81
Партизанская вольница на востоке от Гдова набирала силу. С самолётов партизанам сбрасывалось оружие и боеприпасы, консервы и крупы, медикаменты и даже газеты. Парашютами забрасывались специалисты по взрывотехнике, снайпера, политруки-коммунисты. Железнодорожная ветка между Гдовом и Сланцами стала горячей для немцев. То и дело здесь уходили под откос и сгорали эшелоны с техникой, боеприпасами и живой силой, а из окрестных лесов поливали их свинцовые дожди.
Во многих таких боевых операциях побывал весной и летом Алексей Луготинцев со своими товарищами - Игорем Муркиным и Александром Табаком. Матёрые партизаны, они пользовались всеобщим уважением, стали командирами звеньев, многими заданиями руководили лично. Но хотелось им вернуться в родной уголок России, откуда в прошлом году их выбили кавказцы. Кто-то ведь должен был бить немцев там, где семьсот лет назад громил их князь Александр.
Из Москвы прислали новое начальство. И вот уже некто Невский, с важным видом осматривая партизанский лагерь, говорил Луготинцеву, Табаку и Муркину:
- А где у вас аварийные посты запасов продовольствия? Нету? Ну и ну! Непорядок. А ночные огни есть? Тоже нет? Полный хаос! Землянки у вас грамотно устроены, а вот вам ещё схема строительства чума. Чум - превосходная вещь. Пригодится. А вы кто, девушка?
- Я медсестра. Тамара Лебедева, - обозначилась та.
- Красивая, однако! Подобную медсестру полностью одобряю!
- Командир отряда Климов! - вышел навстречу Невскому Климов.
- Что же это вы, товарищ Климов, своих бойцов не обучили системе сигналов? Я сделал знак "Все ко мне!", никто даже не почесался. А если я вот так делаю, это что значит? - Он вытянул вперёд руку и так подержал. - Ну? Тоже не знаете? А это значит - "Вижу противника!" Ну ничего, я вас всему обучу, как грамотно вести партизанскую борьбу.
- А вы, собственно...
- Невский Наум Захарович. Назначен к вам в отряд комиссаром.
Такая фамилия понравилась ребятам:
- Ого! Невского нам надо!
- Давно ждём! - гоготали они.
- Поведёшь нас на Ледовое побоище, товарищ комиссар?
- Отчего же нет?
Радостно было слышать такое Луготинцеву.
- Поставьте конкретную задачу, товарищ комиссар. Предлагаю начать карательные акции против тамошних полицаев. Скоро немцев погонят на запад, эта сволочь уйдёт вместе с ними. А не хотелось бы.
- Не только полицаев, не только, - кивал товарищ Невский. - Там много есть и других фашистских прихлебателей. Но об этом потом. Важное сообщение: под Сталинградом, товарищи, одержана полная и сокрушительная победа. Ура!
- Ура-а-а!
В июле пришли хорошие вести о мощном наступлении в Центральной России - под Курском, Орлом, Белгородом.
- Пришло время и нам наступать, - говорил Луготинцев.
В начале августа партизанское командование дало добро на совершение рейда в район Чудского и Псковского озёр. В мобильную группу вошли Невский, Луготинцев, Клещёв, Табак, Муркин и ещё пятнадцать человек. Двигались от берегов реки Плюсы лесами на юг, мимо Шипилина, Горки, Полны, Низовиц, другой Горки, Ремды, Козлова. Наконец, добрались до Закатов. Ночью Луготинцев побывал у Торопцевых. Те приняли его как родного, ведь он теперь был сирота. Николай Николаевич подробно рассказал ему, где расселены полицаи Владыкина. Основная их база была в бывшем доме колхозного начальства, в котором в первое время по приезде в Закаты жил отец Александр. Ещё несколько полицаев жили в бывшем доме Луготинцевых, другая группа размещалась в соседнем доме.
- Только будьте осторожны, ребята, - попросил Торопцев. - Они сейчас каждого куста боятся. Немцы-то поговаривают, что и отсюда придётся им отступать. И прихвостни ихние чувствуют себя неуютно.
- Спасибо, Николай Николаевич, - говорил Лёшка. - Вы ведь мне как отец. Я Машу никогда не забуду. И ни на ком не женюсь.
- А вот это зря. Война пройдёт, женись обязательно. Хочешь, на моих женись - чем тебе Надька или Катька хуже Маши?
- Ладно, я подумаю.
В ту же ночь, перед самым рассветом, Табак и Муркин возле большого дома на улице Красной тихо сняли часового. Сразу после этого с трёх сторон партизаны быстро вломились в окна и вырезали всех шуцманов, из которых половина так и не проснулись, потому что были мертвецки пьяны. Некоторые успели только вскочить с кровати и тотчас получить нож под сердце. Четырнадцать предателей в считанные минуты дружно отправились в преисподнюю. А вот самого Владыкина в доме не оказалось.
- Не он. И это не он. И это не Владыкин, - говорил Луготинцев, осматривая трупы. - Нету его тут. Жаль! Главного мерзавца-то и не порешили!
Учинив расправу, отправились продолжать пиршество. Но когда партизанский отряд приблизился к дому, где родился и вырос Лёшка, произошло то, чего никто не ожидал. Там ночевали шуцманы Овшистко, Журавлёв, Петрик и ещё четверо, включая Владыкина, который накануне напился и крепко спал. Овшистко проснулся среди ночи в страшном смятении и завизжал, как поросёнок, которого идут резать. Бегая по комнатам, он будил всех и кричал:- Убивать! Нас убивать идут! Убива-а-ать!
- Ты что, офонарел? - спросонок ворчали на него товарищи по предательской работе. Но он продолжал верещать, схватил автомат и принялся палить то из одного окна, то из другого, то из третьего. Тут и Журавлёв в рассветных сумерках различил, как к дому умелыми перебежками стремительно приближаются вооруженные люди. Тогда уж все схватились за оружие и стали отстреливаться из окон. Завязался бой. Пули, как пчёлы в улей, летели в дом Луготинцевых, круша в нём всё подряд. В ответ летели пули из дома по нападающим. Но успех был на стороне партизан. Муркин сумел незаметно подползти к самому дому и бросить в ближайшее окно подряд две гранаты. Далее исход сражения был предрешён. Ворвавшись в дом, партизаны добивали раненых шуцманов. Долго никак не могли прикончить Ластика Овшистко. Он верещал, но, сколько ни кололи его штыком, никак не отправлялся на тот свет. Лишь с десятого удара дернулся и, наконец, затих.
- Владыкин! - радостно воскликнул Алексей, перевернув одну из кроватей и обнаружив там затаившегося старшего шуцмана. Тот сквозь пьяный сон услышал битву, сполз с кровати, залез под неё и там снова уснул. Теперь он ошалело таращился на партизан и силился осознать, что происходит.
- Жалко его такого приканчивать, - сказал Табак. - Он же ни бельмеса не понимает!
- Вяжите гада, оттащим в лес и там казним, как полагается, - приказал Луготинцев.
Третий дом брать не решились. Много шума поднялось, вот-вот могли нагрянуть немцы, а с ними будет потрудней. Находившиеся в том третьем доме полицаи приготовились к обороне, но сами напасть не осмелились, не зная, какой силы и численности партизанский отряд ведёт бой в доме Луготинцевых. А иначе партизанам пришлось бы туго. Но они, к счастью, успешно вышли из села и углубились в лес. Боевая операция прошла как нельзя лучше - только трое получили ранения, и из них только одного нужно было тащить на себе, двое других могли передвигаться самостоятельно. В лесу в условленном месте их ждали Невский и ещё двое.
- Докладывайте, товарищ Луготинцев, - сказал Наум Захарович.
- Операция прошла успешно, товарищ комиссар. - Алексей приложил ладонь к козырьку фуражки. - Бойцы Серёгин и Тимофеев легко ранены. Боец Груздев ранен в живот и находится в тяжёлом состоянии. Остальные бойцы целы. В селе Закаты почти полностью ликвидирована группировка предателей-полицаев. Уничтожено двадцать шуцманов, находившихся на службе у врага. Главарь Владыкин связан и доставлен сюда. Вот он, товарищ Невский. Пьян, скотина!
- Превосходнейше, превосходнейше, - потирал руки политрук. - А каков немецкий гарнизон в Закатах?
- По данным, полученным от товарища Торопцева, немцев в селе около двух десятков, не более.
- Нет, временно придётся затаиться и лишь спустя какое-то время совершить нападение. Кстати, в Закатах действует ещё православная сволочь. Местный поп. Мне известно, что он пропагандирует покорность врагу, снабжает гитлеровцев продовольствием, которое собирает по всем окрестностям. В наших руках возмездие!
- Товарищ Невский, разрешите не согласиться. Отец Александр - хороший поп. Он не агитирует за немца. А к тому же он собирает продукты и одежду для расположенного неподалёку отсюда в Сырой низине концлагеря. Спасает наших военнопленных.
- Что же тут похвального! - возмутился Невский. - Сдавшиеся в плен - те же предатели. У советского правительства и коммунистической партии на сей счёт твёрдая позиция. Никакой пощады тем, кто оказался в плену у фашистов! Что за мягкотелость поведения, товарищ Луготинцев!
- Я, товарищ Невский, сам отступал в сорок первом и сам мог оказаться в этом концлагере, - сурово ответил Лёшка.
- Вот тогда бы и я разговаривал с вами по-другому, - не менее жёстко произнёс Наум Невский. - Не как с соратником, а как с предателем Родины. А с предателями Родины у меня разговор короткий. Понятно?
- Не совсем.
- Я спрашиваю, понятно?
- Так точно, товарищ комиссар.
- Вот то-то же! Владыкина, как только протрезвеет, казним.
Но старший закатовский полицай чуял, что ему не следует трезветь. И до самого вечера хитрил, притворяясь мертвецки пьяным. Мычал, мотал головой и как будто ничего не мог сообразить, где он и кто он.
- Вот гнида! - восхищался Табак. - Чует, что как только очухается, тут ему и капец.
- Ладно, Владыкин! Кончай тут Малый театр устраивать! Чем это ты мог так нажраться, что до вечера не трезвеешь. А? - свирепел Клещёв.
- Мы-мым-м-м... - раздавалось в ответ.
На закате его искупали в ручье, побили, и лишь тогда он понял, что дальше валять дурака бесполезно. Его поставили на поляне, и Наум Невский торжественно произнёс речь:
- Перед нами - командир полицаев Владыкин. Несколько лет эта сволочь жировала, работая на благо фашистов. Полицаи села Закаты чинили расправы над мирным населением окрестных мест. Множество советских людей пострадало от рук этой сволочи. За все свои неисчислимые злодеяния предатель Владыкин приговаривается к смертной казни через повешение. Но перед этим я лично отрежу ему нос и уши. Держите его, товарищи.
После того как Невский исполнил задуманное, Владыкина с отрезанными ушами и носом, завывающего от боли и ужаса, подвели к берёзе, перекинули верёвку, набросили предателю на шею петлю и решительно вздёрнули. Несколько минут держали в висячем положении. Удостоверившись, что он мёртв, завернули бездыханное тело в рогожу, ночью дотащили до Закатов и подбросили, чтобы люди знали, что будет с каждым предателем.
82
Небывалая расправа с полицаями всколыхнула всё восточное побережье Чудского и Псковского озёр. На второй день в Закаты прибыла целая рота эсэсовцев, разместилась в домах и уже вечером отправилась в леса искать партизан. Из оккупационных властей осталось всего два офицера и десяток недобитых шуцманов. На третий день после расправы должны были состояться похороны убитых полицаев на местном кладбище. Кого-то увезли хоронить в их родные деревни и сёла, но всё равно к храму Александра Невского родственники и сослуживцы принесли одиннадцать гробов. Батюшку призвали к совершению отпевания и погребения.
Всё это утро отец Александр был сам не свой. Бледный, измученный душевными терзаниями, он проснулся затемно, долго молился, молча пил молоко, закусывая его чёрным хлебцем. Повставали и тихо собрались на кухне все его приёмные дети. Наконец, тишину нарушила матушка Алевтина:
- Ничего не поделаешь, отец Александр. Смирись.
- О-хо-хо! - горестно вздохнул священник и стал собираться на похороны.
К церкви он пришёл сердитый и сразу сказал:
- Не надо вносить их в храм, ни к чему загромождать, итак повернуться негде. Отпевать буду прямо на кладбище.
И отправился совершать утреннее богослужение. Коля, предчувствуя неладное, старался всё время быть рядом с батюшкой. Хор в это утро пел как-то особенно хорошо. Отец Александр старался тянуть время, служба шла долго, неспешно. Но время неумолимо, рано или поздно, а настал миг идти на отпевание.
Всех убитых хоронили в одном месте. Выкопали ряд могил. Перед могилами лежали они в гробах. Особенно выделялось обезображенное лицо Владыкина. Сестра покойного вылепила ему из глины нечто вместо носа, отчего вид получился особенно жуткий. Отец Александр надел на себя епитрахиль и изготовился к отпеванию. Взгляд его так и замер на глиняном носе Владыкина. И дальше, произнося свою речь, батюшка всё время смотрел на эту глиняную штуку, нелепо торчащую из мёртвого лица.
- Братья и сестры, - взволнованно заговорил отец Александр. - Дорогие мои братья и сестры! Я прекрасно понимаю глубочайшее горе родителей и родственников этих людей, во гробех предлежащих. Я прекрасно слышу те скорбные струны, которые печально звенят в их душах. Но вслушаемся и мы в голос справедливости! Чего заслужили сии люди, во гробех предлежащие? Наших искренних молитв? Нашего пения "Со святыми упокой"? Увы, нет. Наши молитвы и наше пение не будут искренними. А, стало быть, будут лживыми. А ложью мы послужим не Богу, а тому, которого принято называть отцом лжи. Нет, братья и сестры! Отринем ложь и скажем честно и откровенно, кто сии люди, во гробех предлежащие! Они - изменники Родины! Они - убийцы невинных людей! И вместо того, чтобы пропеть им "Вечную память", я могу произнести только одно грозное слово: "Анафема!"
Все вокруг стояли, словно поражённые громом. Даже солнце в испуге поспешило спрятаться за тучи, будто его тоже могли арестовать и убить за те слова, которые только что произнёс отец Александр. А священник, наконец, оторвав свой взор от безобразного лица Владыкина, обратился к толпе полицаев:
- Ну а вы, заблудшие! Как же вы хотели, чтобы я отпевал предателей в храме Александра Невского? Да ведь это было бы не что иное, как самое постыдное святотатство! Бедные мои! Дорогие мои! Опомнитесь! Прошу вас всем своим сердцем, искупите перед Богом и людьми свою вину. Обратите своё оружие против тех, кто уничтожает наш народ! Спасите свои души!
С этими словами он снял с себя епитрахиль, сложил её и неторопливо отправился вон с кладбища. Коля подбежал к нему и шёл рядышком, словно оберегая любимого батюшку. Все по-прежнему стояли, словно ушибленные небесным громом. Долго смотрели вслед батюшке, за которым потянулись другие приёмыши отца Александра, матушка Алевтина Андреевна, дьякон Олег, Николай Николаевич Торопцев. И другие люди медленно стали расходиться. Гробы с телами убитых полицаев спешно накрывались крышками, как будто ещё немного, и убитые встанут и побегут догонять отца Александра, чтобы отомстить ему за анафему. Застучали молотки. Гробы один за другим стали опускаться в могилы. Никто из полицаев не бросился за взбунтовавшимся священником. Молча они смотрели друг на друга, ожидая, кто первым скажет что-то. Наконец, один из полицаев чётко вымолвил:
- А ведь поп прав!
