Январь 1991 г.
События последних месяцев и недель, в том числе ввод воздушно-десантных войск в Прибалтику {совсем как в августе 1968-го в Чехословакию), кажется, дорисовали портрет лидера КПСС и главы государства, окончательно излечивая многих из нас от затянувшихся иллюзий. Пора подвести, так сказать, предварительные итоги.
По своей политической биографии и репутации, по тем чувствам, которые испытывают к нему различные группы современников, Горбачев представляется на первый взгляд весьма сложной исторической фигурой. Инициатор реформ и явная помеха в их осуществлении; провозвестник гласности, не раз гневно стучавший кулаком на тех, кто посмел ею воспользоваться; автор лозунга демократизации и новоявленный диктатор, делающий все, что в его силах, чтобы заглушить демократическое движение, сохранить основы тоталитарной системы; государственный деятель, с чьим именем одинаково справедливо связывают уменьшение напряженности в мире и столь же резкое усиление ее в собственной стране, освобождение человечества от страха перед атомной смертью и сотни тысяч беженцев из Азербайджана и Армении, леденящие душу акты геноцида в Сумгаите, Баку, Душанбе, Фергане и других местах.
На Западе Горбачева до последнего времени носили на руках - факт, убедительно удостоверяемый присуждением ему Нобелевской премии мира. Что касается мнения о нем по эту сторону границы, то тут о популярности говорить не приходится. В народе его не любят, не любят активно. По-видимому, это вызвано не только все более резким за годы его правления падением уровня жизни подавляющего большинства населения страны. Вероятно, не меньше отталкивают и такие личные черты этого руководителя, как его властолюбие, самодовольство, изворотливость, неискренность, отсутствие в его бесконечных речах живого интереса к людям, не раз продемонстрированная душевная черствость, Достаточно вспомнить в этой связи его поведение после аварии в Чернобыле: несколько дней полного молчания, а затем трехлетнее сокрытие истинных масштабов распространения радиации - ценой жизни и здоровья десятков и сотен тысяч людей.
Сам Горбачев, судя по всему, не заблуждается насчет своей популярности, Всем памятно, как он и его команда настаивали, чтобы избранием его президентом происходило не на всенародных выборах (со смехотворной ссылкой на то, что проводить их некогда), а на съезде народных депутатов, где у него было заведомое большинство. За истекший с того времени год он еще дважды, не спрашивая согласия общества, расширял свои полномочия, но уважения к нему не прибавилось, скорее напротив. Об этом свидетельствуют многие факты, но, может быть, особенно красноречивы - судьбы его политических противников. Достаточно было, например, Генеральному секретарю ЦК КПСС разгневаться на еженедельник "Аргументы и факты", как тираж этой тогда еще сравнительно малочитаемой газеты вскоре достиг феноменальной цифры - 32 миллиона экземпляров. А Ельцин, которого именно вражда к нему Горбачева сделала первым лицом в России!.. Читатель легко добавит и другие примеры.
Есть, однако же, и третья позиция, отличная от двух предыдущих. На ней стоят (или стояли еще до вчерашнего дня) многие из наших интеллектуалов, которые смотрят на Горбачева хоть и без восторженности, но гораздо более примирительно. Зато они обычно весьма строги к "популизму" и к "эмоциям толпы". Шум митинга оскорбляет их слух. Отношение народа к Горбачеву расценивается ими как проявление "низкой политической культуры" и убедительное доказательство нашей неготовности к демократии. Например, в статье "Опасаться ли авторитарной власти?" ("Известия", 1990, 11 декабря) доктор исторических наук А.Кива взывает: "Не спешите во всем обвинять Горбачева!" "И радикалов, особенно сверхрадикалов, хорошо бы остановить. Не пытайтесь навязать народу то, чего он до поры до времени принять не может". "Что толку твердить об исторической ответственности партии, правоохранительных органов?" "На пути от тоталитаризма к демократии не обойти этапа авторитаризма". "Нет оснований пугаться президентской формы правления".
