Дорогой Феликс Эдмундович! Нам, интеллигентам, всегда хочется к кому-нибудь прислониться - а писатель всегда интеллигент, - поэтому мое первое донесение из России адресовано именно Вам. В конце концов, Вы дворянин и я дворянин и уверен, мы с вами ближе и лучше поймем друг друга. Нас объединяет еще и то, что мы оба, исходя из разных посылок, п р и с т а л ь н о рассматриваем детали.
Добрался я хорошо и вполне благополучно. Документы, которые вручили мне при отъезде, оказались вполне надежными. Не рассказываю о тех чудесах нового времени вроде самолета, радиоволн, Интернета, обычного и мобильного телефонов, телевидения, автомашин, успехов медицины, сыска, железнодорожного сообщения и прочего. Об этом вы, конечно, хорошо знаете от тех лазутчиков, которые направлялись в обновленный мир живых. Как быстро привыкаешь ко всему хорошему! Будем надеяться, что эти совершенства принесут людям счастье. Впрочем, это требует еще определенного исследования.
Пропускаю также новую для меня процедуру выхода из самолета по длинному рукаву и то, что теперь называют паспортным контролем. В наше время этим занимался сержант на границе, и чтобы убыстрить, надо было дать ему на водку. Теперь "у шлагбаума" за компьютерами сидят вполне милые молодые дамы и без улыбки сверяют ваши паспорта с имеющимися у них данными. Ах, как хотелось бы в эти данные заглянуть!
Глядя на вполне респектабельных молодых людей в военной, защитного цвета форме, сидящих в специальных "пропускных" будках, мне, конечно, не верилось, что еще недавно можно было, как писала пресса, за большую взятку получить фальшивый паспорт и выехать за границу. Так, говорила молва, покинули родину многие бизнесмены, против которых были возбуждены уголовные дела, и даже убийцы, совершившие громкие преступления и находящиеся в международном розыске. Пресса пестрела сообщениями о том, что по таким фиктивным паспортам выехали бывшие бандиты и обанкротившиеся банкиры. Стоит ли здесь приводить имена, они все имеются в наших документах, мы ждем гостей на поселение. В тех случаях "входное отверстие" было заранее проплачено и подготовлено. А как отреагирует компьютер на мой весьма сомнительный "въездной" документ? Тут я еще раз убедился, как точно работают наши сокровенные службы. Очаровательная блондинка, сидящая за стеклом перед компьютером, лишь улыбнулась мне и, не поняв, что перед ней призрак, сделала в паспорте отметки и, наложив печати, сказала: "Проходите".
Перед этим меня несколько смутила огромная очередь из пассажиров, возникшая сразу же, как только мы вышли из самолета. Люди были раздражены, и многие вспоминали, что подобная толчея на паспортном контроле творится только в России. Но надо быть объективным, они не болтались, как я, на медлительном пароходе по мутным балтийским водам, когда в 1839-м году я ехал в свое путешествие. Конечно, сейчас самолеты подчас и гибнут, взлетев, не приземляются, но знает ли современная публика, каково находиться на палубе парохода, когда из высоченной трубы тебя все время кропят сажей? Кстати, и тот пароход, на котором я совершал путешествие, колесный пакетбот "Николай Первый" - не правда ли, чудный обычай называть пароходы и другие громкие дела именем правящего властелина, к сожалению, этот обычай почти исчез в мировой практике, но судя по некоторым признакам, может возродиться в России - несколько раньше потерпел крушение, почти сгорел во время рейса, причем погибло пять пассажиров. Полагали, что такие жертвы возникли из-за нераспорядительности капитана. Но сгорело судно не все, на основе его остатков возник новый пакетбот, получивший то же название. На этом "реставрированном" пакетботе я и уезжал в Россию в 1839 году. Но к чему, Феликс Эдмундович, я все это пишу? Писатель всегда стремится, чтобы слово его не утонуло в безвестности, а переходило от одной волны потомков к другой. Знаете ли вы, как поступил император Николай I, когда получил подробный отчет о случившемся? Цитирую Вам по памяти из своей книги: "Император разжаловал капитана, русского по национальности, и заменил его голландцем, который, однако, судя по слухам, не пользуется уважением команды. Соседние державы посылают в Россию лишь тех людей, которых не хотят оставлять у себя".
Я полагаю, что нельзя возлагать все на бедную Россию. В той же очереди, которая стояла, чтоб предъявить свой паспорт роскошным русским красавицам в военной форме, раздавались голоса, что очереди почище московских наблюдались в нью-йоркском аэропорту имени Джона Кеннеди. Там эти очереди, правда, выстраивали чернокожие красавицы, суровые и злобные, как овчарки. Красавицы наблюдали, чтобы все стояли строго один за другим и по русскому обычаю не пытались обойти стоящего впереди соседа или пристроиться к знакомому.
Распростившись с сидящей у компьютера молодой блондинкой, заменяющей в текущем веке усатого сержанта у шлагбаума, пассажиры попадают в зал, где очень заманчиво горят зелеными электрическими огнями беспошлинные проходы. Это последний рубеж, выдача багажа и таможенный контроль.
Воздушный пассажир, привыкший перелетать за считанные часы и минуты из одной страны в другую и поэтому полагающий, что выгрузка его пожитков из чрева самолета тоже дело минутное, бывает неприятно удивлен, когда специальное приспособление - лента транспортера - не торопится выбрасывать его чемоданы. Он ждет пятнадцать-двадцать минут, а иногда час или более. Что происходит в аэропортовской преисподней с его багажом, пассажир не ведает. Обнюхивают ли этот багаж специально обученные собаки на предмет наркотиков, или демоны преисподней, раскрыв сумки и чемоданы, отыскивают, что можно присвоить. Подобное порой случается.
В ажиотации долгого ожидания и неизвестности пассажиры начинают рассказывать друг другу страшные истории. Одна дама-путешественница поведала, что в неком подобном ожидании из ее чемодана исчезла бутылка виски, которую она везла в качестве подарка.
Тема таможни - одна из самых заметных в изложении русских газет и повседневной жизни. Не чурается ее и литература, недаром даже один из основных героев русской словесности, бессмертный Павел Иванович Чичиков, в период своего темного обогащения поработал где-то в таможне. В прессе все время возникают рассказы о неких складах испорченного мяса, которые появляются то в одном, то в другом месте, словно по мановению руки. Это оказывается или мясо буйвола из Китая или Индии, или каких-то зараженных парнокопытных, прибывшее в страну из иных регионов. Как оно прибывает? Вот тут и выясняется, что появляется оно самым легальным путем, через таможню. Какие только взятки не дают, чтобы только безнаказанно преодолеть таможенные пошлины! Это и понятно - таможенные пошлины неизмеримо выше любых, даже самых грандиозных, взяток. Сравнительно недавно выяснилось, что один из самых больших в Москве и почтенных мебельных магазинов всю свою стильную продукцию нелегально получал из-за рубежа, каким-то образом предварительно договорившись с таможенным ведомством. О нефти, металле, текстиле и других товарах, я полагаю, еще расскажут другие агенты, специально внедренные в эту неумирающую русскую тему.
Наконец, весь багаж пассажирами получен.
Мой-то багаж весьма условный. Я вообще мог бы ехать без багажа и обходиться только пожеланиями, которые выполняются мгновенно, но положение путешественника и туриста обязывало. Пришлось, как говорится, для отвода глаз, брать массу ненужных вещей, что обычно русские берут в дорогу: смену белья, несколько пар носков и даже, по чему русского всегда определяют в гостинице любого конца света, небольшой электрический прибор, называемый кипятильником. Все это упаковано в самый обычный для нынешнего времени чемодан, с приделанными к нему внизу колесиками. Увидев свой чемодан на ленте транспортера, такой же почти, как у всех, я опять, Феликс Эдмундович, порадовался, как хорошо у нас в подземелье работает разведка и как прекрасно подготовлен каждый выезжающий в командировку.
Новые времена - новые нравы. Таможня - это всегда момент истины, хотя и для любого, самого честного человека, обойти и обвести ее, как говорят русские, вокруг носа, это завлекательная задача. Я внимательно, хотя для окружающих и незаметно, поглядывал, как будут вести себя остальные пассажиры. Каждому надо было решить, идет ли он через так называемый красный или зеленый коридор. В последнем случае ты абсолютно уверен, что с тобою нет никакого недозволенного груза. В другом - шагая на красный свет, ты говоришь, что провозишь с собой некий товар, подлежащий обязательному декларированию, или сумму денег, превышающую разрешенную квоту. Большинство пассажиров, конечно, шло, через зеленый коридор, тем более что расслабленные невинные позы таможенников - мужчин и женщин - говорили о том, что им абсолютно нет до проходящих пассажиров никого дела. Но это было совершенно не так. Часто змея прикидывается сухим сучком, чтобы вернее ужалить добычу. Так же тигр притворяется спящим, дабы одним ударом лапы перебить шею неосторожной антилопе.
На моих глазах эти расслабленные молодые люди выхватили из толпы три свежие и отнюдь не невинные жертвы. Во-первых, это была немолодая восточного вида женщина, казалось бы беспечно тянущая за ручку довольно большой чемодан. Ну что может быть в чемодане у молодой дамы на таких высоченных каблуках и с таким соблазнительным, как Триумфальная арка, декольте? Я сначала подумал: только ворох спрессованных платьев и дамских кружевных пленительных штучек. Но так уж устроены мозги у нашего покойника, что не успел он о чем-нибудь подумать, как тайна в его сознании уже открыта. Перед моим мыслительным взором немедленно возникло увлекательное чрево этого чемодана, который внутри оказался невольничьей тюрьмой. Уложенные в ряды, со скрепленными скотчем клювами и крыльями, забинтованные, словно египетские мумии, в чемодане лежало, наверное, с дюжину, опоенных каким-то снотворным зельем роскошных тропических попугаев. С какой фантазией все же Господь Бог ваял свои творения. Я знал, что новые богатые люди в России, как правило не обладающие хорошим вкусом и родовой этической выучкой, очень любят в своей новой жизни устраивать дворянские и даже аристократические повторения. Заводят сады со зверинцами в своих жалких загородных усадьбах, держат в бассейнах крокодилов, в клетках медведей и тигров, райских птиц, и большой популярностью пользуются эти самые, нарядные, как средневековые шуты, крупные тропические птицы. Как приятно услышать от дрессированного попугая: "Дурак". Популярны также у новых русских коалы, игуаны, дикие козлы, ламы и крокодилы. Но ведь медведя в контрабанде не провезешь! Люди, старающиеся заявить о себе подобным образом, не жалеют никаких денег. Элегантная молодая дама оказалась обычной контрабандисткой и предвкушала солидный заработок, который позволил бы ей беззаботно жить за счет болезненного тщеславия богатеев.
Второй добычей молодых стражей российского бюджета стал роскошно одетый господин, путешествующий налегке. Надо было иметь или оперативную наводку, или душевный рентген, чтобы попросить у джентльмена для осмотра его пиджак и положить этот пиджак в прибор специального видения, которыми сейчас, в век терроризма, оснащены все аэропорты. Молодой таможенник даже присвистнул, когда на экране по швам засветились цепочки огней. Возможно, для публики это была репетиция новогодних елочных развлечений, но я-то уже знал, что ухоженный престарелый, с видом успешного академика, красавец из Израиля везет партию обработанных алмазов. Что-то не сработало, джентльмен попал не в ту смену или нарвался на тотальную проверку? Но как занятно иногда путешествуют алмазы. Сначала из Якутии в Израиль, потом из Израиля с пересадкой во Франкфурте в Москву.
Третий контрабандист был более удачлив, вернее, его ловец менее опытный. Миловидная девушка-таможенница выудила из густой толпы своего ровесника, прелестного в майке-тишотке с вызывающими надписями на груди и спине юношу. Нежный панк с крашенным в оранжевый цвет гребешком на голове, металлическими сережками в ушах, с завитком татуировки на шее, выглядывавшем из-под майки! Я-то уж знал, что в небольшом рюкзачке за спиной у юноши в бутылке из-под виски налит первоклассный попперс, дающий на танцполе дискотеки и в постели легкое, уводящее в безобразие наркотическое опьянение. Прелестная таможенница бестрепетно извлекла из рюкзака бутылку и засомневалась: бутылка фирменного виски была упакована в соответствии с международными правилами еще и в прозрачный пакет магазинов "дьюти фри". Новая уловка наркоторговцев. Ей бы только поднести пакет к собственному очаровательному носику, чтобы уловить едкий специфический аромат, но она понадеялась на рациональное, доверилась международному стандарту. А может быть, она потеряла голову от завитка, идущего из-под ворота тишотки? Как же бодренько удирал юный контрабандист, на бегу представляя, как сегодня же разольют по малообъемной таре весельеобразующее зелье.
Я прошел этот так называемый зеленый коридор совершенно свободно.
Вашего агента, дорогой Феликс Эдмундович, я узнал сразу, как только вышел в основной зал аэропорта. Это был, как вы и описывали, уже совсем не молодой мужчина, еще подтянутый и относительно бодрый. Он стоял с небольшим бумажным плакатиком в руках, одетый совсем не вызывающе, и был больше похож на французского рабочего после смены на заводе "Рено", нежели на писателя. Подобных встречающих с табличками было довольно много, и все они "выуживали" своих "клиентов". На плакатике, выведенное 24 кеглем компьютера, стояло мое новое имя: Марк Кастрюлин. Я сразу догадался об этимологии прописи. В слове Марк подразумевался мой титул маркиза, а Кастрюлин в народном звучании напоминало родовую фамилию. Но может быть, так и к лучшему, зачем привлекать к себе излишнее внимание?
Русский аэропорт совсем не был похож на роскошный франкфуртский, из которого я улетал. Меня удивили теснота и небольшие размеры этих так называемых "ворот столицы". Мизерабельные размеры и тесноту аэропорта я тут же объяснил минувшим тоталитаризмом. Не успели мы соединиться с встречающим меня господином, как, словно мухи на покойника, на нас налетел рой нагло ведущих себя людей, предлагавших свои услуги, чтобы отвезти нас в центр столицы. У покойников, особенно у покойников французов, есть особое чувство денег, позволяющее им прекрасно ориентироваться в ценах во всех странах мира и во всех валютах. Я сразу понял, что здесь творится какая-то афера, и вопросительно взглянул на своего московского опекуна.
Оказалось, что эти люди представляли определенный вид бизнеса: они, как раньше извозчики, подвозили на собственных автомобилях прибывающих пассажиров к центру Москвы. Все, конечно, понимают, что аэропорты, как правило, находятся на некотором расстоянии от городской границы. Эти люди, как мне тут же объяснил мой спутник, обычно рассчитывают на неосведомленность пассажиров и наивных соотечественников, впервые прибывающих в столицу, или на доверчивых иностранцев, которые любые причуды воспринимали за твердый русский порядок. Такие люди, как правило, запрашивали совершенно неоправданные суммы за свои услуги. Причем, как мне стало известно, если дело происходило в ночное время, то только что прибывший путник мог лишиться и своего багажа и даже своей жизни. Но и относительно честные "бомбилы" - именно так называют этот сорт деловых людей - постоянно пытаются взять со своих клиентов суммы, в разы превосходящие реальную оплату. Это скорее русская черта: а вдруг получится! Казалось, надо стремиться к быстрейшему обороту, но эти "бомбилы", среди которых не только любители быстрой и неправедной наживы, но и просто люди бедные, добывающие таким образом на хлеб себе и своим детям, предпочитают часами ждать нелепого и не знающего жизнь и расценки пассажира, нежели энергично работать.
