В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
`Шестидесятники! о войне Назад
`Шестидесятники! о войне
Военная тема в "Новом мире" Твардовского

В литературе 60-х годов - в "Новом мире" заметно больше, чем в других "толстых" журналах, - военная тема вышла на одно из первых мест. Это могло бы показаться странным: ведь даже к началу десятилетия июнь 1941-го отодвинулся уже на двадцать лет, День победы - почти на пятнадцать. Вспоминалось, как еще в 1947-1948 гг. критика строго внушала писателям, что, мол, хватит жить памятью войны, у литературы теперь другие, новые задачи. И ставила всем в пример слащавые романы С.Бабаевского, где герой-фронтовик обретал новую славу в качестве председателя передового колхоза. С конца 40-х и до конца 50-х годов писать об Отечественной войне у нас почти перестали; помещенный в 1952 г. в "Новом мире" и по указанию свыше подвергшийся жесточайшему разносу роман В.Гроссмана "За правое дело" был чуть ли не единственным художественно значимым исключением.

И вот, после столь длительного отсутствия тема Отечественной войны вновь оказывается на авансцене литературы. К ней возвращаются некоторые из писателей старшего поколения, в том числе тот же Гроссман, чей роман "Жизнь и судьба", без сомнения, стал бы тогда центральным произведением на военную тему, если бы не был на десятки лет похоронен в тайниках КГБ. Зато в литературу входит целый ряд неизвестных ранее имен, которые и дадут этой теме принципиально новое звучание. Если для периода войны было важно помочь вчерашнему мирному труженику научиться воевать (лучший пример - "Волоколамское шоссе" А.Бека), поддерживать его боевой дух, в частности, преподавая ему "науку ненависти", то теперь, когда такая задача, естественно, отпала, пришло время памяти и осмысления виденного, пережитого - с установкой прежде всего на полную достоверность и точность воспроизведения как внешних обстоятельств военного времени, так и психологии человека на войне, его мыслей, чувств, внутренних состояний, его многообразных отношений с окружающими.

За исключением рассказа В.Богомолова "Иван", повестей Ю.Бондарева, Б.Балтера, Б.Окуджавы и еще некоторых интересных, свежих произведений, все лучшее, что дала тогда по этой части наша проза, сконцентрировалось в "Новом мире": "Пядь земли" Г.Бакланова, "Убиты под Москвой" К.Воробьева, "Мертвым не больно", "Атака с ходу" и "Круглянский мост" В.Быкова, рассказы В.Некрасова, В.Гроссмана, В.Тендрякова, Е.Носова, Е.Снегирева, В.Астафьева и др. То же можно сказать и о поэзии (знаменитое "Сороковые, роковые..." Д.Самойлова, пронзительное "Я знаю: никакой моей вины..." А.Твардовского, многие стихотворения А.Ахматовой, О.Берггольц, А.Межирова, В.Шефнера, С.Орлова, Вл. Лифшица и др.), и о произведениях мемуарно-дневникового жанра, в особенности таких, как "Дневник Нины Костериной", фронтовые дневники К.Симонова, пятая (военная) книга воспоминаний И.Эренбурга "Люди, годы, жизнь", "Годы и войны" генерала армии А.В.Горбатова, и о ряде критических и историко-публицистических статей.

Объясняя неожиданный ренессанс и существенное переосмысление военной темы, тогдашняя критика обращала внимание на то, что в литературу, как уже говорилось, пришло новое поколение писателей, с иным жизненным опытом, просившимся под перо. Как и Виктор Некрасов, автор повести "В окопах Сталинграда" (1946), чьи традиции оживали в военной прозе 60-х, это были по большей части лейтенанты-фронтовики, видевшие войну не из штаба армии или дивизии, куда именитые корреспонденты столичных газет прибывали в качестве почетных гостей, а совсем вблизи, с командного пункта роты, из окопа или из танка, то и дело опаляемые ее смертельным жаром. Указывали и на то, что теперь, когда литература о войне освободилась от своих агитационных обязанностей, а "критика культа личности" и официальная установка на "восстановление ленинских норм" открыли для нее более широкие возможности говорить правду, наступило время досказать недосказанное, показать войну и с таких сторон, которые прежде поневоле оставались в тени. Так формулировал свою творческую задачу, например, Василь Быков, один из наиболее крупных писателей-шестидесятников, неотступно преданный военной теме.

