- Для меня история началась с первого варианта уже готового литературного сценария. А с чего вообще она началась?
- Сидел я и подумывал о том, что как же мне хочется любимого своего Евгения Сытого снять в главной роли. И мне пришел на ум такой человек-поросенок, который живет в деревне. Его оттуда вытаскивают и вбрасывают в центр Москвы. Вот что он будет делать? Дальше мы с Сашей Родионовым стали придумывать авантюрную историю. И в мыслях не было снимать про ментов и гастарбайтеров, потому что социальный пафос неинтересен. [...]
- ...и в "Коктебеле", и в "Свободном плавании", и тем более в "Сумасшедшей помощи", ты как будто намеренно пытаешься освободить насколько возможно фильм от следов своих авторских намерений. Создать такое пространство, которое было бы максимально открыто для "случайного попадания в кадр" каких-то незапланированных смыслов.
- Скорее всего, что так. Но это ведь оттого, что я гораздо больше доверяю течению жизни, нежели любым своим намерениям о ней высказаться. Чем больше помимо и поверх - тем лучше. Потому и сценарий - не догма, благо и Саша Родионов того же мнения. Потому и сюжет, и характеры придумывались так, чтобы создать как можно больше пространства для нежданного, незапланированного. И - как можно больше лазеек для утекания того, что было придумано изначально. [...]
- А что для тебя это кино, которое "по-настоящему"?
- ...в каждом можно обнаружить ребенка. [...] убежден в том, что это лучший способ познать человека - найти в нем ребенка и отчетливо себе его представить. Восстановить. Реконструировать. Но иные люди так прочно сами забывают про это существо в себе, что очень трудно бывает проделать за них эту работу. Поди опознай не то, что детское, но и просто человеческое в тех, кто стоит в московских пробках -- в этих лицах, искаженных тоскливой злобой... Поди продерись сквозь эту энергию усталости и агрессии. [...]
- По сравнению со сценарием, который я читала год назад, сюжет претерпел изменения нешуточные. [...]
- Все изменения произошли с появлением конкретных артистов, в первую очередь - Дрейдена. На роль инженера у меня было три кандидата: Петр Мамонов, Сергей Гармаш, и ... не поверишь,Пьер Ришар. Идея с Ришаром была, конечно, несбыточная и чумовая.
С двумя другими звездами не сложилось по разным причинам, но теперь я думаю, что к лучшему:Мамонов неизбежно добавил бы герою истовости, одержимости. Гармаш - брутальности и социальной конкретности, которой очень хотелось избежать.В тот момент, когда я задался вопросом, что же мне в моем герое наиболее дорого, возник Сергей Дрейден. Потому что самое дорогое в нем, как выяснилось, для меня была доброта. И они с Сытым составили пару, про которую не нужно долго объяснять, почему эти люди вместе и что их связывает. Ясно что: доброта и беззащитность.
Что-то произошло со времен Билли Уайдлера. Что-то такое произошло с нами и с кино. Понимание чего-то важного, сущностного добывается с трудом - и оно скорее напоминает какую-то зону догадок, ощущений, ускользающих проблесков мыслей - которые тщишься уловить... Поэтому "объяснялово", то есть навязывание своих смыслов зрителю, вызывает у меня лично внутренний протест. Расставлять акценты - проще, обострять ситуации - легче, нежели вникать и простраивать тихий ход вещей. Всегда несравненно более тонкий, нежели любая попытка его экранизировать. [...] ...не приемлю такое кино, где смыслы сначала придумываются, потом провоцируются ситуации, в которых они должны проявиться, потом для пущей драматизации все искусственно обостряется, а потом это искусственное обострение выдается за подлинную реальность.
Для меня идеальный документальный фильм - знаменитый кадр кинохроники восстания студентов в Китае. Движутся танки, и перед ними стоит студент. Он делает шаг назад, а потом полшага вперед. Он с танками один на один. И понятно, что встал он сдуру, не подумавши. Что он не равен этой истории. Но встал и стоит.
Помимо и вверх [с Борисом Хлебниковым беседует Любовь Аркус] // Сеанс. N35-36. 2008