Итак, да здравствует авторитаризм, хотя бы и при отсутствии авторитета! Все очень стройно - и знакомо пахнет лагерной баландой.
Чем объяснить столь глубокие - до диаметральной противоположности - расхождения в оценках Горбачева различными категориями современников, а главное, бросающиеся в глаза противоречия в действиях его самого? Загадочная натура, хаотичная, мятущаяся личность? Полноте. Мятущимся и непредсказуемым в номенклатуре места нет. Да и мы с вами, слава Богу, не слепые: каждый вечер видим и слышим его по телевизору. Я думаю, всякая загадочность исчезает, все становится простым и логичным, если при истолковании поступков Горбачева положить во главу угла его реальную роль в нынешней общественной борьбе и, что особенно важно, совершившееся на наших глазах изменение этой роли.
Политическая биография Горбачева еще не написана, но, быть может, будущий биограф согласится со мною, что одно дело - Горбачев в первые два года "перестройки" и совсем другое - после перевала 1987-1988 гг.
В самое первое время по занятии поста Генерального секретаря Горбачев - не более как "новая метла" в старом доме сталинско-брежневского "реального социализма". Частичное омоложение руководящих кадров, свежая мысль о необходимости приоритета развития машиностроения, некоторое обновление официального словаря ("ускорение социально-экономического развития"), антиалкогольная кампания - вот, кажется, и все, что вспоминается из той первоначальной поры {1985-1986 гг.), Если бы положение в стране стало хоть несколько лучше, тем бы, вероятно, и кончилось. Однако в ситуации, когда медленное, но верное сползание социалистической экономики по наклонной плоскости, достигнув опасной черты абсолютного падения производства, продолжалось и далее, необходимость "что-то делать" оказалась сильнее инерции "застоя". Вместе с тем правящая олигархия была, вероятно, настолько убеждена в прочности своей власти, что после некоторых колебаний отважилась вручить своему молодому (по советским меркам) вождю мандат на проведение более серьезных реформ.
Наиболее решительный сдвиг был совершен в области, где он, надо думать, показался Политбюро наименее опасным, непосредственно не угрожающим интересам номенклатуры, - в сфере международных отношений. Сравнительно простым способом, всего лишь ценой отказа от некоторых (не первостепенных для системы) идеологических стереотипов, оказывалось возможным существенно уменьшить груз тех неимоверных военных расходов, под которым подламывалась и без того неэффективная советская экономика. Тянуть с этим было невыгодно еще и потому, что соотношение сил менялось не в нашу пользу: программа СОИ обещала в обозримом будущем сделать Америку неуязвимой для наших ядерных ракет. Кроме того, мы были крайне заинтересованы в кредитах и технологической помощи Запада. Последовала серия шагов навстречу его предложениям (ранее неуклонно отвергавшимся) о поэтапном согласованном сокращении вооружений. Шаги были, безусловно, разумными, заслуга Горбачева - Шеварднадзе в этом отношении неоспорима. Однако, сказавши "а", нельзя было не сказать "б".
Разоружение требовало взаимного доверия, открытости, признания общечеловеческих норм и ценностей, что применительно к тоталитарному государству означало требование определенной либерализации не только его внешней, но и внутренней политики, а также отношений внутри "социалистического лагеря". Отсюда -провозглашение "гласности", а затем и "демократизации" (с противовесом в виде лозунга "Больше социализма!"), освобождение политических заключенных, возвращение из ссылки А.Д.Сахарова, истинного инициатора перестройки. Таким образом, вопреки обычной зависимости, внешняя политика нового советского руководства явилась в данном случае не столько "продолжением", сколько, наоборот, источником и стимулом внутренней.