Оба эти объяснения были отчасти справедливы, но их трудно признать решающими. Ведь войну не с чужих слов знали не только "лейтенанты", а "досказать" о ней все - вообще не по силам литературе, да и не в этом ее настоящая задача. Главные причины тогдашнего массированного ее возврата к военной теме следовало искать не столько в истории, сколько в современности, в процессах и проблемах самих 60-х годов. Отдав себе в этом отчет, мы поймем и то, почему именно "Новый мир" прпоявил к этой теме особый интерес, не ослабевавший на всем протяжении десятилетия - вплоть до разгрома журнала Твардовского властями.

Конечно, тут имело значение и то обстоятельство, что журнал редактировал не кто иной как автор "Василия Теркина", центрального произведения в литературе военных лет, совместившего в себе самую непосредственную злободневность с широкомасштабным историческим осмыслением происходящего ("Бой идет святой и правый, Смертный бой не ради славы, Ради жизни на земле"), детальное изображение фронтового быта - с глубочайшим проникновением в философию народной войны. Эта поистине великая книга, поднявшая изображение Отечественной войны на уровень мировой художественной классики, проникнутая духом свободы и правды, гуманности и демократизма, как бы заранее смыкала времена, предвосхищала общее направление литературы 60-х, и, понятно, не только "военной".

Так же опережали свое время и две другие книги Твардовского о войне. Своего рода мостиком к будущему взгляду на войну в поэме "Дом у дороги" (1946) стали не только картины страшного лета 41 года, о котором тогда предпочитали не вспоминать ("...И столько вывалило вдруг Гуртов, возов, трехтонок, Коней, подвод, детей, старух, Узлов, тряпья, котомок..."), или страницы, составлявшие резкий контраст сталинскому отношению к нашим пленным, огульному зачислению их в изменники родины, но и философская основа поэмы - свойственный ей "абстрактный гуманизм", сосредоточенность на вечных ценностях человеческого бытия. И уже прямым предтечей новой военной прозы явился цикл фронтовых и послевоенных очерков "Родина и чужбина" (1947), весь, от начала и до конца, противоречивший официальной концепции "советского человека", за что и подвергшийся тут же организованному разносу.

Не оставшись без воздействия на литературу в целом, этот опыт Твардовского-писателя не мог не сказаться и на его редакторской практике. И все же основную причину особого пристрастия тогдашнего "Нового мира" к военной теме нужно искать не в собственном творчестве редактора, где еще задолго перед тем она получила "опережающее" решение, а в общей идейно-эстетической позиции журнала - центра притяжения независимой общественной мысли, шаг за шагом открывавшей, нащупывавшей демократическую альтернативу тоталитарному строю.

Если попытаться найти некое главное слово, позволяющее наиболее емко определить своеобразие того нового подхода к военной теме, который свойствен литературе 60-х годов вообще и "новомирской" проз" в особенности, то это будет слово "модель". Рассмотренные внимательно и трезво, без идеологических шор на глазах, экстремальные обстоятельства военного времени выступают как модель советской действительности в целом, ее характерные черты обнаруживаются с особой наглядностью и резкостью.

На военном материале писатели подвергают художественному исследованию самую суть советского тоталитаризма - систему общественных отношений, подлинную основу которых, вопреки официальной пропаганде, составляет глубочайшее социальное неравенство. Оно выражается в разделении людей на две основные категории: на тех, кто "вверху", и тех, кто "внизу", на тех, кто руководит, командует, отдает приказы, и тех, кем руководят, чья единственная функция на земле - беспрекословно их исполнять. Первые настолько срослись со своей "руководящей ролью", что вполне искренне считают себя персонами высшего порядка и не сомневаются ни в оправданности своих начальственных привилегий, ни в своем праве повелевать другими людьми, в том числе посылать их - вместо самих себя - на верную гибель. Таков бывший ротный Бритвин в повести В.Быкова "Круглянский мост", тот же ненавистный и отвратительный писателю тип непременно присутствует и в других его тогдашних произведениях.