Вы, дорогой Феликс Эдмундович, можете задать вопрос: а почему же эти пассажиры не пользуются такси, т.е. специальным отрядом перевозчиков с фиксированной оплатой, почему не жалуются? А потому, что организация этих частных перевозчиков, оберегая свои доходы, оттеснила от пассажиров государственных извозчиков, т.е. такси. За этой формулой, вы, конечно, увидите, как специалист, жестокую и кровавую картину убийств, драк, шантажа и подкупа.
Как такое могло случиться, сразу спросил я у своего спутника, ведь существует институт национальной гвардии, которая в России называется милицией, и ей надлежит наблюдать за порядком. И тут мой встречающий меня удивил совершенно нереальным рассказом, что, дескать, здесь существует некий сговор между милицией и незаконными предпринимателями-перевозчиками. Последние передают милиции, на современном языке это называется "отстегивают", определенную часть своих доходов, а милиция в свою очередь охраняет своих клиентов и создает режим наибольшей неблагоприятности для их конкурентов. Мне это все казалось не вполне понятным. Как же так, ведь существует реальная государственная власть, почему же эти дельцы осмеливаются ей сопротивляться?
Россия, как я сразу для себя сделал вывод, остается страной загадок.
К счастью для моего кошелька, у моего спутника Сержа оказалась машина. Конечно, если бы старое время, когда еще я был живой, я никогда не сел бы в такой ветхий экипаж, сохраняя свою дворянскую честь. Ах, сразу же подумал я, почему, как и в прошлое мое путешествие по России, на этот раз я не взял с собою какого-нибудь экипажа. Но как всегда, мысль опережает реальность. Какой толк был бы от моей английской коляски, которую в прошлый раз я припас для своего вояжа! Я с грустью вспомнил, как моя коляска разваливалась на российских дорогах, и почти на каждой станции во время моего путешествия приходилось искать кузнеца. Как в жизни и в ее изложении на бумаге все цепляется одно за другое. Мне уже хочется рассказать о русских дорогах, ремонтах, машинах. Но по порядку, всему свое время.
Вся территория аэропорта, т.е. места, откуда убывают и куда прибывают самолеты, оказалась не вполне, как могло показаться с первого раза, мирной и спокойной. Каждый клочок здесь распределен между воюющими кланами и конкурирующими группировками. Этот момент объясним. Еще недавно в соответствии с доктриной прошлого режима все принадлежало всем, а когда режим рухнул, то каждый постарался взять и свою часть, и часть соседа. Собственно, такую же картину мы видели и во Франции во время так называемой Директории. Времена и привычки повторяются. Кланы, естественно, ведут между собой войну, в результате которой к нам в подземный мир попадают молодые и крепкие люди. Полагаю, что такая энергичная смертность входит в тайные задачи существующего режима. Как всегда, и как любой режим, этот тоже утверждает, что все совершает на благо человеку.
В ареале основного здания аэропорта существуют несколько так называемых автомобильных стоянок. Это места, где можно на время под защитой охраны оставить свой экипаж. Услуга, разумеется, платная. Въезд на территорию аэропорта - тоже платный. Все это совершается как будто от лица государства, но мой спутник объяснил, что на самом деле доходы присваиваются кланами, которые действуют, разделяя прибыль с администрацией аэропорта. Эти почти насильственно оказываемые услуги довольно дороги, и не каждый посетитель в состоянии их оплачивать. Именно поэтому мой провожатый оставил свою машину уже за границей аэропорта, на шоссе, где паркуют свои машины многие посетители. Серж даже объяснил, что люди делают это не только из присущей цивилизованному человеку экономии, но и в знак протеста против наживы частников. Я полагаю, что в критическом отношении к такому роду предпринимательства есть известная доля зависти.
До места, где наш агент, которого я называю Сержем, а на самом деле его зовут Сергеем Николаевичем - русская манера называть сына или дочь и вплетать в их имена еще и имена их отцов мне кажется вполне интересной и самобытной, - мы шли довольно долго. Хорошо, что у меня был виртуальный багаж, довольно простой в обращении, потому что был невесом, но каково было довольно многочисленным пассажирам, которые не без усилий тащили свою, в соответствии с нынешней модой, поклажу на колесиках. Глядя на эту картину, у меня возникло первое впечатление о некоторой некомфортности российского житья.
Экипаж нашего агента - весьма ветхое сооружение. Я подумал, что приобрел он его еще при старом режиме, когда подобные экипажи выдавались только с разрешения парткомов и месткомов. Здесь, конечно, случались свои нарушения. Так оно и оказалось, экипаж был, по словам Сергея Николаевича, 1992 года рождения и назывался "Жигули - 1004". Жигули - это название небольших холмов в среднем течении Волги возле города Самары. Естественно, увидев это чудо на колесах едко-красного, немодного нынче цвета, я спросил владельца: "Так ли трудно теперь стать собственником автомобиля?" Оказалось, что автомобиль теперь приобрести совсем не сложно, были бы деньги, но положение писателя в нынешнее время просто катастрофическое. "Мы, - сказал мсье Серж, - скоро доносим костюмы, которые купили двадцать лет назад, окончательно развалятся наши машины, мы продадим наши квартиры, потому что содержать их не на что, и превратимся в люмпенов. Раньше, много лет назад, когда в нашу страну приезжал знаменитый американский писатель Стейнбек, он восхищался материальным положением русского, тогда советского, писателя. Когда американского классика спрашивали о роли писателя в их свободном обществе, он объяснял, что это положение отвечает положению между пингвином и собакой. Сейчас такое же положение заняли в России писатели, которые еще раньше были людьми, хотя и средне обеспеченными, но достойными. Я обо всем этом, - продолжил свою маленькую речь Сергей Николаевич, - обязательно расскажу вам в дальнейшем".
От аэропорта, названного Шереметьевским, по имени давних владельцев-аристократов небольшого селения, стоявшего на этом месте, мы выехали по роскошной, в шесть полос магистрали, которой могла бы гордиться и Германия, и Америка. Еще раньше, оглядывая вереницу автомашин, стоявших возле аэропорта, я обратил внимание и на их обилие, и на то, что многие из них были самых последних марок. Если дорогая машина - признак обеспеченной жизни, подумал я, то, может быть, стенания мсье Сержа совершенно напрасны. Аккуратно в разговоре коснулся я этой темы, и тут мой собеседник рассмеялся от моей наивности и незнания глубинных мотивов российской жизни. Оказывается, многие собственники новых машин иностранного происхождения стали ими от отчаяния. Дело в том, что по существу в стране с изменением режима изменился и порядок приобретения жилья. По сути, в девяноста случаях из ста человеку жилье можно было только купить. Поначалу всем казалось, что это вполне возможно, и многие молодые семьи начали копить деньги на покупку своего гнездышка. Однако цены на жилье благодаря естественному росту цен и коррупционным сделкам, которые происходили в одной из самых доходных отраслей промышленности - в строительстве, росли неизмеримо быстрее, чем накопления у людей со средним доходом. Квартиры успели приобрести, иногда не по одной, а по несколько, как вложение капиталов, люди обеспеченные, а у людей со средним заработком на руках оказались суммы, которых явно не хватало на приобретение жилища. Одновременно с этим возникло понимание, что новое жилье - это или недосягаемое, или очень отдаленное. И тогда эти люди, чаще всего сравнительно молодые, решили жить настоящим, а не будущим. Собранные на покупку квартир деньги они потратили на покупку автомобиля. Новая машина, особенно иностранной марки, создавала некоторые иллюзии. Человеку казалось, что, пока он в новой машине, он богат и удачлив, и все видят его таким.
К окончанию этого небольшого рассказа закончилось и роскошное шоссе. Мы выехали из мира иностранной грезы в московскую повседневность. После плавной развязки, проложенной над основным шоссе, собственно ведущим в город, мы влились в густой, как турецкий кофе, поток автомашин и покатили в сторону Москвы. Сердце у меня мгновенно затрепетало. Я, естественно, вспомнил, как впервые увидел Москву 168 лет тому назад, 7 августа 1839 года. Я также тогда в письме описывал свои впечатления.
"Бугристая, почти необитаемая, плохо обработанная, неплодородная на вид равнина похожа на дюны с тощими куполами елей и редкими рыбачьими хижинами, жалкими, но все же дающими убогий приют. Посреди этой пустыни передо мной вдруг возникло множество разноцветных куполов и усыпанных звездами главок, но основания их оставались скрыты от взора: это был город; низкие дома еще прятались за пригорками, меж тем как взметнувшиеся ввысь шпицы церквей, причудливой формы башни, дворцы и старые монастыри уже привлекли мой взгляд, как стоящий на якоре невидимый флот с его плывущими в небе мачтами.
Это первое явление моему взору столицы славянской империи, которая блистает среди холодных пустынь христианского Востока, невозможно забыть."
Как я понял, отправляя меня самолетом из Франкфурта, а не перемещая простым дуновением непосредственно в Москву, высокопоставленные начальники и властелины поступали вполне осознанно. Я вообще подозреваю, что они знают в силу своего высокого положения значительно больше, а может быть и всё, нежели выказывают. Видимо, в их задачу входило получить, так сказать, подтверждение с "другого берега" и от лиц иного статуса.
Я поделился этой своей точкой зрения со своим спутником Сержем, и он в ответ рассказал мне очень занятную притчу. Оказывается, мсье Серж в своей юности дружил со знаменитым российским певцом Юрием Визбором. Это при жизни очень популярный артист, наподобие французских шансонье или даже парижского певца Монтегюса, которым, как известно, дорожил и восторгался тот самый вождь пролетариата Ленин, мужчина с кепкой в руке, с которым я недавно имел возможность говорить, еще находясь в другом физическом состоянии. Я, кстати, встречался с господином Визбором и у нас, внизу, в постоянной нашей сфере. Так вот у мсье Визбора есть замечательная песенка о зарубежной роскошной жизни и о жизни в России. Все это звучит довольно иронично, но поразителен был припев, обращенный как бы к американцам. "Пускай побудут в нашей шкуре, тогда, быть может, - станут поумней!" Неплохо, правда? Я полагаю, что нечто подобное думали и мои начальники, снова отправляя меня в Россию. Но навсегда закончим эту соблазнительную тему. Критиковать начальство - всегда не к добру.
Что же сказать об открывшейся передо мной картине? Она была оживленной, но и всегда, когда картина почти лишена природы, - безрадостной. По обе стороны знаменитой дороги, ведущей из Санкт-Петербурга в Москву, неоднократно воспеваемой в русской литературе, стояли безобразные строения, совсем не похожие на привычные человеческие жилища. Висели также на бетонных, прочных столбах огромные щиты с непонятными, а порой и непристойными картинами. Щиты эти называются рекламой, и это потребует дальше особого разъяснения. Что касается строений - это была вереница огромных магазинов. Мне вообще во время короткого на машине путешествия до Москвы показалось, что магазины и страсть к покупкам заменили в России если не все, то многое. Но и об этом наверняка в дальнейшем я буду обязательно говорить. Конечно, по обеим сторонам дороги не было никаких тучных стад и грустных и веселых пейзан, но и самой дороги тоже как бы и не было. По крайней мере, она не вилась веселой лентой, указывая путь вперед. Это была скорее медленная вонючая полоса, состоящая из идущих один за другим автомобилей. Все они при этом непременно смердили. Так иногда движется стадо коров или молодых бычков на бойню, уткнувшись слюнявыми мордами в впереди идущие хвосты.
К тому времени, когда мы медленно стали подъезжать к подмосковному селению Химки, ставшему теперь вполне самостоятельным и крупным городом, со своей промышленностью, чиновниками и немалым населением, я вдруг увидел странную картину. Уличные фонари уже зажглись, но освещали они только унылую разноцветную цепь автомобилей и бровку дороги, все остальное пространство оставалось в тени. И вот в этой самой густой тени вдруг вспыхнул яркий свет, и перед взором предстала группа прекрасных молодых девушек, в ярких, отчасти даже вызывающих туалетах. Могло показаться, что это готовится какое-то представление для грядущего праздника. Кстати, праздник действительно надвигался, об этом еще раньше я услышал от мсье Сержа, который сообщил мне, что я прибыл в очень интересное время - накануне годового праздника города. Москве исполнялось 850 лет со дня основания. Эта мысль птицей пролетела у меня в сознании, и я с большим вниманием стал, пользуясь тем, что наш жалкий экипаж почти не двигался из-за заторов на дороге, которые здесь называются "пробками", наблюдать за эволюциями женского построения. Меня удивило освещение. Здесь не было специальных театральных прожекторов или фонарей. Сравнительно небольшое пространство, ограниченное провалами темноты, освещалось мощными фарами стоящего на обочине, но повернутого в сторону исполнительниц автомобиля. Сначала мне показалось это грубым и не соответствующим милому и женственному характеру участниц. Тут же я увидел показавшуюся мне, потому что она стояла ко мне спиной, довольно мрачную и невзрачную фигуру дирижера или руководителя труппы, который при ярком свете обходил строй молоденьких, иногда просто девочек, прелестниц и, видимо, каждой давал указания. Я поделился своим наблюдением с мсье Сержем, присовокупив при этом свое восхищение подобной индивидуальной работой с исполнительницами. Тут, к моему удивлению, мой возница стал неистово смеяться. Оказывается, я принял за маленькую театральную труппу компанию проституток, которые выстроились пред взыскующим оком богатого клиента, занимающегося отбором. Я был смущен таким оборотом дела и, главное, такой невероятной его гласностью, но потом, после минуты размышления, нашел и положительные резоны. В конце концов, это средневековая традиция выселять девиц легкого поведения за городской вал.
Я не берусь описывать сам город, возникший сразу же, как только мы переехали большой мост, с ползущими под ним бликами от фонарей машин. Я бьюсь об заклад, что раньше, когда я впервые въезжал в русскую столицу, никакого моста или мостика здесь не было и в помине, и вообще никакого водяного простора на этом месте не наблюдалось. Но память - это особый инструмент человеческого мышления - подсказала мне, что я об этом водном изобилии, называемом водохранилищем, что-то читал, и, напрягшись, я вспомнил, что историки связывают возникновение этого рукотворного моря, как любили писать газеты, с именем человека, нам с Вами, многоуважаемый Феликс Эдмундович, хорошо знакомого. Не тот ли это невысокий мужчина в военном френче, который во время моей аудиенции у владетельных особ все время разминал табак, доставаемый из папирос, и набивал этим табаком свою легендарную трубку? Я об этом пишу, чтобы Вы знали, откуда можно получить исчерпывающую информацию.
Город просто огромный. Еще до Путевого дворца русских царей, построенного знаменитым русским архитектором Казаковым, стоящим ранее на окраине, с этого места, как я помнил, собственно и начиналась столица, шли с одной и другой стороны дороги целые вереницы разных служебных и жилых зданий. Все время справа по ходу дороги чувствовалась река, и мне казалось, что я даже слышу призывные звуки пароходов, конечно более мощных, нежели "Николай Первый", на котором много лет назад я приплыл в Кронштадт. Все это мне было незнакомо, занимало меня, и я старался все хорошо рассмотреть, хотя иногда я не понимал, к чему такая скученность жилищ и человеческих казарм. Кстати, привычка называть корабли по именам властелинов жизни или дум осталась в неприкосновенности. Это я разузнал у моего спутника. Что касается корабля, в чьем названии мы можем найти имя знакомого нам с Вами человека, о котором я писал всего несколькими строками выше, то расстраивать эту персону не следует - корабль "И.В. Сталин" переименовали. Мы-то, дорогой Феликс Эдмундович, знаем легкомыслие и неблагодарность потомков.
Не следует думать, что ехали мы со скоростью, которую диктовал ХХI век. Во время этого медленного продвижения от окраины Москвы к ее центру я думал, что упряжь из невысоких, но очень выносливых русских лошадок домчала бы меня много быстрее. К чему тогда, спрашивается, прогресс?