Однако медовый месяц "перестройки" быстро пролетел. Надежды "аппарата" на то, что контролируемая "гласность" не принесет системе большого вреда, а благодарные массы будут сто лет терпеливо и скромно ждать обещанных улучшений, не оправдалась. Кризис был слишком глубок, горючего материала накопилось слишком много, а мелкие, хаотичные полуреформы, именуемые "революцией сверху", только запутывали и разлаживали пусть давно проржавевший, но все-таки как-то работавший механизм. В этих обстоятельствах, когда поляризация общественных сил стала формировать то, что я бы назвал, с одной стороны, "партией народа", с другой стороны -"партией номенклатуры", Горбачев оказался перед выбором: чью сторону принять? Радикализировать "перестройку", то есть, опираясь на народ, смело и определенно взять курс на замену тоталитарно-бюрократического государства демократическим, а разорительной "плановой" экономики - рыночной? Или, напротив, затормозить процесс перемен, озаботившись главным образом тем, чтобы он любой ценой оставался полностью подконтрольным "аппарату" и в наибольшей мере выгодным именно для него?
Будущий биограф М.С.Горбачева, вероятно, расскажет много интересного о фактической и психологической стороне этого выбора. "Вольной волею или нехотя" был он совершен? Быстро ли, под воздействием какого-то одного разительного события или же на протяжении достаточно длительного отрезка времени, заполненного колебаниями, внутренней борьбой? Если последнее, то какие внешние силы (лица, мнения, события, напоминания) и каким образом участвовали в ней? Тогда, быть может, мы наконец получим ответ на вопросы, так занимавшие нас в свое время: а что там у них, в Политбюро? кто с кем? какая расстановка сил?.. Все это может оказаться довольно любопытным, даже полезным, но для истории (да и для большинства современников) важен результат. А он ясен: когда пришлось выбирать между народом и номенклатурой, Генеральный секретарь ЦК КПСС предпочел то, что ему было роднее и ближе - номенклатуру и выгодный ей "аппаратный" вариант "перестройки".
Первые явные движения в эту сторону были сделаны еще в ту пору, когда "перестройка" шла по восходящей. Вспомним, что отлучение Ельцина, проведенное вполне по-сталински, состоялось - под личным руководством Горбачева -осенью 1987 г.; последующие события в полной мере выявят симптоматическое значение этого факта, который тогда мог показаться лишь частным, хотя и неприятным эпизодом. А в 1988 г. мы уже неоднократно увидим Михаила Сергеевича в существенно новом качестве по сравнению с предыдущим периодом его деятельности.
XIX партконференция, всеобщий подъем, символ которого - оживший лозунг "Вся власть Советам!" И вдруг под занавес конференции (делегатов которой предусмотрительно не избирали, а подбирали) - предложение Генерального секретаря, тут же в растерянности принятое и теми, кто мог бы запротестовать, о совмещении постов: о том, чтобы председателями Советов всех уровней стали, "как правило", первые секретари соответствующих райкомов, обкомов, ЦК. Вся власть Советам, а все советы по-прежнему под властью номенклатуры!
Или, тем же летом, заседание Президиума Верховного Совета СССР по проблеме Нагорного Карабаха - первый опыт великодержавно-бюрократического подавления Центром национально-демократического движения, многократно повторенный затем в разных республиках.
Или, чуть позже в том же году, пока еще жив был "черненковский" Верховный Совет, стремительное проведение через него Горбачевым новой Конституции и избирательного закона с остроумным нововведением - представительством от КПСС и руководимых ею всесоюзных "общественных организаций", обеспечивших олигархии в высших законодательных органах гарантированное "агрессивно-покорное большинство".
Таким образом, характеризуя Горбачева как политического деятеля, не обойтись без слов "до" и "после". До "дела Ельцина", до XIX конференции, до Сумгаита (который он замолчал, что явно подтолкнуло последующие акты геноцида в разных точках страны) - это один Горбачев, после - в возрастающей мере другой. До - он олигарх-реформатор, очень умеренный и никогда не обнаруживавший наличия сколько-нибудь отчетливой социальной программы, но тем не менее все-таки реформатор системы; после - по преимуществу ее охранитель. Изо дня в день и из года в год повторяющий свою любимую песню "Перестройке нет альтернативы", но если прежде это значило: надо перестраиваться, иного выхода нет, то теперь: не допустить демократической альтернативы тому "системосберегающему" варианту перестройки, в рамках которого я удерживаю страну.
