О фильме "Эйфория"
[...] ...Иван Вырыпаев подошел к своему кинодебюту как к ритуальному акту который, как выяснилось, возможен не только на сцене, но и в виртуальном пространстве экрана. Вопреки сказанному, фильм получился не менее концептуальным и эстетским. В этом противоречии - природа двойственного восприятия "Эйфории" профессиональной аудиторией.
Давно не приходилось наблюдать такой гражданской войны на уровне эмоций и животных рефлексов. На "Кинотавре" часть фестивального народа отвергла картину Вырыпаева физиологически, животом и печенками - именно теми органами, которыми, как он признался, принял ее венецианский директор Марко Мюллер. Тем хуже с точки зрения противников фильма: западный мир падок на неоварварство и экзотический экстрим, которых не найти теперь даже в Корее после того как Ким Ки-дук объявил, что больше не хочет работать в своей стране. Вряд ли Вырыпаева доведут до антипатриотического поступка, но то, что будут пенять аморализмом, садизмом, грубыми эффектами на потребу загранице - это точно.
Жесткая "треугольная" любовная драма из жизни деревенских язычников разыграна опытными актерами Михаилом Окуневым и Полиной Агуреевой, а также дебютантом Максимом Ушаковым на фоне беспредельной российской шири - что в природе, что в душе, ее бы сузить немного. Женщина-мать, нелюбимый муж и мужчина, с которым ее связывает роковая страсть. С самого начала пахнет трагедией: в этом мире нет ни Бога, ни закона. Но божественнное самозарождается в природном космосе и в связанных с ним загадочной связью душах героев фильма.
[...] То, что сравнительно гладко проходило в элитарном круге театра, цепляет за нервные окончания большого тела кинематографа. Между тем то, что цепляет - мат во всю глотку (вместо "блинов" и прочих эвфемизмов), "отрезанный" палец ребенка, "подстреленная" корова - конечно, придает эмоционального жару, но воздействует вовсе не само по себе, а в связке с красотами тихого Дона и тщательно выстроенными живописными композициями, которые образуют тела незаконных любовников. Вот что разрывает сознание чувствительных зрителей: сцепка "чернухи" и "гламура", стихийности и маньеризма, цинизма и пафоса, в общем - нарушение всех законов, не только моральных, но эстетических.
Однако именно это смешение органично для времен первого грехопадения и изгнания из рая Адама с Евой: тогда еще не было ни искусства, ни его законов. В определенном смысле раем, более близким к нам, было советское прошлое, которое для героев Вырыпаева ассоциируется с обожествлением "главного" и продолжается в российском настоящем, начинаясь еще задолго до 1917 года. Вот выдержки из его "Кислорода" и других текстов: "И собаку бьешь, и матери не звонишь по неделям, жене изменяешь только для главного... Как и царапины на руках, как и бессонница, как и матерные слова на гараже, как и любовь... Из-за главного священники становятся гомосексуалистами, а я из-за главного дважды переспал с родной сестрой... Ради главного артисты снимаются в кино, писатели пишут романы и учителя соблазняют учениц". Рэп, спиричуэлс, старые песни о главном, только на полном накале, без лицемерия, стеба и стилизации - вот "кислород", вот стихия Вырыпаева. Актуальная реальность и современные герои включены у него в пространство вечных мифологем, отношений с (вполне языческим) Богом или, пользуясь советским жаргоном, духовных исканий.
ПЛАХОВ А. Жертва для главного // Сеанс. 2006. N 29/30.
http://www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=9127
Док. 627771
Перв. публик.: 03.06.06
Последн. ред.: 03.06.10
Число обращений: 0
Вырыпаев Иван Александрович
|