Наконец показалось первое известное мне по прежнему визиту здание - Путевой дворец. В этом дворце раньше, при торжественном въезде в древнюю столицу, останавливались императоры. Такому зрелищу торжественного въезда можно было бы только позавидовать. Какие позументы, сколько сверкающего золота и шитья, гремящих или мелодично звенящих шпор, конского глухого ржанья, ликующего рокота толпы и здравиц. Все минуло, растворилось в бензиновом мареве сегодняшней жизни. В качестве контраста можно привести поездки современной знати и персон, о которых я тоже где-то читал и о которых перешептывалась вся страна. Черные, похожие на черепах машины с укрепленными на них электрическими фонарями, называемыми "мигалками", и свист шин по дороге, специально освобожденной для этих персон ретивым подразделением милиции, называемым ДПС. Эта Дорожно-постовая служба люто ненавидима всем народом.
Сегодня дворец этот, выстроенный в некоем псевдоанглийском пополам с псевдорусским стилем - красный кирпич со вставками из белого камня - показался мне даже наряднее и стройнее, чем в прежнее время. Это, видимо, особенность старой архитектуры, не учитываемая сегодняшними градостроителями. Их огромные, скучные, как монашки, "современные" дома и офисы стареют значительно быстрее, нежели неторопливые и массивные постройки старых мастеров. Естественно, никаких венценосных особ в Путевом дворце сейчас не живет. То, что здесь останавливался император Николай Второй перед своей полной трагических предзнаменований коронацией и торжественным въездом в Москву, сейчас уже почти забылось. Знаменитое Ходынское поле, известное как место массовой гибели народа, празднующего воцарение нового императора, было почти напротив. Кровавое это поле нынче почти застроено, но еще сравнительно недавно здесь находился аэродром, на который, кстати, прилетал небезызвестный у нас в подземном мире господин Риббентроп, министр иностранных дел Германии, заключать знаменитое соглашение о ненападении между СССР, практически тогдашней Российской Империей, и Германией. Когда мы проезжали мимо этих мест, то мой вожатый напомнил мне об этих эпизодах русской истории. Все же знают, как русские приветливы и как москвичи любят рассказывать о достопримечательностях своего города.
Я умышленно опускаю здесь еще одно происшествие, требующее, казалось бы, особого описания. Я, правда, уже сказал, что в Москве экипажи двигаются с еще меньшей скоростью, нежели полтора века назад при разъезде из Гранд Опера. Зачем, скажем, тогда производить и покупать мощные скоростные машины, а не пользоваться омнибусами и конкой, которую придумали несколько раньше? В общем, речь идет не только о феномене, который называется "пробкой" или "транспортной пробкой", но и о всей идее городского транспорта. Здесь так хочется задать исконно русские вопросы "Кто виноват?" и "Что делать?" Но, думаю, попозже я разберусь и с этой причудой москвичей и их городского правительства. Пока я хотел бы доложить, что тот тоннель, который был проложен в районе старого села Всехсвятского, в районе, ныне называемом Соколом, и который соединял окончание улицы, являющейся продолжением и соединением Тверской с Петербургской дорогой, ныне именуемой Ленинградским шоссе, что тоннель этот закрыт. Сейчас этот тоннель ремонтируется. Какая поразительная здесь толчея, и какие удивительные здесь аварии. Эти сложенные гармошкой побитые механизмы, которые растаскивают в разные стороны, требуют кисти живописца. Так же, как и описание действий здесь же, на местах аварий, милиции. Но пока я умолкаю.
Наш проезд по Москве, очень затрудненный и гарью, и теснотой проезжей части, и шумом города, в атмосфере, очень непохожей на тихий и спокойный перелив времени в подземном мире, вкратце можно было бы для Вас, Феликс Эдмундович, в силу специфики Вашей работы, очень хорошо знакомого с географией столицы, описать следующим образом.
Мы довольно долго ехали прямо по улице, с двух сторон стиснутой громадами домов, потом повернули на так называемое Садовое кольцо. Здесь следует сказать, что подобная улица, легшая в городе кольцом, - это типичное явление почти всех больших европейских городов. Достаточно вспомнить такую же улицу-змею, жалящую себя в хвост, например, в Кёльне. Московское кольцо было, конечно, полно машин, но оно было совсем не похоже на узкие средневековые скругления европейских городов. Здесь когда-то были огромные пространства, заставленные дворянскими и купеческими особняками, окруженные садами. Потом по инициативе одного человека, которого я не хотел бы сейчас называть, но которому Вы, дорогой Феликс Эдмундович, передайте мой нижайший поклон, эти сады и палисадники были вырублены, и улица приобрела свой современный вид. Кроме самой градостроительной идеи здесь была и ложная оборонная идея. Считалось, что эти путевые пространства легко можно в случае войны превратить во взлетные полосы.
На повороте улицы, ведущей на Садовое кольцо, на Триумфальной площади, которую я помню, конечно, - никаких триумфальных ворот уже нет и в помине. Но это и понятно, в первую очередь в городе подвергаются разрушению и перестановке памятники и строения, связанные с достижениями предыдущего режима. Жизнь как бы начинается заново, впрочем, кому мог помешать монумент воинской доблести народа в 1812 году? Не мне, правда, французу, об этом вспоминать. Но ведь и Вандомская колонна в Париже разрушалась и восстанавливалась несколько раз. На Триумфальной площади, которая нынче, по сравнению с прежними временами, сильно расширена, стоит памятник поэту нового времени - Маяковскому. Это монументальное сооружение из гранита и бронзы. Как характеризовал поэта тот же великий человек, по чьему повелению были снесены сады и расширено Садовое кольцо, - "лучший и талантливейший поэт эпохи".
Я полагаю, что мой спутник специально повез меня этой дорогой, чтобы показать мне еще одну достопримечательность, которая мне станет приятной. Естественно, я больше не стану об этом напоминать, но многие сведения в этом письме я взял у своего спутника. А чем заниматься, когда, не торопясь, едешь по городу? Болтаешь и обмениваешься впечатлениями. Подробности о моем спутнике, о его жилище, о профессии, о материальных возможностях - это тоже чуть позже. Пока еще один памятник, который стоит на том месте, где с Садового кольца можно проехать на совершенно новую улицу - Ленинский проспект.
Ленинский проспект - нынешний парадный въезд в Москву. Это раньше парадный въезд начинался со стороны Санкт-Петербурга, по дороге, о которой я уже написал вначале. Теперь, когда главы всех правительств мира летают на самолетах, а сверху, как известно, видны только общие очертания, царской дорогой стал Ленинский проспект. Одной стороной он почти упирается в Кремль, а другой - в роскошный, многополосный отрезок шоссе, называемый Киевским. Вот так можно с правительственного аэропорта попасть в правительственную же резиденцию. Для обзора столицы России, если ехать в сопровождении эскорта мотоциклистов, оставались правая и левая сторона. Этот вполне респектабельный отрезок московской жизни трудно назвать декорациями, подобными тем, которые светлейший князь Потемкин сооружал, когда матушка-царица Екатерина Великая предприняла свое путешествие в только что завоеванный и осваиваемый Крым. На Ленинском проспекте все по-настоящему: дома, квартиры, магазины, флаги, школы, люди. Раньше, при советской власти, на проспект по разнарядке выводили группы трудящихся, чтобы они приветствовали прилетающих высоких иностранных персон. Теперь никого не выводят и боятся террористов. Но тем не менее это один из лучших районов Москвы. Пятиэтажные панельные дома, такие же некомфортные, как, в отличие от традиционных на кладбищах могил, хлипкие бетонные ниши для урн в колумбариях крематориев, прячутся за внушительными фасадами в глубине кварталов.
Итак, въезд на Ленинский проспект, если двигаться со стороны Садового и поворачивать направо. Здесь по левую руку открывается величественный памятник, целая многофигурная композиция, в центре который опять наш с Вами, Феликс Эдмундович, общий знакомый. Из такой необходимой в любой чужой стране конспирации имени опять не пишу, а назову уклончиво - человек с кепкой. Всегда бывает приятно, когда видишь, что мы, мертвые, занимаем определенное место в живой памяти людей. Согласимся с аксиомой: на земле мы временные насельники. Выглядит эта композиция монументально и выразительно. Наш с Вами герой смотрится здесь совсем не по-домашнему, как мы привыкли видеть его, а с несколько преувеличенной строгостью. Говорят, правда, что у него в его мыслительном, земном существовании есть определенные сложности с его настоящей могилой, т.е. мумией, которая хранится в стеклянном гробу в его мавзолее на Красной площади. Я думаю, что об этом я доложу Вам или Совету в отдельном письме. С точки зрения моего сопровождающего мсье Сержа, вся эта суета с могилой покойника лишь пароксизмы неустойчивости власти. Тут же добавлю: к сожалению, ни памятника Ивану Грозному, ни памятника матушке Екатерине в Москве не существует. Есть, правда, памятник Петру Первому, поставленный при сегодняшнем правлении, но, по словам моего спутника, он нелеп, похож на каминную решетку и с элементами неприличной выдумки. К туловищу открывателя и завоевателя Америки Колумба в прелестных средневековых панталончиках приделана голова нашего Великого царя. Я боюсь, что если оба персонажа, поселенных волей скульптора в один художественный образ, узнают об этом безобразии, то неизбежен конфликт. Мы, мертвые, не прощаем того, что прощают живые. И царь Петр, и адмирал моря-океана в подземном мире - люди очень почтенные и влиятельные. Зачем нам нужен скандал? Сообщаю также на всякий случай фамилию скульптора: некто Церетели. Между прочим, инородец.
Отметил ли я в этом своем письме, что на всем следовании нашего маршрута я замечал на домах и улицах флаги и разнообразные праздничные украшения. Часто встречались транспаранты с удачными стихотворными выражениями, связанными с прославлением Москвы как столицы государства. Почти каждый русский классик что-нибудь о Москве написал. Ко многим фонарным столбам были прикреплены корзины с цветами, а сами столбы расцвечены разноцветными флажками. Поначалу я предполагал, что все эти украшения были размещены исключительно для поднятия духа населения. Отчасти это утверждение справедливо, но, оказывается, я прибыл в город в день городского праздника, и очень существенные траты из городского бюджета были не случайны и не исчерпывались букетами и флагами. Но это далеко не все. Не успели мы с мсье Сержем выехать на Ленинский проспект, как будто по мановению волшебной палочки вдруг вспыхнули тысячи огней. Это загорелись не только городские фонари, но и многочисленные гирлянды, обрамлявшие дома, магазины и муниципальные строения. Мсье Серж объяснил мне, что эта дорогостоящая иллюминация загорелась еще вчера и будет радовать приезжих и население еще несколько дней. Я про себя подумал: сколько разных фирм и фирмочек, изготовляющих флаги, выращивающих цветы, разбогатеют и наживут капитал на подобном празднике. Естественно, свою долю возьмут и городские чиновники. Но взяточничество чиновников во все времена на Руси неизбывно, впрочем, этому я, видимо, посвящу особое письмо.
Мы, французы, даже в несколько аннигилированном состоянии, т.е. как бы и не живые, продолжаем оставаться нацией, умеющей беречь деньги. Во всем мире нас считают даже скаредными, но на самом деле мы просто люди расчетливые. Именно поэтому подобные траты на золотую пыль в глаза и блеск огней мне кажутся нецелесообразными. Разве что-то подобное позволял себе Людовик ХIV? Правда, конечно, если народ изнывает под гнетом повседневных дел и при этом наблюдает, как знать безудержно сорит деньгами, а правящая элита наживается за счет неуплаты налогов и воровства из всеобщего бюджета, в этих случаях для пауперов и маргинальных жителей окраин подобные увеселения очень даже нужны, как отвлекающие их от грустных социальных размышлений. Мы ведь все знаем, что в уравнении "хлеба и зрелищ" первая часть намного дороже второй. Я полагаю, что с этим я тоже со временем разберусь. Но ради справедливости отмечу: в последние дни лета Москва, украшенная цветами и иллюминацией, выглядела прелестно.
Здесь необходимо описать так называемую квартиру моего вожатого мсье Сержа. Совершаю я это потому, что понимаю: трое из владетельных особ, которым Вы, Феликс Эдмундович, наверное, будете докладывать мое письмо, никогда не жили в подобных условиях. Их величества царь Иван Грозный, император Петр Первый, императрица Екатерина Алексеевна Цербская-Романова с детства проживали по хоромам и дворцам, что касается господина Ленина и Сталина, то они хотя и испытали в молодости жизнь простых людей на своих, как говорится, шкурах, но со временем это забылось. У господина Сталина имелось только под Москвой несколько так называемых дач - и "ближняя", и "дальняя", по сути являвшиеся небольшими дворцами, а свои дни он, как известно, проводил исключительно в Кремле, древней крепости и дворце русских сначала царей, а потом императоров. Что касается господина Ленина, который всегда отличался определенным аскетизмом, мне кажется, он не разбирался, ни где жил сам, ни как живут окружающие люди. Но хочу также ради объективности отметить, что последние свои дни вождь мирового пролетариата окончил в роскошном подмосковном имении какого-то бывшего капиталиста.
Квартирный вопрос - это один из основных вопросов России, как в свое время, предшествующее Октябрьской Революции, называемой нынче Октябрьским переворотом, таким вопросом был вопрос земельный. И вы знаете, Феликс Эдмундович, чем все это закончилось? Сейчас этот вопрос сильно обострился, потому что государственной, муниципальной площади, распределяемой ранее безвозмездно среди населения, в силу рыночных отношений и стремления молодых капиталистов в строительстве получить наибольшую прибыль, стало очень мало. Государство же взяло курс на покупку жителями, особенно молодыми семьями, этой площади самостоятельно. Сейчас в России очень много говорят об ипотеке, некоем займе в банке под небольшие проценты, в тех случаях, когда эту ипотеку патронирует государство. Но стоимость квартир все равно для большинства населения очень высокая, а заработная плата у граждан, работающих в материальных сферах производства, чрезвычайно низкая. Потом посудите сами: приняв на себя обязанность ежемесячно на протяжении многих лет выплачивать не только стоимость приобретенного жилья, но и денежные проценты, хотя, повторяю, иногда и небольшие, молодая семья попадает в психологическую и финансовую кабалу, при которой многие годы вынуждена отказывать себе в том излишке, который составляет счастье жизни. Мне кажется, что со временем эта ипотека станет одной из причин возникновения новой революционной ситуации.
Квартирный вопрос обострен еще и потому, что если молодым семьям нет возможности начинать самостоятельную жизнь в своих стенах, то это совершенно не означает, что свободная жилплощадь отсутствует. С одной стороны, существует огромное количество пустых незаселенных квартир, которые были приобретены как средство сохранить капитал или для спекуляции. С другой - так "называемые новые русские" приобрели себе необъятные апартаменты, расселили коммунальные квартиры в старых домах и подчас небольшими семьями проживают на огромных площадях. В стране, еще недавно исповедовавшей социальную справедливость и аскетизм, такое положение тоже вызывает определенное напряжение. Я спросил у моего вожатого, а после того, как мы приехали, уже и хозяина, видит ли и чувствует ли это напряжение правительство? Мсье Серж ограничился ухмылочкой на своем лице старого кота: русские правители, дескать, всегда отличались поразительным легкомыслием.
Мсье Серж, к счастью, не испытывает нужды в жилой площади. Он живет в хорошем и прочном доме сталинской постройки, когда еще не существовало панельного строительства, которое заполонило большую часть современной Москвы. Эта квартира досталась ему от родителей, которые ранее жили в центре в гостиничном номере, в бывшей гостинице, которую вскоре после революции превратили в жилой дом. Занятное, наверное, получалось существование: все гостиничные номера, переименованные в квартиры, выходили в общий коридор, и для того чтобы справить естественную нужду или вскипятить чай, жильцу приходилось идти вдоль цепи подобных же номеров в общий сортир или на коммунальную кухню.
