Даниил ГРАНИН: `Советская жизнь стала белым пятном`Назад
Даниил ГРАНИН: `Советская жизнь стала белым пятном`
Даниил ГРАНИН: На телевизионную премию ТЭФИ выдвинута программа Даниила Гранина "Я помню...", которую сам автор не видел
Нынешнее телевидение отторгает не только писателей, но даже читателей. Писателей на экране мало, читателям послушать некого. Эфир предоставляет писателям разве что канал "Культура". Как раз на нем в январе в связи с 85-летием Даниила Гранина вышел его четырехсерийный цикл "Я помню...". Сейчас одна из серий - "Совковая Атлантида" - выдвинута на ТЭФИ.
Корреспондент "Огонька" встретилась с Даниилом Граниным, одна из первых книжек которого, кстати, в начале 50-х вышла в "Библиотечке "Огонька". Это была повесть "Спор через океан". И в телевизионном цикле "Я помню..." писатель рассказывает, как он тогда испугался: на обложке поместили его портрет и ему казалось, что все его узнают на улице. Корреспондент без труда узнала Даниила Александровича на одной из улиц поселка Комарово, где у Граниных уже лет сорок дача. Разговор начался с телевидения, но им не ограничился:
- Этой передачи я даже не видел. Слушать о себе, да еще в своем исполнении - сплошная досада.
А рассказывать о себе?
- Тоже трудно. Особенно на телевидении. Здесь много опасностей: опасность преподнести себя излишне красиво, опасность впасть в какую-то манерность, опасность "стриптиза". И отстраниться от себя нелегко. Это вообще сложность всех мемуаров. А в телевизионной передаче ты уже и изменить ничего не можешь. Я привык: напишешь фразу, потом ее переделываешь, подбирая одно слово, другое, пока добьешься чего-то более или менее приличного. А тут произнес, сняли - и все. Заканчивается съемка, я думаю: мать родная, как я неуклюже говорил! Здесь к тому же не было опоры на написанный материал. Одно дело, когда снимался цикл о Петре - по готовой книге или цикл "Блокада" - тоже по книге. Про себя книги нет. Теперь, после этой передачи, может, стоит писать про себя.
Из авторской программы Даниила Гранина "Я помню...":
"Когда перебираешь старые фотографии, возникает странное чувство: я это или не я? Вот 20-летний солдат, почти дистрофик, в обмотках, на Ленинградском фронте. Вшивый, грязный, обозленный... Бегство, выход из окружения, отступление. Оружия нет, страх попасть в плен, расстрелы, убийства, гибель ребят, бездарные командиры... О чем я могу сегодня с ним говорить?
А вот совсем другая фотография: мы на съезде писателей - Виктор Некрасов, Женя Евтушенко, я, довольный собой. Успех, слава. Автор вроде бы бестселлеров. И опять - это чужой, незнакомый человек. Чем я так доволен? Что я о себе воображаю? Это интересная вещь - встречаться с самим собой спустя много лет. Тщетная попытка вспомнить и понять себя".
Вы себя в каком поколении ощущаете?
- В военном. Чем была война для нашего поколения? Поначалу - патриотическим порывом (я сам пошел в народное ополчение), но затем - страшным разочарованием. Мы считали, что будем воевать на чужой территории. Нас учили только наступать - "ни пяди своей земли". А мы отступали. Оказалось, что нет ни опытных военачальников, ни связи, ни авиации... Война была обманом. Но она стала для нас и большой школой. Мы поняли: надеяться не на кого. То, что мы выиграли войну, - чудо. У немцев были опыт, оружие, разработанные планы. У нас даже карт не было. Знаменитый военный анекдот: две бабки стоят у колодца и смотрят, как офицеры изучают карту. Одна другой говорит: "Наверняка сейчас дорогу будут спрашивать". Выстояли и сумели перейти в наступление прежде всего потому, что война с нашей стороны была справедливой.
Война имела для моего поколения еще одно важное значение: когда наши солдаты перешли границу, они поняли, какая там жизнь. Я впервые увидел стиральную машину. И не обнаружил там коммунальных квартир. Это было прозрением. Потому военное поколение следовало быстро образумить. И сталинская система энергично этим занялась.