Все это обычно упускается из виду нашими политологами и публицистами, когда они заговаривают о Горбачеве и ломают голову над логикой его политического поведения. Как правило, толкуют о "Горбачеве вообще", а в объяснение тех или иных его поступков приводят еще более общие соображения о том, что может и чего не может позволить себе каждый "реформатор-прагматик", о том, что любая политика есть равнодействующая многих разнонаправленных сил, и пр. и пр. Итог подобного глубокомыслия чаще всего сводится к тому, что анализируемый способ действия, конечно, не является наилучшим, но всякий иной был бы еще хуже.
Замена социального, конкретно-исторического подхода к теме общими соображениями в равной мере сказывается промахами как в похвалах, так и в упреках нашему лидеру. С одной стороны, его, как героя известной сказки Гофмана, нередко благодарят и хвалят за то, что сделано либо другими людьми, либо самим объективным ходом вещей. С другой стороны, даже такие всецело преданные ему авторы, как цитировавшийся А.Кива, позволяют себе утверждать: "да, были многие ошибки и упущения". В подобных случаях хочется попросить разъяснений: а что вы, собственно, считаете ошибками? Ошибками - по отношению к чему? С точки зрения чьих интересов?
Если с точки зрения интересов народа, то применительно к данному лицу это просто неподходящий критерий. Если с точки зрения государственной, то здесь (во внутренней политике) ошибок действительно тьма, притом некоторые из них такого масштаба, по отношению к которому слово "ошибка" выглядит формулой оправдания. В самом деле, можно ли уместить в него, например, срыв программы Явлинского - Шаталина, открывавшей путь к стабилизации нашей полуразрушенной экономики? А "развал Союза", явившийся прямым следствием попыток подавить поднявшееся в республиках демократическое движение грозными окриками и запретами из Центра? Никакой сознательный противник государственной целостности СССР не добился бы равного эффекта, и всего за каких-то три года. Но если рассматривать деятельность Горбачева с точки зрения интересов номенклатурного слоя, то в этом плане "ошибок и упущений" наберется не так уж много. Заслуг же, в том числе чрезвычайно важных, гораздо больше.
Да, как показало время, он проявил непредусмотрительность, столкнув с дороги камень, от которого пошла лавина. Но он же и продемонстрировал невиданное искусство балансирования на этой лавине. Когда почва уже слишком заметно поплыла из-под ног возглавляемой им бюрократии, он не только помог ей удержаться от падения, но за последние два года по меньшей мере трижды ловкими маневрами вновь и вновь упрочивал ее позиции.
Первый раз - в мае-июне 1989 г. на I съезде народных депутатов СССР. Мне уже приходилось писать о том, какую роль сыграл этот съезд на фоне предшествующего ему демократического подъема и обусловленной этим ситуации своеобразного "двоевластия" (сб. "Через тернии". М., "Прогресс", 1990). Поэтому, прося прощения за самоцитирование, позволю себе просто воспроизвести свою оценку данного события, высказанную по свежим его следам, в июле 1989 г.