Определенно, нельзя сказать, что прежний режим, называемый коммунистическим, которым по существу им не был, а был коммунальным, не заботился о человеке. Росло и народонаселение, и количество управляющих структур и чиновников. Чиновникам ведь надо где-то сидеть и каждому иметь стол и окно, куда можно мечтательно смотреть, заполняя рабочий день. Семью мсье Сержа, довольно скоро после Второй Отечественной войны 1941 - 1945 годов, переселили в дом на окраине Москвы, где он живет и сейчас. Надо сказать, что теперь это почти центр. Но с появлением быстрого, хотя и не очень комфортабельного панельного строительства было расселено из подвалов и неудобий тысячи простых семей, потому что, естественно, для крупных начальников, ученых, писателей и артистов, верно служащих режиму, все время создавались добротные и комфортабельные жилищные резервации.
Один из таких домов, называемый Домом на набережной, по существу являющийся огромным жилым кварталом, был построен в центре Москвы и существует как "памятник" архитектуры еще и сейчас. По словам мсье Сержа, он знаменит не только огромным числом выдающихся деятелей государства и искусства, которые именно оттуда в годы - опять спорный исторический термин - "сталинских репрессий" уходили в исправительные лагеря или на расстрелы - всё это соответственно юридически оформлялось и приобретало видимость народной воли, - но знаменит дом и неким гуманитарным казусом. Сообщаю Вам о нем, дабы, докладывая мое письмо, у Вас была некая возможность повеселить слушателей. Вдоль всего фасада, выходящего на бывшую Болотную площадь - знание московской географии дано мне было как некий дар свыше, так современный дорогой автомобиль имеет прибор "навигатор", который сносится со спутниковой системой - об этом достижении современной техники и Вы, и наши с Вами принципалы, конечно, знают - итак, вдоль всего фасада расположена целая галерея мемориальных досок. Так вот, порой один из объектов этих памятных сооружений в свое время писал донос или предавал другого.
Но вернусь к теме животрепещущей, потому что, если нет логова, ни человек, ни животное не может завести детеныша и прожить жизнь, согласно Божьему предначертанию. Бог у нас у всех один - это религий много. Итак, предыдущий режим достаточно серьезно занимался расселением своих граждан и строительством дешевого жилья. Что сказать о сегодняшнем? Он, конечно, обеспокоен резким сокращением демографии, но еще больше, понимая ненадежность времени, заботится о получении прибыли, каковую может переправить в иностранные банки, которые кажутся ему более надежными, чем свои. О банках скажу в дальнейшем обязательно, но чуть позже. Поэтому в стране нынче резко уменьшилось количество рождаемых детей и общая демография такова, что с падением численности населения Россию через определенное количество лет смогут захватить китайцы.
Квартира мсье Сержа по меркам предыдущего режима могла называться прекрасной, потому что в ней было около восьмидесяти квадратных метров площади: три комнаты, удобства и кухня. Всё, естественно, небольшого размера. Главное достоинство квартиры, как и самого жилого дома, заключалось в ее расположении. Это был тот край Москвы, который называется Юго-Западом. Вот, кстати, и повод рассказать еще об одной катастрофе Москвы.
Вы, конечно, понимаете, Феликс Эдмундович, что мои сведения не только от моего информатора мсье Сержа, но и связаны с моей интуицией. Нам ведь, покойникам, летающим над пространством мира, достаточно где-нибудь появиться, вдохнуть местного воздуха, и все знания уже у нас. Но кое-что, конечно, рассказал и мой дорогой хозяин.
Особенность района Москвы, названного Юго-Западным, заключается в том, что расположен он на возвышенности, резко обрывающейся к реке, и таким образом ветры, дующие с определенным постоянством с северо-востока, как бы сдувают с территории района вниз, на город всю гарь и газы, которые вырабатывает многочисленный автотранспорт. В этом районе почти нет тяжелой промышленности, которая тоже дает массу экологически вредных отходов. Но надо сказать, что за последнее время даже реки стали чище, потому что промышленность в целом еще не вышла из того глубокого коллапса, в который она попала сразу после так называемой перестройки. Нет промышленности - нет вредных стоков. Но ведь эта самая перестройка с ее культом вседозволенности, когда главным лозунгом стало "что не запрещено - то разрешено", позволила в том числе и по чрезвычайно дешевой цене ввезти в страну, и в первую очередь в Москву, весь уже износившийся и отчаянно неисправный автотранспорт из Западной Европы. Но здесь надо опять сделать определенное пояснение.
Представим себе страну, живущую по аскетическим, полным самоограничения законам. Все, как говорится, равны, все ходят в одинаковых пиджаках, а женщины в платьях нескольких расцветок - материя лишь та, которую выпускает ограниченное количество фабрик. Пиджаки тоже трех разнообразных цветов - черные, синие и реже серые, это уже праздничный оттенок.
Однако есть три признака, по которым "равные" как-то могут отличаться от основной массы населения. Естественно, для этого они должны находиться на относительно разных социальных этажах. Я, конечно, привожу здесь общую ситуацию, не затрагивая элиты. Элита, как мы знаем, это особый разговор. Между нами, даже в нашем загробном мире - разве вся элита не лежит в мавзолеях или художественно выполненных гробницах? Простой мирянин отмечен в лучшем случае крестом, камушком, потрескавшейся от времени мраморной или гранитной плитой. Так вот, как же отличать более обеспеченного или более приближенного к власти мирянина от менее отмеченного? А эти скромные отличия - основной стимул жизни, потому что даже в равном обществе один человек хочет возвыситься над другим. Ах, как приятно одной жене в своем дворе чувствовать свое преимущество и главенство над женой соседа! У женщин здесь, между прочим, есть своя система ценностей. За мужем приезжает автомобиль, в котором и она иногда, гордо взглянув на пеших товарок, имеет возможность съездить на рынок. Можно надеть новую шубку из крашеного щипаного кролика, выдающего себя за морского кота, а также можно сказать, что вместе с мужем она посмотрела в Доме кино зарубежный фильм, который никогда и нигде больше не показывают. Ах, как это было много!
Но все-таки, где эти три признака, чем представители элиты резко отличались от всего простого народа? Вот они: настоящая элита могла получить квартиру повышенной комфортности. Настоящая элита иногда выезжала за границу, и количество и частота поездок означали и лояльность представителя этой элиты к режиму, и благосклонность режима к тому или иному человеку. И как орден, чтобы было видно всем, чтобы он постоянно сиял, по специальному списку любимцу власти могли выдать машину. Страна была большая, а заводов, выпускающих легковые автомобили, было три или четыре!
Все это я говорю к тому, чтобы стало понятным, что автомобиль для русского человека, освобожденного после падения предыдущего режима, стал чем-то большим, чем даже мать родная. Автомобиль говорил об удачливости, о достатке, которого иногда и не было, он возвышал человека, превращал его из раба в господина жизни. Вот почему с таким воодушевлением, когда появилась возможность, бывший советский человек, а ныне мелкий бизнесмен или ничтожный клерк, который вполне мог бы обойтись и, как говорится, пешим ходом и поездкой на городском транспорте, обзавелся чаще всего плохим, старым, давно вышедшим из моды в Европе автомобилем. Россия как действующая свалка отходов Евросоюза. И надо представить себе, какое облако дыма и гари организовал этот многомиллионный транспорт в городе.
К чему все это я пишу Вам, многоуважаемый Феликс Эдмундович? Вы же тоже, кажется, при своей земной жизни, страдали легочным заболеванием и от него скончались? Для нас, покойников, качество воздуха, которым живые люди дышат, сейчас уже не имеет значения. В этом отчасти наше счастье. У нас нет будущего, даже нет настоящего, а только одно прошедшее, с которым мы и сравниваем все земное. А в нашем прошедшем слова экология не существовало. Теперь Вы понимаете, как ценен район, в котором дышится существенно легче, и как ценна квартира в этом уникальном районе?
Мы еще только въехали во двор дома, в котором проживает мсье Серж, а я уже поразился огромному числу блестящих никелем и лаком машин, припаркованных возле подъездов. Это, конечно, в первую очередь свидетельствовало о значительной обеспеченности и высоком социальном статусе жильцов. Этим своим наблюдением я поделился со своим спутником, и он мне рассказал, что раньше, когда этот дом стоял чуть ли не на окраине Москвы, в нем жили люди чрезвычайно простые - рабочие, медсестры, уборщицы, мелкие чиновники, переселенные из центра, и, конечно, квартир, заселенных одной семьей, было не так уж много. Я не могу сказать, любили ли русские люди общинное, коммунальное жилье или так у них складывались обстоятельства. Но постепенно, по мере дальнейшего строительства и появления в округе развитой социальной сферы, например, метро, так близкое нашим подземным привычкам, магазинов, разрастания и строительства ближайших кварталов, вот эта менее важная по своему социальному статусу часть жильцов постепенно из дома вытеснялась и заменялась иным контингентом. Для вытеснения простого народа из элитного дома существовало много разных приемов, главным из которых был "обмен". Люди важные и для общества более ценные, имеющие связи в правящей партии и, как правило, в ней состоявшие, имели большие возможности. Страдая от возникшей со временем скученности - ведь простые семьи, как мы знаем, плодятся более интенсивно, чем люди с достатком, - люди соблазнялись более обширными площадями, расположенными в других, новых районах столицы.
Итак, вы уже представляете дом, в котором живет мой новый хозяин, и представляете его жильцов. Но здесь для меня, посланного на землю, чтобы замечать малейшие оттенки и особенности существования людей, не успел я еще выйти из машины и вынуть из ее недр свой виртуальный багаж, еще как следует не оглядевшись, я уже обратил внимание на новое обстоятельство.
- Что делают в центре Москвы эти инородцы, так сильно отличающиеся своим внешним видом от коренного населения? - сразу же спросил я у мсье Сержа, когда увидел во дворе довольно много людей странной наружности, занятых нехитрым делом. Один подметал асфальт, другой красил низкую металлическую балюстраду, отделяющую проезжую часть от газона, третий возился возле баков с мусором. Это определенно не национальный российский тип. Что произошло с населением России, откуда эта смоль кудрей и раскосость в очах? Я хорошо помню то впечатление, которое осталось у меня от населения прошлой России. И здесь будто кто-то ознакомил меня с тем, что я писал ранее. Может быть, это даже мсье Серж, в ответ на мой вопрос, зачитал страничку из моих воспоминаний.
"У настоящих русских есть нечто особенное в умонастроении, в выражении лица и в манерах. Походка у них легкая, и все движения выказывают незаурядность натуры. Глаза у них глубоко посаженные, прорисованные в форме удлиненного овала; во взгляде почти у всех есть отличительная черта, придающая лицу выражение лукавой чувствительности. Греки на своем поэтическом языке называли обитателей здешних краев "сиромедами", что значит "ящероглазые"; отсюда произошло латинское слово "сарматы". Итак, эта отличительная черта во взгляде поражала всех внимательных наблюдателей. Лоб у русских не очень высок и не очень широк; но форма его чиста и изящна; в характере у них есть одновременно и осторожность и наивность, и плутовство и ласковость".
Увиденные мною молодые мужчины и редкие женщины, как я уже сообщил, занимающиеся хозяйственными работами во дворе, определенно не подходили под мое раннее описание. Где этот ласковый славянский взгляд и прелестные светлые, как у ящериц, глаза. Это в основном были смуглые и черноволосые люди. Мужчины, их лица, как правило, покрыты редкой многодневной щетиной, женщины, закутанные в тяжелые платки. Вполне современная и даже опрятная одежда, надетая на них, почти такая же, как и на всех людях, встреченных мною в аэропорту и увиденных из окон машины по дороге, не делала их адекватным большинству. Если говорить об одежде на простых людях, особенно молодых, то она чрезвычайно однообразна: синие штаны, называемые на зарубежный манер "джинсами", и куртка, надетая на легкую вязаную, на нынешнем языке, трикотажную, рубашку, безвкусно расписанную иногда даже неприличными лозунгами и изречениями. В этом смысле я вообще отказываюсь понимать некоторых молодых русских. Какой интерес носить у себя на груди названия иностранных городов или спортивных клубов? Итак, трудолюбивые люди, которых я увидел, явно не были коренным населением. Так оно и оказалось. Тут же во дворе мсье Серж прочел мне небольшую лекцию.
Оказалось, что после так называемого развала СССР и выделения из него собственно России у этого всегда многолюдного и обладающего огромными территориями государства возникли трудности с рабочей силой. Меня это удивило, но, я полагаю, еще больше удивит членов Совета. Где же, члены Совета спросят, люди? Особенно ярко это сказалось в больших городах. Здесь, конечно, целая цепь причин этой мнимой "трудности". И как я своим умом французского педанта середины ХIХ века решил: все дело в первую очередь в нерасторопности и в корыстолюбии власти.
Если говорить попросту, то властям всех этажей выгодно, когда в стране много мигрантов, не имеющих гражданских прав. Сама центральная Россия, имеющая неограниченные материальные ресурсы, как Вы помните, для торговли имеет все необходимое. Лес, нефть, металлические руды, золото, сырье, дающие тот новый вид энергии, который в мое время не существовал, - атомную. А вот так называемым "республикам", по сути составлявшим с Россией одно геополитическое целое, так легко вывернуться не удалось. В них возникла страшная безработица, поставившая под сомнение существование миллионов семей. Вот тут поток мигрантов, берущихся за любую работу, хлынул в Россию. Как мы понимаем, эти люди соглашались почти на любую оплату, на любые условия жизни, чтобы отсылать заработанное к себе на родину, своим семьям. Эти мигранты являлись также объектом бесконечной экономической эксплуатации. Чиновникам и милиции всегда выгодно, чтобы документы были у всех не в порядке, потому что в этом случае можно брать любые взятки. Работодателям выгодно, потому что можно платить пониженную плату и содержать в условиях почти скота. Государству это тоже, на первый взгляд, выгодно, потому что моментально при такой яростной эксплуатации - как правило, мигранты работают 10-14 часов в сутки - растут показатели при возведении зданий, объемы при строительстве дорог, при разработке, а точнее уничтожении лесных богатств. Но есть и еще, как минимум, две составляющие.
Спрашивается, почему бы государству не наладить в этом вопросе жесткий порядок? Ввести точную регистрацию, начать следить за условиями жизни людей, которые работают? Но государство состоит, как мы знаем, из людей, а управление нынешним государством, как правило, из людей богатых. Именно они, сидящие в государственных учреждениях и парламенте, одновременно являются акционерами строительных компаний и фирм по торговле лесом. Они, власть, через своих чиновников получают доходы от этой ситуации. Но власть ведет, как известно, еще и свою, частную жизнь. Она протекает в больших и небольших имениях вокруг городов, с апартаментами в столицах и региональных центрах. Людям, представляющим власть и то, что мы называем бизнесом, кроме народа, обслуживающего экономику и строительство, была необходима дешевая и безответная прислуга: копальщики канав, устроители дорожек в садах, садовники и рабочие по стрижке газонов, сторожа, няньки, шофера, дворники, мусорщики, даже дешевые проститутки - этот контингент, с которым я уже встретился чуть раньше на моем пути из аэропорта. Когда дело касается личной выгоды и благополучия, русская законодательная система перестает работать. Вот после этих разъяснений и соображений мне стало совершенно ясно, почему во дворе дома мсье Сержа так много своеобразных людей, ну, скажем мягко, нерусского облика. Во всей этой коллизии есть криминальная составляющая, но об этом чуть ниже.