В противоположность скрываемому, но стойкому убеждению этих людей, что жизнь простого, рядового человека ничего не стоит, что лес рубят - щепки летят и что цель оправдывает средства, писатели-"новомировцы" сосредоточивают особое внимание именно на цене военных успехов и побед, подчеркивают ничем не измеримую ценность каждой человеческой жизни, единственность и неповторимость каждой личности и каждой судьбы. Им глубоко чужд свойственный тоталитарному строю "функциональный" подход к человеку, взгляд на него как на бессловесный винтик системы, песчинку в массе того бетона, из которого сложены ее незыблемые стены. В противоположность страху и взаимной подозрительности, что под именем "бдительности" пропитывают в такой системе общественную атмосферу, ломая человеческие судьбы, отравляя и искажая все отношения между людьми (см., в частности, рассказ А.Солженицына "Случай на станции Кречетовка"), авторы "Нового мира" на самом различном, но более всего как раз на военном материале утверждают этику дружелюбия и доверия, гуманного отношения не только к соотечественникам, но и к поверженному врагу (например, к пленному немцу в рассказе Е.Ржевской "Второй эшелон"). Сказанным в немалой мере определяется не раз отмечавшееся и действительно характерное для литературы этого времени переключение военной темы из делового, практического плана в нравственный (указанная смена акцентов особенно явственно выступает, если сравнивать с "Волоколамским шоссе" А.Бека два прямых, но позднейших его продолжения - повести "Несколько дней" и "Резерв генерала Панфилова").

Следует особо подчеркнуть, что в лучших произведениях об Отечественной войне, написанных в 60-е годы (значительная их часть вошла в предлагаемую антологию), "осовременивание" темы совершалось не за счет художественной правды, без какой-либо деформации материала. Напротив, это было глубоко достоверное - как в целом, так и в мельчайших деталях - изображение человека на войне и самой войны, ее фронта и тыла, объективное художественное исследование ее будничной повседневности, впервые столь широко и разносторонне проведенное нашей литературой. Высокое, героическое и низменное; трагическое в переплетении со смешным и нелепым; постижение русского характера (см. рассказ В.Тендрякова "Солнышко") и, одновременно, общечеловеческих ценностей... Военная проза 60-х годов стала для нашей литературы одним из путей ее возвращения к русской классике, школой ее очеловечивания и сближения с народной жизнью, школой художественности и подлинного (не "социалистического") реализма.

Одновременно она явилась немаловажным средством духовного освобождения людей, рассеивания идеологического дурмана.

Здесь следует коснуться еще одного существенного обстоятельства. Дело в том, что и официальная пропаганда также со своей стороны была заинтересована в том, чтобы Отечственная война воспринималась массовым сознанием в качестве модели - нравственно безусловной модели всего советского. Для той легенды о действительности, которая лежала в основе советской идеологии, война и особенно ее победный результат имели ни с чем не сравнимое значение.

Смерть Сталина совпала с кризисом сталинского варианта тоталитарного социализма, но уже в 60-е годы стало достаточно очевидно, что и несколько более эластичная его модификация не сделала и не в состоянии сделать наш народ ни обеспеченным, ни свободным. Что же в таком случае могла ему предъявить "партия" как доказательство успешного выполнения ею своей пресловутой "руководящей роли"? По большому счету, ничего, кроме войны и Победы. Войны - как времени, когда государство ("партия") и народ были объединены великой национальной задачей освободить родную землю, и Победы - как свидетельства дальновидности политики Кремля и преимуществ командно-административной организации общества. При наличии на руках таких козырей нужно было лишь умело их разыграть: осенить знаменем Победы не только всю войну, но и вообще всю советскую историю, как довоенную, так и послевоенную, освятить и оправдать в ней и то, что резко противоречило жизненному опыту и нравственному чувству людей. Тут, конечно, имелись свои трудности, но все-таки в основном это уже было делом пропагандистской техники, а она у нас всегда была (и остается) на высоте.