Ни прямое нарушение Горбачевым "своей собственной" Конституции - председательствование на первом заседании съезда, предопределившее весь его последующий, с виду просто нелепый, "перевернутый" порядок (сначала выборы без обсуждения, затем "махание кулаками после драки"); ни откровенное управление "агрессивно-покорным большинством", включение, когда нужно, "машины голосования" и выключение микрофонов; ни затыкание рта А.Д.Сахарову, совести нашего общества; ни, наконец, стремительное "окончание работы съезда", очень похожее на разгон Учредительного собрания в 1918 г., - все это были не "недостатки процедуры" (нередко великодушно извиняемые: "учимся демократии") и не просто какие-то несимпатичные черты главы государства, вдруг воочию представшие миллионам телезрителей. Если называть вещи своими именами, то это были приемы и формы тщательно подготовленного и с жесткой последовательностью проведенного государственного переворота. В лице Горбачева и во многом благодаря его искусству съезд сделал то, чего от него меньше всего ожидали, - восстановил единовластие партийно-бюрократического аппарата. Да не просто восстановил, но и укрепил его, выдав руководителям этого аппарата мандат на власть теперь уже действительно от имени народа. При таком исходе дела и "разноголосица" депутатских выступлений и неединогласие голосований - все пришлось даже кстати; вот, пожалуйста, и волки сыты, и овцы целы, и плюрализм соблюден, и плюралисты остались с носом, на фоне своих смелых речей и предвыборных обещаний предстали если не болтунами и обманщиками, то по крайней мере людьми несерьезными, которых оказалось так просто столкнуть с дороги.
Второй эпизод, уже упоминавшийся выше, - введение президенства.
Вспомним опять-таки ближайшую предысторию событий - осень 1989 г. Новая волна общественного подъема. Страна с редким единодушием требует отмены 6-й статьи Конституции, законодательно навязавшей обществу "руководящую роль КПСС". Дело доходит до того, что даже тишайший, преданный Верховный Совет чуть было не принимает решения о включении этого вопроса в повестку дня II съезда народных депутатов (198 - за, 173 т- против, но не хватает 3 человек до кворума). Вновь опасное положение у ворот номенклатуры! Председательствуя на первом заседании съезда, Михаил Сергеевич борется как лев, чтобы не допустить рассмотрения вопроса: вызывает на подмогу всегда готового А.Н.Крайко, обрывает на полуслове Сахарова, предлагающего передать в президиум 60 тысяч (!) полученных им телеграмм, не дает слова другим, зато сам произносит длинную речь, гасит нежелательные аплодисменты прорвавшемуся-таки А.А.Щелканову, объявившему, что за немедленную отмену статьи высказалось 71,9 процента опрошенных ленинградцев, а в пользу ее существующего текста - только 2,6 (см. "Известия", 1989, 14 декабря), - словом, делает максимум возможного и, таким образом, ценой крайнего напряжения сил добивается своего.
Атака отбита. Однако всякому ясно, что ненадолго, в прежней форме единовластие КПСС уже не удержать. Что делать? И тут, когда ситуация выглядит безнадежной, Горбачев разыгрывает блестящую комбинацию: на спешно собранном внеочередном съезде он теперь сам отдает злополучную статью! Но поскольку это делается уже "по инициативе партии", то у нее появляется возможность поторговаться с обществом. Я тебе - 6-ю статью (что означает легализацию уже существующей многопартийности), ты мне - президентство лидера КПСС, именно его, без всяких там всенародных выборов на альтернативной основе. Предложенная в подходящий момент, сделка многим политикам от демократии кажется взаимовыгодной. Компромисс! К компромиссам наша публика, особенно интеллигентная, сейчас настроена заведомо благожелательно ("А как иначе? Стенка на стенку? Как в 17-м году? "Русский бунт, бессмысленный и беспощадный"? Эти аргументы действуют на нас неотразимо, вплоть до полной неспособности соображать}. Предложение ЦК без больших споров принимают -- и мы снова оказываемся в дураках. Ибо, утратив господство де-юре, партаппарат удержался, даже упрочил его де-факто, в виде "своего" президента заново получил в руки всю систему исполнительной власти в стране, обеспечивающую надежную защиту его интересов, Неслучайно после столь широкошумной кампании и отмены 6-й статьи все осталось на своих местах: обкомы, райкомы, вся гигантская сеть партийной печати, все "партийное имущество", вся система привилегий. Более того, как бы в насмешку над "победителями", вскоре после III съезда (март 1990 г.), совершившего "интронизацию" Горбачева, состоялось без лишней огласки крупное повышение зарплаты партийным и иным чиновникам...
