Хотела сегодня опубликовать отрывок из Роксаны про Нерсесова, но раз снобчане читают полную версию, вряд ли имеет смысл. Я Вам очень благодарна. Не ожидала. СПАСИБО!
Другой пост. Наверное, затем начну серию про врачей. Их имена вам тоже известны. Я расскажу своё. Чему научили они меня.Продолжение про людей, которые научили:
Хаммер научил : 1. не обязательно всегда бороться с открытым забралом; 2 мгновенно реагировать - НО только тогда и чтобы обязательно выиграть.
Ниман научил: можно быть супер-успешным коммерчески, но без "трупов под ногами и за кулисами";
Борис Пиотровский научил: иногда "просто плохо слышать". Быть подвижником, но при этом не рвать рубаху на груди.
Нерсесов Николай Яковлевич (мой учитель, родной человек - в Роксане) научил: НЕ бросать ни людей ни дело, которому научил. Может, это и есть ответ Марии Имас на её вчерашний комментарий о том, почему в моей жизни, уже давно далёкой от активности в ИЗО, так много этого?
Еще один родной человек. Николай Афанасьевич Пономарёв
Вот он здесь, совсем молодой. Андрюшка, помнишь? Это ведь мы его с тобой, идиоты, окрестили Николаем Опанасовичем.
В 1945 году был среди тех, кто открыл ящики с "Дрезденской коллекцией". Не паковал в поверженной Германии, а именно открыл уже в Москве. Президент Российской Академии художеств (1992-1997).15 лет возглавлял Союз Художников СССР (1973 - 1988).
Открывает выставку Алексея Дементьевича Шмаринова в Академии в 1993 году. Алексей Дементьевич в сером, рядом - Карина Николаевна (жена). Про них я ещё напишу и "картинки" выложу в изобилии.
Сейчас, когда уходят дорогие люди, болит очень. Уж я-то, кажется, могла бы привыкнуть к потерям. Все равно смотреть на фотку невыносимо.
Сидят в первом ряду родители Алексея Дементьевича: Дементий Алексеевич (Шмаринов) и Галина Борисовна. Во втором ряду (с бородой - за букетом) близкий Мишкин друг, скульптор Олег Комов. Крайний справа - владыка Питирим.
"Великий и ужасный" Пономарев - советский чиновник. Морщитесь?! А вы ЛИЧНО были знакомы? Вы что-нибудь знаете о НИХ - о тех, кто стоял между нами, дураками- нахальными щенками, и всесильными держимордами ("саблезубыми зайчиками" и "химиками" брежневского минкульта)?
Не буду открывать никаких америк. Не мое собачье дело рассказывать то, чему лично не была свидетелем. Я просто запишу то, что вспомнилось именно сегодня, а потом покажу его работы, дернутые с разных сайтов (у меня, идиотки, не осталось его альбомов). Н.А. Пономарев - замечательный художник.
Николай Афанасьевич и Таир Теймурович Салахов перетащили Мишку из Минкульта в Союз Художников начальником отдела и терпели его много лет. Держали хроника-алкоголика не из жалости или каких-либо мифических выгод. Потому что этот алкоголик стоил многих трезвенников. Однако, терпеть приходилось очень многое.
Что вспомнилось сегодня: в июне 1988, после переговоров в Минкульте и после того, как третьяковский лев по имени Ю.К. Королев нас с Лизкой не сожрал (меня в очередной раз, Лизка попала под королёвский обстрел впервые и впечатлилась. Про Королёва читай), я потащила ее обедать ... практически в дом родной, в Союз Художников на Гоголевский,10. Шли пешком по разомлевшей от жары Москве. - по мосту, потом по Волхонке.
Лизка - моя подруга Elizabeth Cunnigham, многолетний куратор частной коллекции денверского предпринимателя Филиппа Аншутца Мы с ней делали выставку из его коллекции "Запад-Запад-Запад", которая проехала по трём городам: Москва (Третьяковка), Новосибирск, Тбилиси. В Питер не потащили, хотя планировали, так как вещи устали.