Квартира мсье Сержа, по нынешним российским меркам, была довольно, как уже было сказано, скромной. Но каков был подъезд, т.е. то помещение, которое можно было бы назвать вестибюлем, или холлом перед лифтом и вереницей так называемых почтовых ящиков! Обычно во французском случае в таком вестибюле царствует какая-нибудь старая ведьма, но здесь никого не было. Зато какая обстановка и дизайн вестибюля! У меня, конечно, возникло сомнение по поводу отсутствия привратника или какого-нибудь консьержа, но, будто прочитав мои мысли, мсье Серж показал на крошечную бляшку, похожую на молодое осиное гнездышко, поблескивающую где-то под потолком.
Вы, конечно, Феликс Эдмундович, знаете, что такое телевидение и какие формы оно нынче приобрело. Вот тут и приходится говорить о том, что Москва - город, где уровень преступности очень высок. Необходимо заметить, что русские всегда были виртуозами по отнятию чужого имущества. Если мне не изменяет память, то во время знаменитого путешествия ее Величества Екатерины Великой на юг, о котором я уже писал, где-то, если мне не изменяет память, в районе Ростова-на-Дону у нее срезали с запяток одной из карет или попросту пропало несколько чемоданов. Разве это не свидетельствует о ловкости? Эта традиция не прервалась, искусные умельцы остались. В Москве очень высок уровень домовых краж, когда грабители вскрывают квартиры современных мещан и уносят имущество. Не гнушаются и квартирами очень бедных граждан. Нередко на улицах, особенно в отдаленных районах и в ночное время, лихие люди отнимают у прохожих деньги, снимают с женщин драгоценности и забирают те приборы, - детище изобретательности нового времени, - которые называются мобильными телефонами. Просто средневековый Париж, но тогда хоть можно было крикнуть: "Караул!" и стража, гремя доспехами, бежала спасать потерпевших. А здесь могла появиться милиция, и еще неизвестно, на чью сторону она встанет. Грабят также и богатых людей, иногда даже обладающих своей собственной охраной. Но это уже другой вид воровства, скорее напоминающий бандитизм, или, по-русски, разбой. Этих примеров я уже наслышался, пока мы медленно ехали по предпраздничной Москве.
Так же как и в мое время во Франции, в нынешней российской столице престиж человека определяется должностью, т.е. близостью к власти, но подтверждается его экипажем. В настоящее время эту роль на себя взяли легковые автомобили. Их цена, редкость и уникальность марки должны говорить о значении в обществе их владельца. Как и в мое время, подчас экипаж не соответствовал человеку, который в нем находился, так и в Москве в дорогом автомобиле могло ехать богатое ничтожество. Очень хорошо когда-то Наполеон отозвался о своем министре Талейране, герцоге Перигорском: "грязь в шелковых чулках". Мсье Серж признался мне, что на московских дорогах он часто вспоминает это высказывание. Но я хочу вернуться к воровству автомобилей, и в первую очередь очень дорогих, снабженных особыми средствами защиты, включая спутниковое слежение. Вы, конечно, знаете, что это такое, потому что подземные и надземные, т.е. небесные сферы близки и родственны друг другу. Так вот, эти дорогие автомобили, стоящие иногда целое состояние и охраняемые, как казначейство, тоже подвергаются хищению. Иногда транспортное средство останавливают на ходу и просто выбрасывают на дорогу из дорогого лимузина шофера, владельца и его охрану, а иногда вскрывают гаражи, взламывают, казалось бы надежные, электронные системы и похищают это состояние на колесах. Так вот, как правило, к этим похищениям, к этим отчаянным налетам на чужую движущуюся собственность имеют отношение преступные сообщества с Кавказа, часто сформированные по родственному или кланово-родовому принципу. Возникло даже выражение "лицо кавказской национальности", чтобы из деликатности не употреблять название национального сообщества - армян, грузин, чеченцев, ингушей. Они ездят в Москву, которая живет неизмеримо лучше, чем окраины, как в джунгли, чтобы здесь охотиться и отыскать добычу. Потом эти дорогие машины перегоняются или на Кавказ, или в Европу. Как правило, кражи совершаются уже под определенный заказ, когда заказчик определяет не только марку нужного ему транспортного средства, но и даже цвет. Заказчику такой автомобиль, естественно, обходится дешевле.
Наряду с подобными громкими кражами, о которых пишут в газетах, в Москве существует и огромное количество мелкого жульничества, разбоя, как уже сказал, домашних краж и воровства. И вот, чтобы хоть отчасти с ним бороться, чтобы иметь хоть какой-то след для поиска утраченного имущества, всю Москву снабдили системой видеонаблюдения. Я недаром одним абзацем выше написал слово "телевидение". Этим своеобразным телевидением оснащены все крупные перекрестки города и автомагистрали, чтобы следить за прохождением транспорта, но также снабжены все магазины, где специально посаженные у телевизионных экранов люди следят за посетителями, пытаясь пресечь мелкое воровство, к которому так привержено все человечество. Служебным телевидением снабжены также многие учреждения, а также большинство жилых домов. И эта крошечная, под потолком вестибюля дома мсье Сержа бляшка, похожая на небольшую черепашку с одним блестящим от любопытства глазом, была телевизионная камера. Ах, как мне хотелось бы посмотреть эти снимки - отпечаталась ли моя визуальная сущность на магнитной пленке видеозаписи.
Немножко отвлекусь, чтобы теперь задать Вам вопрос, Феликс Эдмундович. Вот если бы, например, Вы были еще живы и возглавляли сообщество правоохранительных органов. Сколько бы продержалось все это безобразие? Эта мысль пришла мне в голову, когда я вспомнил, как быстро Вы разобрались в свое время с детской беспризорностью. Но продолжаю.
Я остановился в холле, который начинается сразу после металлической двери, прикрывающей вход в дом и подъезд. Металлические двери и металлические же решетки на окнах стали неотъемлемым признаком русской московской жизни. Эта мода сформировалась огромным количеством налетов и краж, случавшихся в начале перестройки, и уже уходит, как ушли в Версале парики и фижмы. Уже на многих окнах в учреждениях снимают решетки, больше надеясь на свою ведомственную охрану. Однако возникшая традиция хранить за железной дверью и дорогими, часто с электроникой, замками свое личное добро в квартирах и снабжать входные двери подъездов так называемыми кодовыми замками, которые открываются только при знании определенного набора цифр, осталась. Москвич по своей натуре подозрителен.
За металлической дверью я увидел роскошный вестибюль, с люстрой над белыми, почти мраморными ступенями, ведущими к лифту, и коваными, художественно выполненными перилами. Вполне дворцовые аксессуары. Я уже было порадовался за порядок и изящество, которое внедрено учреждением, управляющим содержанием этого дома, но мсье Серж, предвидя мой вопрос, разъяснил мне, как все это появилось. Описываю этот эпизод исключительно ради объективности, в отсутствии которой меня традиционно упрекают. А кому не хочется обидеть покойника?
Оказывается, раньше на этом месте существовало такое же поганое и пахнущее кошками и невысохшей тряпкой уборщицы помещение, условно называемое холлом, вестибюлем или просто подъездом. Оно было такое ободранное и страшное, что даже местная молодежь, всегда в зимнюю пору старающаяся тусоваться в тепле, предпочитала этому помещению холодный чердак или подвал. Но как я уже сказал, со временем социальный статус жилья стал меняться. Все двух- или трехкомнатные квартиры, в которых проживало одновременно по две или даже три семьи и все мылись в одной ванной, постепенно перешли к новым владельцам. Эти новые энергичные люди, довольно быстро приобретшие себе из воздуха, а вернее из разрухи, состояние, иногда даже соединяли по две-три квартиры на этаже и, прорубив соответствующие перегородки, превращали свое жилье в апартаменты. Такие же люди, вернее, отдельная вполне респектабельная семья, появились и на последнем этаже дома и подъезда мсье Сержа. Об их почтенном или непочтенном богатстве говорило то, что они еще купили и чердачное помещение над своей квартирой и выстроили там то ли зимний сад, то ли студию, то ли спортивный зал. Во всяком случае, стильно капитализировали свое имущество.
Теперь представим себе честолюбивые чаяния сравнительно молодых людей, не желающих, входя в собственный дом, принюхиваться к зловонью, оскорбляющему их чувства. Я уже не говорю о желании по-иному предстать перед своим друзьями, приходящими в гости, продемонстрировать себя более значительной и более важной персоной. Здесь та же ситуация, что и с дорогой машиной. Не всегда имеет значение, какую она развивает скорость и как она удобна, но всегда важно, сколько она стоит, потому что высокая цена поднимает статус. Как я уже сказал, эти сравнительно молодые люди жили на последнем этаже, и рядом с их апартаментами находилось машинное отделение лифта. С этого они и начали, а именно заменили старое, изношенное и посему довольно шумное устройство новейшим, может быть, и не дешевым, но зато почти бесшумным. Главное начать и войти во вкус процесса. Но в этом стремлении к непрекращающемуся коммунальному строительству было и нечто другое, нежели уязвленное чувство социальной незначительности? Может быть, это было просто хобби - что-то строить, созидать, улучшать и наблюдать, как заработанные деньги превращаются в нечто материальное? Возможно, что это и жертва судьбе, дабы она ничего не отняла? За машинным отделением появился еще и сам лифт, а потом и с большим вкусом отделанный вестибюль, похожий на комнату в рейхканцелярии в Берлине, как она была показана женщиной-режиссером Татьяной Лиозновой в культовом советском фильме "Семнадцать мгновений весны". И все это я описываю еще и для того, чтобы выразить ту объективную пользу, которую иногда приносит капитал.
Квартира мсье Сержа не требует особого описания, она типовая: три комнаты и кухня, по европейским меркам - четырехкомнатная. По старой советской привычке хозяин еще думает, что квартира не без некоторой профессорской роскоши, но на самом деле все это хлам и рухлядь, определенную стоимость представляет только сама квартира. Все остальное имущество, включая некоторые раритеты и так называемые произведения искусства, это все для блошиного рынка. Много в квартире, конечно, книг, они, как и пыль, - мода ушедшего времени, тем более, что, заботясь о хлебе насущном, их давно уже никто не читает. После смерти бездетной пары, мсье Сержа и его жены, наследниками тут же книги будут выброшены на помойку, а квартира продана. Кстати, я надеюсь, Феликс Эдмундович, что тяжелая болезнь жены мсье Сержа, известной журналистки и кинокритика, это не подготовительная работа перед моим визитом ваших людей, решивших, что необходимо чуть разрядить обстановку и отправить бедную женщину в больницу? Именно в ее комнате мсье Серж меня и поселил. И тут же я подумал: смерть и жизнь бродят рядом. Как замечательно все обошлось, наверняка в подобной ситуации кое-что удастся узнать о больнице, о социальных возможностях трудящихся, уточнить те грозные слухи, которые достигают преисподней о неком злонамеренном министре здравоохранения по фамилии Зурабов, о положении в больницах, в приютах для престарелых, в домах для умалишенных.
По русской традиции сразу кормить гостя, не спрашивая об его аппетите, уже через несколько минут после того, как мы зашли в квартиру, мсье Серж пригласил меня к столу. Я сразу заметил, что мой хозяин обходится без прислуги. В мое время это не было принято, особенно у писателей. Такая же ситуация складывалась и в России. Кто, спрашивается, чистил башмаки господину Пушкину или господину Тургеневу? Но положение, видимо, изменилось, хотя время, потраченное на бытовые надобности, очень сказывается, как мы все понимаем, на творчестве, на объеме, характере и качестве произведений современных писателей.
Надо сказать, что мсье Серж, как и многие москвичи, в своей квартире обходится без столовой. Ее функции выполняет кухня, где кроме стола, на котором приготовляется пища, стоит и другой - со всеми обеденными принадлежностями. Я немножко удивился, обнаружив, что мсье Серж обладает еще и навыком повара, ибо на плите уже стояли, подогреваясь, несколько приготовленных ранее блюд. Мсье Серж, видимо внушенный определенными силами, готовился к моему визиту. Плита меня, конечно, заинтересовала, потому что пища разогревалась на газу. Но не станем фиксировать все мелочи, иначе в них утонем. Новое время, новые обстоятельства, движение прогресса, чего об этом говорить. Но тут же у меня возникли свои трудности.
Мы, покойники, даже принявшие человеческий и вполне современный образ, не можем, тем не менее, исполнять некоторые физиологические функции. Поэтому жареная картошка, в которой я сразу почувствовал модифицированный генно-измененный продукт, принялась внушать мне опасение.
- Из Польши? - спросил я, потому что уже знал о существующей проблеме с качеством поставляемого в Россию продовольствия именно из Польши.
- С продуктами сейчас очень сложно, - ответил мсье Серж, принимая мою игру. - Надо отметить, что и в небольших магазинах, и в супермаркетах, и на нашем рынке возле метро "Университет" сейчас продается буквально все. Рынок, - я понял, что в речи мсье Сержа это не тавтология, не речевая небрежность, а слово "рынок" здесь звучит как терминологическое определение нового экономического уклада, - принес определенное оживление в сферу потребления, но возникли и свои трудности. Из Польши возят отвратительное мясо, даже зараженное бактериями, которые могут принести вред человеческому организму. А иногда через Польшу, о которой вы, господин Кастрюлин, спрашиваете, - я еще раз порадовался за точность работы наших спецслужб, которые придумали мне такую пейзанскую фамилию, - нам присылают мясо из Аргентины, Китая или Индии. И хотя это мясо числится как польское, это не обязательно декларированная говядина, а сплошь и рядом мясо буйволов или каких-нибудь других млекопитающих. Польские бизнесмены обладают даром того, что у нас в России, - продолжал мсье Серж, - называется "втирать очки". Периодически возникают громкие скандалы, во время которых потребитель узнает о заразе, которую он случайно не подхватил через испорченный продукт, о продуктах, выращенных с применением генной инженерии, о продуктах с истекшим сроком давности и прочее. Все это ввозят в Россию, каким-то волшебным образом минуя то таможню, то санитарный контроль.
Пока мсье Серж произносил свой монолог, я решал проблему аннигиляции пищи, поставленную передо мною. Это не такое простое дело, сначала расщепить до атомов эту самую картошку, всю буквально плавающую в растительном масле, и при этом не захватить тарелку, а потом транспортировать это в распыленном состоянии за пределы квартиры. Таким же образом пришлось мне поступить и с бедром пулярки, покрытым соблазнительной коричневой канцерогенной корочкой. В пулярке я сразу же почувствовал следы вредного микроба, называемого сальмонеллой, и поэтому я заодно аннигилировал и тот кусочек, который лежал на тарелке мсье Сежа. Он очень занервничал, когда увидел, что тарелка, на которой только что лежал фрагмент аппетитно расчлененной курицы, уже пустая, но потом решил, что сам съел ее в пылу разговора. Я тут же утвердил его в его предположениях, сказав:
- Очень вкусная курочка.
- Вы кушайте, - в ответ на мой комплимент сказал мсье Серж, - эта курочка нашего, русского производства, не "ножки Буша", не импортная птица.
Я стал копаться в своей памяти, чтобы расшифровать замысловатый эвфемизм, состоящий из женственно-деликатного слова "ножки" и фамилии явно с французскими корнями, и, наконец, вспомнил, что так зовут одного из династии президентов Соединенных Штатов Америки, отличавшихся своей агрессивностью по отношению к России и некоторой интеллектуальной мужиковатостью.