Третий акт только что сыгран на наших глазах. Я имею в виду проведение в два этапа - в сентябре и в ноябре - декабре 1990 г. (в один прием это сделать не удалось из-за твердого противостояния российского руководства) - наделения президента по сути дела диктаторскими полномочиями, Притом на обоих этапах по предложению его самого.
Чем объяснить это новое повышение в чине? Ведь и до этого их было более чем достаточно (на зависть Наполеону III): "просто Генеральный секретарь - Генеральный секретарь, Председатель Президиума Верховного Совета СССР - Генеральный секретарь, Председатель Верховного Совета СССР - Генеральный секретарь, президент СССР - Генеральный секретарь, президент СССР с правом издавать указы, имеющие силу закона... Может быть, действительно глава государства пришел в отчаяние от того, что в руководимой им стране все идет вразброд и вразнос, и делает последнюю попытку обуздать надвигавшийся хаос? Или, может быть, он наконец решил начать борьбу с хищничеством "аппарата", который за последние месяцы особенно свободно и стремительно обогащается с помощью перевода государственных средств на счета всякого рода псевдокооперативов при предприятиях, "малых фирм" и "совместных предприятий" с участием райкомов и райисполкомов, многократных повышений цен на золото и драгоценности (о которых, естественно, знает заранее), валютных .операций, осуществляемой в свою пользу приватизации и других новейших способов выворачивания государственного кармана?
Нет, ни то, ни другое объяснение не проходит. Как заметил недавно Лен Карпинский, диктатура есть тот же хаос, только насаждаемый сверху самой властью, притом хаос, помноженный на уже существующий, эскалация хаоса, хаос политический, нагроможденный на хаос экономический ("Московские новости", 1991, 13 января). Что касается "борьбы с организованной преступностью и теневой экономикой", то хотя время от времени Верховный Совет СССР или лично сам президент выпускают очередную декларацию на эту тему, а прокуратура, МВД и КГБ с устрашающими криками бросаются в бой, жертв со стороны противника что-то не видно. Впрочем, если бы такую борьбу и вздумали вести всерьез, прежних президентских полномочий хватило бы для этого с лихвой.
Для чего же их оказалось недостаточно? Ответ однозначен. Потребность в диктатуре возникла тогда, когда союзные республики одна за другой стали заявлять о своем суверенитете, когда подобную же декларацию приняла и Российская Федерация, где к руководству пришел Ельцин; наконец, когда выяснилось, что свою независимость по отношению к Центру республики понимают серьезно и уже начинают проводить в жизнь. Вот тут пришла пора заново крепко обеспокоиться и руководству КПСС, и верхушке военно-промышленного комплекса, и сотрудникам бесчисленных союзных ведомств, и членам Верховного Совета СССР, многие из которых на хороших харчах заметно пополнели, избавились от неприятных воспоминаний о своих избирателях, обрели разумную умеренность и "взвешенность" в суждениях. Все взоры их, как прежде, обратились к Горбачеву. И снова он не обманул их ожидания.
Будь на месте Горбачева деятель демократического склада, он бы только порадовался процессу превращения "советской" тоталитарной империи в свободное содружество суверенных государств. Порадовался бы и постарался помочь преодолению уродливой централизации, упразднению гигантской паразитической надстройки над республиками, именуемой Центром, налаживанию между ними прямых, взаимовыгодных договорных связей, в расширении и упрочении которых - единственное средство преодоления экономического хаоса и сохранения Союза как живого, органического целого. Но в качестве лидера "партии номенклатуры", он, как и следовало ожидать, занял диаметрально противоположную позицию. Отсюда - та "война законов", которую Центр повел против России и ряда других республик, то есть против подавляющего большинства населения страны. Отсюда же - вслед за введенной президентским указом блокадой Литвы - необъявленная, но явная блокада Москвы, Ленинграда и других мест, где на выборах победила "Демократическая Россия". Отсюда, наконец, - общая направленность IV съезда народных (злая насмешка!) депутатов СССР, который, вопреки безоглядному протесту С.З.Умалатовой (1), драматическому предостережению Э.А.Шеварднадзе и нескольким другим человеческим голосам, сделал то, что от него требовалось, - в очередной раз изменив Конституцию, открыл путь к диктатуре.
