Вроде бы пришла перестройка, эпоха гласности, но Василий Петрович Росляков уже тогда внутренне осознавал, куда нас может завести эта самая свобода, время распахнутых дверей и открытых границ.
Он как-то пригласил меня к себе...
- Хочу почитать тебе экзерсис. Что-то выстроилось. Думаю назвать "Реванш".
Вообще мне по душе были его критические эссе и публицистические заметки. Не оставила равнодушным и мысль, изложенная им в "Реванше".
"Вот и обрисовалась мало-помалу картина нашего сегодняшнего дня, - читал Василий Петрович. - Что в нем главное? Радость раскрепощения мысли, торжество гласности и правды. Правда всегда значилась на знаменах русской литературы. Потом потихонечку она стала выцветать, а сегодня снова с прежней силой засияла на этих знаменах. Но в этом общем празднике свободы мысли и слова что-то такое улавливается постороннее, хотя, может бытъ, и неизбежное в таком стремительном обновлении. Что именно? Какой такой посторонний оттенок?
Когда-то на экзаменах по вождению автомобиля мне достался вопрос: как своевременно определить утечку тормозной жидкости? До сих пор помню вычитанное в "Правилах", потому что оно показалось как бы не совсем грамотным: "на запах и запыление". И вот, пытаясь разобраться, найти слово, которое бы выразило мое ощущение чего-то постороннего в нашем празднике, я то и дело неизвестно почему возвращаюсь к незабытому до сих пор определению утечки тормозной жидкости. И, пробуя трудноуловимый оттенок на запах и на запыление, я невольно натыкаюсь на слово "реванш".
Нет ли, думаю, в нынешней картине литературной жизни этой посторонней примеси реванша, в самом широком значении этого слова.
Но еще больше мне были интересны его устные "сцены", в которых он воспроизводил в лицах своих товарищей и друзей по литературе. И на сей раз я услышал историю о том, как они с Юрием Павловичем Казаковым решили в рождественскую ночь пройтись по знакомым адресам в Переделкино Христа славить.
Первым Росляков предложил навестить Павла Филипповича Нилина.
- Ты ведь знаешь Нилина? - спросил он Казакова.
- Да нет... Не знаю, - ответил тот.
- Как же... известный мэтр, учитель. Его повести "Испытательный срок" и "Жестокость" - вообще классика.
- Все равно не знаю... Но если ты хочешь, то давай пойдем к Нилину, - согласился Казаков.
И вот они у входной двери на дачу Нилиных.
Постучались.
Послышалось шарканье ног, щелкнула задвижка, и в дверях появился Павел Филиппович в исподнем.
- Ох, ребятки... Я ваще и не ждал... Мы уже ваще легли... Извините за вид, Василий Петрович, Юрий Павлович, могли бы и предупредить ваще!..
После короткого замешательства Росляков и Казаков оказались в доме. Росляков запел: "Рождество Твое, Христе..."
Павел Филиппович прислонился, пригорюнившись, к косяку двери, Юрий Павлович прослезился.
Когда Василий Петрович закончил песнопение и поздравил хозяина с праздником Рождества Христова, тот расчувствованно сказал:
- Я и не думал ваще, что вы так можете, Василий Петрович. Если бы знал... Была бы бутылка, я бы вас угостил. Но ничего нет... Правда, ваще Матильда щи сварила. Хотите, я вас холодными щами угощу?
Я тут молчавший Казаков обратился к Рослякову:
- Вася, к кому ты меня привел? Это же извозчик, а не писатель. Пойдем, я тебя отведу к настоящему писателю...
Они покинули дачу Нилина и отправились по притихшему ночному Переделкину маршрутом, который прокладывал Казаков.
Возле одной из калиток остановились.
Юрий Павлович дал знать о том, что к хозяевам пришли. Калитка отворилась, и они подошли к дому, где на пороге их встретил хозяин.
- Здравствуйте, Валентин Петрович! - поприветствовал Катаева Юрий Павлович.
- А, Юрочка! Заходите, заходите. Очень рад, что и вы и Василий Петрович навестили меня в рождественскую ночь. Вот тут тапочки возьмите. И проходите в столовую. А я вам организую угощение. Вот уж, право, не ожидал...
Валентин Петрович прошел в столовую, скрипнула дверца серванта, зазвенел хрусталь.
Казаков повернулся к Рослякову:
- Вот это писатель! А то Нилин, Нилин! Давай побыстрее, что-то я замерз.
Сели за стол.
Катаев все еще доставал из серванта свои винные запасы, хотя на столе были уже разные коньяки, джины; портвейны, настойки, водки.
- Валентин Петрович, не забудь подать фужеры, - оказал Казаков. И когда хозяин подал фужеры, Юрии Павлович предложил:
- Давай, Вася, вот этого попробуем!
- Ну что ты, неудобно без хозяина-то.
- Давай. А он присоединится.
Выпили.
Казаков взял другую бутылку:
- Теперь давай этого нектара попробуем. Ну, будь здоров!
К столу подошел Валентин Петрович, сел, налил себе маленькую рюмочку коньяку и тихо произнес:
- Позвольте мне сказать.
Казаков тут же откликнулся:
- Давай, Валентин Петрович. Только покороче.
- Мне на самом деле очень приятно, что в эту традиционную русскую ночь вы навестили меня и разделяли со мной праздник Рождества. Я с уважением отношусь к вам, Василий Петрович, и к вам, Юрий Павлович. В эту ночь принято просить прощения. И потому простите меня, Юрий Павлович, что я, будучи ж свое время редактором "Юности", не печатал вас. Я считал вас эпигоном Тургенева, Бунина...
Казаков вскинулся:
- Но ведь и вы, Валентин Петрович, не писатель, а говно.
Он поднял фужер и повернулся к Рослякову:
- Давай, Вася!
Так продолжалось довольно долго.
"Я глянул на часы, - вспоминал Василий Петрович, - а уже почти три часа ночи".
Облокотившись на спинку стула, за столом спал хозяин. Хмель валил уже и Василия Петровича... И только Юра, пожалуй, на автомате брался за очередную бутылку и приглашал:
- Давай, Вася!..
Пора было кончать это сидение.
И Росляков рявкнул:
- Юра! Хватит!
Тот вздрогнул.
Валентин Петрович проснулся.
Поблагодарив хозяина, Василий Петрович решительно сказал:
- Все, Юра! Уходим! Надо человеку дать отдых.
Юрий Павлович расслабился и, обведя стол рукой, жалобно спросил:
- А это?
viperson.ru
Док. 628762
Перв. публик.: 11.06.08
Последн. ред.: 05.06.12
Число обращений: 0
Росляков Василий ПетровичБорис Леонов: История советской литературы
|
