В год хула-хупа, атомохода "Ленин", первых кредитных карт и первого триумфа сборной Бразилии под началом Пеле на футбольных чемпионатах мира, дети предвоенных годов рождения вступили в совершеннолетие, а послевоенных - в возраст самостоятельного чтения. Они причащались к Хемингуэю посредством недавно созданного журнала "Иностранная литература", а в кино всем миром ходили на фильм Никиты Курихина и Теодора Вульфовича "Последний дюйм по рассказу прогрессивного английского писателя Джеймса Олдриджа. [...] Самое необъяснимое - каким волшебным образом эстетика "Дюйма" совпала с духом и буквой "Старика и моря", снятого будущим постановщиком "Великолепной семерки" Джоном Стерджесом в том же самом 58-м! Та же желто-изумрудная гамма песка и моря, та же дружба с мальчиком и звенящая нота преодоления, те же изуродованные акулами руки и примат геройской музыки - с той только разницей,что композитор Димитрий Темкин за "Старика" получил "Оскара", а Моисея Вайнберга даже и не слишком запомнили, распевая балладу о Бобе Кеннеди как народную. Даже фактурно Спенсер Трэйси и Николай Крюков были одной моряцко-боксерской породы. В конце 50-х советское кино впервые после Эйзенштейна снова вышло на международный уровень - жаль, ненадолго. В мире дети войны пошли дальше, препарируя рожденную военной оскоминой преступность, сексуальную легкость и новый демократично-"бондовский" шик наступающего десятилетия. "Далекая северная страна, где долгий зимний день" в этом отношении тормознулась на "Последнем дюйме", поставив аккурат в те же годы последнюю точку брутального стиля вместе с застрелившимся в 61-м Хемингуэем.
ГОРЕЛОВ Д. Первый ряд-58: "Последний дюйм" // Известия, 2002.