Как бы ни повел себя "инициатор перестройки" в качестве диктатора (кровь в Вильнюсе - мрачное предзнаменование), но что касается номенклатуры, то она должна быть довольна своим лидером; ее положение снова упрочено. Надолго ли - покажет время. Если ненадолго, то "не спешите во всем обвинять Горбачева!"- он сделал для нее все, что мог.
Круг, таким образом, замкнулся. Начав критикой Сталина и Брежнева, Горбачев кончил восстановлением - на уровне Центра -командной системы сталинско-брежневского толка, которая ведь тоже была не чем иным, как диктатурой партийной олигархии. Правда, реставрация диктатуры произошла а несколько ином идеологическом и конституционном оформлении, а главное - на фоне совершенно другой общественной ситуации, неумолимо лишающей ее прежней силы, но если оставить это в стороне, то можно сказать, что на исходе 1990 г. мы вернулись в начало 1985-го. И следовательно, имеем возможность, так сказать, подвести черту.
Итак, что же такое Горбачев, если постараться в нескольких словах подытожить содержание его почти шестилетней политической (внутриполитической) деятельности?
Это один из тех не редких в истории реформаторов, которые, начав за здравие, кончают за упокой; услышав голос времени и откликнувшись на него, не находят в себе, однако, достаточно любви и мужества, чтобы твердо ему последовать, на полпути пугаются, сворачивают, отступают и в результате не только портят благое дело, но и сеют новое зло.
Простая, в сущности, история. Вождь обветшавшей тоталитарной системы, чтобы повысить ее устойчивость, пытается несколько ее оживить и усовершенствовать, но теряет контроль над вызванными им процессами, которые текут уже своим ходом, выходя за предустановленные рамки. Тогда вместо того, чтобы увидеть в этом перст Божий и радикализировать начатые преобразования, он после некоторого промедления, заполненного колебаниями между тоталитаризмом и демократией, направляет свои усилия на стабилизацию разваливающейся системы и сохранение привилегированного положения ее руководящего слоя. Поскольку нежелательные для него процессы тем не менее набирают силу, ему приходится употребить бездну ловкости и изобретательности, в том числе совершить один за другим несколько малых государственных переворотов. Они удаются, но когда все как будто возвращается в `исходное положение и полнота власти снова в его руках, на месте реформатора и в его обличье окружающие видят реакционера. Былые соратники покидают его, их место занимают беспринципные карьеристы. Да и сама власть его, которой принесено столько жертв, далеко не та, что была вначале. Лишенная общественного признания, она не может быть дееспособной (если не считать способности к насилию} и держится лишь на штыках. Какой бесславный итог!
Прочерчивая таким образом путь Горбачева, я сознаю, что расхожусь в этом отношении со значительной частью наших интеллектуалов, до самого последнего времени не замечавших того поворота, который совершала его политическая линия. В этой среде стойко держалось мнение, что "при всех его недостатках" Горбачев хорош, во всяком случае, тем, что он последовательный центрист, равноудаленный как от левого, так и от правого края. Сам Михаил Сергеевич немало заботился о поддержании такого впечатления. Характеризуя свою позицию как осмотрительную и "взвешенную" (отсюда - призывы к "благоразумию", с которыми он постоянно обращался к инакомыслящим), он никогда не забывал отмежеваться и от "консерваторов", и от "так называемых радикалов". Правда, от первых всегда в самой общей форме, от вторых - конкретнее и злее, порой употребляя по их адресу довольно крепкие выражения ("мошенники" и пр.). Однако таких различий не хотели замечать, а замечая, придавать им значение. Эта готовность наших духовных пастырей все простить любимому существу (по сути своей глубоко безнравственная, ибо прощать приходилось и обман, и чужое страдание, и смерть) дорого стоила стране. Что же касается "демократов", то на 9/10 они растеряли свой авторитет именно из-за своей неистощимой веры в Горбачева, именно потому, что, несмотря ни на что (как люди 30-х годов по отношению к Сталину), чурались "оппозиции", упорно гнали от себя всякую мысль о ней. На этом и проиграли.