Ну вот ... шли мы ... и дошли до Союза. Чтобы не делать крюк, плюнули на парадный вход с бульвара. Зашли с переулочка, где я познакомила Elizabeth с Тарзаном. Здоровенный, лохматый полноправный член Союза и любимец председателя правления, Н. А. Пономарева. Чтобы Тарзана сильно не донимали, псу в центре двора соорудили узорный металлический шатер. Тарзан в шатре замыкал пространство, подобно фонтану на площади европейского городка, памятнику Ленину в советской глубинке или Дзержинскому на Лубянке.
Чего стоит церемониал прибытия Николая Афанасьевича на службу! Тарзан вылезал из шатра и укладывался перед главным входом. Стоило машине Пономарева подъехать к зданию, из ресторана выносили тарелку с мясом. Н.А. кормил Тарзана - это служило сигналом к старту трудового процесса. Союз художников СССР "просыпался".
Как известно, Мишин кабинет- на первом этаже со двора. Мы влезли в окно: для "узкого круга" давным-давно перед окном установлен стол и стул вовсе не для сидения, а чтобы не шмякаться в пустоту, а цивилизованно ступить на "твердую почву".
Вот такие кабинетные нравы были у моего "умывальников начальника". :-) Такие были нравы в Союзе художников при Пономарёве и Салахове. Ещё там был самый уютный ресторан из конкурирующих за это звание ресторанов творческих союзов. Наш был самым домашним.
Я не была и не могла быть знакома близко с Николаем Афанасьевичем. Кто он и кто я? Художник с мировым именем, глава Союза художников, президент Российской Академии художеств и ... инфузория, плохо различимая под микроскопом. Более того, с 1995 года я вообще выпала из системы художественных выставок.
Слякоть 1997 года. Вдруг позвонила Рузанна и попросила подойти к определенному времени в галерею. Галерея - в пяти минутах от дома (в афанасьевском РГГУ)
Я пришла - в галерее безлюдно. Рузанна засунула меня в служебную комнатушку, где на диване сидел Николай Афанасьевич. Я не удивилась: моя вторая, а ныне первая, ипостась - переводчик (в том числе синхронист). Если филолог не умеет писать (разное) и переводить (во всех видах) - профнепригоден. В "выставочные" годы я также никому не доверяла: переводила сама на всех своих проектах, да и не только на своих (на переговорах, синхронила в кабинах, на пресс-конференциях, писала и переводила статьи в каталогах и буклетах).
Тогда в галерее решила, что Николаю Афанасьевичу нужен свой переводчик. Много пет плохо слышал - понятно, что желателен человек, при котором можно расслабиться и ничего не надо объяснять.
Мы пришли со Степкой. Лил дождь - Степа в своем "ватсоновском" клетчатом комбезе замызган по кокериные уши (в кепке). Я присела на диван и сосредоточилась, чтобы Степашенций не влез лапами на колени Н.А.Собственно, ничего другое меня и не занимало. Была уверена, что сейчас он скажет, где и когда я должна буду работать.
А Николай Афанасьевич взял мою руку - положил себе на колено и накрыл ладонью.Так мы просидели минут сорок. Молча.ОН НЕ СКАЗАЛ НИ СЛОВА. Иногда чуть поглаживал мою руку.
Я поняла: он меня знает ... он вообще ВСЕ знает. Знает про выставки. Знает про анонимки, которые на меня писали. Знает непростую историю с Мишкой. Знает, как мы боролись с мишкиным недугом - как выиграли. Знает, что Миша слепнет. Знает про Лондон и Хельсинки. Знает, что отказываюсь оформить брак официально после восемнадцати лет совместной жизни, так как не хочу, чтобы даже мелкая вша пискнула про расчёт. Знает про медицину, которую я полюбила искренне и про ИЗО, которое не разлюбила. Знает даже то, чего я сама про себя не знаю ...
ЗАХОТЕЛ это показать, и еще - захотел ПРОСТИТЬСЯ.
Потом он сказал: "Наверное, я вас задерживаю. Идите, ребята, домой".
Я встала и вышла ... из галереи ... из университета ... на Ленинградский проспект. Села на бортик у "Большевички", так как ноги не держали и я плохо видела (оказалось, реву).
Через несколько месяцев прочитала некролог.
Понимаете, ЭТИ люди не бросали слов на ветер. Они вообще на ветер ничего не бросали. СВЕТЛАЯ ИМ ПАМЯТЬ.