83
Совсем иного мнения относительно поступка отца Александра придерживалась матушка Алевтина.
- Ох, Саша, Саша! - возмущалась она, пока они шли от кладбища до дома. - О чём ты думал! Зачем ты набрал столько приёмных детишек, если совершаешь такие поступки? Ведь теперь тебя точно арестуют. А я, значит, возись со всеми ими, да?
- Не бойся, Алюня, дети смышлёные, они, наоборот, будут тебе опорой, когда меня не станет, - старался возражать отец Александр. Матушку он боялся куда больше, чем полицаев и немцев.
- Его не станет! - негодовала Алевтина Андреевна. - Да ведь я сразу в гроб лягу, если тебя не станет! Как ты не понимаешь этого, безрассудный протоиерей!
- Ох, не надо, Aлюшка, мне и так страшно.
- Лучше бы тебе было страшно, когда ты свою дерзкую речь произносил! Гляньте на эту Жанну д`Арк в рясе!
- При чём здесь Жанна?
- Тоже такая вояка была.
- Но ведь страшнее, если бы я стал отпевать их, если бы пред Богом творил лживые молитвы и песнопения, противные сердцу!
- Ну и не отпевал бы! Или, чорт с ними, отпел бы... Ох, прости меня Господи!.. Отец Александр! Ведь ты же всегда был разумен и когда надо шёл на компромиссы ради великой цели. Ведь теперь нам и концлагерь запретят. И вообще всё рухнет!
- Не спеши, матушка, Господь многомилостив! Может, и на сей раз пощадит. Не стенай, ласточка моя!
- Ох, горе моё! Заяц ты мой смелый!
Дома она собрала котомку с едой и вещами на тот случай, если батюшку внезапно придут арестовывать. Время шло мучительно медленно, казалось, вечер никогда не наступит. Но он, наконец, наступил.
Потом было утро следующего дня, а так никто и не пришёл за батюшкой. Помолившись на рассвете, отец Александр отправился доить коз, с недавних пор он почему-то полюбил это занятие, а потом как ни в чём не бывало пошёл в храм.
И в храме всё прошло так, будто никакой вчера не было анафемы, а среди прихожан зоркий глаз батюшки подметил несколько родственников тех, кого он вчера отказался отпевать. Но ещё большим удивлением и радостью было для батюшки, когда к нему на исповедь подошла Зоя Денисова, мать одного из ещё живых полицаев, которых он вчера обличал, и сказала:
- Отец Александр, хочу вам тайком признаться. Мой-то Володька послушался вас.
- Да ну? И что же он?
- Он и друг его Федька Ильин в леса подались.
84
Рота эсэсовцев не на шутку взялась за дело, прочёсывая все окрестные леса и болота. Но Луготинцев, Табак и Муркин, местные уроженцы, как свои пять пальцев знали все ходы и выходы, овраги и тропинки, умело уводили свой партизанский отряд от немцев.
- Противно, - ворчал Невский. - Хотелось провести несколько дерзких акций, а в итоге бегаем, как зайцы от охотников.
- И не будем бегать, - возразил Луготинцев. - Определите задачу, и я расскажу, как увести врагов, а самим рыпнуться туда, куда надо.
- Планы у меня, честно говоря, были наполеоновские, - ласково улыбнулся политрук. - Во-первых, напасть на немецкий аэродром и нанести максимально ощутимый ущерб. Во-вторых, перебить охрану концлагеря и освободить заключённых. Кто из них захочет искупить свою вину перед народом, пусть воюет с нами, кто не захочет, с теми тоже цацкаться не станем. А ещё была у меня мечта с вашим закатовским попом повстречаться, а всей его храмине красного петуха задать.
- Ну, это задача не самая главная.
- Ошибаешься, товарищ Луготинцев. Попы наносят ощутимый моральный вред, разлагают антифашистский дух населения.
- Между прочим, - усмехнулся Лёшка, - храм-то в Закатах точь-в-точь, как вы, Невский. Храм Александра Невского.
- Мне ли этого не знать! - хмыкнул политрук. - Между прочим, у меня Невский не фамилия, а почётный псевдоним.
- Как это?
- А так. Исходная у меня фамилия была самая заурядная русская - Лямкин. Потому что предки мои всю жизнь лямку тянули. Отец мой, между прочим, на попа горбатился в Красном селе. И храм у того попа тоже был имени Александра Невского. Построен на средства знаменитого мироеда Синебрюхова. Этакий деревянный резной алярюс самого пошлейшего пошиба. После революции я лично руководил уничтожением этой дровяной хламиды. Потом мне было поручено в разных местах ликвидировать ещё несколько объектов православно-религиозного мракобесия. По иронии судьбы, все они были имени Александра Невского. Вот товарищи по борьбе и присвоили мне почётный псевдоним. Хотели так: Наум Александро-Невский. Но я посчитал, что это слишком длинно и помпезно. Правильно же?
- Правильно, - усмехнулся Луготинцев.
- Теперь ты понимаешь, почему у меня так руки чесались на ваш закатовский храм. К тому же и поп у вас там ужасающе зловредный. Полюбил выкаблучиваться перед фрицами.
- А я вот хотел спросить, - встрял в беседу Табак. - Почему немчуру фрицами называют? Разве это у них самое имя?
- А я отвечу, - сказал бывший Лямкин. - План нападения на СССР у них назывался "Барбаросса". В честь их прославленного полководца Фридриха Барбароссы. Фридрих сокращенно как раз и будет - Фриц. Выдающийся советский писатель Илья Эренбург в связи с этим и придумал называть немцев фрицами.
Появился запыхавшийся Муркин:
- Товарищ комиссар! Там немецкий патруль на мотоциклах. Всего два драндулета. Эсэсовцы. Может, придавим?
- Обнаружимся, вот в чём дело, - задумался Невский. - Эх, была не была! Дадим гнидам прикурить!
Но бой получился не пустячным. Следом за мотоциклистами вскоре появился грузовик, а в нём отделение фрицев, человек пятнадцать. Хорошо ещё, что не матёрые эсэсовцы, а так, свежий набор. Перестрелка затянулась надолго. В самый разгар боя Луготинцев обнаружил неподалёку от себя двух новых бойцов, которые рьяно взялись стрелять по немцам. Он сразу узнал их - Федька Ильин и Володька Денисов. Вот только, помнится, Торопцев перечислял их среди полицаев. С некоторых пор шуцманов только так и стали звать - полицаями. Слово "полицай" казалось более обидным, нежели "шуцман".
- Вы с какого здесь рожна взялись? - спросил Лёшка, когда Денисов оказался совсем рядом.
- С вами вместе будем теперь воевать, - отвечал тот.- Так вы ж в полицаях служили, сволочи!
- Не по своей воле. Нас Владыкин принуждал. А теперь, вот, сбежали. И к вам.
- Хрен с вами, воюйте пока. Там посмотрим.
Вскоре немцы, видя, что партизан в лесу много, а мотоциклисты с пулемётами перебиты, решили дать дёру. Оставшиеся в живых вскочили в кузов грузовика, и машина дала быстрый ход. Успели только вслед им всласть пострелять. На дороге и на обочинах остались лежать десять немецких трупов. Но и в нашем отряде были потери. Трое погибли, включая Клещёва. Трое были ранены - один в руку, один в плечо, один в челюсть.
- Зато, вот, у нас молодое пополнение, - сказал Луготинцев, не говоря ничего о том, что парни недавно ещё были полицаями. - И в бою хорошо отличились. Я рядом с ними был. Ручаюсь за товарищей. Мои односельчане. Это Володька Денисов, а он - Федька Ильин.
- Молодцы, - сказал Невский. - Только партизанствовать, братцы, это не только в немца стрелять, но и могилы копать. Даю вам поручение быстро выкопать могилу для наших погибших товарищей.
Схоронив убитых, отряд Наума Невского должен был немедленно уйти как можно дальше от места боя, потому что немцы непременно пришлют туда карателей. Шли весь остаток дня и половину ночи, покуда не объявили привал в надёжной чащобе, со всех сторон окружённой гнилыми псковскими болотинами. Там повалились и мигом уснули, не помышляя даже об ужине, настолько были все измотаны.
Утром развели костёр, сварили кашу, устроились завтракать. Во время завтрака Денисов рассказал о том, как хоронили полицаев, как отец Александр совершил неожиданный поступок.
- "Не стану, - говорит, - отпевать предателей Родины. Анафема! - говорит. - А вы все идите в партизанские отряды!" Вот мы и решили пойти по слову отца Александра.
- Ишь ты! - разозлился Наум Захарович. - Агитатора нашли! Попа! Вот дуралеи!
- Зря вы так, - насупился Денисов. - Хороший батюшка.
- Холёсий батюська! - передразнил его почётный разоритель храмов. - И что ж, не арестовали его после такой пламенной речи?
- Никто пальцем не тронул.
- О! Я же говорю, что он, курва, провокатор! Ему фрицы же и приказали такие слова произнести. Чтобы проверить, какая у сельчан будет реакция. Да другого бы за такие слова сразу к стенке поставили, и шабаш! В годину всенародного бедствия жирует на немецких харчах. Ну, ничего, найдётся у нас на него петля!
Потом Луготинцев тайком лишний раз предупредил новеньких:
- Смотрите, случайно не проболтайтесь, что и вы под Владыкиным ходили. Комиссар у нас суровый. Пощады тогда не ждите.
- Да уж видать, что за человек, - вздохнул Ильин.
- Зато он и личность при этом героическая, - добавил Луготинцев.
Но в душе у него постепенно накапливалась нелюбовь к Науму Невскому. Началось это после того, как тот отрезал Владыкину уши и нос. Никто бы в отряде так не поступил с пленным. Да и неумно это - жители скажут: "Чем же тогда эти партизаны отличаются от гитлеровцев?"
Отношение Наума к пленным нашим ребятам тоже сердило Алексея. И прежде всего потому, что сам Луготинцев вполне мог оказаться в Сырой низине, ибо когда он пробирался в свои Закаты, сто раз мог попасть в плен. Разве можно так однозначно говорить, что пленные - предатели Родины?
Потом эта история про храмы, которые Наум разрушал, в награду за что из Лямкина превратился в Невского. Как это так? Всё равно, что Клещёв, который натянул верёвку, когда вешали Владыкина, взял бы, да и вместо своей некрасивой фамилии присвоил себе красивую владыкинскую. Не нравилось это Лёшке, не ложилось на душу, не по-русски как-то. Невский - да не тот!
Для полной неприязни не хватало только одного, чтобы политрук был плохим бойцом. Но тут никаких неодобрений не получалось - воевал Захарыч храбро, плечом к плечу со всеми.
85
Подошёл праздник Успения Божьей Матери, но отцу Александру его омрачил комендант Вертер. Батюшка собирался отслужить праздничную службу, как на Пасху и на Петропавловки, с общей исповедью и причастием, ведь теперь все были крещены им в лагере, с раздачей подарков и питания, ибо всё это было собрано, однако вышло совсем не так, как мечталось. Вертер строго-настрого запретил любое общение с заключёнными. Глядя на священника стальным ненавидящим взором, он бросал ему в лицо жёсткие немецкие слова, похожие на клёкот хищной птицы, а матушка Алевтина Андреевна переводила:
- Говорит, что покуда в окрестных лесах не уничтожена действующая банда террористов, именующих себя народными мстителями и партизанами... В общем, говорит, что до тех пор, пока их не истребили, нам к лагерю нет доступа.
- А теперь чего говорит?
- А теперь он говорит, что мы должны быть чрезвычайно благодарны за то, что местное начальство проявляет добродушие.
- В чём же оно выражается?
- Говорит, что в других местах при появлении в лесах партизан приходят какие-то шутштафели, короче - СС, и набирают из местного населения заложников. Далее, говорит, этих заложников держат взаперти, покуда партизаны не сдадутся. А поскольку партизаны никогда сами не сдаются, этих заложников расстреливают. А в иных местах даже не расстреливают, а запирают в сарай, сарай обливают бензином и поджигают.
- Пожигайт! - радостно узнал знакомое слово Вертер, отчего-то сильно развеселился, изобразил руками вспыхнувшее облако и пфукнул: - Пуф-ф-ф!
- Помилуй нас, Боже! - перекрестился отец Александр. - Переведи ему, Алюня, что он ошибается. Скажи так: сила моей молитвы такова, что если он позволит нам провести праздник Успения Богородицы в лагере, то Дева Мария поможет ихнему СС в борьбе с партизанами.
Матушка перевела, на что немец ещё больше развеселился и ответил, поводя перед носом у батюшки длинным пальцем пианиста.
- Говорит, нет, нет, не выйдет, это всё, как это сказать... ваши, мол, поповские уловки и хитрости. Его на этот силок не поймаешь, - вздохнула матушка Алевтина.
- Да уж, - рассердился батюшка, - были великие ловцы человеков, но такого и они бы, видать, не поймали.
В этот миг к Вертеру явился солдат с донесением, от которого комендант концлагеря пришёл в полное ликование. Весь сияя, как ременная пряжка, он снова обратился со словами к батюшке, а Алевтина Андреевна перевела:
- Говорит, что правда на его стороне. Получено известие о полном разгроме банды партизан. Мол, и без Девы Марии обошлось, и без ваших поповских штучек.
- Говорит!.. - вспыхнул батюшка. - Заладила: "Говорит.... говорит...>> Это не он говорит, это в нём говорит! Говорит и высверкивается адским глазом. Тот, кто стоит за всеми ими!
Вернувшись в Закаты, отец Александр, матушка Алевтина и ездивший с ними в Сырую низину Торопцев застали в селе картину сильного оживления. Кругом сновали взбудораженные эсэсовцы, которые, казалось, полностью наводнили село.
- Ишь ты, сколько шутштафелей разом поналетело! - возмущался отец Александр. Он был так рассержен, что даже вид полковника Фрайгаузена, подъезжающего на автомобиле к его дому, не обрадовал батюшку, а лишь ещё больше разозлил.
- Виллькоммен, герр оберст! - произнёс отец Александр неприветливо. - Хлеб и соль вам, с чем пожаловали?- Благословите, отец Александр, - подошёл к нему Фрайгаузен.
- Бог благословит, - ответил отец Александр и чуть было не отказал в благословении, но опомнился и перекрестил оберста в сложенные ладони: - Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. А мне Вертер только что отказал в проведении завтрашнего праздника в лагере.
- Сейчас я не в силах вам помочь, - виновато сказал Фрайгаузен. - Потерпите, отец Александр, чуть позже всё уладится.
- Ну что, произошло избиение партизан?
- Да.
- А вы, часом, в этом не участвовали?
- Это мой долг, которому я вынужден подчиняться.
- Ферштей.
- Хотел бы исповедаться и завтра причаститься.
- Отчего же нет, герр оберст, коли постились и не очень нагрешили.
