Этот эпизод, который я мысленно назвал - кто кого, имел место во время боевых действий в Венгрии, после боев у озера Балатон, когда войска 2-го Украинского фронта, разгромив окруженную группировку, 13 февраля 1945 года полностью очистили Будапешт от вражеских войск.
Усилия нашего полка с падением столицы Венгрии - союзницы фашистской Германии - полностью переносятся на внешнее кольцо окружения - на линию фронта.
17 февраля полк получил задание: уточнить данные разведчика-бомбардировщика, который, возвращаясь с задания, наблюдал немецкие аэростаты ограждения в районе Комарно. До этого противник не практиковал применение таких средств ПВО в прифронтовой полосе. Поэтому появление аэростатов было для нас полной неожиданностью и в какой-то степени загадкой. Времени отводилось очень мало: результаты доразведки приказано доложить через три часа.
Количество самолетов для выполнения задачи разрешалось определять нашим решением. До полка включительно. Но поскольку выход на цель, расположенную в тылу врага за 150 км от линии фронта, сопряжен с пролетом аэродромов противника и вероятным перехватом наших самолетов его истребителями, то участие большого количества машин в полете на разведку нежелательно: группа будет громоздка, маломаневренна и излишне заметна. Поэтому было решено задачу выполнять составом звена.
Выстроив летчиков второй эскадрильи, я объясняю им всю сложность задания и предупреждаю, что ожидает каждого из нас.
- Кто хочет пойти со мной в этот полет, прошу сделать шаг вперед.
Все летчики сделали шаг вперед.
- Спасибо, друзья! Благодарю за доверие ко мне и преданность делу, которому служите.
Гордость за крылатых моих товарищей переполнила сердце. Доброе, душевное слово лишним не бывает. Не надо молчать о том светлом и радостном, что пришлось пережить.
Справившись с волнением, я продолжаю предполетные указания:
- На задание пойдем четверкой: пара Евгения Карпова и я с Мудрецовым. По самолетам!
Через несколько минут мы в районе цели. В небе на высоте от двух до двух с половиной тысяч метров - словно дымовая завеса от разрывов зенитных снарядов. Беру небольшое превышение и начинаю считать: кажется, двадцать два аэростата... Для перепроверки спрашиваю ребят:
- Мудрый, Женя, сколько пузырей?
- Двадцать два, - почти одновременно прозвучало в эфире. Глазастые... Большего от звена и не требовалось. Но уйти, не причинив ущерба врагу, это уж слишком не по-гвардейски. Приказываю Карпову: "Женя, прикрой! Атакуешь после меня!"
Я разворачиваюсь на крайний верхний аэростат, даю очередь и резко отворачиваю от цели с набором высоты во внешнюю сторону заграждения. Медленно покачиваясь, вертикально к земле опускается аэростат.
Теперь Карпов идет в атаку, а я предостерегаю его:
- Сближение, как с наземной целью, быстрое. Не опаздывай с открытием огня. Иначе столкнешься!
В это время заработали зенитки. Удар ведущего второй пары точен - цель съежилась, падает вниз. В то же время вижу, что с юго-западной стороны с небольшого поля, расположенного рядом с опушкой леса, взлетает четверка истребителей. Значит, пора уходить. Наше появление, видимо, подняло на ноги всю округу.
Со снижением на максимальной скорости мы разворачиваемся на восток - и курс на свою точку. Теперь "мессерам" нас не догнать!
До переднего края остается километров сорок. В эфире слышен тревожный голос:
- Евстигнеев! Где ты? Торопись, надо мной - "фоккеры"...
Узнаю - это Боровой, представитель от авиации на КП переднего края. Вступаю с ним в связь:
- Мы далеко от вас! Там, откуда пришли "фоккеры". Спешу!
- Торопись, задай жару стервецам!
Мы с ходу наваливаемся на ФВ-190. Получилось так, что я с Мудрецовым иду строго навстречу атакующим, а пара Карпова - она правее нас - угрожает замыкающему восьмерку.
