А теперь? Если я приду к ним в дом с опущенной голевой, потерпевшим поражение, разве и сама Дильнозхон, и ее родители не будут испытывать ко мне жалость? Не будут емотреть на меня как на нахлебника? Ну разве я смогу так жить, да еще и в институт готовиться? Только теперь я узнал, насколько душевные страдания горше, тяжелее физических.
И в кишлак я ни за что не мог возвратиться. Как я встречусь с Халимой? Как, какими словами скажу о едаоем полном провале? Эх, а еще собирался после поступления в институт ей помогать учиться!..
Единственно верным решением, казалось мне, было найти такое место, где меня никто не знает и ни о чем не станет расспрашивать. Может быть, деже в самом Ташкенте найдется стройка или завод, где есть общежитие. Если не найду такого места, что ж, уеду в Каршинскую степь или еще куданибудь, места на земле хватит всем. Но в кишлак не вернусь никогда, это я решил твердо.
С такими вот нерадостными мыслями утром я собрал свои нехитрые пожитки в маленький чемоданчик, попрощался с более счастливыми соседями по комнате и спустился со своего четвертого этажа вниз. Открываю парадную дверь и вижу прямо перед собой около газетного киоска синюю "Волгу". Смотрю, номер андижанский; Темнокрасные чехлы на сиденьях тоже показались мне очень знакомыми. И тут сердце мое сжалось: неужели это машина Ялкина? Но в ней - никого.
Я быстро огляделся вокруг, люди все незнакомые. Кто же приехал в этой машине? Я уж грешным делом: подумал, не угнали ли ее... Так я и ходил вокруг да около, пока через какоето время из крайнего подъезда общежития не вышел Ялкин. Нервы мои были напряжены до предела, а в таком состоянии я очень не хотел показываться ему, поэтому тотчас торопливо повернул к трамвайной остановке. Но вслед мне тут же донеслось:
- Турсун, куда же ты, подожди! Я тебя ищу! - го лос взволнованный, срывающийся. Неужели чтото стряс лось? С кем? С ним? С домашними?..
Я остановился. Словно кто меня пригвоздил к этому самому месту, где настиг меня голос брата. Ялкин подошел, запыхавшись от быстрой ходьбы, схватил меня за руку повыше локтя, сжал и, пристально глядя мне в лицо, тихо сказал:
Все еще обижаешься? Ладно, хочешь мне отомстить? Ну, ударь меня разок! Ударь! Не человек буду, если чтонибудь скажу в ответ! Лучше уж ударить, чем оскорблять дурными словами!
Ялкин еще больше приблизил лицо и както уж совсем обезоруживающе подставил его под мою руку.
- Ну, ударь же, ударь, твой черед!..
У меня от этих слов запершило в горле, перехватило дыхание и чтото мгновенно оттаяло в душе. Я неловко протянул ему руку, за которую он держал меня.
- Давай сначала поздороваемся...
Ялкин обрадовался, словно ребенок, и схватил мою руку обеими своими. Он, конечно, уже побывал у Азлара, в этом нет сомнений, - даже не спросил, почему я с чемоданом. Он молча из кармана чесучового кителя вынул ключи от машины и открыл багажник, чтобы я мог туда поставить свои вещи, Потом открыл передние дверцы. - Поведешь?
Я взглянул на ключ в его руке и отрицательно помотал головой.
- Ладно, я сам поведу. Садись, я сейчас тебя куда то повезу. Ничего не имеешь против?
Мы поехали в ЭскиДжува1, купили на базаре горячих лепешек и банку каймака2. Я знал, Ялкин любил в Ташкенте Комсомольское озеро и, когда бывал здесь, всегда останавливался на его берегу, даже завел знакомство с охранником у боковых ворот, и тот встречал его как старого знакомого. Вкатив машину в зону отдыха, Ялкин поставил ее в тени и повел меня на островок, что посередине озера. Было еще очень рано, и поэтому еда в здешней закусочной еще не готовилась. Ялкин попросил повара заварить нам чайник зеленого чая.