Итак, война и Победа как своего рода модель, символ советского, как подаренный самой историей объект интенсивной идеологической эксплуатации - вот ключ к пониманию особой значимости этих тем в системе официального сознания. Но это слишком общая трактовка, остающаяся в силе и сегодня, через 55 лет после Победы. Между тем в середине 60-х годов, когда после смещения Хрущева партийная верхушка взяла курс на поэтапную реабилитацию Сталина, - а начинать ее, понятное дело, всего выигрышнее было именно с войны, - идеологическая ценность ее "единственно правильного", "партийного" осмысления и изображения стремительно возросла. Срочно переиначивается трактовка многих событий предвоенного периода и самой войны. Только что законченная изданием шеститомная "хрущевская" "История Великой Отечественной войны" выводится из употребления, заменяется однотомной, но и та быстро "устаревает", поскольку и в ней, хотя и намного сдержаннее, короче, говорится об уничтожении в 1937-1938 годах большей части командных кадров Красной Армии, о стратегической и технической неподготовленности к войне, о грубейших дипломатических просчетах Сталина, о его поразительном доверии Гитлеру и пр. Знаменателен разгром властями в 1967 г. строго документальной книги Александра Некрича "1941", где все вышеперечисленное детально анализировалось с позиций "критики культа личности".

И вот в таких обстоятельствах "Новый мир" то и дело публикует или пытаетсял опубликовать такие произведения о войне, которые срывают агитпропу его игру, то тут то там прорывают ткань официальной легенды о действительности, а ее неосталинистскую версию дезавуируют полностью. Более того, в принципиальной для журнала и получившей широкий резонанс статье В.Кардина "Легенды и факты" не только опровергалось сразу несколько идеологически важных мифов и обнажалась технология государственной лжи, но сама потребность системы в подобном организованном мифотворчестве выступала как ее уничтожающая, разоблачительная характеристика. Заранее можно было бы вообразить, каким скрежетом зубовным должен был ответить партапарат на появление такой статьи! Так оно в точности и вышло. На протяжении нескольких лет статья Кардина и, в частности, доказанная им вымышленность сюжета о "28 гвардейцах-панфиловцах" оставалась притчей во языцех и на закрытых совещаниях" работников идеологического фронта" и в открытой печати.

Сказанное, пожалуй, достаточно объясняет, почему литература об Отечественной войне была ареной весьма острой борьбы, не прекращавшейся все 60-е годы. По вышеуказанным соображениям официальная криктиа вполне приветствовала саму тему, но решительно недовольна была тем ее решением, которое предлагали писатели "новомирской" ориентации. Их обвиняли в "ремаркизме", "дегероизации", "очернительстве", в чрезмерном внимании к "временным неуспехам и неизбежным жертвам" войны. Невозможно было не признать, что такие вещи, как "Пядь земли" Г.Бакланова, правдивы, но, по словам критиков, это была не более чем "малая", "окопная" правда, в то время как масштабный взгляд на войну, ее "большая правда", имеющая куда более высокую ценность, писателям такого склада оказалась недоступной. Укоряя их отсутствием в современной литературе эпопеи на уровне "Войны и мира", подобная критика в качстве временных образцов предлагала писателям "широкие полотна" таких баталистов, как Г.Коновалов, А.Чаковский или И.Стаднюк, более чем посредственные по части художественности, зато полностью отвечавшие "последним установкам".

Впрочем, как бы много крови не попортила авторам художественно честных произведений о войне, вошедших (и не вошедших) в данную антологию, "партийная критика", на ее долю приходилась, пользуясь современным выражением, лишь "зачистка" той территории, по которой уже прошелся бдительный взгляд контролирующих инстанций; по отношению к "Новому миру" это часто была двойная цензура - не только Главлита, но и ЦК КПСС. Естественно, что с их стороны такие произведения не могли рассчитывать на какое-либо иное отношение к себе, кроме подозрительного и враждебного. И действительно, эта двойная цензура сплошь и рядом ставила перед ними труднопреодолимые заслоны. Так, была надолго задержана публикация упоминавшегося рассказа Е.Ржевской, искорежены концовка повести В.Быкова "Атака с ходу" и многие места в упоминавшейся части мемуаров И.Эренбурга, запрещены редакционная статья "Еще о легендах и фактах" (защита и продолжение статьи В.Кардина) и рецензия Л.Лазарева на повесть Д.Гранина "Наш комбат". Но особенно красноречивой в этом смысле была судьба "Ста суток войны" К.Симонова - его фронтовых дневников лета 1941 года. После длительной тяжбы Твардовского с Главлитом и идеологическими отделами ЦК КПСС публикация этого сугубо документального произведения была окончательно запрещена по указанию секретарей ЦК. Не посчитались и с тем, что значительная часть тиража десятой книжки журнала за 1966 г. была к тому моменту уже отпечатана, - ради сокрытия от народа политически невыгодной правды не жалко было никаких денег...

