышли из положения, выпросив у соседей по комнатам уголок для установки мультистанка. [...]
В ней мы на практике познакомились буквально со всеми процессами производства. Каждый из нас поочередно, не считаясь с избранной профессией, выполнял самые различные функции. Мы все делали сами: писали сценарии, снимали в павильоне и на натуре, проявляли и печатали пленку, делали надписи и мультипликации, работали осветителями, монтировали, склеивали снятый материал, проецировали его на экран, и... в тысячу первый раз проверяли все по книгам.
В нашем распоряжении не было ни одной профессиональной камеры. Мы располагали лишь двумя аппаратами "Кинамо" и устаревшей шестидесятиметровой камерой "Эрнеман". Но и это нас не смущало: мы работали, как одержимые, и наш труд не пропал даром.
Нашей работой заинтересовалось "Союзкино". Нам выделили 12 000 рублей и разрешили не только продолжить эксперименты, но и снять фильм. Жизнь закипела: мы быстро сочинили сценарий, пополнили "осветительный парк" новой аппаратурой, запаслись пленкой, химикалиями, установили связи с научными работниками и, не теряя дорогого времени, принялись за съемку.
Мы назвали наш первый фильм "Стронгилиды". Тема его представляла для нас интерес с двух точек зрения: во-первых, она была весьма актуальной для сельского хозяйства и Красной Армии (речь шла о распространенной болезни лошадей), во-вторых, наш фильм должен был доказать, что, наряду со сложной микросъемкой, можно выпускать любые научные фильмы без больших павильонов и богатого реквизита.
Если и раньше мы работали, забывая, как выглядят циферблаты наших часов, то в период съемки "Стронгилидов" мы стали похожи на лунатиков. Мы ездили в экспедицию, расходуя деньги только на железнодорожные билеты; пятнадцатиметровой камерой "Кинамо" с легким штативом мы снимали все павильонные и натурные сцены, в том числе такие динамичные, как скачки и бега; лихорадочно проявляли и печатали; не имея цейтрафера, с секундомером в руках днем и ночью посменно дежурили около микроскопа, по кадрику снимая замедленную микросъемку; попутно готовили мультипликации и сами не заметили, как в короткий срок закончили всю работу.
В три часа ночи я закончил монтаж. Луч проектора осветил экран, пошли титульные надписи. И вдруг по залу разлились звуки какой-то чудесной мелодии: это один из моих друзей решил сделать нам приятный сюрприз и сел за рояль.
Мы чувствовали себя победителями. Близкие тихонько пожимали нам руки. Это был наш триумф, но как он был недолговечен!
Радостное чувство, охватившее всех нас при появлении на экране первых кадров, вскоре уступило место тяжким мучениям. Фильм, не проверенный мною в целом, оказался таким рыхлым, таким путаным, что буквально ничего нельзя было понять. Я сгорал от стыда, я готов был провалиться сквозь землю, я не мог смотреть в глаза тем, кого так гордо пригласил на "просмотр". Наши страдания прекратились лишь тогда, когда погасли огни и все молча стали расходиться.
Причина нашей неудачи была не в съемке, а в конструкции, в монтаже фильма, в соотношении отдельных его частей.
Через два дня наш фильм, впервые в Союзе, показывавший в динамике, путем замедленной микросъемки, сложный эмбриональный процесс, бурно приветствовали студенты Университета, а еще через несколько дней его высоко оценили представители науки, искусства и литературы на большом просмотре, устроенном в нашем Институте. Точно так же приняли фильм в Москве.
Мы торжествовали. В прессе появились похвальные отзывы. Всех нас пригласили на работу в столицу. Наша мечта осуществилась. Впервые мы подписали договоры, в которых были точно обозначены наши новые профессии: я был приглашен в "Союзтехфильм" в качестве режиссера, М. Г. Пискунов - оператором, а Н. А. Волков перешел на работу в Академию наук в качестве заведующего кинокабинетом и специалиста по микрокиносъемке.
Это было в 1932 году. Три следующие года мы с Пискуновым дружно работали в небольшом коллективе Микрокинобазы "Союзтехфильма". [...]
Наша старая "киношкола" очень помогла нам с Пискуновым. Не раз еще, работая над различными фильмами, приходилось выполнять целый ряд не свойственных нам функций (лаборантов, осветителей, художников-декораторов, съемщиков надписей), но все это только шло на пользу и углубляло знания.
В 1935 году мы выделились в самостоятельную группу и взялись за освоение нового жанра - фильмов, посвященных жизни диких животных. Нам пришлось освоить редкую специальность: охоту с киноаппаратом в руках. Именно в этой работе мы нашли свое истинное призвание. За короткий срок мы выпустили целую серию таких фильмов. Спрос на них превзошел даже самые оптимистические ожидания: нам приходилось делать одни и те же фильмы в самых различных вариантах - звуковые, немые, для общего экрана, для школ, для маленьких детей, а иногда и для университетов.
Вскоре накопленный опыт позволил нам приступить к осуществлению заветной мечты - к постановке больших, формирующих мировоззрение человека, фильмов о природе. В сотрудничестве с учеными, всемерно помогавшими нашей работе, нам удалось за сравнительно небольшой период времени выпустить три фильма: "В глубинах моря", "Сила жизни", "В песках Средней Азии".
Мы бродили со съемочными аппаратами по лесам и сыпучим пескам, лазили по горам, карабкались на скалы, спускались на дно моря. Мы побывали на четырех морях и на Северно-Ледовитом океане, работали в знойной пустыне и тайге. Мы прошли сотни километров пешком, проплыли три тысячи шестьсот километров в речной лодке, провели бесчисленное число мучительных часов с камерой в охотничьих "засидках", месяцами жили на крошечных островках. Нас съедали комары, мы проваливались в болота, спали под проливным дождем, пережили не одну страшную бурю на море, но ничто никогда не останавливало нас в борьбе за достижение намеченной цели. Мы всегда одинаково любили свое дело и всегда отдавались ему целиком.
ЗГУРИДИ Александр. Как я стал режиссером / Сб. М., 1946