На исповеди полковник каялся в том, что ему приходилось стрелять в людей. Отец Александр сухо, без душевного проникновения, отпустил ему грехи и, скрепя сердце, разрешил завтра причаститься. Вечером после службы Торопцев сообщил:
- Говорят, что операция по уничтожению большого партизанского отряда и впрямь прошла успешно. Отряд полностью уничтожен, троих взятых в плен партизан привезли к нам в село и держат под замком.
На другой день было праздничное богослужение. Кончился Успенский пост, который батюшка, как встарь, называл госпожинками, причастников в храме было как никогда много, человек до двухсот. Среди них и один в форме немецкого оберста. И когда он подходил к причастию, у отца Александра невольно сорвалось вместо русского "Иоанн" немецкое "Иоганн":
- Причащается раб Божий Иоганн во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Потом ему стало стыдно за такую непозволительную вольность, он подошёл к Фрайгаузену и сказал:
- С праздником и с причастием, Иван Фёдорович!
Но он ещё знать не знал, в каком тоне ему придётся разговаривать с дружественным немецким полковником вечером того же дня. Он ещё радовался празднику, насколько это было возможно. Да, не пустили в концлагерь, да, только что в лесах были истреблены русские парни, партизаны, да, эта война уже донельзя опостылела. Но ведь праздник, верующие не умещаются в храме, для причастия пришлось поменять несколько чаш...
Солнце уж двинулось к закату, чтобы, как водится, улечься спать за берегами Чудского и Псковского озёр. Отец Александр лично сел доить козу, а Миша устроился неподалёку его рисовать. У него обнаружился несомненный талант, и недавно батюшка купил ему во Пскове бумагу и карандаши.
- Как будет называться картина? - спросил отец Александр.
- Пока не знаю, - задумчиво ответил мальчик.
- Предлагаю такое название: "Протоиерей доящий".
- Хорошее.
- Вот ты, Мишутка, как художник, должен знать одну козью особенность, которая всегда настораживает меня в отношении этих представителей животного мира. Ведь когда смотришь козе в глаза, становится жутко. А почему? Как ты думаешь?
- Не знаю, батюшка.
- А всё дело в разрезе глаз. Вот подойди поближе, и ты увидишь. Если глаза кошки нам не нравятся оттого, что у неё зрачок обычно расположен в виде полоски в вертикальном положении, то око козы ещё хуже. Видишь, зрачок тоже имеет вид узкой полоски, но она расположена горизонтально. В этом есть что-то неприятное. Вот почему враг рода человеческого обычно изображается с головой козла.
Не успел отец Александр окончить доение, а Миша свой рисунок, как вдруг появилась сильно взволнованная Ева:
- Батюшка, родненький!
- Что, Муха?
- Беда! Надо бы детей всех собрать и не пускать из дома, а то не дай Бог вздумают гулять.
- А что такое, Мушенька?
- Там немцы затеяли страшное.
- Да не тяни ты, Ева!
- Казнь.
- Казнь?
- Пленных партизан казнить будут прилюдно. На площади. Бывшей Ленина.
- Этого не можно допустить! Я это не позволю! А ты и впрямь, Евочка, собери-ка всех малых, займи их чтением. Скажи, что я велел вслух читать Димитрия Ростовского. Ты же и почитай им, как обычно делаешь, но только погуще, подольше. Пока я не вернусь с победой.
Дабы произвести на немцев впечатление весьма важной персоны, он нарядился в свой праздничный подрясник серовато-голубого цвета, который почему-то именовал "лазоревым", подпоясался красивым поясом, который матушка любовно вышила зелёными листочками и лиловыми цветами, надел малинового цвета скуфейку и с Евангелием в руках поспешил вон из дому - туда, на площадь, бывшую Ленина, полный вдохновенного порыва остановить публичную казнь. Он верил в свою победу, призывая на помощь себе святого благоверного князя Александра Невского. Сам не зная, почему, отец Александр был убеждён, что стоит ему явиться, поднять над головою Евангелие, молвить слово заступничества, и вмиг палачи одумаются.
Площадь располагалась недалеко от дома, и вот уже он увидел толпу народа, согнанного для созерцания казни. Рядом с постаментом, с которого ещё в первые дни оккупации немцы свалили памятник вождю мирового пролетариата, уже были сколочены помост и виселица. На помосте стояли эсэсовцы, Фрайгаузен и четверо приговорённых - трое парней и одна девушка. Отец Александр отчего-то был уверен, что увидит среди них своего старого знакомого - Алексея Луготинцева, но его не оказалось. На груди у приговорённых были таблички "Партизан", "Бандит", "Убийца" и "Партизанка".
- Ну-ко, пусти! - грозно приказал отец Александр эсэсовцу, стоящему в оцеплении вокруг помоста. Тот в ответ больно ткнул священника под ребро дулом автомата. Тогда батюшка воззвал к полковнику Фрайгаузену:
- Герр оберст! Иван Фёдорович!Но тот уже заметил его и приказал пропустить. Легко взбежав на помост, отец Александр, как и хотел, мгновенно поднял над собой Евангелие и воскликнул:
- Христиане!
Всё разом стихло.
- Вы, немцы, и вы, русские! - продолжал батюшка. - Все мы дети матери Церкви. Так проявите же, немцы, милосердие! Не мучайте и не казните сиих юных, полных жизни, ребят и эту девушку. Ведь Христос незримо присутствует здесь, и Он, которого так же публично казнили иудеи, душой с ними. С теми, кого казнят, а не с теми, кто казнит.
- Абфюрен! - гаркнул эсэсовский чин, стоящий рядом с Фрайгаузеном.
- Господь Бог наш... - продолжил было батюшка, но его уже грубо схватили под руки и потащили с помоста.
Алевтина Андреевна, только что подоспевшая, решила, что его тоже хотят казнить, бросилась на охранника, пытаясь прорваться и выкрикивая первое, что пришло ей на ум:
- Не трогайте его! Он под защитой рейхсминистра!
Но отца Александра не собирались убивать. Его стащили вниз и швырнули в объятия жены. От сих пор он становился лишь скорбным зрителем творимой расправы. Командир эсэсовцев стал зачитывать приговор, а Фрайгаузен переводил:
- Подразделение СС провело успешную операцию по ликвидации бандитского формирования. Это бандитское формирование совершило дерзкое убийство служащих отряда вспомогательной полиции села Закаты и пыталось совершить не менее дерзкое нападение на расположенный неподалёку отсюда германский аэродром. Перед вами трое партизан, захваченных в плен живыми. С ними девушка, которая оказывала помощь раненым партизанам. Вот имена этих людей по их собственным признаниям: Александр Табак, Игорь Муркин, Фёдор Ильин и Тамара Лебедева. Комендатура села Закаты Псковского бецирка рейхскомиссариата Остланд провела расследование по делу о бандитской деятельности этих людей и вынесла следующее постановление: приговорить Александра Табака, Игоря Муркина, Фёдора Ильина и Тамару Лебедеву к смертной казни через повешение. Если же в окрестных лесах будут продолжаться партизанские действия, подразделения СС вынуждены будут прибегнуть к карательным мерам против мирного населения. В данный момент приказывается привести приговор в исполнение.
По команде палачи поставили четверых приговорённых на скамью, накинули на шеи верёвки и затянули петли. Все четверо были вне себя от ужаса происходящего. Табак с трудом выкрикнул:
- Товарищи!..
Но на большее у него не хватило ни сил, ни голоса.
- Отец Александр, не смотри! - воскликнула матушка, пытаясь отвернуть мужа от страшного зрелища. Но он не подчинялся ей, напряжённо взирая на казнь.
Скамью выбили из-под ног казнимых, молодые тела неестественно вытянулись, дёрнулись и повисли. Отец Александр отчётливо увидел, как они словно бы откупорились, и нечто лёгкое и светлое метнулось от них в высь. Если бы он не увидел этого, то, быть может, сошёл бы с ума.
- Пойдём, отец Александр, пойдём! - тянула его матушка.
- Пойдём, пойдём, - бормотал он, наконец покоряясь жене. - Инда еще побредем, инда еще побредем...
До самого дома он шёл, тупо глядя перед собой, а возле крыльца вдруг тихонько запел:
- Со свя-ты-ми у-по-ко-о-о-ой...
Дома он сел за стол и так сидел, застывший, окаменевший.
- Помолиться надо, - робко предложила Алевтина Андреевна.
- Нет мочи, Aлюшка, - тихо промолвил отец Александр.
Пришли дети, которым Ева всё это время читала Димитрия Ростовского.
- А что такое? А что такое? - испуганно спрашивал Коля, пытаясь взять в свои руки холодную десницу священника.
Остальные - Миша, Саша, Витя и Людочка - молча и тихо смотрели, понимая, что произошло какое-то страшное событие и что они могут потерять своего заступника и кормильца, своего милого батюшку, который сидел за столом без кровинки в лице и, если бы не дышал, мог вполне сойти за покойника.
- Ну и нечего! - сказала матушка. - Дел по горло. Или помолитесь, или займитесь чем-нибудь.
Отец Александр глубоко вздохнул и, наконец, вернулся к жизни:
- Встанем к молитве о убиенных.
Покуда они все вместе молились, явился полковник Фрайгаузен. Он тихо вошёл, снял фуражку, тоже стал креститься. Отец Александр увидел его боковым зрением и, не оборачиваясь, спросил:
- Что вам угодно, герр оберст?
- Я бы хотел извиниться за то, что вынужден был...
- Вон отсюда! - тихо сказал батюшка.
- Я бы хотел передать извинения от лица всей комендатуры за то, что мы вынуждены были вас...
- Прошу вас, прочь! - громче произнёс священник.
- Ещё я хотел сказать, что просил разрешения...
- Уйдите! - воскликнул грозный протоиерей. - Я не могу вас видеть! Вон из моего дома!
- Простите... - Полковник удалился.
Матушка кинулась ему вдогонку.
- Аля, не смей! - крикнул ей отец Александр, но она не послушалась.
Витя так испугался, что заплакал. Тотчас вместе с братом заплакала и Людочка. Коля обхватил батюшку под коленками, как обхватывают мощный и надёжный ствол дерева. Саша и Миша тоже вот-вот готовы были разрыдаться. И только Ева проявила выдержку, взяла молитвослов и стала громко читать дальше.Вскоре вернулась матушка:
- Отец Александр, прервись на минуточку. Он не сердится...
- Он не сердится! - пыхнул гневом батюшка.
- Он хотел передать, что добивался разрешения похоронить казнённых по-христиански, с отпеванием. Но ему категорически отказали.
- У кого же он добивался разрешения? У шутштафелей этих? Вот тебе и полковник! - не остывал гнев отца Александра.
- Полно тебе, Саша! - укорила его Алевтина Андреевна. - Иван Фёдорович из кожи вон лезет.
- Никакой он не Иван Фёдорович! А обыкновеннейший... Розенкранц и Гильденштерн, - припечатал батюшка.
86
Утром следующего дня он встал раньше всех, тихо собрался и ушёл из дома в брюках, рубашке и лёгком старом-престаром плащике. Вывел из сарая велосипед и уехал из села. Матушка нашла записку: "Не беспокойтесь, буду к обеду". Тем временем отец Александр ехал по псковским просёлкам, держа путь строго на запад. Со вчерашнего он всё-таки был ещё не в себе, как бы слегка тронувшись рассудком. Он уверенно держал руль велосипеда, крутил педали сильными ногами, а перед его взором то и дело выплывали картины того, как люди убивают людей. То немцы расстреливали русских солдат, то русские солдаты запрыгивали в немецкий окоп и резали немцев, то немец гнался за девушкой, а, не будучи в силах догнать, стрелял ей вслед из ружья, то русский врывался в немецкий блиндаж и сыпал из автомата по сидящим там фашистам... Отец Александр отчётливо осознавал, что всё это происходит именно сейчас и именно здесь, в этом мире, созданном Богом и искажаемом сатаною. Он понимал, что на него свалилось тяжкое горе - дар провидения, и всё, что мерещится, в действительности происходит где-то, далеко или близко, но всё это не бред, а происходящее наяву.
- Ну конечно, иначе бы я видел не этих, а то, как вешают тех, вчерашних, - логично рассуждал он сам с собою.
Через некоторое время он добрался до берега священного озера, на котором его небесный покровитель одержал великую победу, и поехал вдоль берега к тому самому месту. Наконец, бросив велосипед, отец Александр оглянулся внимательно по сторонам, снял с себя одежды, оставшись в одних трусах, и отправился в воду. Некоторое время он плыл, потом стал нырять, до самого дна, нырял и шарил по дну в поисках чего-то, о чём мысленно просил. Выныривая, осенял себя крестным знамением и, глядя в небеса, умолял:
- Дай мне! Святый благоверный княже, солнце земли Русской! Дай мне свою победу!
И снова нырял. И снова выныривал с мольбой:
- Ну позволь мне найти её! Святый Александре!
Так повторялось много раз, покуда он не выбился из сил. Только тогда, помня о жене и детях, о прихожанах и о своём пленном воинстве, помня то огромное количество людей, ждущих его и любящих, отец Александр выбрался на берег, сел на песок и огорчённо заплакал.
И сказал ему Александр:
- Что ти дам, аще того же лета всё ото дна было поято. Но прииду скоро, и со мной во орду поидеши.
87
С этого дня батюшку нередко стали посещать видения, особенно когда поволнуется. Чаще всего виделось ему его воинство, как немцы гоняют его на разные трудовые повинности - чинить дорогу, валить лес, строить или ремонтировать здания. А однажды ночью батюшка проснулся с чётким осознанием того, что под малым куполом храма кто-то стонет. Он встал, тихонько оделся и отправился в свой храм. Шёл по ночному селу и сам себе удивлялся:
- До чего же ты чудной стал, отец Александр!
Под купол можно было проникнуть через отдельную лестницу в пристройке с северной стороны. Распугав там голубей, которые бешено метались во все стороны и пару раз погасили крыльями свечу, священник полез на карачках до деревянной двери, открывавшейся кверху, на ней висел замок, но батюшка прихватил ключи. В барабане под малым куполом имелось помещение, достаточное, чтобы в нём расположить человека. Предвидение не обмануло батюшку. Он обнаружил Луготинцева. Лёшка был ранен, голова его и предплечье обвязаны бинтами. Он спал и во сне тяжко стонал. Отец Александр не хотел его будить, но Алексей вдруг сам проснулся, приподнялся, тревожно вглядываясь в своего ночного гостя.
- Лежи, лежи, - сказал отец Александр.
- А, это вы, батюшка, - облегчённо вздохнул раненый.
- Как же ты тут очутился?
- Мне Николай Николаевич помог. Я к нему пришёл, а он меня сюда.
- И давно ли?
- Не помню. Дней несколько назад.
- Это он хорошо придумал. Никто и не догадается, что тут кто-то может прятаться. Вот только свет в окошке могут увидеть. А мы окошко фанеркой, вот. Тебе принести чего-нибудь?
- Спасибо, мне Николай Николаевич всё приносит.
- Не холодно?
- Да нет пока.
- Ну, лежи, прячься. Ишь ты, бывают подпольщики, а у меня завёлся подкупольщик!
88
На другой день отец Александр весело сказал Торопцеву:
- А я нашёл твой клад, Николай Николаевич.
- Да что вы! А я-то думал, никто не догадается.
- Никто и не догадается. Это только у меня чутьё. Вот дела! Бывает подполье, а у нас с тобой, Николай Николаич, создалось подкуполье.