И вот мы вдвоем, ни единой души вокруг, сидим за маленьким столиком, макаем теплый хлеб в каймак и напряженно молчим, беседа наша не клеится. Когда миришься после обиды с близким человеком, в отношения с ним закрадывается неприятный холодок. И я все еще никак не могу забыть, как он сказал мне сегодня относительно оскорбления дурными словами... Мне вдвойне стыдно оттого, что, несмотря на глубокую боль, которую я причинил ему тогда, он сделал вид, что забыл эту боль; и когда мне невыразимо трудно, он бросает все (а я знаю, чего это ему стоило) и, не раздумывая, не медля, приезжает ко мне на помощь.
Я разлил чай по пиалам, протянул ему.
1. Спасибо. Знаешь, мне Азлар обо всем рассказал. Я в курсе... Если хочешь, подавай документы еще в ка койнибудь институт, я помогу чем только смогу...
2. Нет, теперь уже всюду поздно, да и не готов я как следует.
3. Я правильно понял тебя? Ты не хочешь возвра щаться в кишлак? Да?
С какими глазами я вернусь, подумай!.. Ялкин снял свою тюбетейку и ударил ею по своей ладони. Потом чуть слышно, волнуясь, проговорил: `- Понимаю, нет ничего больнее упасть на виду у всех. Но ведь сила человека - она не только, когда он побеждает. Ты покажи свою силу, выдержку, когда по терпел поражение! Слабый, он даже от малейшей не взгоды упадет и рассыплется, словно кувшин глиняный. Сильный должен и после бури подняться, еще больше закалившись. Такто вот, брат. Твои невзгоды - это еще половина беды. Умей бороться и не сдаваться, не ве шать носа!
Мне было понятно желание брата: причисляя меня к разряду сильных, он тем самым старался както поднять мое настроение, ободрить, убедить, что не все уж так плохо, как мне кажется, не все потеряно. Но даже этот его искренний сердечный порыв не поднял моего упавшего духа, я раскис окончательно и не скрыл от него своих тяжелых мыслей, одолевавших меня весь предыдущий день да и сегодня тоже:
- Чтото во мне сломалось, Ялкинака, и мучаюсь я оттого, что не могу еще так, сразу расстаться со своей мечтой...
Повернув на голове несколько раз свою тюбетейку, Ялкин спросил вдруг:
1. Ты видел лифты, которые устанавливаются в мно гоэтажных домах?
2. Ну?..
3. Мне кажется, некоторые молодые люди считают высшую школу этаким лифтом: трудно пешком топать на седьмой, восьмой и дальше, жалко им себя, и время, считают они, могло бы быть использовано с большим толком. Тогда они к лифту бросаются, чтоб скорее на высоту попасть, и думают: стоит лишь в лифт пробиться, а там он поднимет на самые высокие этажи жизни... Но ведь в этом лифте считанное число мест, а желающих сколько угодно, и все, конечно, в него не попадут. И вот те, кому досталось идти пешком, ходят в трауре, будто все на свете уже потеряно и нет иного пути достигнуть этой самой высоты...
4. Значит, лифт такой нужен, попросторнее, - мрач но заметил я.
Пусть, ну пусть он нужен тысячу раз! - продол жал Ялкин, разгорячившись. - Ну, он поднимет тебя на десятый, на двадцатый этаж. Но на вершину горы в нем не поднимешься, нет. Пусть у тебя будет диплом в кармане, но если у тебя нет крыльев, ты не годишься для полета...
- А что ты скажешь о тех, кому такими крыльями
служит наука?
- Конечно, есть такие люди, но они, выучившись, укрепили свои крылья в труде. Ээ, брат, пока эти бе лоручки - насмотрелся я тут на них, пока тебя искал,- толпятся в очереди к этому "лифту", ты своим трудом добьешься того, что взлетишь повыше, чем они парят в своих грезах!
Я тотчас усмотрел за этими словами коварный смысл: наверняка хочет увезти меня обратно в кишлак, и тут же снова перешел в наступление:
- Опять ты за свое!... Все труд да труд!.. Ну, скажи, неужели у человека в этом мире только одна забота - вкалывать, вкалывать и вкалывать до потери сознания?!
