[...]режиссер Алексей Герман-младший старательно и заранее страхует свой труд от любых потенциальных претензий, какие могут быть предъявлены исторической кинореконструкции.
Его фильм отталкивается от реального предлога, удобного режиссеру, чтобы порассуждать о своем - так же Волшебник из "Обыкновенного чуда" затеял ту жестокую сказку единственно, чтобы поговорить с женой о любви. Все же на этой стезе Герману хватает свойственного ему художественного такта, чтобы не переборщить с переиначиванием действительности. И если о том, что в апреле начала 1960-х на Байконуре вместо явленных на экране слякоти и запустения грелись под ласковым солнцем фиалки, помнят лишь редкие старожилы, то смутную память широких аудиторий он все же щадит, называя Юру и Германа их собственными именами и даже придавая им отчетливое портретное сходство с оригиналами.
В принципе, "Бумажный солдат" - фильм о подготовке и запуске Гагарина в той же степени, в какой фильмом о съемках фильма является американский "Трюкач" (1980): процесс воссоздан, иногда достигая иллюзии достоверности, но в кадр с массой собственного мнения лезут не столько кинозвезды и оператор, сколько гримерши, тренеры, местный полицейский и прочая шушера, а в эпицентр повествования и в сам заголовок вынесен тот участник съемочной группы, чье имя если и укажут в титрах картины, о которой кино, то очень мелким шрифтом и спешно. Точно так же у Германа на авансцене - доктор, которого тяготит слава отца - великого хирурга, страшит грядущая защита диссертации, которому не дается - препотешнейшим образом - зачатие первенца с женой-коллегой и которого не оставляет сомнение, а не отправят ли они избранного космонавта на верную смерть. Доктор во всем великолепии рефлексии чеховских уездных врачей. Трюкач Ричарда Раша мог сколь угодно часто и надсадно верить-не верить, влюбляться-разлюбляться, очаровываться-разочаровываться и даже погибать, а это нимало не мешало продвижению съемок к триумфальному завершению. Точно так же трагические и комические выкидоны врача в исполнении харизматичнейшего актера грузинского перестроечного кино Мераба Нинидзе ("Ступень", "Анемия") не помешают Юре облететь вокруг Земли и целым-невредимым вернуться на место, в советскую степь. Так что же, собака лает - караван идет? Мало того, что сам Герман-младший ничего такого не имел в виду и побежит от подобной трактовки как колорадский жук - от генно-модифицированной картошки; признав подобное, пришлось бы покривить душой. И все же фильм остается тикать в голове часовой бомбой оптимизма - иначе бы мы, превыше всего утомленные утомленностью героев нынешнего авторского кино, не взялись о нем писать. Объяснимся.
[...] Но 1960-е были эпохой эйфории, связанной с техническим прогрессом - не только в космических масштабах, но и в бытовых: образ Владимира Басова, бухающегося в "Новых приключениях капитана Врунгеля" на колени с благоговейным шепотом: "Синтетика!", суммирует настроения эпохи. Важно также помнить, что проживают ее поколения людей, которые помнят мировую войну, вследствие чего наделены особым даром радоваться самим состоянием мирной жизни. В 60-е они вступают, удовлетворив элементарные социальные нужды, и направляют свой энтузиазм на преобразование окружающего мира. Космос, кремплен, рок-н-ролл - все сгодится. И - кинофестивальное движение с его новым культом авторского кино. Советскому Союзу оно позволяет укрепить свои позиции в глазах мировой общественности так же, как победы в космосе.
[...] Но участие кинематографа в жизненных преобразованиях закончилось. Нынешний фестивальный язык - это не предприимчивая киноречь, а бубнеж. Экспериментами с дискурсом балуются разве что иранцы. Лучшие охотятся на задворках кинематографа 60-70-х за трэшем позаковыристее (гонконгским, итальянским, индийским - каким угодно) и переснимают его в современной технической аранжировке. Прочие ищут на антресолях портреты забытых прадедушек или в спальных районах - самых неприкаянных нелегалов. В этой ситуации Герман-младший снял на голубом глазу кино 60-х годов. В том-то и дело, что не стилизацию - это не входило в его планы, и этого у него почти нет, от нее в "Солдате" - разве что дивная подводка "кошачий глаз" у Чулпан Хаматовой и пара шиньонов. Он снял кино, какое снимал, к примеру, Вайда в конце 60-х - где десяток в массе своей интеллигентных людей ищут ответы на проклятые вопросы времени, дудят каждый в свою дуду, а никто никого не слышит, и потому все получают жестокие удары, где герои подвыпившей шеренгой ковыляют в мглистую широкоэкранную даль, разбредаясь в разные углы статичного кадра, спотыкаясь на разном расстоянии от камеры и сбиваясь в случайные кучки. При этом жизнь точно так же, без изменений, продолжается после смерти решительно любого, тем самым обесценивая самою себя. Всё оголтело важно и абсолютно бессмысленно: Ольбрыхский бежит, раскинув руки, среди пасущихся лошадей в вайдовском "Все на продажу", а Нинидзе наматывает круги на велике под небом, в которое улетел его пациент Гагарин. Горько только, что в отличие от Вайды, делегировавшего от целого поколения и выступавшего в хоре режиссеров и художников, голос Германа - это тот самый "одинокий голос человека", о котором писал Лорка и которым называл фильм Сокуров. И - спасибо: за действенную - не ностальгию даже, а за переживание, которое возникает, когда вдруг встречаешься с редким важным фильмом тех лет, который почему-то не посмотрел студентом.
Среди персонажей подавляющего большинства современных фильмов вроде "Стиляг" и "Обитаемого острова", которые в лучшем случае могут подтолкнуть часть зрительской аудитории на визит в парикмахерскую, этот, как и подобает герою заражает главным - желанием жить и пробиться в самую высь. Заточенный оседлать обстоятельства, сыграть на случае. Наглыми глазами сбивающий спесь и с самой смерти, и со всех этих замысловатых жизненных сложностей. Перед самым вылетом доктор, всерьез обеспокоенный, что посылает человека на верную смерть, начинает делиться своими страхами с Юрой, а тот в ответ обводит космодром рукой и говорит: "Да бросьте вы: если б этого ничего не было - и меня бы не было". Просто, честно и не составит труда повторить.
Да, ну и еще, разумеется, он сказал: "Поехали!"
ВАСИЛЬЕВ Алексей. Он слышал, как он сказал: "Поехали!" // Сеанс. 2009. N 37-38.
