Как я забил четыре гола в матче с датчанами? Сам не знаю. В меня вселился кто-то наглый и уверенный в себе. Он-то и забивал. Не я.
Бутрагеньо
- Видела б ты меня, Рая! - счастливо шепнул Дмитрий Емельянович, потягиваясь утром в своей каюте на теплоходе. Он не очень давно проснулся, прослушал вместе с Зоей Густавовной пару симфонических картин из Вагнера и теперь внимал, как она плещется в душе, а сам лежал с книжкой Александра Вздугина в руках. Книга была открыта на статье с убийственным названием "Литература как явление онкологическое".
- Почитаем Сашару, - дал себе толчок к чтению Выкрутасов и стал углубляться в текст: "Поскольку в предыдущей статье мы рассмотрели Пушкина как опасную и заразную болезнь, сам Сварог велит нам теперь перейти к рассмотрению всей литературы в том же аспекте и поставить жесткий и точный диагноз. По аналогии с Пушкиным как с жертвой гангренозной метаморфозы языка, можно рассмотреть творчество любого литератора. Издыхающий Чехов, захлебывающийся в сперме чахоточного маразма, осатанелый Толстой, люто ненавидящий человечество и при этом, словно назло себе, активно занимающийся детопроизводством. Да кто угодно! Это всегда болезненность, патогенный маладизм, альтерация, мортальность. Само рождение литературы есть акт незаконного перехода границы между сакральностью законов, царящих в этносе, и десакральностыо законов, пользуемых в демосе, и далее - прямая дорога в беззаконие охлоса. Литература, подобно саркоме, поначалу заявляет о себе в виде легкого недомогания, затем - постоянной усталости, потом появляется опухоль, вызывающая боль (у Герцена: "Мы не врачи, мы - боль"), а когда по всему телу распространяются метастазы, лечить уже поздно. Назовите мне хоть одного писателя, принесшего пользу своему народу. Безобиднейший Гомер через множество веков выдал государственную тайну местонахождения Трои, а обрусешийся немец Шлиман сумел воспользоваться этим предательством и раскопал то, что должно было до Страшного Суда таиться в земле. Шизофреник Данте опозорил итальянцев, материализовав Инферно, выпустив наружу зловещие силы будущего инфернационала, гомосек Шекспир в своих тлетворных сонетах легализовал однополую любовь, а уж чего наломал и наворочал в своих, с позволения сказать, трагедиях, об этом не стоит и говорить - каждый здравомыслящий человек знает им истинную цену. Не станем ворошить экскрементальную кучу русской литературы, где что ни явление, то гоголь и магоголь. Забегая вперед, сразу заметим, что писатели должны дать ответ за свои злодеяния перед народом: в обществе будущего, крепускулы которого уже наступили и мы их наблюдаем уже сегодня, в этом обществе всеобщего белоболизма никаких писателей не предвидится. Их будут сажать в исправительные заведения, а особо злостных уничтожать физически, вырезать, как гангрену. Это будет общество нормативной парадигмы, и никаких так называемых "художественных произведений" оно не потерпит. Священный футурум, даже в его нынешнем, крепускулярном состоянии..."
На этом крепускулярном состоянии Дмитрий Емельянович и сломался, ему стало страшно. С парадигмами Вздугина его манифесту трудновато будет тягаться. Как бы этот Сашара не осрамил его, не выставил на всеобщее посмешище.
- Ну как? - спросила Зоя Густавовна, выходя из душа в одной из выкрутасовских сорочек и с головой, обмотанной полотенцем. Она тотчас прибавила звук в магнитофоне: - О, о! Обожаю этот марш Нибелунгов.
В каюте воцарилось нечто полунацистское. Вообще, этот Вагнер сильно попахивал баркашовцами и Русским национальным единством.
- Никогда в жизни не читывал ничего подобного по силе духа, - пощелкал ногтем по книге Вздугина Дмитрий Емельянович. - Какая независимость и натиск! Он - настоящий тычист. Мы с ним споемся.
- Да, Сашара это пир духа, - мечтательно глядя в окно, вздохнула Зоя Густавовна. - Вы с ним - ровня. Ты изобрел великолепное слово "тычист". Ведь в нем одновременно звучит - "ты чист", гениально! Какое счастье, что мы встретились. А Ардалион-то xopoш! "Дарю!" - говорит. Наглая морда!
В дверь каюты постучались, затем раздался голос Игоря Эммануиловича:
- Господин Выкрутасов! Можете мне открыть?
- Одну минуту!
Дмитрий Емельянович наспех оделся в шорты и чистую футболку, на сей раз бело-красную, спартаковскую, он уже заранее приготовил ее как наиболее подходящую для знакомства с вождями белогвардейско-большевистской партии. Осторожно открыв дверь, змеей выскользнул из каюты и встал нос к носу с Игорем Эммануиловичем:
- Что случилось?