Решаю атаковать первый ФВ-190, который только что вошел в пике. Затем - следующий. Но из-за быстрого перемещения снижающейся цели и воздействия отрицательной перегрузки, которая возникает от постоянного увеличения угла пикирования, прицелиться как следует не удается - очередь проходит совсем рядом с "фоккером". Фашист увидел, что дела его плохи, раз появились советские истребители, и прекратил штурмовку.
Второй самолет из его группы на выводе из пикирования невольно оказывается на встречном курсе. Идем лоб в лоб. Никто не уступает: ни "фоккер", ни я. Что ж, лобовая, так лобовая! Посмотрим, кто кого! Хотя с моей стороны это не совсем разумно: у ФВ-190 четыре огневые точки - две пушки, два пулемета, а мой Ла-5 имеет всего лишь две пушки. Но отступать нельзя.
Фашист не выдержал - ведет огонь с дальней дистанции. Еще несколько секунд, и наступит мой черед. Но что это? Послышались удары по моей машине - значит, снаряды, посланные противником, достигли цели. Но мой "лавочкин" слушается рулей, а гитлеровский вояка в моем прицеле. Он не выдержал, отворачивает! Хорошо видна ядовито-желтая окраска брюха, и я своим залпом вспарываю его. Вражеский летчик, словно выброшенный катапультой, выпрыгивает из самолета. За ним тянется колбасой не раскрывшийся еще полностью парашют. Мудрецов проскакивает над ним.
Мы разворачиваемся на проскочивших мимо "фоккеров", но они, не пытаясь продолжать бой, уходят в глубь своей территории.
Делаем круг над командным пунктом. Передаю Боровому:
- Нас ждут дома с докладом. Разрешите убыть?
- Счастливого пути! Спасибо за помощь! - слышится в ответ.
Летим на свою точку. В воздухе относительно спокойно, можно бегло осмотреть самолет. Заметив на хвосте пробоину в стабилизаторе, начинаю работать рулем высоты. Машина послушна. При работе рулем поворота - тоже.
Над аэродромом при выпуске шасси левая стойка вышла, а правую заклинило. Значит, повреждено еще и шасси. Принимаю решение садиться последним. Набираю высоту над аэродромом и пытаюсь резкими эволюциями самолета сорвать правую стойку с замка. Не получается. Тогда я перевожу кран в положение "шасси убрано", но левая стойка не убирается. Остается единственный вариант, и я передаю командиру полка - буду садиться на одну "ногу"!
Ольховский напоминает об условиях посадки и просит:
- Повнимательней, Кирилл!
Приземление проходит сложно, "Лавочкин" в начале пробега идет устойчиво, без изменения направления. Затем с потерей скорости появляется правый крен, машина начинает уклоняться к снежному брустверу на краю посадочной полосы, а его высота не меньше метра. Чтобы не врезаться в сугроб и не скапотировать, я резко передвигаю педали управления рулем поворота, создавая нагрузки на выпущенную стойку. Она не выдерживает и убирается. "Лавочкин" медленно ложится на фюзеляж и, юзом подползая к брустверу, останавливается.
Пока я докладывал командиру полка о выполнении задания, мой самолет отбуксировали на стоянку. При осмотре было обнаружено попадание трех бронебойных снарядов: один пронзил крыло и стабилизатор, два других, пройдя центроплан, нарушили систему выпуска шасси. Угодив в стойку, они заклинили шток цилиндра. Вот почему все мои старания выпустить её ни к чему не привели. Машина подлежала ремонту. Жаль, конечно, расставаться с испытанным боевым другом, сжились мы с ним... Да что поделаешь?
Этот истребитель был построен на средства колхозника-пчеловода В. В. Конева из колхоза "Большевик" Бударинского района Сталинградской области. Патриот просил передать его лучшему летчику фронта. Вручили И. Н. Кожедубу, затем после его ухода в другую часть на нем летал зам. командира авиаэскадрильи Павел Брызгалов, а после возвращения из госпиталя летал на нем я. Самолет славно послужил Родине...
Источники
Всем смертям назло - Москва. Знание 2000
Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Том 1. М.: Воениз., 1987
Золотая Звезда москвича. М., 1963
