12 июня исполнилось 70 лет казни "участников военно-фашистского заговора в Красной Армии" - маршала Михаила Тухачевского, командармов Иеронима Уборевича, Августа Корка, Ионы Якира и других советских военачальников. Во многом из-за этого процесса "37-й год" ассоциируется в общественном сознании с понятием "большой террор".
"Дело военных" не было первым групповым процессом, но оказалось оглушительно громким. Советским гражданам уже не раз приходилось смиряться с тем, что имена-легенды вдруг становились именами врагов и их приходилось мгновенно стирать из памяти. Но мало кто ожидал, что та же судьба постигнет имена канонизированных героев Гражданской войны, победителей Деникина и Врангеля. По замыслу постановщиков трансформация должна была быть полной - с плюса на минус. Превращаясь из "своих" в "чужие", имена собственные тут же становились нарицательными. "Мировой фашизм узнает, что его верные агенты гамарники и тухачевские, якиры и уборевичи и прочая предательская падаль, лакейски служившая капитализму, стерты с лица земли и память о них будет проклята и забыта", - гласил опубликованный утром 12 июня в "Красной Звезде" приказ Ворошилова. Тогда никто не знал, что военачальников жестоко пытали. Перед председателем военной коллегии Верховного суда Василием Ульрихом и перед недавними соратниками - Семеном Буденным, Борисом Шапошниковым, Василием Блюхером, Павлом Дыбенко, Иваном Беловым и Яковом Алкснисом - они предстали раздавленными и обманутыми обещанием сохранить им жизнь. Иона Якир под следствием написал Сталину: "Умру со словами любви к Вам". Резолюция вождя: "Подлец и проститутка". Ворошилов угодливо дополнил: "Совершенно точное определение", а Каганович подытожил: "Предателю, сволочи и б... одна кара - смертная казнь". Осуждены были все обвиняемые, и все были немедленно казнены.
За первым заговором чекисты "раскрыли" сотни новых. Через неделю после расстрела были арестованы 21 командир корпуса, 37 командиров дивизий, 29 командиров бригад. Из судей первого "военного процесса" только двое - Шапошников и Буденный - сами не стали обвиняемыми. Из 85 членов военного совета при наркоме обороны уцелели лишь девять. Террор набирал обороты: группы шпионов и вредителей обнаруживались во всех наркоматах, институтах и колхозах. Вакханалия арестов и расстрелов, казалось, захватила всю страну. Следователи могли соревноваться в сочинении заговоров и в количестве "расколотых", но кремлевские сценаристы и режиссеры держали весь процесс под четким контролем.
Расстрельные списки и масштабы террора
По данным покойного Александра Яковлева, председателя комиссии при президенте по реабилитации жертв политических репрессий, вожди торопили исполнение смертных приговоров. Только 7 декабря 1937 г. Сталин, Молотов и Жданов утвердили 13 списков на 2397 человек, из них 2274 - к высшей мере наказания. 3 января 1938 г. они же вместе с Ворошиловым с Кагановичем утвердили 22 списка на 2770 человек (2547 - к расстрелу), в феврале - 28 списков на 3699 человек, из которых 3622 подлежали расстрелу. 12 сентября Сталин, Молотов и Жданов утвердили 38 списков на 6013 человек, из них 4825 - к расстрелу.
Молотов расписался на 373 списках на 43 569 человек, Сталин - на 361 списке на 41 391 человека. Вклад остальных соратников в вакханалию беззакония меньше. Жданов оставил свой автограф на 175 списках на 20 985 человек, Каганович - на 189 списках на 19 110 человек, Ворошилов - на 186 списках на 18 474 человека.
Всего, по данным научно-исследовательского и просветительского общества "Мемориал", в конце 1930-х гг. были казнены около 700 000 человек, осужденных за "контрреволюционные" преступления. По данным историка Виктора Земскова, на 1 января 1937 г. в исправительно-трудовых лагерях НКВД находились 104 826 осужденных за контрреволюционные преступления; на 1 января 1938 г. - 185 324 осужденных; на 1 января 1939 г. - 454 320, на 1 января 1940 г. - 444 999. Их доля в общем населении архипелага за этот период значительно выросла - с 12,5% до 34,5%. Тем не менее "каэры" были среди заключенных меньшинством. Умерли в лагерях от издевательств и голода, по подсчетам Виктора Земскова, около 600 000 осужденных за контрреволюционные преступления. В отдельные послевоенные годы число "контрреволюционеров" за счет осуждения действительных и мнимых изменников Родины из числа бывших советских военнопленных и участников национального подполья на Украине и в Прибалтике превышало аналогичные показатели конца 1930-х гг. Например, в 1947 г. их было 427 653 человека (54% лагерных заключенных), в 1950 г. - 578 912 человек (почти 40%), в 1953-м, в год смерти Сталина, - 465 256 (27%).
В иные периоды отечественной истории жертвами политики власти становились сотни тысяч и миллионы ни в чем не повинных людей. Голод в Поволжье в 1921-1922 гг., ставший результатом не только Гражданской войны, но и упорного нежелания большевиков прекратить продразверстку, несмотря на имевшиеся прогнозы будущего неурожая, по разным оценкам, унес от 3,5 млн до 5 млн жизней. Репрессии против крестьянства в период коллективизации привели к высылке от 5 млн до 6 млн "кулаков" и членов их семей, из которых только за 1932-1933 гг. умерли около 250 000 человек. Последовавший вслед за коллективизацией голод унес, по разным оценкам, от 4 млн до 9 млн человек. А послевоенный голод, не в последнюю роль вызванный отказом СССР от продовольственной помощи со стороны США, обошелся стране, по расчетам демографов, еще в миллион жизней.
Память и ответственность
Конец 1930-х гг. закрепился в общественной памяти как пик большого террора, потому что тогдашние казни были, как ни цинично это звучит, самыми "статусными". Удар был нанесен по партийной, государственной и военной элите и привел к ее смене. Власть рассекретила данные о преступлениях того периода раньше, чем о других волнах репрессий, и связала их с неудачами начала Великой Отечественной войны. Кроме того, в отличие от большинства предыдущих волн репрессий, террор был публичным. Была и открыто сформулированная политическая и юридическая база, включавшая знаменитую формулу генпрокурора Андрея Вышинского: "Признание обвиняемого - царица доказательств".
Но дело не только в системе - высылка миллионов кулаков и их семей, так же как и репрессии конца 1930-х гг., проводилась по инициативе высшего руководства страны. Они привели к тотальной подозрительности и доносительству. Как говорил в 1937 г. член ЦК "от Ильича до Ильича" Анастас Микоян, "у нас каждый трудящийся - наркомвнуделец".
Важны и уроки разоблачений сталинского руководства и рядовых исполнителей террора в годы оттепели и перестройки. Они доказывают, что дозированное и неполное предоставление информации о важнейших событиях истории искажает общую картину и позволяет отдельным комментаторам ставить под сомнение преступность деяний прошлого. Не случайно, по данным социологических опросов, доля сторонников и противников Сталина примерно одинакова. Есть также соблазн свести системные недостатки к проблемам одной личности: 40% опрошенных ВЦИОМ считают виновником репрессий лично Сталина, 34% - наркомов НКВД и лишь 17% - руководство страны в целом. Кроме того, полуправда о прошлом приводит к тому, что многие исторические фигуры, например тот же Тухачевский, травивший удушливыми газами тамбовских крестьян в 1921 г., с большим опозданием получают объективную оценку.
Автор - историк, обозреватель отдела "Комментарии" газеты "Ведомости"