Да, ему, конечно, не могла понравиться моя реакция на его слова. Он, наверное, вспомнил заодно и то, что я говорил ему во время нашей ссоры на адыре, потому что сразу сделался хмур и молчалив. В тишине стал© отчетливо слышно, как плещется вода о берег, как тарахтят плывущие вдали катера. Хотя за деревьями не было видно трамваев и автобусов на городских улицах, но и сюда доносился мощный гул ©т их беспрестанного снования.
Выдержав довольно длительную паузу, Ялкин поглядел на меня испытующе:
1. У нас сроду в семье не было белоручек! После того как ты уехал со скандалом, я, конечно, не мог по нять всего... Мне было очень плохо...
2. И я... я потом только понял, что сказал многое не думая... О премии, медалях... машине... Ведь никто не знает тебя так, как я...
Ты еще говорил мне, что... люди смеются?
1. Да, я просто уже не мог переносить насмешек та ких, как Фарманбригадир...
2. Почему же эти насмешки стали вдруг тебя так больно задевать?
Потому что, выходит, всюду тебе надо больше всех,а люди ведь не всегда понимают, из каких побуж дений ты это делаешь... Да еще учишь всех: труд, труд,труд!.. Кому это понравится? Вот это как раз и есть та односторонность, о которой правильно говорил Азларака! Помнишь?
1. А, уже Азлара цитируешь! Здорово же он тебе мозги заморочил! А ято, дурак, думал, откуда это у тебя, вроде раньше ничего подобного не замечал! Зна чит, ты теперь по его подсказке живешь? Его дорожкой собираешься идти? Так?
2. Нет, я хочу найти свою, понимаешь, свою само стоятельную дорогу!..
3. И где же ты собираешься ееискать? Уж не в Ташкенте ли, живя в доме твоего Азлара?
4. Это правда, Азларака меня приглашал к себе жить, но я не хочу этого... Я не желаю, чтоб из жалости, а ведь он сочувствует, что я не поступил... Но я хочу у него научиться тому, что мне нравится в нем!-уп рямо заключил я.
5. Таак, значит, тебе в нем чтото даже и нравится? Интересно!
6. Да, нравится! Нравится то, что он умеет красиво жить! Умеет жить с удовольствием... наслаждаться жизнью! -: закончил я, с трудом подбирая слова, чтобы выразить жизненное кредо своего родственника.
Ялкин резко отодвинулся вместе со стулом, на котором сидел, посмотрел на меня прищурившись.
1. Да, очень интересно ты рассуждаешь! Я вижу, ты стал совсем взрослым и ума у тебя хватает, чтобы доду маться до какихто вещей! Откровенно говоря, я только сейчас это почувствовал... Да, поздновато я это понял!.. Ну и ну! Значит, тебе нравится, как живет Азлар?.. Зна ешь, я тоже эту ночь был у них. Ты прав, люди живут в свое удовольствие, ничего не скажешь! На четверых взрослых один ребенок. Все спорят между собой. "За Камолой . буду сегодня смотреть я!"-говорит один. "Нет, я, я", - перебивает другой... Чуть девочка попри ветливей на кого поглядит, тот умирает от счастья! Она единственная забава в семье, живая кукла! И ни одна голова не подумает: ведь эгоист растет! Да еще какой! А им - удовольствие! Представляешь, единственный ре бенок у них тоже - ради удовольствия. И забавы!
2. Но... ты же не можешь не согласиться, что они живут красиво, культурно?..
Аа, брось ты философствовать насчет их культуры она как усьма1 для бровей, вроде горячей воды в кране! А если поглубже заглянуть в их нутро, только одно увидишь: голый эгоизм, все для них, ради них... Существует лишь собственное "я" - и больше ничего! .
1. Что же, потвоему, все горожане такие, как они?
2. Ничего подобного! Я встречался в Ташкенте со многими людьми. Бывал дома у инженеровконструкто ров, когда мы испытывали хлопкоуборочные машины нового образца. Видел, как работают ученые, те, кто вы водит новые сорта хлопчатника "Ташкент"... Да и у многих других бывал. Для них для всех главное - это идея и дело, которым они служат. А идея эта проста и гуманна - стараться облегчить труд людей, избавить их от непосильных нагрузок... Думая о других, такие, я знаю, нередко забывают о самих себе.