Ему очень нравилась эта мысль, и он часто к ней возвращался, с улыбкой думая про своё подкуполье. Подкупольщик Алексей получал всё необходимое - еду, перевязку, обеззараживающие медикаменты, и вскоре дело пошло на поправку. Раны на голове и в предплечье стали быстро заживать. По ночам он уже вылезал из своего убежища, спускался и выходил на двор, потом батюшка сидел у него, угощал тем-сем и беседовал:
- Вот ты знаешь ли, кто тебя спасает сейчас, прячет от немца?
- Простите, батюшка! Я ж хотел убить вас, а вы... Спасибо вам.- Не нам, не нам. Ты сейчас под шлемом самого Александра Суворова. Спросишь, как? А вот так. У моего храма два купола. Большой и малый. И обоим я дал имена. Большой, само собой разумеется, князь Александр Ярославич, победитель шведов и немцев. А малый - непобедимый полководец Александр Суворов. Так вот, ты под шапкой Александра Васильевича Суворова скрываешься, знай это.
Но в разговорах с Торопцевым отец Александр ввёл условное конспиративное обозначение для подкупольщика: "барабанный житель".
- Сегодня барабанному жителю творожку отнесу.
- Скоро барабанному жителю придётся искать иную прописку, ночами становится холодно.
Матушка заподозрила и проследила за отцом Александром. Как ни крути, а пришлось и ей открыть тайну подкуполья. Конечно, она взялась жадно пилить мужа:
- Как же ты стремишься к тому, чтобы нас всех погубить! Ну, прямо как вот несёшься на всех парах к погибели! Как будто вокруг тебя не люди, а игрушки. Зачем ты этого разбойника спрятал под куполом?
- Вот что: пойди в комендатуру и донеси на меня!
- И не стыдно такую пакость про меня говорить?
- Ну а что же ты, Аля, сама меня в столь сильных грехах укоряешь?
- Ох, горе моё, беда ненасытная! Мало того, ещё и жиденюшка твоя того.
- Чего того?
- А приглядись-ка к ней. Она и сама себя уже видит. Только ты у нас ничего не замечаешь.
Ева с того дня, как казнили партизан, стала беспокойная. Однажды подошла к батюшке с вопросом:
- Батюшка, скажи честно, я похожа на еврейку?
- Да что ты, дева Ева! Даже и не думай! Чистопородная русачка!
- А я иной раз смотрю на себя в зеркало, и мне кажется, в лице стали сильно проявляться еврейские черты. Иду по улице, а навстречу немец, я так и обмираю вся, что он сейчас скажет: "Юде!"
- Никакое не юде! Обычная русская девушка. Не бойся, Муха, нисколько не похожа, к тебе комар носа не подточит.
Но вскоре отец Александр, тоже приглядываясь к Еве, стал и сам сомневаться. Попадётся какой-нибудь дотошный фашист, и впрямь определит национальную принадлежность девушки.
- Как бы мне моё чудо-юде и впрямь не пришлось прятать. К барабанному жителю в соседки, - разговаривал он сам с собой.
Но приближались холода, а отапливать подкуполье невозможно. Пока ещё шёл сентябрь, стояла последняя теплынь. Осень сорок третьего года только наступала.
89
В один из первых сентябрьских погожих деньков отец Александр на утренней молитве, перечислив имена всех, о чьём здравии духовном и телесном ежедневно просил Господа, вдруг неожиданно для самого себя добавил:
- А также, Господи, спаси, помилуй и вразуми безбожного правителя Иосифа, и даждь, Господи, ему здравия духовнаго и телеснаго и вразумления дураку... сильнаго вразумления, и мирная Твоя и премирная благая.
Произнеся это, он испуганно оглянулся по сторонам, не рухнул ли мир. Но всё было как всегда.
90
А в тот день на дачу к Сталину приехали на совещание Маленков и Берия с высокопоставленными чинами НКГБ, среди которых был Судоплатов, а также специалист по религиозным вопросам Карпов. Берия докладывал:
- Проведённая органами государственной безопасностями специальная операция "Послушники" принесла значительные положительные результаты. Наши агенты, поселившиеся в Псково-Печерском монастыре под видом монахов, сумели одурачить немцев, внушив им, что якобы имеют связь с религиозным подпольем в Куйбышеве и получают от него важную государственную информацию.
- Одурачили? Молодцы! - похвалил Сталин.
- В результате их деятельности, - продолжал Берия, - немцы проглотили огромное количество дезинформации, особенно во время сражения на полях под Курском, Орлом и Белгородом, а также во время нашего недавнего наступления на Харьков. Таким образом, можно говорить о том, что благодаря спецоперации "Послушники" органы государственной безопасности внесли ещё один весомый вклад в общее дело грядущей победы над Германией. Предлагаю отметить присутствующих здесь товарищей, и прежде всего товарища Судоплатова, государственными наградами.
- Отметьте, - благосклонно кивнул Сталин. - А заодно нам пришла пора отметить и товарища Бога, который оказался не на стороне немцев, а на нашей стороне. Наш добрый и хороший русский Бог. В данный момент мы возлагаем большие надежды на предстоящую Тегеранскую конференцию. Союзники должны, наконец, открыть долгожданный второй фронт. Нам нужно использовать и влияние англиканской церкви, руководство которой обращается к нам с просьбой о визите своей делегации в Москву. Пусть приедут. Они должны быть уверены, что у нас нет религиозных преследований. Они должны передать союзникам, что все обвинения в наш адрес, касающиеся таковых преследований, ложны. А, кроме того, их должно встречать духовное лицо, которое по своему статусу могло бы считать себя выше, нежели глава англиканской церкви. Таковым лицом может стать Патриарх. У нас он пока называется местоблюстителем патриаршего престола. Пусть будет не местоблюститель, а просто - Патриарх. Как вы считаете, товарищ Судоплатов? - вдруг улыбнулся он Павлу Анатольевичу.
Тот от неожиданности, что вопрос задан именно ему, вздрогнул, но тотчас же чётко ответил:
- Считаю такое решение весьма полезным для нашего государства, товарищ Сталин.
- Вот и хорошо, - кивнул Иосиф Виссарионович. - А сейчас мы пообедаем и поедем в Кремль. Но сначала нам надо ещё побеседовать с товарищем Карповым.
91
В тот же вечер, а точнее уже в полночь, в Кремле Сталин и Молотов в присутствии Поскрёбышева и Карпова принимали делегацию высших иерархов Церкви - семидесятичетырёхлетнего Московского митрополита Сергия Страгородского и двух ровесников Сталина - Ленинградского митрополита Алексия Симанского и митрополита Киевского Николая Ярушевича. Сталин поздоровался с ними светским рукопожатием, разговаривал сухо, но вежливо.
- Иосиф Виссарионович, - начал митрополит Сергий, когда все расселись за столом переговоров, - мы очень рады встрече с вами в сердце Москвы, в священном Кремле. Позвольте заверить вас прежде всего в том, что Русская Православная Церковь и мы, её иерархи, непрестанно молимся о грядущей победе над врагом, о спасении нашего Отечества, а также и о здравии духовном и телесном всех руководителей нашего государства. И прежде всего о вас, Иосиф Виссарионович.
- Я это знаю и благодарен, - вымолвил Сталин. - Мы знаем о проводимой вами патриотической работе в церквах с первого дня войны. Правительство получило очень много писем с фронта и из тыла, одобряющих позицию, занятую церковью по отношению к государству. Поэтому я пригласил вас к себе, чтобы сообщить важное решение нашего руководства. Со стороны советского правительства нет возражений против желания Церкви иметь своего Патриарха.
Радостным светом озарились лица митрополитов. Сталин выждал паузу, дав им возможность душевно пережить эту радость, сам размышляя, знали они или и впрямь пока не догадывались о цели их визита в Кремль.
- За работу, товарищи иерархи, - улыбнулся Сталин. - Собирайте Собор, избирайте епископов Патриарха, создавайте постоянный Синод. Я настаиваю, чтобы Собор состоялся в самые кратчайшие сроки, в ближайшие три-четыре дня. Это соглашается с канонами? Прошу высказаться об имеющихся у Патриархии и лично у вас назревших, но неразрешённых вопросах.
- Позвольте заметить, что избрание Патриарха на Архиерейском соборе считаю вполне каноничным, - сказал митрополит Алексий.- Я присоединяюсь, - продолжил митрополит Сергий.
- Вот и хорошо, - сказал Сталин. - Русская Православная Церковь прекрасно проявила себя в годы войны. Оказалась на передовой борьбы с фашизмом. И не только на нашей территории, но и даже на оккупированных. Говорят, что в куполах Псково-Печерского монастыря прятались партизаны. Это весьма любопытно! И показательно. Сегодня мне рассказывали об одном священнике, который отказался отпевать убитого полицая. Вместо отпевания произнёс анафему и такую проповедь, что после неё другие полицаи ушли в лес к партизанам, чтобы кровью смыть свой позор. Мне по душе такая смелость священника. При советской власти появилось такое нехорошее слово "поп". Я считаю его оскорбительным и буду требовать изъятия этого слова из нашего советского обихода.
- Особо-то оно и не оскорбительное, - улыбнулся митрополит Николай. - По-гречески слово "поп" означает то же, что по-нашему "батюшка".
- А ещё некоторые это слово расшифровывают как аббревиатуру: "пастырь овец православных", - добавил митрополит Алексий.
- М-да? - нахмурился Сталин, недовольный, что ему осмелились перечить. - Какие у вас есть предложения по улучшению нашей работы с Церковью?
- Самым главным и наиболее назревшим вопросом, - тихо заговорил митрополит Сергий, - является вопрос о центральном руководстве Церкви, так как почти восемнадцать лет я являюсь Патриаршим Местоблюстителем и лично думаю, что вряд ли где есть столь продолжительные вреды, что Синода в Советском Союзе нет с тысяча девятьсот тридцать пятого года. Считаю желательным, чтобы Правительство разрешило собрать Архиерейский собор, который и изберёт Патриарха. А также образует орган в составе пяти-шести архиереев.
- Синод необходим, - согласился митрополит Алексий.
- Это наиболее и приемлемая форма правления, - добавил митрополит Николай.
- Согласен, - кивнул Сталин. - Теперь три таких вопроса. Как будет называться Патриарх? Когда может быть собран Архиерейский собор? Нужна ли какая помощь со стороны Правительства для успешного проведения Собора? Имеется ли помещение? Нужен ли транспорт? Нужны ли деньги? Что нужно?
- Эти вопросы, - сказал митрополит Сергий, - мы предварительно между собой обсуждали. Считаем желательным и правильным, если бы Правительство разрешило принять для Патриарха титул такой: "Патриарх Московский и всея Руси". Хотя Патриарх Тихон, избранный в семнадцатом году и назывался "Патриархом Московским и всея России".
- "Всея Руси" лучше, - улыбнулся Сталин. - Считаю это правильным.
- Архиерейский собор можно будет собрать через месяц, - ответил митрополит Сергий на второй вопрос.
Сталин снова улыбнулся и ласково попросил:
- А нельзя ли проявить большевистские темпы? Товарищ Карпов, что вы по этому поводу предложите?
- Если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву, товарищ Сталин, то Собор может быть собран и через три-четыре дня, - чётко ответил Карпов.
- Предлагаю восьмое сентября, - сказал Сталин. - Нет возражений?
- Нет, - произнёс митрополит Сергий. Двое других митрополитов тоже согласились, и Патриарший Местоблюститель решил ответить на третий вопрос вождя: - В отношении денег. Никаких субсидий для проведения Собора от государства мы не просим.
- Что ж... - улыбнулся Сталин. - Какие есть ещё проблемы?
- Подготовка кадров духовенства, - промолвил митрополит Сергий.
- Совершенно верно, - подхватил митрополит Алексий, видя, что Сергию сделалось хуже, и ему трудно говорить. - Мы с владыкой Сергием обсуждали этот вопрос и, можно сказать, грезили об открытии богословских курсов.
- При некоторых епархиях, - добавил владыка Сергий.
- Согласен, - кивнул Сталин. - Но почему вы ставите вопрос о богословских курсах, тогда как правительство может разрешить организацию духовных академий и открытие духовных семинарий во всех епархиях, где это нужно?
- Мало сил, - сказал митрополит Сергий.
- Имеется в виду, - подхватил митрополит Алексий, - что для открытия духовной академии у нас ещё очень мало сил и нужна соответствующая подготовка. А в отношении семинарий - принимать в них лица моложе восемнадцати лет мы считаем неподходящим по времени и прошлому опыту, зная, что, пока у человека не сложилось определённое мировоззрение, готовить их в качестве пастырей весьма опасно, так как получится большой отсев. Может быть, в последующем, когда Церковь будет иметь соответствующий опыт работы с богословскими курсами, встанет этот вопрос. Но и то организационная и программная сторона семинарий и академий должна быть резко видоизменена.
- Ну, как хотите, - сказал Сталин. - Это дело ваше. А если хотите богословские курсы, начинайте с них, но Правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий. Что ещё?
- Журнал, - сказал митрополит Сергий.
- Хорошо бы наладить выпуск ежемесячного журнала Московской Патриархии, чтобы в нём освещалась как хроника Церкви, так и статьи и речи богословского и патриотического характера.
- Журнал можно и следует выпускать, - кивнул Сталин. - Ещё?
Это "ещё" было брошено таким тоном, после которого опытные партаппаратчики ничего более не попросили бы, но митрополиты лишь вошли во вкус и не заметили слегка раздражённого тона в голосе вождя.
- Храмы, - промолвил митрополит Сергий, из последних сил ради такого случая стараясь чувствовать себя хорошо.
- Неравномерное распределение храмов по территории Советского Союза, - продолжил владыка Алексий. - В некоторых областях вообще нет ни одного храма. Их следовало бы открыть.
- Считаю необходимым, - сказал митрополит Сергий, - предоставить право епархиальному архиерею входить в переговоры с гражданской властью. По вопросу открытия церквей.
- Никаких препятствий по этому вопросу со стороны Правительства не будет, - ответил Сталин. - Ещё?
Молотов лицом выдал такую ужимку, по которой владыки должны были понять, что пора бы и честь знать, но те сделали вид, будто не заметили.
- Узники, - тихо проронил митрополит Сергий.
- В ссылках, лагерях и тюрьмах, товарищ Сталин, - продолжил Ленинградский митрополит, - до сих пор томится немало честных, высокообразованных и порядочных архиереев, которых...
- Представьте такой список, его рассмотрим, - перебил его Сталин. - Ещё?
- Бывшие священнослужители, - заговорил митрополит Сергий и сам продолжил: - Которые отбыли по суду срок своего заключения. Им надо дать право свободного проживания внутри Союза. Право исполнять церковные службы. Надо снять с них запрещения. Вернее, ограничения, связанные с паспортным режимом.
- Товарищ Карпов, изучите этот вопрос, - переадресовался Сталин. Вновь братился к трём архиереям: - Что ещё вы можете сказать в заключение нашей плодотворной беседы?
- Касса, - сказал владыка Сергий.- Мы считаем необходимым, Иосиф Виссарионович, что нужно предоставить епархиям право отчислять некоторые суммы из касс церквей и из касс епархий в кассу центрального церковного аппарата для его содержания. Под этим аппаратом подразумеваются Патриархия и Синод. Инспектор по административному надзору Ленсовета Татаринцева такие отчисления делать не разрешила. В связи с этим же вопросом мы трое считаем необходимым изменить положение о церковном управлении. А именно, чтобы священнослужителям было дано право быть членами исполнительного органа церкви...