- Из-за курятины в свое время чуть ли не разгорелась целая экономическая война между Россией и Америкой, - продолжал развивать тему мсье Серж. - Российские ветеринарные службы установили, что американское куриное мясо, а американцы обычно торговали с нами партиями замороженных куриных ног или партиями замороженных куриных бедер, которые поставлялись в виде огромных брикетов. Более деликатные части куриных тушек, такие, скажем, как грудки, американцы в силу собственного внутреннего спроса, оставляли у себя. Российскую попытку прекратить опасный экспорт американцы встретили чуть ли не как вмешательство в их внутренние дела, потому что с учетом российского потребления в Америке уже появилась целая отрасль животноводства. А надо сказать, что к этому времени российские бизнесмены почувствовали выгодность крылатого бизнеса, уже скупили старые советские птицефабрики и развернули свое производство. В прессе поднялся целый скандал! Возникли шокирующие цифры, дескать, американский цыпленок за свою недолгую жизнь подвергается чуть ли не шестикратным инъекциям антибиотиков. А мы все это едим, и в нашем организме накапливаются вредные вещества. Но сейчас на нашем рынке "ножки Буша", кажется, пропали, поэтому вы совершенно без малейшей опаски можете взять себе еще кусочек.
Мсье Серж даже не заметил, что никакой курицы на тарелках уже давно нет в помине.
- Русским бизнесменам, - теперь уже я продолжил разговор, - видимо, удалось существенно снизить цены на свою продукцию? По крайне мере, сокращаются транспортные расходы, бедному цыпленку не надо брать билета на трансатлантический рейс!
- Отнюдь. - И тут я почувствовал, что мсье Серж смирился с ситуацией и воспринимает как собственную информацию, которой его снабжает пресса, а мы-то знаем, за кого всегда пресса: за тех, кто платит. - А где русский бизнесмен покупает корма и витаминные добавки? За последнее время цены на продовольственные товары у нас в стране выросли чуть ли не на 30%. В первую очередь это молоко, сливочное масло, масло растительное...
Я опять вспомнил свою молодость и не утерпел, чтобы не напомнить:
- Перед Первой мировой войной вся Европа была завалена вологодским сливочным маслом, которое тогда называлось "русским". Разве Вологда вышла из состава России? Разве в России не осталось лугов и пастбищ, по которым могли бродить коровы? А что случилось с растительным маслом, которое ранее, если мне не изменяет память, называлось постным? Разве отошла от России Новороссия, которая сегодня называете Краснодарским краем, и где находились необозримые поля подсолнечника? У вас скоро и хлеб подорожает, - мое рассуждение прозвучало с некоторым вызовом.
- Да-да, - торопливо ответил мне мсье Серж, - он уже подорожал. Мировая конъюнктура, знаете ли. - При этих словах мсье Серж, как бы ища поддержку правоты своих слов, взглянул на стеклянный бочок телевизора, стоящего на кухне.
Я уже несколько раз читал о телевидении и о его удивительном зомбирующем эффекте. Полагаю, что и эти сведения о причинах подорожания продуктов первой пищевой необходимости мой хозяин некритически получил из этого злокозненного прибора. Его дальнейшие объяснения, связанные с неурожаем в Новой Зеландии и Канаде, я счел смехотворными. При такой огромной стране с такими просторами и неосвоенными площадями все эти рассуждения показались мне нелепыми.
Я не стал объяснять мсье Сержу хорошо известные каждому покойнику истины о том, что любое государство должно в первую очередь заботиться о себе, о пропитании своих сограждан, развитии собственной базы земледелия и животноводства. Меня также удивило, как все это могло случиться, если Россия издавна была сельскохозяйственной страной. Тут я опять невольно вспомнил о том поразительном изобилии сельскохозяйственных продуктов, которое я видел при своем первом путешествии в Россию на ярмарке в Новгороде. Куда же все делось и почему такая зависимость от иноземных государств? На ярмарке был даже целый городок с соленой рыбой из Каспийского моря! Но спорить я не стал, полагая, что необходимо лучше разобраться в этом вопросе. Жду Ваших указаний, Феликс Эдмундович, необходимо ли детальная проработка этой проблемы?
В дальнейшем наше собеседование на кухне мсье Сержа происходило следующим образом. Мсье Серж энергично меня потчевал - как всегда у русских, стол был довольно обильным, были также и овощи, плохо распространенные в наше время, такие как томаты, и фрукты российского производства и производства других государств. Не правда ли, занятно, когда в Россию шлют редиску из Голландии? Я незаметно все эти яства с моей тарелки распылял и отвлекал мсье Сержа приличествующими случаю беседами.
Мы с Вами, дорогой Феликс Эдмундович, - простите за невольное амикошонство - знаем, как старые и опытные разведчики, что лучше всего разговорить человека - это расспрашивать о его собственной жизни. Дальше - пошло как по маслу, сиди и слушай... А что писателю ближе всего? Конечно, собственная профессия. Писатель готов пересказывать свои собственные романы и повести бесконечно и нескончаемо рассуждать об интригах коллег и об их бездарности. О последнем среднему писателю говорить даже легче, как в известном анекдоте про татарина... В этом смысле рассказы писателей надо проверять и проверять. Но первоначальные факты, - опять со слов мсье Сержа, - таковы: писателей в стране много, причем, опять же в интерпретации мсье Сержа, большинство - это средние журналисты, присвоившие себе звание писателей, чему способствует низкий уровень читающей публики. Особенно любят становиться писателями крупные чиновники и телеведущие. Чтение как таковое, где объект действия получает удовольствие и одновременно воспринимает полезные моральные ли или другие сведения, исчезает. На смену ему приходит чтение облегченное, когда буквы и слова летят поверх сознания читающего, не затрагивая душевных глубин. Как правило, это чтение с криминальным или любовным сюжетом, которое по известным технологиям готовят коллективы специалистов. Подобная производственная кампания по созданию облегченных, как слюна, иллюзий обычно носит какое-нибудь женское имя, которое выдается за имя писателя. Тем не менее, престиж профессии еще высок и поэтому и с простым синтаксисом, и со словарем дикаря многие крупные российские общественные деятели надиктовывают свои книги, которые потом обрабатывают и превращают в некий диковатый текст литературные рабы. Не правда ли, занятно, раб, прикованный цепью к галере, и раб возле компьютера. Книги эти носят специфический характер персональной рекламы и должны показать определенный интеллектуализм автора. Читать их, как правило, невозможно, но условные авторы их ритуально дарят таким же чиновникам.
Как к подобным книгам относится пресса? Ругать их практически невозможно, потому что невозможно рецензировать воздух или вату. Тем не менее за особое вознаграждение пресса их восторженно рецензирует. Обманутая былым авторитетом печатного слова, еще не всегда потерявшая доверие к нему, публика подобные сочинения хватает в книжных магазинах. Потом ажиотаж иссыхает, как волна в пустыне, и, так как обычно книги эти издаются за собственный счет авторов, то они и увядают где-нибудь в подвалах или на чердаках офисов, пока не превращаются в то, что мы называем книжной макулатурой. Но о писателях... Это, как следует понять, основной стон моего хозяина, но все это требует разъяснений, потому что это все не так просто.
В недавнее советское время, блестящими экспертами которого являются два члена действующего Попечительского подземного совета по России, с которыми я встречался перед началом моей командировки, а именно В.И.Ленин и И.В.Сталин, любой гражданин мог авторитетно подтвердить, что в это время писателями собственно являлись только члены Союза писателей. Сегодня, потрясая последним справочником телефонов и адресов членов Союза писателей, в котором 784 страницы и около десяти тысяч писательских адресов и фамилий, принято говорить, что настоящих писателей здесь лишь несколько десятков. Это справедливо лишь отчасти. Здесь несколько десятков писателей первого ряда, тех, кто действительно изготовляли высококачественные художественные ценности, но в основном это были профессионалы, люди, понимающие в том, что такое стиль и перо и что такое мысль. Чтобы вступить в Союз писателей, нужно было пройти определенную и не очень легкую экспертизу и процедуру. Как говорится, игра стоила свеч.
Членство в Союзе писателей гарантировало специальную поликлинику, льготное получение жилой площади, льготный и элитный летний отдых для писателя и его семьи, повышенную гонорарную ставку и гарантированное, хотя бы раз в три года, издание книги. Но что тогда были за книги и что за гонорары! Тираж в 25 тысяч и в 100 тысяч экземпляров не был тогда чем-то неожиданным. А на гонорар с такой книги писатель вместе с семьей вполне безбедно мог просуществовать три года.
Есть предположение, что писатели, как и вообще интеллигенция, которые стояли в авангарде разрушения предыдущего режима и создавали волну облыжной критики порядков, не разбирая особенно, что хорошо, а что плохо, сейчас посыпают головы пеплом при мысли о том, чего они лишились.
Сейчас за писателя себя может выдать любой, особенно если он написал пару брошюр. Единого союза, существовавшего ранее на правах министерства, тоже нет - писательское сообщество, всегда делящее славу и популярность, разбилось только в Москве на целых пять союзов, не обладающих никаким влиянием. Бывалой строгости нет и при приеме в эти союзы - люди вербуются скорее по знакомству, нежели по таланту и качеству и актуальности написанного. С ослаблением качества письма пропал авторитет и писателя, и их союзов, исчезли все льготы.
В нашем разговоре на кухне, когда мое внимание раздваивалось между аннигиляцией угощения и самим разговором, я тем не менее поинтересовался, кто стоит во главе этих так называемых союзов. Вы ведь понимаете, глубокоуважаемый Феликс Эдмундович, что мы, нижние люди, обычно отчетливо представляем себе всех крупных деятелей культуры, политики, искусств, науки, спорта и, конечно, писателей, потому что еще при их жизни мы готовим им места и почести в наших бессмертных полях. В отличии от живых, мы заранее составляем справочники, карты захоронений и планируем соответствующие площади. Итак, я вежливо, даже пытаясь сделать приятное, спросил у мсье Сержа, кто стоит во главе этих союзов, представляющихся мне некими обрубками когда-то могучего дерева, и поинтересовался, почему за последние двадцать лет в России не возникло ни одного крупного произведения литературы так называемого большого стиля? К моему удивлению, мсье Серж назвал мне совершенно неизвестные фамилии. Во-первых, какую-то старую, еще советских времен поэтессу со старомодными стихами, выдаваемыми за лирику. Говорят, в ее молодости лирика была неплоха, и ее даже распевали наподобие гимнов. Но зачем поэтессе становиться начальником, если даже Ахматова и Цветаева никем, кроме своих желаний, не управляли? По моим сведениям, мы уже приготовили ей достойное место. В начальниках оказался и один бывший комсомольский работник заметного ранга, ныне ставший почему-то христианским проповедником? Здесь вообще после смерти этого лица возникнет казус, потому что комсомол был, как вы знаете, "ленинским". Не приведет ли это к расколу в среде попечителей, потому что товарищ Сталин в юности несколько лет учился в семинарии? Еще одним надсмотрщиком над писателями стал бывший футболист, впрочем, умеющий складывать и письменные знаки. Я припоминаю среди покойных писателей дуэлянтов, как Сирано де Бержерак, финансистов, как Бомарше, мэров, как господин Монтень. Были писатели алхимики и химики, прокуроры и дипломаты, королевы, принцессы, баловались прозой или стихами короли, премьер-министры, великие князья, канцлеры, монахи, врачи, но футболистов не было никогда! Какой, скажите, ставить такому писателю-футболисту памятник, что на нем изображать? Насос для надува мяча?
Когда за окном уютной кухни в писательском доме вдруг разорвалась ракета, я подумал, что писательская тема, которая всегда была несколько взрывоопасной, вызвала этот катаклизм. Но оказалось, что это просто праздничный салют в честь дня города. Я тут же подумал: "Праздник, а почему же мы сидим, такая возможность взглянуть на то, как веселится народ!" Тут же я взглянул на мсье Сержа и сразу понял, что возраст - это не шутка; мой собеседник, как говорится, совсем осовел, встреча в аэропорту, домашние хлопоты и путешествие через всю Москву отняли у него последние силы, и, видимо, надо было ложится спать. Мы разошлись по разным комнатам, постель для меня была приготовлена в кабинете. Еще возможность - посмотреть книги и альбомы, хранящиеся в шкафах.
Уже при первом взгляде я сразу обнаружил, что здесь хранятся не только духовные богатства. Духовные богатства всегда обладают определенной материальной стоимостью. Я, конечно, понимал, что со временем, с совершенствованием технологии печати и изготовления бумаги книги дешевели. В мое время каждая книга стоила довольно значительную сумму и была доступна не каждому. Но у мсье Сержа библиотека по серьезности избранных авторов, с большинством которых я оказался знаком по своим подземным общениям, и по их количеству явно превышала его материальные возможности. Какие писатели, какие роскошные альбомы, какие плотные тома! Смутило меня только, что подавляющее большинство книг было издано до 1980 года. Тут я не утерпел и, чтобы развеять свои сомнения, даже постучал в дверь комнаты, куда удалился мсье Серж.
Хозяин встретил меня в легких летних подштанниках, уже готовый ко сну. Кто бы мог подумать, что мой вопрос превратится в целую беседу о ценообразовании на книжном рынке. Оказывается, в России последнего времени имели место два периода в книжной и культурной политике. Первый, начиная с 1917 года, когда так называемая советская власть придавала особые усилия сокращению цены на "культурную продукцию": на книги, билеты в театр, на билеты в музеи, на выставки и в цирк. Считалось, что все это повышает интеллектуальный потенциал простого народа. Возможно, это было и так, но почему же тогда этот народ так быстро сдал эту так называемую советскую власть?
Второй период начался где-то с 1991 - 1992 годов, когда все, что происходило в России, приняло рыночные отношения. Вот тогда-то билеты в отдельные театры стали не по карману основному слою населения, тогда же резко, многократно подорожали и книги. Книги, даже классика, которая, по сути, требует больших тиражей, чтобы они стояли в каждом доме, ранее именно таким образом издававшаяся, превратились в подарочные издания. Что касается остальных книг, то они стали не чтением интеллигенции, а просто справочным материалом для преподавателей, научных работников, критиков, для которых, чтобы написать статью, надо хотя бы подержать в руках роман. Книги стали прекрасным бизнесом для книгоиздателя и в первую очередь учебники - на них цену как ни повышай, все рано такую книгу родители школьника или студент купят. Надо отдать должное, что наименование издаваемых книг невероятным образом в этот второй период расширилось, но тираж держался от тысячи до трех-пяти тысяч экземпляров. Резко сократились и читатели, занятые теперь зыбкой материальной основой жизни, и исчезли деньги, на которые интересующаяся наукой или художественной литературой интеллигенция покупала книги.
Чем же закончился наш ночной разговор под утихающие раскаты салюта в честь дня города? Ах, какой вид расстилался из открытого окна и с балкона квартиры мсье Сержа! Какие букеты расцветали в сероватом московском небе над крышами домов! Перед нами стояло построенное в середине пятидесятых годов новое здание Московского университета с золотым шпилем. Этот шпиль в окружении взлетевших самоцветов фейерверков напоминал драгоценную брошку из кладовой императорских драгоценностей. Да-да, что-то подобное в парадные дни носила на груди супруга Николая Первого!
Я сделал вид, что ушел в соседнюю комнату, где мне была поставлена постель. Белье свежее, подушка взбитая, но как современные писатели обходятся без прислуги? Заснуть я, конечно, не мог. Как всем известно, покойники вообще не умеют спать, может быть, их электрическая энергия лишь уплотняется в тугие слитки, но все равно они продолжают вырабатывать мыслительную энергию и проявлять любопытство. Для меня любопытство - всегда действие. Я только на всякий случай тяжелым томом Энциклопедии, выпущенной издательством "Терра" несколькими годами ранее, помял свою постель, навел маскировку. Что мне стоит в любой момент вернуться - только подумать. И Вы, конечно, догадались, любезный Феликс Эдмундович, что немедленно, как только послышался легкий интеллектуальный храп мсье Сержа из его комнаты, я уже вылетал в окно в виде темного пятна, чуть заметного на фоне праздничных роз салюта.