В цикле "Я помню..." Даниил Гранин рассказывает, как после войны они целый месяц пили. Потом он начал работать в кабельной сети. Жили они с женой в коммунальной квартире. Только что родившаяся дочка спала в чемодане. Таз, в котором ее купали, потом наполнялся винегретом на всю фронтовую компанию. Пеленали девочку на единственном столе, и как-то она залила рукопись начинающего писателя-отца. Даниил Александрович раскричался, а жена невозмутимо сказала: "Подумаешь, Лев Толстой!".
В серии "Совковая Атлантида" вы говорите о советских временах так, как будто речь идет о XIX веке, в котором мы не жили. У вас есть ощущение, что многое уже забыто?
- Да. Мы стараемся забыть прошлое удивительно успешно. Мы его хоронили все вместе, приплясывая и проклиная или плача - в зависимости от того, что каждый из нас имел в этом прошлом. С тех пор многое исчезло. Изменился словарь - уже нет "персональных дел", "продовольственных карточек", "ордеров"... Что это такое, теперь надо пояснять в комментариях и примечаниях. Ушли понятия, но главное - мы перестали вспоминать, что за этими понятиями стояло, как мы жили. Не помним очередей и магазинов тех лет. Забыли про стенные газеты, соцобязательства и соцсоревнования...
Может, и хорошо, что забыли?
- С одной стороны, хорошо. Но с другой, это стыдно и неприятно, потому что мы отказываемся от своей истории. У меня вдруг возникло ощущение пробела: вся советская жизнь стала белым пятном. Никто не хочет возвращаться к ней. Но когда мы вернемся (ведь история должна быть непрерывной, она не терпит пропусков), окажется, что мы не в состоянии восстановить многое - и начнем придумывать. Пионерская и комсомольская жизнь, непрерывные собрания, совещания, парткомы - все это составляло значительную часть чувствования. История народа, по-моему, это история не только фактов и событий, но и чувствований. Без этого невозможно понять, почему мы так или иначе поступали. В нашей жизни было много позитивного - ни одна система не может существовать, если в ней нет позитивного. Советская продержалась 70 лет. Почему? Потому что была мечта, идея. Люди чувствовали себя социально защищенными. Можно было куда-то идти с жалобами. Сейчас кому пожалуешься? Это все - приметы того времени. И без них физиономия прошлого расплывается.
Из цикла "Я помню..." Даниила Гранина:
"Очень важно в этой совковой Атлантиде, которая почти уже скрылась под водой, показывать вещи и факты из ушедшей навсегда жизни. В ней, конечно, очень много противоречивого, не очень понятного. Но эта противоречивость и непонятность и есть, может быть, самое важное, самое интересное для литературы. Потому что когда все понятно, когда на все есть ответы, когда мы все знаем заранее, то искусство исчезает".
В своей программе вы рассуждаете о мирах, которые существовали тогда: мир очередей, мир собраний... А из каких миров состоит нынешняя жизнь?
- Давайте подумаем. В первую очередь это мир новых страхов. Страх, что лопнет банк. Страх, что закроется твоя фирма. Страх безработицы. Этого не было раньше. Во-вторых, конечно, - душепожирающий культ денег.
Мир телевидения входит в число новых миров?
- Конечно. Телевидение приобрело власть, по-моему, чрезмерную. С помощью телевидения ныне можно раскрутить не только любого артиста, но и любого политического деятеля. Телевидение вдруг обнажило для меня новое отношение к искусству - аншлаговое. Эстрада, шоу-бизнес вышли на первое место. Серьезное искусство вытесняется.
А к писателям журналисты обращаются в основном в связи с какими-то датами - и цикл "Я помню..." снимался по случаю вашего 85-летия. Не обидно: есть опыт, знания и они не очень востребованы? Или это опыт иной жизни и он сегодня не применим?
- Роль писателя - и это тоже примета нашего времени - резко изменилась. Может, это связано с тем, что роль книги стала другой. Говорят, время бумажной книги закончилось - есть интернет. Кроме того, книги теперь дорогие, да и нет времени читать - слишком велика борьба за существование. Ведь раньше как: приходишь в какое-нибудь учреждение, на предприятие, обращаешься к сотрудни...це (по большей части - "це"). Первое ее движение - она захлопывает ящик, где лежала книга, которую читала. У меня однажды в Америке была встреча в университете, и я по советской привычке начал говорить, что наша страна - самая читающая, книги выходят громадными тиражами. И одна студентка меня спросила: "Не кажется ли вам, что у вас читают вместо жизни?". Отчасти она была права.