3. Почему же это человек должен забывать о себе?- не сдавался я. - Что же в этом плохого, если он, гово ря: "Пусть все будет людям", в то же время и подумает! "Пусть чтото будет и мне"?
4. Сперва народу, а потом "мне", вот в чем дело, брат!..
5. Значит, народу - отдельно, а нам с тобой - от дельно? - лез я прямотаки в бутылку.
6. Не лови меня на слове, брат, знаю, мы ведь тоже частицы народа. Но попробуйка скажи своему Азлару чтонибудь про народ, он сразу нос сморщит...
7. Да ему, очевидно, как и многим, надоели пустые, высокопарные слова...
8. Правильно, есть высокопарные словапустышки. жонглирующих этими пустышками, за которыми ничего нет. Но есть ведь и люди, что жертвуют всем во имя общего дела, на которое зовет партия. Ты это запомни твердо... Конечно, застойная вода не течет, а если взду мает течь, тут же высохнет. Водыто ей, луже, только на себя и хватает. Она будет блестеть под солнцем и даже красиво подернется рябью при ветре. А таким, как ты, водичка эта покажется еще и прозрачной и привлека тельной... Поток же, текущий с гор, несет с собой мут ный ил, песок, неуклюже ворочает камни.., Такое тебе, конечно, не по вкусу, знаю !Река не может не течь. В том смысл ее сущестаования. Ты перекроешь ей путь,а она выйдет из берегов. Она щедро отдает свою воду полям и степям, а лужа просохнет - после нее останется незаметное безжизненное место. Река же течет, рождая вокруг себя жизнь, цветение...
Ялкнн глубоко вздохнул и умолк, чтобы я мог осмыслить все сказанное им. Наверно, ждал возражений, но я глубокомысленно молчал и хотел дать ему выговориться. Видя, что я не возражаю, не спорю с ним, он продолжал:
1. Понимаешь ли, вольно или невольно, но ты стал причиной того, что последнее время я очень много раз мышляю о том, ради чего я пришел в этот мир, ради чего столько работаю не покладая рук. Трудиться от зари до темноты - это, наверное, обычай, завещанный нам предками! Подругому и быть не может, ведь каж дое дерево, зеленеющее в наших краях, каждый живой росток щедро политы нашим потом, ты знаешь это хо рошо. Без полива и обработки у нас ничего не растет. Представь, летом все мы сидим без дела дома, отдох нуть решили... И что же, во что превратятся наши зеле неющие долины?.. Все бы начисто выгорело, высохло!.. Трудолюбивы все народы земли. И многие растят хло пок... Вчера, знаешь, я разговаривал с корреспондентом из Москвы, он сказал, что восхищен подвигом узбеков на хлопковых полях. "Вы, - сказал он, - на первом .месте среди хлопкоробов мира не только по урожайнос ти, но и по трудолюбию". Ты понимаешь, корреспондент говорит, что на международном рынке за килограмм на шего хлопка можно купить пуд зерна, кукурузы или пшеницы... А в каждой тонне - тысяча килограммов. Умножька это на пять миллионов тонн хлопка!..
2. Конечно, все это очень здорово, - сказал я до вольно будничным тоном, внутренне почемуто не разде ляя восторгов Ялкина, - но разве одним только мате риальным богатством жив человек? А духовные? А они? Эх, если бы у меня были настоящие знания, да разве я провалился бы на экзаменах в университет? Ведь как больно чувствовать, что ты на голову ниже своих ро весников! Ты вот все требуешь: вкалывай, собирай, тру дись, не жалей себя, работай! Хлопок, хлопок!.. А что это все дает мне, лично мне? А? Когда читать, когда
vvзаниматься? В мире столько интересных вещей, а мы ничего этого не знаем, не видим... Ялкин перебил меня:
1. Постой, постой! Какойто бред у тебя в голове! Разве мы, работая для себя, лично для своей души ни чего не делаем? Разве мы сами не растем, выращивая хлопок? Мы с тобой возродили к жизни Волчий адыр. Разве жизнь твоя не стала другой после этого? А вспом ника, какие мы с тобой персики да яблони посадили у подножья адыра!