Замечательная картина открылась перед моими глазами, лишь я поднялся на несколько сотен метров над землей. Огромная площадь, закрученная на манер какой-нибудь галактики, раскрывалась передо мной. Я подумал: как нерасчетливо люди стали жить. В мое время в лучшем случае Версаль и центральные дворцы Парижа украшались гирляндами горящих плошек. Это мог позволить себе или король, или очень богатый властелин. А тут целые миллиарды источников света! Может быть, есть более необходимые траты? Я, конечно, понимал, что возникли новые, более дешевые, чем ранее, виды энергии, способные также давать довольно недорогое освещение, но зачем так палить целый город, чтобы казалось, будто он осиян солнцем. Даже Людовик ХIV был бережливее. Власть обычно позволяет себе излишества, когда ей хочется создать иллюзию некого благополучия и всеобщего богатства. Значит, полный достаток, и в каждом котле на кухне млеет ощипанная курица!
Центр города, где сосредоточены основные правительственные учреждения и живет наиболее богатая публика, просто сиял. Я хотел сразу броситься туда, как в золотой пруд, но что-то меня повлекло ближе к окраинам.
По краям галактики все, в смысле свечения и всеобщей радости, было пожиже, сгустки света поменьше, да и гром веселья раздавался не так отчетливо. Сверху бросилось в глаза и иное построение города, нежели я его помнил. Все как-то слилось одно к одному в плохо расчлененном массиве. Куда-то исчезли парки и рощи, отделявшие один район от другого, а в тех окрестностях, где возникли совершенно новые районы, они выросли в основном на месте старых подмосковных деревень, совершенно поменялась география. Исчезли живописные овраги, оказались сглаженными холмы, засыпанные и взятые в бетонные подземные русла, ручьи и речушки. Не являясь специалистом, я подумал, не стал ли московский грунт слишком зыбким и не начнут ли проваливаться со временем под землю дома? О той свежей прелести, которая присуща была городу ранее, я уже и не говорю. Но в данный момент меня интересовало другое: как нынче веселится население?
Я не могу сказать, что меня порадовали те выступления артистов, которые в этот момент на специально выстроенных подмостках велись на площадях города. В большинстве случаев это была дурная музыка и дурные артисты, вдобавок ко всему обманывающие публику, потому что они только двигались по сцене и открывали рты, а вместо них и вместо музыкантов, размахивающих своими смычками и якобы дующих в трубы, гремела механическая музыка и звучали мертвые, искусственные голоса. Возможно, это новый прием текущего времени, но на меня он не произвел впечатления, как и любой обман. Мне даже показалось, что артисты, позволяющие себе подобные новшества, могут быть привлечены к той же форме ответственности, как и фальшивомонетчики. Я слышал, что такой закон уже инициирован в нашем нижнем мире. И действительно, фальшивомонетчик обманывает только материальную оболочку, а здесь обману подвергается сердцевина человеческого существования - душа. Возможно, чтобы прекратить эту круговую систему обмана и не занести заразу в бесспорный мир мертвых, души подобных певцов и музыкантов могут еще при их жизни быть аннулированы. Так на земле при угрозе птичьего гриппа иногда уничтожают все поголовье на зараженной птицефабрике.
Вокруг подобных разборных эстрад с выступающими на них артистами толпилась беднейшая часть молодого населения, которая не могла себе позволить подлинных развлечений. Это все были принаряженные подростки и их красотки, одетые с дешевой разнузданной роскошью, от которой даже при невнимательном взгляде разило промышленным однообразием. Уверяю Вас, что какие-нибудь джинсы с надписью на заднице "Пьер Карден" немыслимы на родине кутюрье во Франции, это все изобретенье местной художественной нищеты. Большинство этой публики поддерживали свои эстетические переживания бутылками и алюминиевыми банками с пивом, которые которые эти люди крепко держали в левой руке, как прихожане в церкви свечу. Надо отметить также, что большинство подростков еще курило. Ни против того, ни другого я не возражаю, потому что обе эти молодежные привычки ведут к сокращению жизни и быстрейшему воссоединению с настоящим и вечным миром мертвых. Меня удивило, что все это веселье состояло лишь из приветственных криков молодежи и аплодисментов в ответ на корявые, почти не похожие на песни, речитативы с эстрад. Никаких коллективных плясок, хороводов, совместного пения, как раньше было заведено у молодежи, даже не было молодецкого кулачного борения. Повсеместно, правда, слышалось словечко "круто", значение которого я так и не понял, и выражения, достойные лишь кучерской. Ах, какая все это тоска! Как изменились нравы и язык!
На Воробьевых горах и возле Красной площади, на так называемом Васильевском спуске - обе точки находятся почти на берегу Москвы-реки - проходили концерты с солистами высшей категории, которых показывали по телевизору. Некоторые артисты были даже со своей охраной. Судя по свободному поведению этих молодцев, у дам эти плечистые образцы человеческой стати выполняли еще и особые функции. Прожектора, огромная сцена, мощные устройства, усиливающие звук, живое ограждение из стоящих плечом к плечу бравых солдат. Я думаю, что если зажарить пару десятков быков и пустить несколько фонтанов с белым и красным вином, это обошлось бы дешевле и традиционнее. Здесь ажиотаж достигал высоких степеней, но масса слушателей и зрителей, грустно констатирую, все та же. Я своим достаточно опытным и искушенным взглядом отчетливо видел, что это молодежь, жизнь которой предопределена в лучшем случае средним достатком, семьей, поездкой раз в год в Турцию или в Испанию. Это молодой скучный обыватель, надежда и опора режима. Ему тоже вряд ли вырваться в иные социальные слои. Все в этой стране, как было и раньше, давно уже распределено. Сюда не забредают "другие", здесь только "наши", хотя у молодых людей есть некая иллюзия, что он встретит принцессу или дочь олигарха, а она наследного принца и сына кремлевского магната. На самом деле это поле никогда не сбывающихся надежд. Лишь некий лужок, где, держась за свою бутылку пива, можно встретить на потном стекле только свое отражение. Но почему же тогда дорогие артисты и дорогая музыкальная аппаратура? Это, как я понимаю, идеологическая установка. Молодой человек взамен будущего должен иметь надежды и иллюзии. В том числе и о заботе государства именно о нем. Это для него лично, для молодого строителя капитализма, государство привезло певца, который поет только на корпоративных вечеринках у богачей, и доставило дорогую аппаратуру!
То, что мы в свое время называли золотой молодежью, совершенно не интересуется "угощением", которое припасли городские власти. У них свои клубы, дансинги, бары, театры и рестораны. Они пьют другие напитки, курят иные сигареты, употребляют даже другие, более чистые и проверенные наркотики. Ресторан, по моим скоропалительным суждениям, стал главным очагом московской культуры. Эта молодежь по своим чванству и капризам вполне могла конкурировать с аристократией времен кардиналов Мазарини и Ришелье. Ту французскую молодую аристократию волновало, какой у каждого из них эфес на шпаге и как расшит кафтан, сегодняшние сынки и дочки богатых родителей точно знали, сколько стоят джинсы у их собеседника и какой марки у него автомобиль, и непременно, какое состояние у родителей. В соответствии с этим возникает и "рейтинг" той или иной молодой персоны. Это немного напоминает волчью стаю или стадо павианов, как это показывает телевизионный канал "Дискавери". Как известно, этот лучший в мире канал принимается и у нас, в подземном мире. Нравы за несколько столетий не изменились.
Новая молодая аристократия веселится на индивидуальный манер. Даже Вам, Феликс Эдмундович, закаленному отчетами о нравах буржуазии Вашего времени, которых вы называли нэпманы, я не в состоянии предоставить документального описания современных развлечений молодых отпрысков. Перо мое немеет. С одной стороны, здесь в качестве летописца можно было бы привлечь маркиза де Сада, с другой - лишь бестрепетному стило Светония Транквилла, летописцу последних цезарей Рима, могли быть подвластны описание ночных гонок на дорогих автомобилях, драк с милицией, переизбыток роскоши на свадьбах и днях совершеннолетия этих молодых людей. Умолкаю. Впрочем, родители, как говорят, эта новая аристократия - правда сейчас мода на слово "элита", которое также бессмысленно, как словечко "эксклюзивный", если его применять ко всяким пустякам - родители не лучше.
Облетая ночью эти выделенные для веселья площади и места, я видел также некоторых людей с лихорадочными глазами, наблюдавшими за представлениями. Для опытного наблюдателя они, как карманник в толпе, узнаваемы по лихорадочным движениям и напряженно-сосредоточенному взгляду. Мне показалось, что это так называемые менеджеры, похожие на директоров цирковых трупп моего времени, им не хватало только хлыста в руке, решали в это время какие-то щекотливые денежные вопросы. У подножья эстрад хрустели какие-то бумаги и договаривались о каких-то услугах. Ах, как меня заинтересовало, сколько денег уходит в карман артистам, сколько остается распорядителям, сколько возвращается в карманы чиновникам. А может быть, и устраивается все это веселье, чтобы подкормить две банды: чиновников и тех людей, которых в мое время хоронили лишь за оградой кладбища, в неосвященной земле.
Как закончилось это народное празднество? Довольно мирно, молодежь, которая всегда невоздержанна, конечно, залила мочой несколько дворов, находящихся возле этих импровизированных очагов культуры, и оставила другие более заметные свои следы. Это старый недостаток Москвы - отсутствие достаточного количества мест общего пользования. Ничего подобного тому прекрасному павильончику в самом центре Парижа напротив церкви Мадален, сохраняемого не только как действующий туалет, но и как произведение искусства, конечно, в Москве нет. Страсть к мелкой наживе, которой всегда отличались русские мещане, в Москве выразилась в том, что закрылись фундаментальные сортиры, построенные еще в годы пятилеток и хозяйственного застоя, а по всему городу раскинуты некие голубые скворечники, в которых не то что платно справить большую нужду, но и повернуться-то невозможно. А потом, московский народ всегда привык экономить и по возможности всем пользоваться бесплатно. В общем, во время и после праздничных гуляний в окнах ближайших от точек веселья домов возникло несколько всклокоченных женских голов, прокричавших проклятья на кепку московского мэра и торопливо гадящей по разным темным углам молодежи. Надо сказать, кепка - излюбленный головной убор этого джентльмена, с которым мы еще встретимся. Это даже один из московских символов. Враждующие стороны обменялись инвективами, а иногда и летевшими в обе стороны пивными бутылками. Было разбито несколько оконных стекол, потоптано несколько цветочных клумб, в эту ночь на еще нагретой уходящим летом земле и на подоконниках подъездов было дефлорировано несколько ожидающих свою очередь девственниц. Свою долю урожая взяли венерические болезни, мелкие увечья и карманные кражи. Но это все, признаемся, мелочи. Никаких экстраординарных убийств, смертей не произошло, об этом я непременно бы узнал.
Праздник закончился - дворники, став утром плечом к плечу, погнали перед собой вал мусора. Я люблю технологию жизни и с удовольствием бы понаблюдал за происходящим и дальше, как во время первого своего посещения России наблюдал не только за жизнью царского дворца, но и за бытом на почтовых станциях и торжищах Новгородской ярмарки, но необходимо было торопиться домой. Того и гляди, мсье Серж мог пробудиться ото сна и зайти в мою комнату.
Все случилось, как я и предполагал. Не успел я юркнуть в открытое по летней поре окно, расположиться под простынями и принять обычный человеческий вид, раздувая до необходимого масштаба свою духовность, как, постучавшись, ко мне вошел мсье Серж с радостным известием. Он уже по телефону позвонил своим разным высокопоставленным друзьям и получил для нас обоих приглашение на торжественное вручение в мэрии годовых и очень престижных наград за работы в области литературы, музыки, архитектуры и других искусств. "Мы даже увидим мэра", - сказал мсье Серж.
Я совершенно не узнал дома на той площади, где раньше стоял дом губернатора. Не узнал я и центральной, Тверской улицы, по которой несколько раз гулял во время моего первого путешествия в Россию. Все приобрело определенный размах и стало монументальнее. Еще при управлении страной глубокоуважаемого Сталина, который был, конечно, просвещенным тираном, улицу сильно расширили, снесли частные домишки и застроили высокими зданиями, среди которых особой монументальностью отличался Центральный телеграф. В домах напротив телеграфа поселили лучших людей страны: писателей, знаменитых актеров, выдающихся инженеров и военачальников. Тогда же был снесен очаровательный рыночный район, называемый Охотный ряд, и на освободившемся месте воздвигнуто бывшее здание Совета министров и гостиницы "Москва". Мне очень нравится тенденция, связанная с недвижимостью, она живучее, чем разные доктрины и идеи. В бывшем королевском дворце в Париже теперь резиденция президента республики. А в здании Совета министров прежнего режима нынче Государственная Дума. В России это то, что прежде называлось Верховным Советом. Это все своеобразные, до некоторой степени извращенные формы российского парламентаризма.
Как я уже сказал ранее, дом генерал-губернатора стал официальной резиденцией мэра. Замечательный и один из лучших в Москве домов теперь надстроен, и на его высоком фронтоне появился золотой герб Москвы. Раньше на том же месте, как тут же подсказал мне мсье Серж, был золотой герб Советского Союза. Меня всегда поражает стремление любой власти немедленно сменить вывески, как будто качество хлеба диктуется тем, что написано на дверях пекарни. Лично у меня этот варварский обычай вызывает отвращение. Это как в древнем Риме: не успел новый император прийти к власти, как уничтожаются статуи предыдущего. В праздничные дни, а именно таким и являлся сегодняшний день, двери в Городскую мэрию условно были открыты. Я пишу "условно" потому, что без пропуска сюда никак никогда не войдешь. Как и в любое учреждение новой России, попасть внутрь очень трудно. Процедуру надо долго согласовывать по телефону с чиновником, и только тогда он выписывает заявку на пропуск. В свою очередь, чтобы пропуск получить, надо обязательно предъявить паспорт, который будет самым внимательным образом сверен и данные его на всякий случай переписаны. Потом надо еще пройти под так называемым металлическим "миноискателем", специальным прибором, который отвечает, не несет ли посетитель оружие или взрывчатый материал, чтобы взорвать и убить какого-нибудь чиновника. Такие случаи уже бывали, хотя принято говорить, что Россия борется с мировым терроризмом. На самом деле Россия стремится обезопасить своих бумаготворцев. О ненависти всех слоев общества к чиновникам должен состояться особый разговор.
Но сегодня процедура была намного упрощена. Всех пропускали "по спискам", заранее составленным и выверенным. В списках фигурировали все лауреаты московских трудовых конкурсов, которых обозвали очень ловко "Лучший в профессии". Всем лауреатам выплачивались довольно значительные суммы. Это так понятно, имея в виду огромную разницу между доходами самых бедных и самых богатых граждан. Обычно такая немыслимая разница в доходах разных социальных слоев довольно быстро приводит к социальным потрясениям. Палитра очень широкая: забастовки, погромы с битьем витрин и поджогом личного транспорта, пикеты, патрулирование, наконец, праздник угнетенных - восстание. Мы в нашем подземном мире, проведя специальный анализ, уже давно ждем этого социального взрыва, но Россия - особая страна.
Сегодня здесь премировались представители различных городских специальностей, получившие титул "лучшие в своей профессии". Это было той оказией, когда довольно простые люди могли хоть в щелочку заглянуть в роскошные интерьеры власти. Мой любезный хозяин терпеливо мне разъяснил, что это, конечно, не банкиры или крупные бизнесмены, владельцы заводов, газет, пароходов. Это садовники, водители городского транспорта, рабочие разных специальностей, швеи, повара, учителя, медсестры, в числе званий есть даже звание "Лучший дворник".