- Во-первых, с добрым утром. Во-вторых, скоро подплываем к Нижнему. В-третьих, обнаружилась тревожная пропажа вчерашнего устроителя пикника и его подруги. Вы, кажется, вчера с ними крутились. Не знаете, где они?
- Где он, я не знаю, а она, - Дмитрий Емельянович сделал выразительные глаза и указательно боднул затылком дверь у себя за спиной.
- Понятно. Уже легче, - вздохнул Игорь Эммануилович. - Должно быть, вторая пропащая душа тоже где-то пригнездилась. Спасибо.
- Стойте! - окликнул его Выкрутасов, когда тот уже двинулся по коридору. - Вы вчера футбол смотрели?
- Смотрел.
- Ну как там испанцы с болгарцами сыграли?
- Мрак абсурда, - отвечал Игорь Эммануилович. - Испанцы бились, как львы, заколотили болгароидам шесть банок и все напрасно. Одновременно шел матч Парагвай-Нигерия, в котором парагвайцы выигрывали три - один. То есть, при любом счете здесь, испанцы не проходят в одну восьмую финала. Зря забивали, и вот парадокс: матч окончен, испанцы, забившие шесть голов, плачут, а болгары, позорно продувшие, уходят с поля, нагло ухмыляясь.
Охваченный волной жалости к испанцам, Дмитрий Емельянович вернулся к Зое, бормоча:
- Да, подвел испашечек Субисаретта! Не надо было пропускать три гола в матче с нигерийцами.
- Ты что вернулся такой мрачный? - спросила Зоя.
- Я не мрачный, - ответил Выкрутасов, - я крепускулярный. Объясни мне, что означает это слово?
- Крепускулы по-латыни - сумерки, - сказала Зоя. Хотя бы одно слово из множества непонятных, прочитанных у Вздугина, разъяснилось.
По прибытии в Нижний Новгород богач Ардалион Иванович так и не обнаружился. Обыскали весь теплоход, вещи целы, а человека нет. Вероятно, остался в Плесе, но Дмитрий Емельянович высказал свою, весьма крепускулярную, точку зрения. Он сказал:
- Видимо, бедняга попал в свою тютельку...
- Найдется, - утешалась Зоя Густавовна. - Он ни в огне не горит, ни в воде не тонет, ни в соляной кислоте не растворяется.
Слуги бизнесмена оставались безутешными. В случае обнаружения живого тела Ардалиона в Плесе им грозила расправа - не углядели за барином.
Не хотелось думать, что тютелькой Ардалиона Ивановича стала какая-нибудь внезапная смерть, тем более, что стояла великолепная солнечная погода, лето вольно разливалось по волжскому простору, щедро одаривая приезжих красотами нижегородской набережной, по-над которыми величественно восседали красные башни и стены Кремля, а еще выше распахивался ослепительно-лазурный купол безоблачного неба. И настолько совершенными, упоительными были открывающиеся повсюду виды, что трудно было поверить, будто в стране по-прежнему царит разруха и властвуют преступники.
Влюбленной парочкой Выкрутасов и Лотарь поднялись от набережной к ожидающему Зою Густавовну автомобилю. Легкий ветер дул им в спины, и лишь Дмитрий Емельянович знал, что это не просто ветерок, а продолжение того урагана, который нес его к новым похождениям. Нес вот уже пятые сутки без продыху.
На машине перебрались по мосту на другую сторону Оки при ее впадении в Волгу. Шофер все расспрашивал Зою про Париж и про ее мужа Анатолия Петровича. Выкрутасов был обозначен как деловой партнер. Квартира, в которую они приехали, нисколько не удивила Дмитрия Емельяновича - после Тамары Ромодановской он уже успел попривыкнуть к роскошным обстановкам. И картин тут тоже хватало на стенах, в основном на какие-то мрачно-скалистые сюжеты с орлами, снегами и соснами. Видно, их подбором занималась Зоя Густавовна. Первым делом она стала осматривать коробки багажа, прибывшие из Парижа отдельно от нее, самостоятельно.
- Обязательно проверь, нет ли там внутри какого жулика, - шутливо посоветовал Дмитрий Емельянович, располагаясь в мягком кресле и с содроганием припоминая, как он сидел вместо "Электролюкса". Самому теперь не верилось, что он был способен на такое.
Не прошло и часу, как появился легендарный Сашара, вызвоненный Зоей по телефону. Когда он пришел, Зоя Густавовна сидела за компьютером, заканчивая распечатку выкрутасовского манифеста. Она быстро и ловко набрала текст, подобрала шрифты, и вот теперь из принтера выползали красиво оформленные листы.