- Против этого возражений нет, - сказал Сталин. - Ещё что у нас? Владыко Николай, вы всё молчите?
- Меня волнуют свечи, - отозвался тот.
- Свечи? - усмехнулся Сталин.
- Да. Свечных заводов не существует. Свечи изготовляются кустарями, продажная цена от этого у свечей очень высокая. Лучше было бы предоставить право иметь свечные заводы при епархиях.
- Церковь может рассчитывать в вопросе о свечах на нашу всестороннюю поддержку, - сказал Сталин. Судя по всему, ему вдруг стало нравиться нахальство церковников, решивших брать пока дают. - И во всех других вопросах, связанных с организационным укреплением Церкви, её развитием внутри СССР. Товарищ Карпов, надо обеспечить право архиерея распоряжаться церковными суммами. Не надо желать препятствий к организации семинарий, свечных заводов и так далее. Если нужно сейчас или если нужно будет в дальнейшем, государство может отпустить соответствующие субсидии церковному центру. Товарищ Карпов внимательно изучает всё о вас, - с улыбкой обратился Сталин к иерархам. - Он доложил мне, что вы очень плохо живёте. Тесная квартирка, покупаете продукты на рынке, нет у вас никакого транспорта. Поэтому Правительство хотело бы знать, какие у вас есть нужды и что вы хотели бы получить от Правительства?
Отвечал митрополит Сергий. Кажется, ему стало лучше.
- Прошу принять внесённые митрополитом Алексием предложения о предоставлении в распоряжение Патриархии бывшего игуменского корпуса. Того, что при Новодевичьем монастыре. Что касается продуктов... Мы покупаем их на рынке и вполне довольны. А вот с транспортом просил бы помочь, если можно, выделением машины.
- Помещения в Новодевичьем монастыре, - сказал Сталин, - товарищ Карпов уже посмотрел. Они совершенно неблагоустроенны, требуют капитального ремонта. Чтобы занять их, надо ещё много времени. Там сыро и холодно. Ведь надо учесть, что эти здания построены в шестнадцатом веке. Правительство вам может предоставить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение, предоставив вам трёхэтажный особняк в Чистом переулке. Здание великолепное. Ранее его занимал бывший немецкий посол Шуленбург. Но это здание советское, не немецкое. Так что вы можете совершенно спокойно в нём жить. При этом особняк мы вам предоставляем со всем имуществом, мебелью, которая имеется в этом особняке. А для того чтобы лучше иметь представление об этом здании, мы сейчас покажем план его. Пусть товарищ Поскрёбышев принесёт.
Поскрёбышев принёс план особняка по Чистому переулку, дом пять, с его подворными постройками и садом. Этот план передали митрополитам.
- А товарищ Карпов завтра предоставит вам возможность лично осмотреть это помещение, - сказал Сталин, довольный, что может вручить такой ценный подарок.
Митрополиты смущённо благодарили. Сталин подхватил поток щедрости:
- На рынке покупать продукты вам неудобно и дорого. И сейчас продуктов на рынок колхозник выбрасывает мало. Поэтому государство может обеспечить продуктами вас по государственным ценам. Кроме того, мы завтра-послезавтра предоставим в ваше распоряжение две-три легковые машины с горючим. Нет ли ещё каких-либо вопросов ко мне?
- Кажется, всё, - молвил митрополит Сергий, размякший от таких нежданных даров.
- Точно, что всё? - хитро улыбался Сталин.
- Всё, Иосиф Виссарионович, - подтвердил митрополит Алексий.
- А вы что скажете, владыко Николай?
- Всё, Иосиф Виссарионович. Разве что ещё одно.
- Что же?
- Иногда на местах бывает переобложение духовенства подоходным налогом.
- Товарищ Карпов, обратите внимание, - сказал Сталин. - В каждом отдельном случае предлагаю вам принимать соответствующие меры проверки и исправления. Ну, - обратился вождь снова к иерархам, - если у вас нет больше к Правительству вопросов, то, может быть, будут потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат, который будет называться Совет по делам Русской Православной Церкви. Председателем Совета предполагается назначить товарища Карпова. Как вы смотрите на это?
- Благожелательно, - ответил Патриарший Местоблюститель.
- Совет будет представлять собою место связи между Правительством и Церковью. Председатель Совета должен докладывать Правительству о жизни Церкви и возникающих у неё вопросах. Товарищ Карпов, подберите себе двух-трёх помощников, которые будут членами вашего Совета. Образуйте аппарат, но только помните: во-первых, вы не обер-прокурор; во-вторых, своей деятельностью больше подчёркивайте самостоятельность Церкви. Товарищ Молотов, надо довести об этом до сведения населения. А потом надо будет сообщить населению и об избрании Патриарха. Набросайте текст коммюнике.
Молотов тотчас принялся писать. Спустя некоторое время он закончил и прочитал вслух:
- "Четвёртого сентября сего года у Председателя Совета народных комиссаров СССР товарища Иосифа Виссарионовича Сталина состоялся приём, во время которого имела беседа с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины Киевским и Галицким митрополитом Николаем. Во время беседы митрополит Сергий довёл до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах Православной Церкви имеется намерение созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода. Глава Правительства товарищ Иосиф Виссарионович Сталин сочувственно отнёсся к этим предложениям и заявил, что со стороны Правительства не будет к этому препятствий. При беседе присутствовал заместитель председателя Совнаркома СССР Вячеслав Михайлович Молотов".
- Хорошо, - кивнул Сталин. - Нет возражений?
- Какие могут быть возражения? - развёл руками митрополит Сергий.
- В таком случае у меня ещё вопрос. В Москву желает приехать делегация англиканской церкви во главе с архиепископом Йоркским. Когда лучше их принять?
- В любое время после выборов Патриарха, - ответил Сергий.
- Мне кажется, лучше будет принять англичан месяцем позже, - сказал Молотов.
- Посмотрим, - сказал Сталин, резко поднимаясь со своего места.
Митрополиты поднялись медленнее. Сергий произнёс короткое слово:
- Мы от всего сердца благодарим Правительство и лично вас, Иосиф Виссарионович, за всё, что произошло сегодня. Это великий день.
- Точнее, ночь, - засмеялся Сталин.
- Может, позвать фотографа? - спросил Молотов.
- Какой фотограф! - возмутился Сталин. - Второй час ночи! Сфотографируемся в другой раз.
Проводив троих митрополитов до самой двери своего кабинета, Сталин вернулся к Молотову, Поскрёбышеву и Карпову. Строго распорядился:
- Позаботьтесь, чтоб завтра же сочинённое вами сообщение о данном приёме было опубликовано в центральной прессе.
- В "Известиях"?
- Ну не в "Правде" же!
92
Барабанный житель окончательно пошёл на поправку, пора было ему и честь знать. Он сам объявил об этом:
- Сегодня ночью уйду.
Но батюшка уговорил его ещё на денёк задержаться:
- Погоди, завтра праздник перенесения мощей Александра Невского. Последний день под суворовской шапкой побудешь хотя бы. Знаешь ты, что сей праздник означает?
- Не знаю, батюшка.
- Пётр первый задумал перенести останки святого благоверного князя из Владимира, где они хранились, в Санкт-Петербург, туда, где Александр одолел шведов и обрёл славное прозвание Невский. Для сего была основана Александро-Невская лавра. С тех пор мощи покоятся там, где он одержал свою первую славную победу.
- Батюшка, простите меня! - вдруг застонал Луготинцев.
- Да что ты!
- Вы такой хороший... А я - убийца. Никогда не забуду, как я её застрелил.
- Ох, и не говори! - вспомнил отец Александр, с кем имеет беседу. - Сей грех тебе всю жизнь искупать придётся. Ведь ты знаешь, кого я воспитываю? Её детишечек. Так-то. Ты их сиротами сделал, а я поднимаю. Мишу и Сашу. Были они Медведевы, а стали мои, Ионины.
- Зачем вы мне душу травите!
- Затем, чтобы она больше не засыпала, раз уж проснулась. Ты сам говорил, что раньше не горевал об убитой тобой Таисии. А потом в тебе душа проснулась, и ты стал человеком.
- Рановато. Надо было ей подождать, пока война кончится.
- Э-э, парень! Война никогда не кончится. Она будет идти до скончания человечества.
- Как то есть?
- А так. Война между Богом и дьяволом. А поле битвы - сердце человеческое. Так что душе проснуться никогда не поздно и не рано. А ведь у скольких несчастных она так и не просыпается до самой кончины. А это - полная погибель душе. Убийцы, воры, насильники, грабители, утеснители... Считается, что несчастны те, кого они угнетают, грабят, насилуют, лишают жизни. На самом деле несчастны не жертвы, а те, кто превращает их в жертвы. Жертва - что значит? Жертвуется Богу. Замученные, убиенные, растерзанные, все они - Божья жатва, и поступают к Богу. А те, кто мучил, убивал, терзал - адская жатва, и поступают эти во ад. Истина простая, да немногие её искренне принимают всем сердцем.
- Что же, вы думаете, и вправду есть рай и ад?
- Думают неверующие и сомневающиеся, а я просто знаю.
- В это мне трудно поверить. Я сейчас только в одно верю.
- Во что же?
- В вас.
- Ну и дурак. Я кто? Всего лишь человек. Да, я протоиерей. Но что собой представляю? Отголосок, отблеск. А верить надо в Бога.
- Да как же в него поверишь-то?
- Очень даже просто. У тебя отец был? Был. У отца отец был? Был. У твоего деда отец был? Был. И так далее. У каждого был отец. Но ведь был какой-то первоотец. Он и есть Отец наш небесный. Творец всего.
- Нам в школе говорили, первоисточник всего - материя. Она первична.
- А её кто создал?
- Она сама себя создала.
- Чтобы такого, как ты, дурачить. То, что создало материю, и есть Бог.
- А говорили ещё, что мы от обезьяны произошли.
- Ну, это кто как. Гитлер, возможно, и имел своими предками обезьян. Кто от кого произошёл, тот в того и верит. Я верю в Бога, в то, что мой прапредок был им создан. А хочешь верить в обезьяну, ходи в обезьяний храм.
Луготинцев рассмеялся.
- Что, представил себе этакое и смешно стало? То-то же. Я читал, будто в Африке есть племя, которое считает своё происхождение от ящериц или иных каких-то гадов. Ну и на здоровье! Фашисты, возможно, тоже от какого-то изначального шутштафеля происходят. Но всё же им не одолеть тех, кто ведёт своё начало от Адама и Евы. Победа будет за нами, Алёша! Я тебя сегодня нарочно кормил одной постной кашей. Когда утром проснёшься, вот почитай тихонечко вслух, я тебе загнул страницы, откуда и докуда. Прежде, чем покинешь суворовскую шапку, причастишься. И тебя Бог сбережёт, когда ты к своим партизанам отправишься. Путь-то неблизкий до Гдова и далее.
- Отец Александр, всё забываю вам сказать одну вещь. У нас в отряде был политрук. Наум Невский.
- Невский?!
- Это псевдоним. Настоящая его фамилия у меня выпала из башки. У меня вообще после этого ранения многое из памяти будто в болото провалилось. А псевдоним не простой. Этот Наум Захарыч перед войной взрывал храмы, и всё ему попадались храмы Александра Невского. За это ему и присвоили такой почётный псевдоним.
- Ничего себе почётный!
- И он страшно мечтает взорвать и ваш храм, а вас самого поставить к стенке.
- Отчего ж такая ненависть?
- Не знаю. Но хорошо, что я вспомнил вас предупредить. Если такой появится, будьте начеку. Перед тем как мы немецкий аэродром должны были атаковать, этот Наум ночью исчез и всё тут. Может, каким-то образом в плен попал, но мне кажется, он догадывался, что всех нас перебьют, вот и дал дёру, сволота.- А сам-то ты как спасся?
- Не помню, батюшка. Меня сначала в руку ранило, потом как шарахнуло в голову, я дальше ничего не помню. Очнулся на другой день вдалеке от места нашей гибели. Мы ведь все там полегли, кроме меня, дурака.
- Нет, не все, Лёша. Четверых ваших к нам сюда привезли и на площади устроили публичную казнь. У меня на имена удивительная память. Как сейчас в ушах слышится: "приговорить Александра Табака, Игоря Муркина, Фёдора Ильина и Тамару Лебедеву к смертной казни через повешение".
- Игорёк! Сашка! - застонал Луготинцев. - Ведь это же мои лучшие товарищи! Что же вы не пали в бою-то!
- Знай, что они прошли через казнь с достоинством. И к народу успели воззвать: "Товарищи!"
- Ильин, тот был из полицаев, к нам переметнулся. По-настоящему парень хотел свою вину искупить. А Тамара... Её Сашка Воронов, тоже в нашем отряде сражался, из одной деревеньки зазвал. Любовь у них была. Сашку, наверное, под аэродромом убило. А Тамарка, стало быть... Вечная им память! Что же меня-то спасло?
- Бог. Ты ещё свой страшный грех многими делами искупить должен. Добром.
- Какими делами, отец Александр?
- Сам поймёшь, если что.
Луготинцев задумался. Долго молчал. Потом промолвил:
- Нет, батюшка, я в Бога не верю.
Отец Александр загадочно усмехнулся и произнёс:
- А Бог в тебя верит!
93
На другой день отец Александр в течение всей праздничной литургии чувствовал необычайный подъём духовных сил. Будто не было войны, смертей, концлагерных бараков, виселиц, а наступил мир, и всё в природе и людях ликовало. И когда в конце службы в очередной раз пели: "Величаем, величаем тя, святый благоверный княже Александре...>>, в сладостный миг отцу Александру показалось, что вот-вот, и он взлетит под купол храма. В то же мгновение ему померещилось, будто он находится не здесь, а в каком-то огромном архиерейском храме, при многочисленном стечении первоиерархов, которые творят что-то важное и весьма торжественное. Видение исчезло, заронив в душу батюшки радостную тревогу.
Когда в храме после службы остались только ближайшие, отец Александр весело взял чашу с остатками святых даров и сказал:
- Пойду причащу барабанного жителя. Последний денёчек он у нас спасается.
Матушка укоризненно вздохнула, Торопцев улыбнулся, дьякон Олег, который тоже уже знал о барабанном жителе, сделал вид, будто ничего не слышал.
Поднявшись в подкуполье, отец Александр застал там Луготинцева, готового, собранного.
- С праздником тебя, Алёша! С Александром Невским!
Приняв у грешника короткую исповедь, он причастил его и вновь озарился задорной мыслью - такого не бывало! Чтобы священник причащал кого-то не в самом храме, а в барабане под куполом храма. В этом было одновременно и что-то особо таинственное, и торжественное, и озорное. Будто они были двое мальчиков, затеявших некую игру.
- Причащается раб Божий Алексий во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь, - произнёс батюшка, возвращаясь душой к важности совершаемого действия. Ибо это на самом деле была никакая не игра.