2. У асфальтовой дороги? - нехотя припомнил я.
3. Да, да, и дорога, помнишь, была проложена пос ле того, как мы освоили адыр. Сейчас люди, которые едут или идут, отдыхают в тени этих деревьев, едят пер сики. Ведь наверняка ктонибудь из них да помянет доб рым словом тех, кто посадил эти деревья. Разве нет?
4. Может быть, и вспомнят, - неуверенно подтвер дил я. - Ну и что из того?
5. Для меня самая большая награда, поверь,- имен но это! Что останется в мире после тебя, вернее, что ты оставишь миру - в этом смысл и значение жизни. Я убежден!
6. Ну, а как быть с теми, которые говорят, что после них - хоть потоп? Онито уж наверняка ни о чем таком и не думают. И после них ведь ничего не останется.Не беспокойся, и от них останется! Микробы эго изма и себялюбия оставят они! Хочет человек того или нет, он все равно после себя чтото оставляет людям, так же, как ему оставили его отец и мать, народ, роди на... Потребитель не умножает это наследие, он живет за счет него, уничтожает его... Что же такие люди могут сделать для своего народа? Какая от них польза? Но есть созидатель! Да, да, не бойся этих громких слов! Он кропотливо, годами, десятилетиями умножает полу ченное наследие и оставляет его народу, да еще при умноженным. Сила народа вот в таких самоотвержен ных людях, благодаря им история движется вперед... И ты, брат, как ни береги себя, как ни самоутверждай ся, а жизнь пройдет. Но один оставит после себя добрую память, другой - горький вздох! В этом все дело! Так подумай, что оставишь...
Никогда мы с братом не говорили так вот серьезно. Вернее, говорит теперь он, и я впервые в своей жизни слышу от него такие слова. Мне становится не по себе от них, станившся немного грустно и неуютно, потому что мне кажется, что брат почемуто подводит итоги, думает о том, что им сделано за его в общемто недолгую еще жизнь. Поэтому я, пытаясь перевести разговор на другую тему, задаю вопрос довольно невпопад:
- Кого ты привез сегодня в машине?
Ялкин явно недоумевает. Он берет свою пиалу, выплескивает остатки чая, осевшего на дне пиалушки,
Налейка мне еще! - просит он, словно не слыша моего вопроса.
Я беру у него пиалу, ополаскиваю ее и наливаю ему прозрачного, успевшего хорошо настояться зеленого чая.
1. Вот спасибо, такой люблю! Ну, так к чему же мы с тобой пришли в результате сегодняшних дебатов? - твердо спрашивает брат. - Попрежнему все еще хо чешь остаться у своего Азлараака?
2. Нет.
3. Ты это серьезно?
4. Зачем же быть нахлебником? - отвечаю я вопро сом на вопрос.
Смотрю, Ялкин както сразу повеселел.
- Это ты прав, братец! - горячо одобряет он мои слова. - Да кто он такой, этот самый Азлар, чтобы Атаджановы у него в приживалках ходили? А? Не забы вай,` в твоих жилах течет кровь Атаджанатрактора, я сколько тебе о нем рассказывал, помнишь? Его так про звали за силу воли, за железный характер!.. Так что? Едем в кишлак под отцовскую крышу?
Не такто просто теперь меня убедить в чемто. Это здорово, конечно, что у нас был такой отец, и я все чаще ощущаю в себе какието черточки его характера. Может быть, это и есть сила воли - выполнить принятое решение, несмотря ни на какие, даже самые убедительные доводы.
1. Нет, я поживу в Ташкенте, Ялкинака. Давно так решил. Пойду работать на стройку, устроюсь в обще житие.
2. Но в кишлаке ты нужнее! Ты понимаешь это или нет? - повышает голос брат.
3. Здесь тоже нужны рабочие руки. Видел, сколько объявлений зовут на работу, да на каждом шагу?
- Думаешь, здесь легче будет? Да? - не успокаивается Ялкин. - Два выходных, театры, девушки...