Мотивы, по которым совершались подобные цензурные репрессии, были в общем те же, что и в "партийной печати", однако здесь - в доносах Главлита и внутрицековских документах, не предназначенных для постороннего взгляда, - они обычно звучали намного откровеннее, резче и сопровождались недвусмысленными практическими рекомендациями. Вот несколько выдержек из одного такого вполне характерного документа - докладной записки заведующих отделами пропаганды и культуры ЦК КПСС В.Степакова и В.Шауро в Секретариат ЦК от 15 апреля 1966 г.

"Считаем целесообразным проинформировать о следующем.

В журнале "Новый мир" (NN 1, 2 за 1966 год) опубликована повесть В.Быкова "Мертвым не больно". В повести с неверных идейных позиций, во многих случаях клеветнически, отображены события Великой Отечественной войны, взаимоотношения между советскими солдатами и офицерами. Она заполнена желчными описаниями беззаконий и преступлений, якобы чинившихся в рядах действующей советской армии. В повести самыми мрачными красками злобно нарисованы образы советских офицеров. (...) Сюжетная основа повести - рассказ о том, как группа раненых советских офицеров и командиров зимой 1944 года пыталась в районе Кировограда уйти от преследования врага. Трагическая судьба этой группы обрисована на фоне хаоса и сумятицы в наших частях и усугублена преступными действиями руководившего группой капитана "особиста" Сахно. Он наделен в повести чертами злодея, убийцы. Сахно творит суд и расправу над солдатами и офицерами, пристреливает наших раненых. (...) Повесть призывает к отмщению подобным "особистам". (...) Пафос злого и безоглядного "обличительства" явно ослепил автора повести. Ничем иным нельзя объяснить то обстоятельство, что в отношении действительного нашего врага - немецких фашистов - В.Быков не находит гневных оценок. Выведенный в повести пленный немец изображен более гуманным, человечным, внимательным, чем многие советские командиры. (...) Забвение т.Быковым классовых критериев, грубое искажение исторической правды привели к тому, что из-под его пера вышло произведение, наносящее серьезный вред воспитанию советских людей, особенно молодежи... В.Быков спекулирует памятью погибших, отстаивая некую абстратную "справедливость", ... фактически не проводит разницы между зверствами фашистов и справедливой местью советских воинов. (...)

Учитывая серьезность ошибки, допущенной редакцией журнала "Новый мир", Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС и Отдел культуры ЦК КПСС поручили редакции газеты "Красная звезда" (т.Макееву) выступить со статьей о повести В.Быкова "Мертвым не больно", а Правлению Союза писателей рекомендовано укрепить редакцию квалифицированными работниками" (см. Дружба народов, 1993, N 9).

Документ говорит сам за себя. О, его высокопоставленные авторы весьма проницательно уловили своеобразие взгляда на войну, отличающего писателя нового поколения. Не обвинишь их и в "забвении классовых критериев": их докладная вся, от начала и до конца, пропитана классовой ненавистью к таким книгам о войне, которые, вместо пустопорожних, запоздавших на двадцать лет проклятий по адресу бывшего врага, сосредоточивают внимание на действительном и главном конфликте эпохи - внутренних социальных противоречиях советского общества. Я полагаю, даже по одному этому документу читатель сможет ощутить накал и исторический смысл той борьбы, которую журнал Твардовского и лучшая часть всей тогдашней литературы о войне вели против превосходящих сил тоталитарного государства.

В сущности, это тоже была война с фашизмом, только отечественным, и велась она другим оружием. Не менее враждебный человеку, он вместе с тем, как покажет время, оказался намного более живучим, способным к самоперестройке и по сию пору, меняясь только внешне, не сдает своих позиций.

http://burtin.polit.ru/60voina.htm

Док. 640592
Перв. публик.: 01.07.01
Последн. ред.: 01.07.11
Число обращений: 0

  • Астафьев Виктор Петрович
  • Носов Евгений Иванович
  • Окуджава Булат Шалвович
  • Бондарев Юрий Васильевич
  • Быков Василь (Василий Владимирович)
  • Буртин Юрий Григорьевич

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``