И когда Алексей причастился, в сей миг вновь отца Александра посетило странное видение. Всё тот же большой архиерейский храм, множество свечей, стройное многоголосое пение, Московский митрополит Сергий Страгородский в патриаршей мантии, и другой славный первоиерарх - Ленинградский митрополит Алексий Симанский - вручает ему патриарший жезл...
- Ах! - только и воскликнул отец Александр, когда видение, мигом мелькнув, исчезло. Он пришёл в себя, улыбнулся: - Поздравляю тебя, Алёша, с принятием святых тайн. Вот тебе просфорочка, перекуси, а чуть позже Николай Николаевич тебе принесёт обедать.
94
До полного разгрома немцев под Сталинградом Гитлер находился в своей украинской ставке "Вервольф", что означало "Волк-оборотень". В первых числах марта вылетел из Винницы в восточно-прусскую ставку "Вольфшанце", "Волчье логово", которую он любил больше. Хотя бы потому, что в неё к нему чаще приходили добрые вести с фронтов, а туда, в "Оборотня", поступали донесения страшные. Из "Вольфшанце" он уехал в Германию, некоторое время пробыл на Оберзальцберге, а к началу Курской битвы вернулся в Восточную Пруссию. Здесь ему суждено было пережить поражение в летней кампании 1943 года. В сентябре он ездил в Мюнхен для составления нового правительства из числа преданных ему фашистов, а потом снова вернулся в "Волчье логово".
Во время одного из долгих вечерних чаепитий с бесчисленными пирожными за одним столом с Гитлером сидели неразлучный с фюрером начальник оперативного отдела верховного главнокомандования Йодль, рейхсминистр восточных территорий Розенберг, начальник штаба верховного главнокомандования Кейтель, министр иностранных дел Риббентроп, руководитель политического отдела рейхскомиссариата "Остланд" Трампедах, руководитель группы четвёртого отдела РСХА штурмбаннфюрер СС Нейгауз, руководитель СД Кальтенбруннер, министр внутренних дел Фрик, секретарша Шрёдер, адъютант Гюнше и камердинер Линге. Разговор шёл важный. Говорил Розенберг:
- Избрание в Москве Патриарха - вынужденный ход Сталина. Йозеф хочет выслужиться перед союзничками, которые всегда упрекали его в гонениях на религию. Понятное дело, русские добиваются от англо-саксов открытия второго фронта. В Москву приехала делегация англиканских попов во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом. Её встречал новый Патриарх, который, как уверяют, до этого сильно болел и был чуть ли не при смерти, а как только его избрали, мгновенно исцелился.
- Очередная поповская махинация, - поморщился Гитлер.
- Тем не менее то, что Сталин стал заигрывать с Богом, даёт ему дополнительные очки в большой игре с русским народом, - продолжал Розенберг. - Если мы сейчас начнём сворачивать Псковскую миссию, о чём вы говорили недавно, то, напротив, потеряем множество очков в нашей игре с русскими.
- Спаржа и кольраби сегодня были восхитительные! - похвалил Гитлер недавнюю еду. - А каковы сейчас нам поданы эклеры, а? Йодлю явно понравились. Подайте ему ещё штук пять. Русского Патриарха надо заблокировать. Пусть все русские попы, которым мы позволяем вести свою деятельность на территории рейха, соберут конференцию и грозно произнесут анафему Московскому Патриарху. Пусть они объявят его кем угодно - мошенником, антихристом, самим сатаною. Пусть они скажут: "Московский Патриарх извлечён из кармана Сталина и весь пропах его табачными крошками!" Пусть выплеснут на свет всю подноготную, все помои, которыми только можно испохабить имя этого Патриарха. Вот и всё. Всё гениальное просто, как спаржа, Альфред.
- Нам остаётся только в очередной раз восхититься мудростью нашего вождя! - сказал Трампедах.
Гитлер, как всякий самовлюблённый человек, выпил эту льстивую фразу с жадностью, с какой пьяница проглатывает долгожданную рюмку. Но тотчас брови его насупились.
- Что же касается Псковской миссии, то до меня доходят очень нехорошие слухи, - прорычал он. - Вскормленные вами, Розенберг, русские попы полностью вышли из-под контроля. Мне доносят, что они перестали служить молебны в пользу германского оружия, что они не восхваляют нас в своих проповедях. Мало того, они зачастую просто действуют вразрез с нами. Устраивают кормёжку пленных русских ублюдков, содержащихся в концлагерях. Крестят всех напропалую, а потом эти крестники уходят в партизанские отряды. И вот что: там, где есть большие приходы, там как раз и больше всего случаев нападения партизан. Получается, что они пропагандируют борьбу против нас. Что же будет теперь, когда они узнают, что с подачи Сталина бывший Патриарший Местоблюститель стал полноправным Патриархом? А ведь этого бывшего Патриаршего Местоблюстителя, насколько мне известно, они почитают как своего церковного фюрера. Что же теперь произойдёт в их лохматых головах? Бунт против нас и благословение Сталину. Я предлагаю следующее: не закручивать гайки, но и не сюсюкать с попами. Провести децимацию по всем приходам Псковской миссии. Выявить зловредных попов, объявить их пособниками Сталина, помощниками убийц мирного населения. И казнить. Пусть не публично. Но чтобы народ знал. И чтобы попы знали, что с нами шутки плохи. А главное, повторяю, пусть предадут анафеме Московского Патриарха! Это я поручаю вам, Розенберг, и вам, Нейгауз. И советую вам, штурмбаннфюрер, прекратите жрать мясную падаль. Взгляните на Йодля, с тех пор как он тоже стал вегетарианцем, он помолодел. Вот увидите, я прикажу подавать мясные блюда не в тарелках, а в гробиках! И эклеры, в которых не джем, а жирные сливки, тоже в виде маленьких гробиков.
95
В конце сентября за отцом Александром приехали на машине.
- Владыка Сергий во Пскове и прислал за вами.
Они давно не виделись, и отец Александр всё собирался сам съездить к преосвященнейшему, да куда там, сколько дел в приходе, сколько событий, вот снова перестали разрешать привозить обеды в концлагерь, беготня по немецкому начальству, высиживание в очередях в комендатуре, да мало ли чего другого ежедневно наваливалось. Не говоря уж о том, что богослужение не бросишь, народ ходит в церковь, ждёт каждого праздника, постится, исповедуется, причащается, крестит детей, отпевает покойников, венчается. А тут ещё немцы постановили, что ни крестить, ни отпевать, ни венчать нельзя прежде, чем не зарегистрируешь рождение, смерть или брак в комендатуре. Надо было немцев просвещать, что это есть не что иное, как возвращение советских порядков... Короче, давно батюшка собирался, да так бы и не поехал, если б за ним не прислали.
В машине оказался давний приятель отца Александра священник Иоанн Лёгкий, он ехал в Псков из Гдова и заехал в Закаты. Отцу Александру радостно было ехать с ним. Порасспрашивали друг друга о житье-бытье, потом Ионин спросил Лёгкого:
- Ты же, отец Иоанн, был заместителем начальника Псковской миссии, а теперь кто, не ты?- Протоиерей Николай Шенрок.
- А, хороший батюшка. Слава Богу. А то ведь, поди, суетно. Я бы не хотел на таких должностях.
- На всё воля Божья.
- А что слышно про отца Сергия Ефимова?
- Жив, в Латвии. Он был настоятелем Свято-Троицкого во Пскове. Смело проповедовал, ничего не скажешь. Его арестовали, обвинили в антигерманской агитации, хотели угробить, но вступился Фрайгаузен, вступился преосвященнейший, иные лица, и батюшку перевели в Латвию под надзор. Служит там. А отец Николай Колиберский скончался.
- Это я знаю. Царствие ему небесное!
- Очень тяжело болел, бедняга. Ну вот, а когда назначили начальником миссии отца Кирилла...
- Зайца.
- ...он взял меня к себе в заместители. В апреле экзарх возвёл его в сан протопресвитера с предоставлением права совершать литургию по архиерейскому чину.
- Ему сколько сейчас?
- Семьдесят четыре.
- Бодр?
- Здоров. Мы с ним повидаемся.
- А какова причина нашего путешествия?
- А ты не знаешь, отец Александр?
- Не знаю я.
- По поводу избрания Патриарха.
- Какого Патриарха?
- Ну ты, батюшка, совсем тёмный! Замшел в своих Закатах!
- Неужто Сергия Страгородского?..
- Был он патриаршим местоблюстителем, а стал полноправным и полноценным Патриархом Московским и всея Руси.
- А ведь мне это во сне однажды приснилось! - засмеялся отец Александр.
- Так ты у нас, стало быть, провидец, - тоже засмеялся отец Иоанн, потому что когда отец Александр смеялся, пожалуй, только Гитлер бы остался хмурым.
- И что же мы будем решать? - спросил закатовский батюшка, нарадовавшись.
- То-то и оно, - нахмурился отец Иоанн. - Немцы требуют, чтобы мы предали его анафеме. Как пособника Сталина.
Псков был всё так же хорош своей увядшей красотою. Стояла дивная золотая осень, которую и Пушкин здесь видывал, листва в большинстве своём пожелтела и начинала обильно облетать. Из городских строений по-прежнему новизной отличались водонапорные башни, за которыми и немцы ухаживали больше, чем за чем-либо другим.
Въехали в кремль, подкатили к зданию Псковской Православной миссии. В большом зале там уже собрались лучшие представители миссии, председательствовал экзарх Сергий Воскресенский. Он мгновенно увидел отца Александра, радостно улыбнулся ему, закивал своей красивой львиной головой. По обе стороны от него размещались за столом и вдоль стен на стульях начальник Псковской Православной миссии отец Кирилл Зайц, его заместитель отец Николай Шенрок, секретарь Андрей Овсянникович Перминов, старший ревизор и благочинный по Псковскому округу протоиерей Фёдор Михайлов, младший ревизор священник отец Георгий Бенигсен, он же являлся руководителем так называемого "Стола по распространению христианской культуры среди молодёжи". Присутствовали здесь протоиерей Николай Жунда, священник Ливерий Воронов, благочинный Дновского округа отец Владимир Толстоухов, благочинный Порховского округа отец Иаков Начис, протоиерей Павел Студентов, благочинный Солецкого округа протоиерей Владимир Бируля. Ещё священник Николай Гурьянов, которого в прошлом году митрополит Сергий лично рукополагал, а отец Александр при этом присутствовал, будучи в гостях у экзарха. Были тут и многие другие, некоторых отец Александр-то и не знал.
Разговор уже шёл. Говорил митрополит Сергий:
- Немцы требуют, чтобы все русские священники собрались на конференцию и единогласно осудили Патриаршего Местоблюстителя и митрополита Московского Сергия Страгородского за то, что он принял Патриаршество из рук Сталина и в день праздника перенесения мощей святого благоверного князя Александра Невского состоялась интронизация.
- Точно, в тот день! - прошептал отец Александр, вспоминая свои видения двенадцатого сентября.
- Но! - продолжал Прибалтийский экзарх. - Вся суть в том, что не из каких таких рук Сталина никто Патриаршество не принимал. Да, Сталин разрешил избрать Патриарха. Но он всего лишь выполнил просьбу отцов Церкви, с которой они обращались к нему на протяжении многих лет и в которой выразились все чаяния народа русского. И если бы Сталин назначил владыку Сергия Страгородского Патриархом, тогда да, это было бы нарушением всех канонов. Но патриарший местоблюститель стал Патриархом, будучи выбранным на Соборе епископов Русской Православной Церкви, который состоялся восьмого сентября в Москве по всем канонам. Девятнадцать иерархов единогласно избрали владыку Сергия. И через четыре дня в Богоявленском соборе Москвы состоялась интронизация.
- Богоявленском, - кивнул головой отец Александр, теперь понимая, какой храм ему привиделся тогда.
- Знаменательный день, - громко произнёс отец Кирилл Зайц. - Божий знак. В день Александра Невского!
- Именно так! - тихо промолвил отец Александр.
Ропот одобрения пронёсся по залу. Все зашевелились, переглядываясь с улыбкой и чуть ли не подмигивая друг другу.
- Мы не вправе осуждать владыку Сергия, - продолжал экзарх. - И наоборот, обязаны признать его Патриархом Московским и всея Руси. И подчиняться только ему. И чрез него получать Божье благословение. В то же время руководство Зарубежной Русской Православной Церкви намерено в первых числах октября собраться в Вене на конференцию и осудить действия владыки Сергия Страгородского.
На сей раз поднялся ропот неодобрения. А отец Георгий Бенигсен даже воскликнул:
- Чистенькие наши!
Протопресвитер Кирилл сказал:
- А вот это мы как раз имеем право не одобрить. Зарубежники всегда упрекали нас в сотрудничестве с большевиками. При этом они не претерпевали никаких гонений. Им и не снилось то море страданий, которое затопило Русскую православную церковь. И при этом постоянно они нас поучают. Да ещё требуют покаяния. Сами же спокойно уживаются с Гитлером...- Но сейчас и мы уживаемся с Гитлером, - невесело улыбнулся митрополит Сергий.
- Да, но чего это стоит нам и чего стоит им! - возразил отец Иаков Начис.
- И какова будет расплата нам и какова им! - добавил отец Николай Шенрок.
- Конечно! - продолжил протоиерей Владимир Бируля. - После разгрома под Курском немцам уже не оправиться. Близок час их изгнания из России. И что нас ждёт от возвратившихся большевиков?
- Разумеется! Они нас по головке не погладят, - засмеялся отец Николай Жунда.
- Погладить - погладят, вот только вопрос, чем! - сказал отец Иоанн Лёгкий и тоже рассмеялся.
- Отцы, отцы, сейчас не об этом, - остановил беспорядочные выступления экзарх. - Нам придётся пойти на компромисс. Ничего не поделаешь. Я предлагаю следующее: мы решительно отказываемся не признавать Патриарха Сергия. Это раз. В то же время мы не станем высказывать никаких осуждений в адрес Венской конференции зарубежников. Это два. Будут ли возражения?
Разные выступающие после этого в основном соглашались с первым и не вполне соглашались со вторым, давая себе возможность выплеснуть накопившееся раздражение против зарубежников, которые и впрямь, не испив ни капли из той чаши страданий, что выпала священству, оставшемуся в России при большевиках, не переставали клеймить этих страдальцев позором, сидя в тепле и безопасности, требовать от них покаяния, за которое тем пришлось бы испить чашу до самого донышка.
Всё же в итоге приняли точку зрения экзарха и так и постановили. Когда диспут окончился, отец Александр перемолвился словечком со своим любимым другом.
- Отче Александре, как ты жив-здоров? - расцеловываясь, спросил митрополит Сергий.
- Живее всех живых, как сказано советским Горацием про советского Веспасиана, - остроумно ответил отец Александр.
- Наслышан я, что матушка Алевтина детей более не рожает, а семейство твоё всё растёт и растёт. Так ли это?
- Ох, горе моё, растёт оно, - закивал отец Александр.
- Какое ж это горе?
- Да, и счастье, конечно. И счастья гораздо больше в жизни.
- А что с твоим войском?
- И про войско знаете?
- Слухи ходят.
- Кто же не знает, что отец Александр Ионин стал полководцем, - встрял в разговор отец Кирилл.