1. Библиотеки... - в тон ему продолжал перечислять я. - Знаешь, я решил готовиться в институт. Вкалывал на поле, вкалывал, а знанийто настоящих не получил... Вот и провалился...
2. И, конечно, во всем винишь меня и кишлак?..
- Я, Ялкинака, виню одного себя, честное слово!; Очухался поздно, вот в чем беда. Страшное недовольство собой - было у тебя такое? Ну кто, кто я по сути дела? Что я умею?
- Механизатор - вот кто ты по сути дела! Машину водишь, трактор, хлопок умеешь собирать на хлопкоуборочной... А учиться можно и заочно, ты знаешь, у нас в кишлаке многие так учатся... - И без всякой связи с предыдущим: - А хлопок такой небывалый растет нынче на адыре, видел бы ты только! Коробочки"- сплошной бисер! Думаю, может набежать до сорока пяти центнеров с гектара! - И, чтобы убедить меня окончательно, добавляет: - Четырехрядную хлопкоуборочную получили, знаешь? Сейчас ее. испытывают по всей республике. Одну дали мне. Вчера я получил ее на заводе и отправил к нам в кишлак по железной дороге. Свою прошлогоднюю двухрядку еще не отдал, тебя ждет... Я ее отремонтировал - как новенькая! Возьмешь?..
Вспомнилось мне, с какой завистью глядел я в прошлом году на это чудо техники. Эх, если бы тогда... Но сейчас я и в самом деле этого не хотел, не кривя душой даже перед самим собой. Брату же я сказать всего этого, конечно, не мог: за его такую щедрость - такая черная неблагодарность.
- К таким бы вот отличным машинам да ровные, большие плантации, - недовольно протянул я. - Что Волчий адыр? Я видел эту четырехрядку на выставке. В самом деле, очень красивая, мощная! Такой нужны огромные поля в пятьдесят, а то и шестьдесят гектаров.
Руки Ялкина, я увидел, мгновенно потянулись к тюбетейке, и он, казалось, забыл о предмете нашего спора.
- Эх, что и говорить, брат! Я сейчас ехал через Мирзачуль. Помнишь Джабира Ташбекрва? Он у нас ин женером был. Теперь работает в Голодностепстрое. Там сейчас прямо революция - новые совхозы растут не по дням, а по часам. Так он меня возил и все показывал. Знаешь, поля вот как ты говоришь, да еще побольше, семьдесят восемьдесят... Для машины - приволье! По цементным лоткам бежит прозрачная вода, шланги длинные, гибкие, получше, чем у пожарных! Да по сравнению с ними наш самодельный рукав - тьфу! Водато прозрачная, и в шлангах никаких осадков, шланги легкие! Ох, как я позавидовал, увидя все это богатство!
Мне было очень приятно услышать, что и у Ялкина тоже появилось чувство неудовлетворенности своей работой. Раньше ведь слова не скажи: все, что у нас на адыре, - все лучшее; нини - ничего критиковать нельзя было, не рискуя смертельно разругаться изза этого с Ялкином.
Наши настроения с ним теперь были очень схожи, и это както поновому приблизило нас друг к другу.
- Раз так, переезжайте в Мирзачуль! - посоветовал я, - Думаешь, Ташбеков тебя просто так возил по полям? Наверняка с тайной мыслью...
Ялкин откинулся назад и уперся руками в край стола.
* Да, много в Мирзачуле увидел я всего! Так и стоит перед глазами. А техника какая - во сне не при снится! С такимито машинами горы сдвинуть можно! Знаешь, у меня всякие задумки были, и давно, так там, в Мирзачуле, с такими машинами их запросто выпол нить можно! Но... - он замолчал.
* Что "но"? - подхватил я тотчас. - Жалко адыр свой бросать?
* Адыр и дом, где родился, - в задумчивости продолжал он. - Семья, дети - тебе то этого не понять еще. Тебе легко. Вспорхнул, перелетел с места на место и всюду можешь щелкать, как перепелка...
Док. 634999
Перв. публик.: 27.12.00
Последн. ред.: 27.12.10
Число обращений: 0
Наследие
|
