февраль 1989 После выхода на экран фильма Петра Тодоровского "Интердевочка" в редакции газет и журналов поступают сотни тысяч писем от пенсионерок и подростков: первые преисполнены праведного гнева, вторые - восхищения. Слово "интердевочка" прочно входит в обиход; древнейшая из профессий обретает у школьниц невиданную популярность, которая грозит стать массовой
Благодаря Интердевочке Петра Тодоровского наше кино вступает в обладание таким привычным и устоявшимся для западного буржуазного киноискусства типажом, как "проститутка с золотым сердцем". У интердевочки Тани Зайцевой нет - ввиду известного целомудрия советского кино - экранных отечественных предшественниц, зато есть - и уважаемые - из числа любимых героинь классической русской литературы - Соня Мармеладова и Катюша Маслова. Столетие спустя этот список решил продолжить ленинградский писатель Владимир Кунин, автор повести "Интердевочка", напечатанной в журнальной книжке "Авроры" и чрезвычайно популярной. Будучи советским литератором, Кунин, разумеется, не принял в расчет религиозно-метафизические мотивы и рефлексии, которые обычно тянутся шлейфом за художественным образом женщины легкого поведения. Тем не менее, социальная обеспокоенность никуда не делась - несмотря на авторское стремление выжать максимальную развлекательность из скандального по тем временам материала. И даже несмотря на романтический настрой режиссера Тодоровского, чья природная специализация все же мелодрама, а не вскрытие социальных язв и не бичевание общественных пороков перестраивающейся страны.
Никаких пороков, строго говоря, в Интердевочке и нет, а есть неудачно сложившаяся женская судьба. Отвратительной социальной язвой проституция здесь не выглядит: это некая полубогемная и даже романтическая профессия, сопряженная с опасностями и нарушением закона, но именно потому увлекательная и красивая, к тому же - денежная. Таня, которая в начале фильма прогуливается танцующей походкой по утренней питерской набережной в шикарной "рабочей униформе", меньше всего ассоциируется с понятием "падшая женщина". Женщины в Интердевочке продают себя задорого, как известный и уважающий себя художник или писатель - свои произведения. Именно такое возвышенное сравнение предлагает героиня маме-учительнице на тесной кухне, собираясь на легальную работу больничной медсестры. А заодно формулирует, чего она хочет от жизни по большому счету: прийти в магазин и купить ту тряпку, которая понравится, а не переплачивать за нее втридорога фарцовщикам. Казалось бы, вся пошлость мира звучит в подобных сентенциях, но парадоксальным образом моральный облик Тани весьма привлекателен - "грязь" ее профессии к ней будто бы не пристает. Да и лицо Елены Яковлевой, даже под изрядным слоем макияжа, не несет на себе печати разврата и бесстыдства (в отличие от лиц остальных актрис - Любови Полищук, Ингеборги Дапкунайте и Ирины Розановой, играющих интердевочек с известной долей вульгарности).
Целомудренные эротические сцены, которые не оправдывают затеянной было шумихи вокруг еще не вышедшего фильма, будто бы содержащего элементы "порнухи", вызывают сочувствие к героине - ведь она "вкалывает" буквально в поте лица. Очень быстро возникает ощущение, что Таниных клиентов интересует не столько ее тело, сколько исключительные душевные качества. В поликлинике, где она днем трудится медсестрой, ее любят больные и коллеги. Встретившись в силу необходимости с малоприятным отцом, который давно бросил их с матерью, она, тем не менее, испытывает не злость и обиду, а искреннее желание помочь ему. Юную красавицу-соседку, с восхищением взирающую на интердевочек, героиня пытается защитить от "дурного влияния". По всему, она понимает, что в ночной работе, которая, на первый взгляд, совсем не тяготит ее, завидного все же мало. По этой же причине Таня скрывает от матери реальный источник доходов: никакая материальная помощь и дорогие подарки не смягчат нанесенную пожилой учительнице травму - когда та узнает, что не смогла воспитать "порядочную" девушку.