- С войском моим плоховато, - нахмурился отец Александр. - Комендант лагеря господин Вертер, одноимённый несчастному персонажу Гёте, то разрешает нам окармливать узников духовно и телесно, то вдруг категорически воспрещает. Вот уж месяц, как нам ни разу не разрешили привезти в лагерь обед. А ведь войску надо кушать, иначе это войско постепенно начинает состоять из доходяг.
- Немудрено, что твой Вертер так злобится, - сказал митрополит. - Под Курском-то германцу вломили по первое число. Треск стоял на всю вселенную. У тебя в Закатах-то было слышно?
- Треска не слышно, но что вломили им, это чувствуется, - сказал отец Александр.
- Так что, отче, сколько у тебя сейчас детей в семействе? - спросил отец Кирилл.
- Родных четверо, - отвечал отец Александр. - Вася, Митя, Андрюша и Данилушка. О них я давно уж ничего не знаю. Воюют ли, служат ли, живы ли вообще? - Он с надеждой взглянул в глаза митрополита, что тот снова даст ему какую-то весточку о сыновьях, но в глазах Сергия читалось: "Ничего, пусто!" - А приёмных у меня теперь шестеро - Коленька, Ева, Саша, Миша, Людочка и Витя.
- Даже Ева есть, - тихо рассмеялся отец Николай Гурьянов, стоя неподалёку и внимательно прислушиваясь к разговору.
- Выкрестушечка, - пояснил отец Александр. - Ага, была даже не помню как, Хива... а, Хава! Ну конечно, по-ихнему Хава, а по-нашему, по-правильному, Ева. Так я её окрестил. Вельми старательная христианка получилась. И даже в чертах лица ничего еврейского не осталось. Вот до чего! А вообще, у меня все приёмные детки хорошие. Озорничают, конечно, по молодости лет, но Закон Божий твёрдо знают, помощники у меня во всём. Такие славные птенцы оперяются под моим крылом! Особенно мальчик Коля. Да что там, все очень хорошие. Даже не берусь сравнивать. А вы просто так любопытствуете или с какой корыстью?
- С корыстью, отец Александр, - ответил экзарх.
- Слушаю.
- В Латвии, в городе Саласпилсе есть детский концлагерь.
- Детский? Да как же это?
- Немцы туда свозили детей казнённых родителей.
- Цари Ироды!
- Нам удалось наконец выпросить этих детей.
- Отдают? Я возьму, конечно возьму! Кого людям пристрою, а нет, то своё семейство пополню! - горячо заговорил отец Александр. - Уж кому, как не мне, знать, что такое концлагерь. А каково там бедным детям!
- Вот, отцы! - сказал митрополит. - Четверых родил, шестерых чужих приютил, и ещё готов взять. Сбывается, отец Александр, твоё юношеское пророчество, что будешь богат детьми.
- Мы все возьмём детей из Саласпилса, - сказал незнакомый отцу Александру совсем молоденький священник. - Кого себе, кого прихожанам пристроим. Когда можно туда поехать?
96
Домой в Закаты отец Александр возвращался весьма не один.
Всё его существо рыдало, а сам он себе не мог позволить при этом поплакать, чтобы не расстроились дети, которых он вёз из лагеря в Саласпилсе. Трёх мальчиков и трёх девочек дали ему для устройства - десятилетнего Диму, восьмилетних Олю и Павлика, семилетних Лену и Витаса, и Галю пяти лет. То, что довелось отцу Александру увидеть в Саласпилсе, раздирало его душу на части. Жалобные, тощие, изможденные и больные подростки и совсем дети, руки пронумерованы, лица серые, бескровные, глаза, полные боли и страха. И сейчас в машине, которую выделил экзарх, они ехали всю дорогу от Латвии до псковских земель молчаливо, безрадостно. Каждый из них уже знал, что рано радоваться нельзя. И только Леночка иногда задавала вопросы:
- Дедушка, а мы куда едем?- Я же вам говорил, что будем жить вместе в селе Закаты. Очень хорошее село, люди там добрые, хорошие. Места очень красивые.
- А немцы там есть?
- Немцы есть. Но они вас не тронут.
- Дедушка, а есть такое место, где нет немцев?
- Есть, конечно. И много таких мест.
- А можно мы туда поедем?
- Поедем, но сначала поживём в Закатах.
- А почему?
- Потому что там у меня дом. И дома других людей, которые вас к себе возьмут. Там мой храм Божий, вы все будете в него ходить.
- Дедушка, а можно ты меня возьмёшь?
- А вдруг тебя очень захочет кто-то другой к себе взять?
- А я всё равно к тебе хочу.
- Ну ладно.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- А храм это не страшно? Там не будут кровь брать?
- Зачем же! А у вас брали кровь?
- Да, у нас у всех детей немцы брали кровь. Они говорили, что у немецких детишек не хватает крови, и потому мы должны своей кровью поделиться.
Отец Александр сжался весь, чтобы не зарыдать. Аж кадык заломило от невыносимой боли. А Леночка продолжала надрывать его сердце:
- А некоторые дети потом умирали, потому что у них своей крови становилось мало-мало. Дедушка, а почему у немецких детишек не хватает крови?
- Не знаю, деточка. Ты о них теперь не думай. Больше никто не станет у вас брать кровь. Я вас не дам в обиду.
- А вы не врёте? - вдруг сурово спросил Дима.
- Я никогда не вру, потому что я священник. И у нас в Закатах храм святого благоверного князя Александра Невского. Слыхали о таком? И ещё у нас школа. Я там преподаю Закон Божий, а ещё много хороших и полезных предметов преподаётся. Физика там, математика, русский язык, литература, немецкий язык...
- Я немецкий учить не буду, - гневно объявил Дима.
- Ну и напрасно. Немцы есть плохие, а есть хорошие. Это вы случайно к плохим попали. А у нас в Закатах немцы в основном хорошие, не злые, и детей не обижают. А скоро немцы уедут... Только это пока ещё тайна, и вы, смотрите, не проболтайтесь, что я вам её выдал, а то мне плохо будет. Ладно?
- Ла-а-адно, - хором откликнулись дети и немного повеселели.
- Дедушка, а можно я тоже у тебя жить буду? - спросил Дима.
- Да у меня уже есть один сын Дима, - покраснел батюшка. - А там, в нашем селе, другие люди вас ждут, ещё лучше, чем я. И Торопцевы, и Комаринские, и Чеховы, и Дорофеевы, и Петровы, и Прокловы. Они ещё из-за вас спорить будут, кому кого взять.
- Точно не врёшь? - спросил Павлик.
- Вот тебе истинный Господь Иисус Христос! - осенил себя крестным знамением отец Александр.
Это произвело на детей сильное впечатление, и они ещё больше взбодрились. Последний километр дороги так и заваливали батюшку вопросами:
- А собаки там есть?
- Есть, но они не злые.
- Не злых собак не бывает.
- Увидите.
- А покушать там дают?
- Сколько угодно.
- А бить будут?
- Никогда!
- А Закаты это что?- Это у нас в селе солнце всегда очень красиво вечером садится. Уходит за озеро, на котором в тысяча двести сорок втором году великий князь Александр Невский разгромил немцев, которые шли на Русь. Утопил их в озере. Они там под лёд провалились.
- Все?
- Очень многие.
- Эх, жаль, что не все!
Когда въехали в село, дети жадно вглядывались в окна автомобиля.
- Вот оно какое, наше село Закаты, - торжественно объявил отец Александр. - Нравится?
- Очень.
- А вот уже виден наш храм святого Александра Невского. Видите, какой нарядный, высокий. Нравится?
- Вот тебе неистовый Господь Иисус Хлистос! - громко ответила Галя и размашисто осенила себя крестным знамением. И батюшка так растрогался, что подумал: "И эту к себе возьму!" Но тотчас вспомнил, что встреча с матушкой будет нелёгкая. Когда же подошёл этот решающий час, отец Александр первым делом объявил:
- Матушка! Это не нам дети, а раздадим по прихожанам!
- Здра-асьте-пожалте! - почти рассвирепела Алевтина Андреевна. - Ты попробуй котят раздай, когда кошка окотится, а тут дети. Прямо так тебе и расхватают!
- Посмотрим.
- И смотреть нечего! Ну ладно бы ты двух-трёх привёз, а то вон какую кучу! Да истошные какие! Боже ты мой, где же они такие получились?
- Немцы детский концлагерь устроили в городе Саласпилсе, - пояснял батюшка. - Владыка Сергий упросил немцев, чтобы малых сих роздали по священникам Псковской Православной миссии. Не обошлось без поддержки Ивана Фёдоровича.
- Фрайгаузена? А ты его так лягнул тогда!
- Было за дело. А сейчас, коли он такое благое совершил, я перед ним извинился и пригласил: "Милости просим к нам в Закаты, только уж никого больше не вешать, а так, в гости!"
- Хорошенькое извинение!
- Да не бойся ты, ласточка моя, мне, знаешь, сколько денег отвалили на подъём сей поросли, у-у-у!
- Так ты что, всё-таки жаждешь, чтобы и они все были Ионины? - аж подпрыгнула матушка от страшной догадки.
- Нет-нет! - замахал руками отец Александр. - Это только если кто-то останется не пристроенным. А если кто-то возьмёт к себе кого-то, то я поделюсь деньжищами этими.
- Ну что таращитесь? Идёмте в дом! - обратилась матушка к детям, которые испуганно взирали своими не детскими глазами на перепалку их доброго дедушки с этой недоброй тёткой.
В доме произошло знакомство новых детей с уже приютившимися при батюшке.
- А эта тётя злая? - спросила Оля, когда матушка исчезла на кухне и загремела там посудой, начав приготовление обеда.
- Что ты! Она очень не злая, - заверил батюшка.
- Не бойтесь, - сказал Коля. - Матушка Алевтина строгая, но не злая, а наоборот, очень добрая. А ты, Людка, - погрозил он кулаком Людочке, - только попробуй квакни, что они воняют!
- Матушка Алевтина добрая, но суровая, - сказал Саша.
- И справедливая, - добавил Витя.
- А этот мальчик у нас латышок, - сказал отец Александр. - Его зовут Витас. Но мы его окрестим в православную веру, и он у нас будет Виталий. Правильно? Можно было бы и Виктором, но у нас уже один Виктор есть. Вот он. Знакомьтесь, деточки, все друг с другом, располагайтесь. Матушка вас сейчас покормит всех, а я пока пойду по селу пройдусь.
И он отправился по Закатам. Время близилось к вечеру. К первым, естественно, отец Александр пришёл к Торопцевым. Николай Николаевич и Васса Петровна подумали, пошушукались между собой и согласились взять одного ребёнка, сразу же вдвоём отправились в дом к батюшке.
- Советую вам взять Диму, - говорил отец Александр. - Очень серьёзный молодой человек. Самый старший, ему уже десять.
Познакомившись, Торопцевы согласились взять к себе этого Диму. И они ему понравились. Видно было, что почему-то он так и не доверяет седобородому и седовласому "дедушке". Собрались уж было уходить, как вдруг Васса Петровна расчувствовалась до того, что решила взять и Олю:
- Коль! Давай ещё вот эту девочку возьмём. Смотри, какая хорошая, жалобная!
- Я сам хотел тебе предложить двоих взять, да не решался, - обрадовался Николай Николаевич.
Отец Александр ликовал. Теперь, даже если не возьмут других детей, все-таки не шестеро, а четверо добавятся. Не такая кровопролитная битва с матушкой предстоит. Но он сходил к супругам Чеховым, которые в последнее время особенно приякорились к Церкви, и те тоже согласились взять. Сергей Петрович Чехов, войдя в батюшкин дом, весело и громко объявил:
- Ну, кто из вас ко мне жить пойдёт?
- Я! - первым громко крикнул Павлик.
- Ну, значит, так тому и быть! Как тебя величать?
- Павел Крамолин.
- Ну, пошли, Павел Крамолин, со мною.
Галю забрал учитель Сергей Иванович Комаринский. Жене его Бог детей не дал, и они уже начали подумывать о том, чтобы взять со стороны.- Мне самому жалко расставаться с этой девочкой, - сказал батюшка. - Но, как говорится, бьют - беги, дают - бери, а берут - давай. Иди, Галочка, жить к Сергею Ивановичу. Это золотой души человек. Что говорить - учитель! Хочешь быть дочкой учителя?
- Хочу, - согласилась Галя.
- Но впредь, маленькая, когда будешь креститься, то не говори: неистовый Господь Иисус Христос, говори: истинный. Запомни. Ладно?
Дорофеевы тоже согласились взять одного ребёнка, но у них ничего не получилось. Отец Александр хотел отдать им Витаса, но латышок вдруг разревелся и никуда идти не захотел.
- Берите тогда девочку. - Матушка кивнула на Лену.
Тут и Лена заплакала:
- А дедушка обеща-а-а-а-а-ал!
- Ох ты, Боже мой! - вздохнул отец Александр. - Ну что тут поделаешь? И впрямь, обещал. Уж простите, пускай Витас и Леночка у нас остаются.
- Пускай! Пускай! Пускай! - в один голос завопили другие дети - Саша и Миша, Витя и Людочка, Коля и Ева.
- Как хотите, - сердито махнула тряпкой матушка Алевтина. - Хорошо хоть, этих обшивать не надо.
Дети и впрямь ещё в Риге были добротно одеты во всё если и не новенькое, то в хорошем состоянии. Где-то митрополит Сергий раздобыл много детской одежды для маленьких саласпилсцев.
И весь оставшийся вечер отец Александр беседовал с прежними и новыми своими приёмышами о том о сём, о церковном и не церковном, а главное - о хорошем, потому что плохого маленькие узники Саласпилса успели в своей жизнюшке хлебнуть много.
- Ну вот, - прощаясь перед сном, говорил батюшка. - Дал мне Бог ещё двоих детушек.
А ложась спать, придумал даже такую песенку, которую и напевал себе под нос весело:
- Вы, попята, как опята, вылезли на мне. Вы, попята, как опята, на старом пне.
Потом сказал матушке:
- Заморочила ты мне, Аля, голову с этими детьми! И забыл главное-то сказать. Счастье какое! На Москве Патриарха выбрали!
- Да ну!
- Высокопреосвященнейший митрополит Сергий Страгородский стал святейшим Патриархом Московским и всея Руси!
- И вправду счастье какое, Сашенька!
- А ещё важное: летом под Курском Красная Армия сильнейше разгромила немецкую.
- Что ж она всё громит и громит каждый год, а никак не догромит? Под Москвой громила, под Сталинградом громила, теперь под Курском громила, а немец всё тут как тут!
- Наполеона тоже у Бородина били, а потом Москву отдали, а потом сколько ещё сражений было. А Гитлер намного сильней Наполеона. Может, ещё и у нас тут под Псковом битва будет, кто её, войну, знает.
- Не приведи Боже! Куда ж тогда мы с такой оравой ребятишек?
97
Алексей Луготинцев за три дня лесами без приключений добрался до партизанской республики, расположенной к востоку от Гдова. Отправился на доклад к командующему партизанским соединением, из которого ныне была создана целая бригада:
- Товарищ командующий! Разрешите доложить, отряд, в котором я находился под руководством товарища Невского, сумел провести ряд дерзких операций, в том числе по ликвидации полицаев. Была спланирована и организована акция по захвату немецкого военного аэродрома. Однако наш отряд натолкнулся на ожесточённое сопротивление немцев. В смертельной схватке с врагом подавляющее число бойцов отряда пало смертью храбрых. Трое - Игорь Муркин, Александр Табак и примкнувший к нашему отряду бывший полицай Федька Ильин были взяты в плен и казнены в селе Закаты. Повесили их. С ними и девушка, которая к нам примкнула. Тамара Лебедева. А вот товарищ Невский перед самым нашим нападением на аэродром куда-то исчез. Возможно, был взят в плен.
