Он снялся впервые в картине Мой любимый клоун в роли скромного труженика арены, друга главного героя - так спокойно, психологически обстоятельно и добротно, что это как-то мало походило на дебют. Он играл в первый раз, как в сто первый - русский мастеровой Божьей милостью делает свое дело, не ожидая чудес. Просто вилась тропинка судьбы, да и пришла в кинематограф, до странности совпав по времени с началом перемены русской участи. Но актеры, подобные ему, обязаны быть всегда. "Патологическая органичность" - шутливое определение, данное однажды Евгению Леонову, - отлично подходит Владимиру Ильину. Как и в Леонове, есть в этом актере нечто опорное, основное, несомненное, естественно рожденное: он будто и не входит в отдельный цех специальных людей, призванных что-то изображать, выдумывать, присваивать чужое, то есть, как говорится, "ломать своего Шекспира". Опыт и мудрость, кажется, столь же неотьемлемы от В. И., как его славно-добродушная неуклюжесть, правдивость всех душевных движений и особенная проницательность: лучистое обаяние В. И. нисколько не наивно и никогда не вело актера к нарочитой идеализации исполняемого образа. В глубинах натуры светлый, он ничуть не сладок - в самых малых его работах явственна поступь большого, весьма большого актера, служителя внятной, убедительной, из себя добытой истины о человеке. Чувство меры и закона, правды и справедливости пронизывает живую природу В. И., отчаянно сигнализируя о любых искажениях и малейших нарушениях верного, должного, правильного.
Великолепный комик, он редко погружен в стихию вольного юмора без тревожно-горького остатка - что-то всегда видят и ведают за пределом сюжета и вне жанра эти умные светлые глаза. Глубинная внутренняя "правильность" В. И. своеобразно чувствуется режиссерами: ему часто поручают роли служителей закона и порядка - военнослужащих, милиционеров, юристов. Однако, если миропорядок поврежден, а закон идет против жизни, хранитель правил, порядков и законов оказывается один-одинешенек в черной пустоте.
Таков В. И. в Защитнике Седове, тихий и яростный упрямец, решивший во времена Большого террора исполнить профессиональный долг и защитить невинных людей. Таков он, скажем, и в картине Авария - дочь мента: обыкновенный служака, трудяга, папаша-мент, доходящий, однако, до высот исступленной мести за поруганную дочь. Нет, обыкновенность персонажей, созданных В. И., иллюзорна. Эти негероические герои способны раскалиться до трагических температур, и облик актера - эдакого незлобивого увальня, русского медведика - вмиг перестанет умилять мультипликационным добродушием. Начальник лагеря в фильме Затерянный в Сибири, служитель человеконенавистнического порядка, живущий не рефлексией, но тайными чувствами, хотел спастись от ужаса мира в тепле любви и был способен ради нее на любые подвиги - но, потеряв надежду, сделался свиреп и безжалостен. Нельзя жить светом, любовью, правдой - так пропадай все пропадом. Душа, способная на истинную нежность, хоть и коряво выраженную, озлобившись и окоченев, в темном сладострастии гуляет на ледяных высотах абсолютного зла - таков В. И. в финале картины. Не получается быть человеком... Что-то вообще главное не выходит и не получается на русском свете, что-то такое, без чего и жить не стоит. По духу и природе герои В. И. весьма сильны и являются несомненными мужчинами - куда большими, чем лжекрасавцы последних кинолет. Однако в мужественности его героев есть какая-то обреченность. Даже когда обстоятельства жизни героев не катастрофичны, общая нескладица их бытия занимает актера - нескладица, неотвратимая, как времена года или порядок дней недели.
Один из немногих, В. И. мог бы сыграть в античной трагедии, ибо ему подвластно изобразить человека, полностью отчужденного от собственной судьбы. Крошка-писатель Ефим, самозабвенно сражающийся за ордер на шапку (Шапка), в своем комическом героизме ничуть не менее величествен, чем какой-нибудь Орест. Вроде бы маленькие и часто смешные человечки, сыгранные В. И., шутовством, нелепостью, тонкой печалью и величием дурацкой роковой судьбы напоминают чеховских недотеп, и, конечно, объявись В. И. пораньше, он оказался бы в ансамбле Неоконченной пьесы для механического пианино Михалкова. Но и десятилетие спустя режиссер узнал своего актера, дав ему небольшую, блистательно В. И. отделанную роль Кирика в Утомленных солнцем. Забулдыга и пропойца, лишний человек, кое-как прислонившийся к послереволюционной действительности, Кирик противостоит правильному, упорядоченному миру бравого комдива Котова - антик, чудик, ходячий анекдот. А на самом деле он, смеющийся над вывихнутой действительностью, ни во что не верящий и подучивший домашнего попугая кричать "Комдив дурак!", - более адекватен, чем все прочие, ближе к источникам жизни и знает, что они - помутились. Не сыгравший пока и десятой доли возможного, В. И. - природный и народный артист, и не в том суть, что он предельно органичен в роли зачуханного мужичонки (Ехай!), или косноязычного дурачка-пастуха (Мусульманин), или благороднейшего капитана Мокина (Сибирский цирюльник), или добродушного выпивохи, на все руки мастера (Хочу в тюрьму). А также и не в его выразительном и русейшем облике, моментально действующем обаянии или чистейших тонах души, хотя и это немаловажно. Актер с чрезвычайно развитым чувством идеального, он измеряет собой разницу человеческой природы и человеческой судьбы с той сердечной отвагой и душевной самозабвенностью, что всегда уводит зрителя куда-то вдаль и прочь от ощущения его актерского профессионального статуса. Как ни размывают горько-соленые волны русской истории все основы и опоры жизни, они, кажется, еще не обрушились безнадежно и окончательно - впрочем, если они и обрушатся, у русских актеров хватит таланта рассказать нам и об этом.
Татьяна Москвина
Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. I. СПб, "Сеанс", 2001
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=369
Док. 626771
Перв. публик.: 21.05.01
Последн. ред.: 21.05.10
Число обращений: 0
Ильин Владимир Адольфович
|