Не хочу ли я сказать, что в действительности Горбачев никогда не был центристом? Был, но недолго. Проблема нахождения золотой середины возникла перед ним по мере поляризации общественных сил, вместе с проблемой выбора между демократией и номенклатурой, то есть, как уже говорилось, в 1987 - 1988 гг. Вот в это время, когда "революция сверху" находилась в своем зените, а "революция снизу" делала первые шаги, Горбачев действительно дистанцировался не только от слишком левых (вспомним аресты на Пушкинской площади), но и от правых (вспомним дезавуированную в "Правде" от 5 апреля 1988 г. акцию Лигачева по распространению сталинистского манифеста Нины Андреевой). Но в дальнейшем центризм Горбачева становится все более декларативным. Со временем складывается определенное впечатление, что правых он исподтишка поощряет, будучи сам в них заинтересован. В том же Лигачеве, которого держит отчасти как пугало {отсюда - любимая идея многих наших публицистов, что Горбачева "надо защищать"), отчасти как громоотвод, принимающий на себя удары радикальной критики. Позднее - в Гидаспове, которого лично "привозит" в Ленинград, наконец в Полозкове, с которым у него уже нет сколько-нибудь значимых разногласий.
Заинтересованность в них говорит не о чем ином, как о том, что сам Горбачев при этом неуклонно движется вправо. Таким образом, период между XIX партконференцией и XXVII съездом КПСС (лето 1988 г. - лето 1990 г.) я рассматриваю как период, когда центризм Горбачева, постепенно выветриваясь, уступает место все более полной идентичности с позициями наиболее реакционной части "аппарата". {В этих обстоятельствах меня, признаюсь, немало удивляли люди, толковавшие о желательности "левого центра" и "союза Горбачева с Ельциным", - как будто речь шла о том, чтобы помирить Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, а не о взаимоотношениях деятелей, представляющих противоборствующие социальные силы и интересы: один - интересы народа, другой - коррумпированной, паразитической бюрократии).
Пренебрежительно выпроводив Лигачева и выразив полное доверие Горбачеву, съезд КПСС как бы засвидетельствовал тем самым завершение эволюции своего Генерального секретаря, а последующее полугодие подтвердило это многими новыми фактами. Последние дни тем более. Не раз приходилось слышать мнение, что "Горбачев не может быть диктатором... Диктатором может стать другой, которому Горбачев, возможно, проложит дорогу" (С.Б.Станкевич в газете "Московские новости" от 13 января 1991 г.). Блистательно проведенный штурм вильнюсского телецентра показывает, что эта роль ему вполне по плечу. Да ведь и Сталин не родился диктатором.
Для истории, повторяю, не столь важно, какими пружинами двигалась описанная эволюция, больше внутренними или больше внешними, равно как и то, он ли руководил или им руководили. Политический деятель, конечно, никогда не бывает полностью свободен в своих действиях, но ведь и несвобода его относительна: ничто не может заставить его длительное время проводить политику, противную его убеждениям. Поэтому вернее всего судить о нем не по словам его и не по предполагаемым мотивам, а по объективному содержанию и результатам его деятельности.
Примечания:
(1) Тогда еще никто не знал, началом какой политической карьеры стало ее мятежное выступление против Горбачева.
http://burtin.polit.ru/gorbachev.htm
Док. 640542
Перв. публик.: 30.06.91
Последн. ред.: 30.06.11
Число обращений: 0
Брежнев Леонид ИльичШеварднадзе Эдуард АмвросиевичЕльцин Борис НиколаевичГорбачев Михаил СергеевичСахаров Андрей ДмитриевичБуртин Юрий Григорьевич
|