- И что же, ты один уцелел?
- Возможно, ещё кто-то спасся и объявится.
- Как же тебе удалось?
- Ранен был в руку и в голову. Очнулся в лесу, дошёл до села Закаты. Там меня спрятал один знакомый человек, Николай Николаевич Торопцев. Под куполом храма у священника Ионина.
- А вот товарищ Невский не прятался под куполами храмов, - рассердился командующий. - Раненный, он добрался до нашего расположения и лечился в нашем полевом госпитале.
- Как? Он здесь?
- Можете с ним повидаться. Не знаю, где были вы, но он тоже участвовал в бою за взятие аэродрома. Объясните, как понимать?
- Возможно... Быть может, он совершил манёвр, о котором не поставил меня в известность?.. А что он обо мне говорит?
- К счастью для вас, он говорит, что вы отчаянно сражались и пали смертью храбрых. Вы свободны.
98
В покровский канун в Закаты приехал Фрайгаузен. Отстоял службу, исповедовался батюшке вместе со всеми, и отец Александр пригласил его отужинать.
- Вы, отец Александр, буквально обросли детьми, - говорил полковник, когда они все вместе шли из храма.
- Не без вашей помощи, - с укором сказала матушка.- А какие из Саласпилса? - спросил полковник.
- Вот этот Виталик, бывший Витас, - показал батюшка, - и вот та Леночка. Говорунья, каких свет не видывал. Иной раз так и подмывает топнуть ногой: "Заткнись!" Да как вспомнишь, откуда я её выцарапал...
- А другие дети?
- Двух взял Николай Николаевич Торопцев, девочку Галю - учитель Комаринский, одного Чеховы забрали.
- Нет, я спрашиваю, как другие дети восприняли пополнение?
- Отменно восприняли. Так, словно нашлись ещё их братик и сестрёнка. Они у меня все хорошие. К Православию тянутся, прилежные детишки. И, слава Богу, не болеют. К целителю Пантелеймону часто ходят прикладываться. Он - помощник великий в деле здравоохранения. Каждому врачу надобно иметь его при себе. А сколько врачей это понимают? Единицы. А в Сырой низине вспышка дизентерии. Моё пленное воинство болеет. Люди умирают. А Вертер с самого Успения запретил нам всякое общение с заключёнными. И не разрешал ни разу с тех пор привозить им обеды. Сначала говорил, что в лесах действует банда террористов, и пока их не уничтожат, лагерь закрыт для общения. Теперь партизан уничтожили, теперь что? Почему нельзя? А вот просто: нельзя и всё! Прикажите ему, Иван Фёдорович.
- Я поговорю с Вертером, - нахмурился Фрайгаузен, отводя глаза в сторону. - Но и вы должны пойти нам навстречу. Зайдёмте в дом, там договорим.
- Извольте.
- После ужина с глазу на глаз.
- Ладно и так.
Ужинали все вместе. Матушка испекла в огромной сковороде картошню - её коронное блюдо. Сваренную картошку она толкла и взбивала, как сливки, добавляла туда молоко и яйца, укладывала на сковороде, как пирог, и запекала в русской печи. Получалось несказанно вкусно и красиво. Сверху картошня покрывалась красно-коричневой огненной корочкой, внутри была жёлтая, пышущая жаром. И так-то пальчики оближешь, а если ещё сверху полить луковым соусом, то просто объедение.
- Ну что, дас ист гут? - спрашивал батюшка, видя, как Фрайгаузену нравится угощение. - Шмект?
- Шмект, - мурлыкал русский немец.
Дети сосредоточенно уплетали матушкино произведение искусства. Даже Виталик и Леночка, которые поначалу с ужасом взирали на явившегося к ним в дом господина в немецкой военной форме, забыли про свои страхи и старались просто не глядеть в сторону Фрайгаузена. Леночка осмелела настолько, что спросила:
- Дедушка, а можно мне будет ещё малюсенький кусочечек? Вот такусенький, - она показала мизинец.
- Всем по такому ещё достанется, кто не насытится, - сказала матушка. - Только какой же он тебе дедушка? Я сколько раз повторяла тебе, зови его отец Александр.
- Ибо я мужчина ещё молодой, - смеялся батюшка. - Мне ещё только седьмой десяток лет. Хоть хожу я с бородой, хоть и весь совсем седой, человек я молодой. "Отец Александр" - не надо, зовите меня все неофициально батюшкой.
- А нет, ты мой дедушка, - возразила Леночка.
- Вот настырная! - с укором сказала Алевтина Андреевна.
- Ну пусть, если ей так нравится, - сказал батюшка. - Ино я и могу уже быть дедушкой.
Потом осмелел и латышок. Он вдруг посмотрел строго на немца и произнёс:
- А меня крестили.
- А он у нас латыш! - сказала Леночка.
- Ты сама латыш! - обиделся Виталик.
- Витас! Витас! Биттес-дриттес! - не унималась девчонка.
- Был Витас, а ныне - раб Божий Виталий. А кое-кого я могу и оставить без добавочной картошни, - пригрозил батюшка.
- А я, когда тут подвизался, меня тоже первым делом крестили, - сказал Коля.
- Ишь, как выражается - "подвизался", - умилился отец Александр. - Вижу, быть тебе, Коля, священником.
- И я священником! - сказал Саша.
- И я! - подхватил Миша.
- И я священником! - заявила Людочка.
- Девочки священниками не получаются, - возразил Витя. - Если хочешь, я вместо тебя священником буду. А ты матушкой.
- С тобой?
- Со мной нельзя, мы с тобой кровные.
После ужина Фрайгаузен и отец Александр отправились погулять, запретив кому-либо сопровождать их.
- Слушаю вас, Иван Фёдорович.
- Ни для кого уже не секрет, что наша летняя наступательная кампания провалилась, - скорбно заговорил полковник. - Положение германской армии сложное. Время победных реляций кончилось. Ведомство Розенберга оказывает на нас сильное давление в отношении священников Псковской Православной миссии. Указано, что священники на территории рейхскомиссариата Остланд обязаны ежедневно совершать молебны о победе германского оружия.
- Ох-ох!
- Завтра праздник Покрова Божьей Матери. Он, как известно, ведёт своё происхождение от того, что русские корабли с угрозой подошли к Константинополю, но греки опустили в воду покров с головы Богородицы, на море поднялась буря и потопила все корабли. Вы можете сослаться на этот случай и сказать, что не всегда мы празднуем русские победы. Что сейчас Сталин и его армия такие же язычники, как те Аскольд и Дир, которые хотели захватить православный Константинополь. И что в праздник Покрова Богородицы надо молиться, чтобы новая буря смела Красную Армию новых безбожников.
- И вы думаете, я соглашусь на такое? - смело спросил отец Александр. - Никогда! К тому же вы, голубчик, перепутали. Покров это совсем иное. Не про корабли... Там Константинополь был в осаде со стороны мусульман, а наши предки участвовали в той осаде, будучи язычниками. Разница большая!Фрайгаузен остановился и вдруг свирепо посмотрел в лицо священника:
- Вы обязаны призывать Божью благодать на Германию!
- Перед кем обязан?
- Перед Богом.
- А моему духовному уху слышится иное.
- Вы можете пострадать за свой отказ. Гитлер чётко произнёс, что по приходам Псковской Православной миссии необходимо провести децимацию.
- Это что-то из римской истории?
- Да. Это когда войско проигрывало сражение, над ним производили децимацию - лишали жизни каждого десятого солдата.
- Но сражение под Курском проиграла не Псковская Православная миссия. Пусть и производят децимацию в вермахте.
- Отец Александр!
- Что, герр оберст?
- Если вы будете упорствовать, я не смогу больше покровительствовать вам. Подумайте о своей огромной семье.
- Над моей семьёй - покров Богородицы. И над всей Россией. И это не важно, что Сталин и его люди безбожники. Гитлер ещё худший безбожник. Я бы сказал и сильнее: ваш Гитлер - наложник сатаны.
- Отец...
- Не перебивайте меня, герр оберст! Ваш вермахт трещит по швам. Вы наступали на Москву и проиграли сражение. Всё сваливали на мороз. Летом прошлого года вы опять успешно наступали летом и опять проиграли зимой под Сталинградом. Опять виной всему - морозушко. Но в этом-то году вы получили по зубам не в страшный мороз, а в самое что ни на есть лето! Вы говорите, что я пострадаю. Христианину только радостно пострадать за истину Христову. Это большая честь для него. Если Христос пострадал за меня, почему же я не должен пострадать за Него? Пусть меня лучше немцы расстреляют, чем наши, когда придут. Вы говорите, пострадает моя семья. Но послушайте, не в этом году, так в следующем Красная Армия докатится досюда. И что будет с моей семьёй, если я стану произносить гитлеролюбивые воззвания?
- Если даже это и произойдёт, ваша семья эвакуируется в Германию. Я вас заверяю, что не брошу, переправлю и устрою как надо.
- А если Красная Армия придёт и в Германию?
- Бог этого не попустит!
- В футбол вы, конечно, лучше... Да не хочу я в Германию! И детей туда не отдам. Мои-то, которые из Саласпилса, при одном только виде вашей формы чуть в обмороки не падают. У них кровь забирали. Якобы для детей Германии, у которых недостаток крови. Это как понимать?
- Это никак не надо понимать... Среди немцев, увы, тоже попадаются мерзавцы.
- Что-то многовато их под Гитлером развелось!
- Так вы решительно отказываетесь пойти мне навстречу?
- С огромным наслаждением, Иван Фёдорович, выйду вам навстречу с чашей и причащу вас Святых Тайн. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Но навстречу вашему Гитлеру не пойду. Можете меня хоть сейчас застрелить. Есть у вас там пули в пистолете?
И тут произошло совсем неожиданное. Фрайгаузен вдруг решительно обнял батюшку и почти прорыдал:
- Как мне тяжело, батюшка, как мне тяжело! Я русский, я православный. Но я немец, я служу своему немецкому народу! Меня судьба надвое раздирает. Я скоро... Меня скоро не станет.
- Голубчик мой! Голубчик! Только не вздумайте что с собой такое! Слышите меня?
- Слышу.
Странная и диковатая это была картина - русский священник в скуфейке и фуфайке, надетой поверх подрясника, и немецкий полковник в сером военном мундире и фуражке с орлом и свастикой, стоят на околице псковского села и обнимаются. Мимо проходил какой-то дедок, остановился и его аж перекосило:
- Тьфу ты!
99
Разговора с Наумом Невским у Луготинцева не вышло. Они встречались, перебрасывались друг с другом словами, но ни тот, ни другой не заговаривали о бое за аэродром. К тому же Луготинцев определился в другой отряд, где политруком и командиром был славный малый Василий Чернецков. Заводной, весёлый, одно удовольствие было с таким вместе воевать. В конце октября они совершили успешную диверсию на дороге между Псковом и Гдовом. Напали на немецкую колонну из трёх машин. Взорвали мину под передней, а остальные подвергли ожесточённому обстрелу. Три десятка немецких солдат осталось лежать рассыпанными по дороге и на обочинах в нелепых позах. А среди четверых убитых офицеров Луготинцев признал одного:
- О! Этого я хорошо знаю. Он, гад, частенько к нам в Закаты наведывался.
Отец Александр всё это увидел как наяву. В несколько мгновений вдруг пронеслось в нём - дорога, две легковые машины и грузовик с немецкими солдатами, взрыв, беспощадный пулемётный, автоматный и ружейный огонь из леса, Фрайгаузен отстреливается, пули попадают в него, одна, вторая, третья, он падаёт, и вот уже не кто иной, как Лёша Луготинцев переворачивает его с живота на спину и говорит: "О! Этого я хорошо знаю".
Отец Александр переоблачался в тот миг в алтаре по окончании литургии. Руки и ноги у него похолодели.
- Господи! - воззвал он. - Даждь, Господи, здравия духовнаго и телеснаго рабу Божию Иоанну! А ежели его убили, Господи, то прости ему вся согрешения его, вольная и невольная, даруя ему Царствия Твоего небеснаго и причастия тайн Твоих вечных и Твоея бесконечная и блаженная жизни наслаждение.
Так он и молился потом несколько дней - и о здравии и одновременно о возможном упокоении, покуда на девятый день не увидел во время богослужения самого Фрайгаузена. Он прошёл мимо батюшки, скользнул в воздухе и исчез, только успев бросить слово:
- О упокоении!
Вернувшись домой после этой службы, отец Александр долго смотрел в огонь печи и тихо промолвил:
- А ведь я только начинаю пить чашу.
- Какую чашу, батюшка? - спросил его оказавшийся поблизости Миша.- Чашу?.. А молочка я хочу, Мишутка. Налей-ка мне, мальчик, молочка, будь добр.
- Я! Я налью! - закричал стоявший ближе к столу и кувшину с молоком Виталик.
- Нет я, Витаська! Меня батюшка попросил!
- А я уже лью!
- Раб Божий Виталий! Рвение похвально, однако я и впрямь попросил Михаила, - строго приказал отец Александр.
Латышок ещё в Саласпилсе научился у русских детей говорить по-русски, но родной акцент всё равно никак не мог утратить. Однажды вечером, когда все собрались за столом, он вдруг вспомнил:
- А помнишь, Ленка, как мы боялись в больницу?
- Помню. У-ужас! - мгновенно нахмурилась девочка.
- А зачем в больницу? - спросила Людочка.
- Там такое было! У-у-ужас! Туда детей брали и нарочно их заболевали разными болезнями. А потом лечили. Какие-то дети выздоравливали, а какие-то умирали. Придут и говорят: "Этот мальчик болен, его надо в больницу". И уводят. А мальчик-то здоров. Которые дети выздоравливали, потом нам рассказывали, как им сделают укол, и они от этого укола заболевают. А их потом разными таблетками лечат. Кому лучше становится, а кто - в сырую землю. А там медсёстры все латышки. Злющие-презлющие! Детей бьют, особенно русских, прямо-таки ненавидят!
- Хорошо, что я теперь не латыш, - вздохнул Виталик.
- Это ж они, ироды, опыты над детьми ставили. Лекарства испытывали. Ой-ёй! - покачалась из стороны в сторону Алевтина Андреевна. - Ну, кушайте, кушайте, не вспоминайте об этом!
- А помнишь, матушка, как Людочка однажды во время моей проповеди стояла передо мной и уснула, стоя. А когда я стал говорить про избиение младенцев царём Иродом, она именно это услышала, сердечко её опечалилось, и она громко во всеуслышание спросила: "А зацем он детей избил?"
- И неправда! Я никогда не говорила "зацем"! Я всегда говорила "зачем", - обиделась Людочка.
- Точно, - согласился батюшка, - это я перепутал. Так некоторые местные говорят. Это псковская особенность языка - цекание. "А в Опоцке городоцке улоцки - как три крюцоцки" - такая даже есть дразнилка.
viperson.ru
Док. 648460
Перв. публик.: 18.03.10
Последн. ред.: 23.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень: Поп
|