По сути своей Таня глубоко порядочна и, как всякая достойная молодая женщина, мечтает о семье и детях. Однако в этой стране она не может позволить себе думать о любви - она должна позаботиться о человеческих условиях существования для себя и будущих детей. Авторы с пониманием относятся к инстинктивному стремлению героини к благосостоянию и ни в чем ее не винят. Но поступают с ней довольно жестоко, доказывая, что торговля собой - даже из самых благородных побуждений и даже в самых комфортабельных условиях - в конечном счете, невыгодна, себе в убыток. Едва лишь героиня начинает налаживать вожделенный спокойный и сытый быт в буржуазном раю, как покинутая Россия настигает ее - в лице шофера-дальнобойщика, который сначала служит каналом связи с мамой и Родиной, а потом напоминает Тане о той самой любви, что она неосмотрительно вычеркнула из списка своих приоритетов. К тому же выясняется, что буржуазное и социалистическое общество одинаково строги к тем, кто пытается нарушить устоявшиеся правила игры внезапными душевными порывами: разгневанный шведский муж требует у подзагулявшей русской жены положить кредитную карточку точно с такой интонацией, с какой в Советском Союзе требовали за аморалку положить партбилет.
К финалу Интердевочки героиня теряет последние остатки прагматичности, расчетливости и спокойствия. И совершает, вероятно, первый - он же последний - иррациональный и необдуманный поступок в жизни, продиктованный одним лишь чувством: бросается в аэропорт, чтобы лететь к матери в Россию, где ее ждет тюрьма. Но авторы не позволяют Тане ни понести несправедливое наказание от социума, ни пережить индивидуальные муки совести и раскаяния. В отличие от русских классиков, они обрывают жизнь своей жертвы как раз на пороге чуть забрезжившего нравственного воскресения. Тем самым окончательно возводя ее в ранг мученицы и давая чувствительным кинозрительницам веские основания сравнивать заблудшую медсестру с трагически потерявшимся Белым Бимом.
Бесценным материалом для социолога останутся письма трудящихся, учащихся и пенсионеров в редакции популярных газет и журналов: такого живейшего отклика (от белой ярости до черной зависти, от слезной жалости до восхищения и желания подражать) советские киногероини давно не встречали у зрителей[1]. Вскоре с легкой руки Тодоровского и Кунина на отечественный экран бодрым маршем двинет целый батальон интердевочек, путан и ночных бабочек, которые будто только ждали отмашки, сигнала к наступлению. Но в так называемом "кооперативном" кино, где они найдут кров и хлеб, их сюжетным статусом-уделом будет сомнительное положение полуслучайной карикатурной спутницы мафиозо, отморозка или нового русского. Ни одной из них не достанется и малой доли того участия, которым была награждена Танька - героиня последнего в режиссерской биографии Тодоровского-старшего по-настоящему успешного фильма.
Яковлевой следующая "всенародная" роль выпадет только с началом сериальной эпохи, и это будет роль далекой от ночного бизнеса женщины - майора милиции Каменской в одноименном сериале. Правда, задолго до Каменской, через несколько лет после Интердевочки, тот же Тодоровский предложит Яковлевой гротесковую вариацию на тему "легкого поведения" - шумную гарнизонную "подстилку" в ретро-драме Анкор, еще анкор!
Лидия МАСЛОВА
Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. V. СПб, Сеанс, 2004
[1] "Это самый яркий образ современницы 80-х годов"; "И уж если мы плакали над судьбой Бима, то почему мы не имеем права плакать над судьбой Тани?" (Н. Воробьева, Львов); "Неужели мы, дожив до 16 лет, узнавшие только хорошие стороны проституции, должны сами становиться проститутками? Уверена, те, кто посмотрел фильм, не повторят судьбу девушек. Мне очень понравилась Таня, ее жизнь, одежда, но у меня нет тяги к проституции"; "Судя по ее поведению в постели, не видно, что она может устать и вспотеть" (Осинцев из Асбеста); "Доверь про интердевочек снимать Василию Пичулу, измочалилась бы Танюша в интуристовских номерах и не то чтобы до Швеции не доехала - до дома не доползла"; "Таня! Я тебя люблю!" (Наталья Ртищева) (обзор писем, СЭ, 1990, N 5).