- Это значит лучший таджик или лучший киргиз? - сразу спросил я, провоцируя уже почти известный ответ.
- На этот случай власти разыскивают вполне добросовестного реликтового дворника очевидных славянских корней, - пояснил мне мсье Серж и в свою очередь задал вопрос мне:
- А откуда вы знаете, что вся Москва поделена на зоны и, скажем, в районе Цветного бульвара метут, подметают и убирают мусор киргизы, а в районе станции метро Юго-западная - таджики?
- А ниоткуда, - весело сказал я, - это антиципация, форма некого всеведения, прозрения. Вам, как писателю, это должно быть особенно знакомо.
Когда мы входили все же не через главные двери, а через особый подъезд, из мэрии как раз вываливалась разгоряченная и довольная толпа награжденных тружеников. Их портреты, кстати, повесят на городских улицах, и так они будут висеть целый год. Такая форма социального поощрения была разработана еще большевиками и сохранилась до сих пор, что свидетельствует о ее особой действенности. Услышав это сообщение моего вожатого, я вспомнил почему-то высказывание великого француза Наполеона Бонапарта, который как-то разъяснил свою наградную политику: "Я даю человеку кусочек металла и привязываю к себе на всю жизнь". Неплохо? Под луной, действительно, нет ничего нового!
Особого описания заслуживает внутренний интерьер, видимо, в точности повторяющий прежний. Это, конечно, сам вестибюль, украшенный современными гобеленами, парадная лестница, ведущая на второй этаж, где разместился и аванзал, в котором выставлены за стеклом большие коллекции подарков, полученных поколениями мэров от мэров других городов или руководителей государств, а потом и сам парадный, называемый Белым, зал редкой красоты и пропорции. Здесь, собственно, и находится место проведения торжеств. За этим залом сразу же расположена анфилада комнат, с портретами генерал-губераторов Москвы и градоначальников, в разные годы называемых по-разному. И, слава Богу, нынче почти по-французски - мэр! Я, наверное, напрасно так подробно описываю эти интерьеры. Ведь всем высоким господам, которые будут читать мое письмо в преисподней, хорошо знакомо это здание в его первозданном виде и снаружи, и его интерьеры. Господин Ульянов-Ленин даже выступал с балкона губернаторского дома, держал речь. В ознаменование этого события на фасаде висит мемориальная доска. Господину и товарищу Сталину тоже этот дом неплохо ведом: напротив него на площади стоит памятник основателю Москвы князю Юрию Долгорукому. Именно эскиз этого памятника князю-кондотьеру на рослом жеребце утверждал к исполнению в бронзе и граните его Превосходительство Управитель Российскими землями вождь И.В.Сталин. Ему ли не знать домика, перед которым памятнику стоять? Конечно, ни дедушка Иван Грозный, ни его величество царь Петр генерал-губернаторского дворца не видали. Двум все же последним было бы интересно услышать про новинку. Ну и услышали, достаточно, а остальные узнали, что знаменитое здание с балконом по-прежнему стоит и ждет новых исторических свершений.
Но пора проследовать в высокий, с двойным рядом окон, Белый зал. Я сразу же разглядел не только этот роскошный апартамент, но и обратил внимание на публику, с которой в этот зал вошел. Было здесь несколько важных чиновников мэрии от искусства, но в основном шла довольно плотная толпа лауреатов. Я, естественно, поразился обилию людей, имеющих столь великие заслуги перед искусством. Мне всегда казалось, что бесспорный успех в этой области изящного - явление довольно редкое. Но времена меняются. Меня также поразил и почтенный возраст большинства. Этой своей мыслью я поделился со своим спутником.
Осанистую публику рассадили на специально поставленные вдоль трех стен кресла, которые образовали подобие римской арены для бега колесниц. В середине было незанятое пространство. Когда порядок образовался, открылась дверь, ведущая во внутренние покои, и вошла небольшая группа, видимо, хорошо знакомых для присутствующих людей. Раздались первые аплодисменты. Мэр считался меценатом и радетелем в области культуры. Мэра я, конечно, узнал сразу, в нашем мире у него тоже есть свои поклонники. Вот уж не помню, сразу ли грянул сверху, с хоров, где раньше, до эры звукозаписи находился оркестр, или несколько позже, уже после окончания речи мэра, но грянул, правда, в механическом исполнении, гимн Москвы, тут все почувствовали умиротворяющее единство, встали и снова зааплодировали.
Пока мэр не начал говорить, а его речь всегда предшествовала торжественной процедуре вручения наград, мсье Серж, которому я, конечно, не могу не доверять, зная Ваше, Феликс Эдмундович, высокое поручительство, принялся говорить мне о любви к нему народа, а главное, интеллигенции. Я подумал: "Я сам с этим вскоре разберусь". И поэтому ответил мсье Сержу на его несколько ангажированное заявление уклончиво: "Ну, конечно, столько интеллигентных людей получит премии. А это артисты, писатели?" Но ответить на мой довольно едкий, как можно было предположить вопрос, мсье Серж уже не смог, мэр начал свою ежегодную речь к интеллигенции.
Я немедленно включил аппарат энциклопедической специальной связи, которым снабжается каждый покойник, отправляющийся по гражданским и стратегическим надобностям на землю. Нет-нет, ничего внешне не изменилось, я по-прежнему сидел в своем кресле в виде интересующегося иностранца русского происхождения, но в голове у меня все зажужжало от поступающих сведений. Сведения стекались. Увы, речи свои мэр произносит мастерски, несколько в народном духе, но довольно долго. Каждый раз он выбирает какую-нибудь одну, свидетельствующую об улучшении жизни тему и разворачивает ее не без пафоса и умения. Жужжание в моей голове предупредило меня, чтобы я помнил о знаменитом высказывании Ульянова-Ленина о том, что, где начинается статистика, там начинается ложь. Мне сообщили также, что мэр довольно либерален и любит "творцов". Правда, вкус его своеобразен и несколько излишне простонароден. Он весь подстать своей традиционной старой кепке, которую носит, стремясь, должно быть, стать похожим на Тельмана, любимца и вождя рабочего класса Германии 30-х годов. В таком же народном духе у него и хобби - он пасечник и любитель меда. Мэр, конечно, социально ориентирован, бессребреник, а вот жена его - один из самых известных в стране миллиардеров. Полагаю, что в соответствии с нашей подземной традицией, глубокоуважаемый Феликс Эдмундович, внутреннюю связь, если она есть, между богатством жены и властью мужа в городе, в котором 80% всей денежной и финансовой массы России, мы рассмотрим, когда оба супруга "дозреют" до того, чтобы дать разъяснения в соответствующий орган лично. Позволю украсить свое письмо небольшой собственной максимой: "Что нам время, когда наше время бесконечно!"
На этот раз мэр говорил о культуре и обслуживании населения и не по своему обыкновению довольно пространно, а скорее коротко. Его речь была, на первый взгляд, убедительна. Например, он говорил о том, что каждый год в Москве строится или заново ремонтируется новый театр. И даже приводил примеры. На эти примеры собравшаяся публика отвечала с воодушевлением аплодисментами или клекотом одобрения. Но до театра ли покойнику? В моей голове уже звучали цифры, принесенные в сознание моим личным жужжанием. Они выглядели как-то даже противоречиво по отношению к радостному тону сообщения. Но, может быть, это особенность России - всегда довольствоваться меньшим? Для наглядности, дорогой Феликс Эдмундович, позволю себе даже приобщить к концу своего доклада некоторую сводную табличку. Я бы поставил ее прямо тут, но наше с вами жужжание, как и земной Интернет, работает с неким запаздыванием.
Когда речь под аплодисменты присутствующих закончилась, началась собственно церемония награждения. Конечно, сама премия предполагала и почет, и престиж среди коллег, но также и весьма щедрую денежную сумму, на которую можно было бы даже купить автомобиль. Вот тут меня ждало некоторое недоумение. Во-первых, я всегда предполагал, что искусство - это, как правило, дело молодое. А тут один за другим получали из рук мэра свои награды буквально старики и старушки. Это были чрезвычайно милые люди, но я хорошо помню, как один старичок под сочувствующие взгляды присутствующих: "дойдет?" или "не дойдет?", опираясь на изящную клюшку, шел к мэру, чтобы забрать причитающуюся ему награду, и к микрофону, чтобы мэра поблагодарить. Второе, что меня несколько озадачило, это довольно часто употребляемая формулировка награды "за многолетний вклад". Мне показалось это нескромным, потому что понятие "многолетний" - это, скорее, наша подземная преференция! Я привык, что в искусстве "вклад" - это всегда конкретно и вещественно. "За многолетний" - это что-то вроде королевской пенсии. И потом, дорогой Феликс Эдмундович, какая бездна людей, стремящихся объяснить те или иные искусства, а иногда театр, музыку или даже кино, "важнейшее из искусств". Не само искусство, а "объясненщики". Их нынче называют "веды". Есть искусство-веды, кино-веды, музыко-веды, литературо-веды. Так много одетых во все черное тетушек подходили к мэру за наградой за свой разъяснительный труд, что я подумал: и эту очень важную область человеческой деятельности, как литературные прочие премии, нам, подземным насельникам, пора и необходимо брать в собственные руки. Во всяком случае, я убедительно прошу подумать о том безобразии, которое творится в премиальном деле России.
И, наконец, последнее, что меня особенно разволновало и раззадорило. На этот раз не было ни одной награды в области литературы. Уже в дни моего первого визита в Россию гремело имя только что убитого на дуэли моим соотечественником поэта Пушкина, и говорили, как о его приемнике, о молодом Лермонтове, а потом были Толстой, Достоевский, Чехов, да еще сотни одареннейших писателей, а тут, значит, нету! А куда тогда писатели делись? Услышав об этом, я, естественно, разволновался и разозлился. В конце концов, литература - это ведь дело моей жизни. Я сразу же связался с сознанием одного из организаторов премии и, претворив мое недоумение в его собственный риторический вопрос самому себе, услышал удививший меня ответ. Рассуждения этого чиновника выглядели приблизительно так. "Выдвигают на премию обычно Союзы писателей, которых в современной Москве пять или даже шесть штук. Мы, организаторы премии, каждый год неизменно посылаем по этим Союзам специальное письмо с призывом выдвигать и присылать, а они нам в ответ отвечают глубоким молчанием. Вот суки!" Тут же в сознание этого чиновника я послал новый запрос в виде опять же его собственного риторического вопроса. "А в чем же надо видеть причину подобного неисполнения?" И задав себе этот вопрос, мой тайный собеседник и компетентный осведомитель тут же на него в простецкой манере отвечает: "А кто эти письма получает? Кто становится самым первым подобного письма читателем? Ну, конечно, адресат: самое первое лицо, к которому письмо и обращено, или какой-нибудь ничтожный писака, работающий в мизерабельном союзе помощником этого первого лица. И о чем в первую очередь думает это маленькое и, как правило, немолодое прожженное ничтожество? А о том, чтобы заполучить эту самую премию для себя самого. Но вскоре обнаруживает, что сам он уже давно ничего, кроме подметных писем, не пишет. И начальник его, которому по русский традиции всегда подчиненному хочется услужить, тоже ничего не пишет, потому что последние десять лет приватизирует дачу. Зачем же кого-то другого на премию выдвигать, писать бумаги и получать беспокойство?" Это весьма психологически точное и по-русски глубокое рассуждение меня ошеломило.
Нам, под землей, уже не надо ничего получать, все нами давно получено, у нас вся приобретенная прежде известность, богатство или слава теперь вербализуется в людской памяти. Теперь все это лишь копится в земных справочниках и энциклопедиях, нам ничего материального не надо. Именно поэтому мы все начинаем в эту пору нашего существования быть борцами за справедливость и ясность в земных наградах и почестях.
Огромное чувство несправедливости, творящееся в этой стране по отношению к писателям, повторяю, охватило меня. Да что же это происходит! В России даже изобрели партию "Справедливая Россия", а где же справедливость по отношению к моим собратьям по перу!
Но прежде чем справедливость взмахнет своей дланью, дабы восполнить пошатнувшееся равенство возможностей, она ведь проводит внимательный анализ, не правда ли, Феликс Эдмундович? В этом смысле справедливость похожа на юстицию, но только без ее карающей функции. Так сказать, в ее гуманитарном изводе. Сколько раз современные российские писатели, оказавшиеся в нашем подземном мире, жаловались на несправедливость, которую режим создал для писателей патриотического толка! На это мне сетовал прекрасный, совсем недавно преставившийся прозаик Проскурин. Мы вместе с ним стояли в многомесячной очереди, чтобы нанести визит Льву Николаевичу Толстому. Он говорил, что влияние в литературе захватили писатели-либералы. Они во всем подыгрывают власти и стараются оттеснить писателей других направлений, в частности, патриотического, от общественного мнения, телевидения, читателя. Либералы в первую очередь шельмуют такого писателя в своей критике, которая испокон веков была такова. В частности, критика и критики захватили управление почти всеми литературными премиями. "Просто спасу нет от этих архангельских и ерофеевых!" Так очень простонародно высказался маститый прозаик по поводу сложившейся ситуации, ее персонифицировав в образе двух телеведущих, выдающих себя за настоящих писателей. Но не лучше положение и в поэзии. В комиссии по загробной этике я разговорился с только что прибывшим и проходящим проверку мэтром современной русской поэзии знаменитым поэтом-песенником Долматовским. Между прочим, лауреат Сталинской премии. Он просто в ужасе от стихотворцев и песенников текущей поры. Старый поэт приводил наизусть тексты "Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже!" Ужас! Я с ним совершенно согласен! Такое не пелось даже французским люмпеном во Дворе чудес. А "стихи на карточках"! А весь этот поэтический конструктор, который изобрел некий Дмитрий Александрович Пригов! Этим кавалером сейчас у нас занимается специальная комиссия во главе с протопопом Аваакумом. Так вот, поэт Долматовский говорил о литературных премиях, о том, что ими крутят несколько литературных чиновников, не имеющих прямого отношения к литературе.
Но я, уважаемый Феликс Эдмундович, кажется, увлекся, вернее, отвлекся, когда заговорил о литературе. В конце концов, это лишь один из видов человеческой деятельности. Вручалось еще довольно много наград за строительство и архитектуру в Москве. Я все пытался разглядеть в рядах главного архитектора, которому мы многим обязаны в изменении лика столицы. У всех - и чиновников, и лиц, принимающих награды, настроение было приподнятое. Процедура благополучно заканчивалась, и всех уже звали к столу. Именно в этот момент жужжалка в моей голове сработала, и волшебным образом появились наконец искомые данные, иллюстрирующие высказывания мэра. Голосом замечательного радиодиктора советской поры Юрия Левитана зазвучало: "Число театров на 1 млн. жителей: РИМ - 48,1; ПАРИЖ- 45; Нью-ЙОРК- 30,6; ПРАГА- 21,7; БЕРЛИН- 16,2; ЛОНДОН- 14,4;МОСКВА- 8,5"
Неплохо, не правда ли? Какие достижения! Мне вообще кажется, что в сегодняшней России устная речь очень расходится с письменной. Или это было всегда? На этом я, собственно, и заканчиваю свое первое письмо в перевернутый мир. Низкий поклон аппарату, Вам и всем Владетельным особам от Марка Кастрюлина. И поблагодарите, пожалуйста, Юрия Борисовича Левитана за столь своевременно помощь.
http://lit.lib.ru/e/esin_s_n/text_0150.shtml
viperson.ru
Док. 644484
Перв. публик.: 15.11.07
Последн. ред.: 15.11.11
Число обращений: 0
Маркиз Астольф де Кюстин. Почта духов, или Россия в 2007 году Переложение на отечественный Сергея Есина
|