- Сашара! Вы не представляете, что за человека я привезла вам в подарок! - щебетала Зоя Густавовна, разобнимав и расцеловав этого холеного молодого человека лет тридцати пяти, не больше, лобастого, с длинными шелковистыми волосами, зачесанными за уши, с голубыми глазами, выражающими одновременно - вдохновение, насмешку, высокомерие и некоторую безуминку.
- Вы снова осыпаете меня дарами, - мурлыкал он, произнося букву "р" почти как "д".
- Я привезла почти все книги, которые вы мне заказали. Вон тот ящик - целиком ваш. И там не только книги. А это - Дмитрий Емельянович Выкрутасов, создатель антиглобалистической теории тычизма.
- Очень рад, - с важностью пожал руку Дмитрия Емельяновича глава большевиков-белогвардейцев. - Вздугин. Александр Иванович.
- Между прочим, Сашенька, - щебетала Лотарь. - выясняется, что в русских кружевных вышивках свастики назывались выкрутасами. Так что, фамилия у нашего Дмитрия Емельяновича весьма значительная.
- Я знал это, - сказал Вздугин. - Еще бы мне не знать, если моя родная бабка была одной из лучших балахнинских кружевниц. И у меня дома есть хранящиеся бережно кружева с выкрутасами, изготовленные моей бабушкой, Поликсеной Петровной. Как там Париж, Зоя Густавовна? Да, кстати, я совершил открытие, которое напрочь перевернет представление о Лермонтове как о русском Вольфраме.
"Вольфрамовка?" - подумал Дмитрий Емельянович, никак не в силах вспомнить название такой бородки клинышком, которую носил Сашара. "Нет, не вольфрамовка. А как?"
- Да, - вдруг пошутил он, - в лампочку Михал Юрича не засунешь,
- Тем более, что ему Россия была до лампочки, - сказал Вздугин. - Он ненавидел все и вся. Но - самое главное-то! Выясняется вот что: стихотворение "Погиб поэт, невольник чести..." написано, знаете, когда?
- Когда? - в ужасе выпучила глаза Зоя Густавовна.
- Двадцать шестого января тридцать седьмого года! - торжественно объявил Вздугин.
- То есть?! - не поняла Лотарь.
- То есть, в тот день, когда Пушкин прислал скандалезное письмо Геккерену, - пояснил большевик-белогвардеец. - За день до дуэли и за два до смерти русского Амадеюшки. Это значит, Лермонтов дружил с Дантесом, знал о предстоящей дуэли и заготовил стихотворение на смерть поэта. Не исключено, что у него было заготовлено и второе - на смерть Дантеса.
- Фантастиш! - всплеснула руками доверчивая Зоя Густавовна. - Вы уже пишете об этом?
- Почти готова статья, осталось кое-что уточнить.
- Простите, - решил обратиться Выкрутасов со своим жгучим вопросом, - как называется такая бородка?
- Смотря у кого, - отвечал Сашара. - Немцы называют ее шпицбарт, французы - ля барб эспаньоль.
- О, эспаньолка! - воскликнул Выкрутасов облегченно. - А вот я еще хотел спросить. Вот я читал многие ваши вещи. Вы ниспровергаете признанные человечеством авторитеты - Моцарта, Пушкина, теперь и Лермонтова под ту же гребенку. А кто, все же, является авторитетом лично для вас?
- Это значит, что вы не все еще мои работы прочли, далекошеньки не все, - надменно усмехнулся Вздугин.
- Он прочтет, - заступилась за Дмитрия Емельяновича госпожа Лотарь. - Я его снабжу.
- Ну так вот, дольче синьор мой, - брезгливо произнес Александр Иванович, - в краткий перечень моих великих учителей я вношу несравненного Териака де Монграссюра, божественного Юлиуса Эволу, приснопамятного Игнатия Лойолу, громокипящего Мартина Хайдеггера, утонченнейшего Луиджи ди Сакраментарио, умнейшего Захария Копыстенского, грандиозного Рене Генона, трагичнейшего Фридриха Ницше... Продолжать или пока достаточно?
- Пока хорошо, - кивнул Выкрутасов, эти имена вызвали в нем некое головокружение, кроме Ницше и Лойолы он никого не знал.
- Так вот, - вдруг грозно прорычал Вздугин, - не советую бросить хотя бы тень недружелюбия в сторону этих эйнхериев мирового разума. Сотру в порошок!
- Я и не думал, - испугался Дмитрий Емельянович. Вздугин умел швырять из очей пугательные молнии.
- Что вы, Сашара! - вновь встала на защиту бывшего политинформатора Зоя Густавовна. - Дмитрий Выкрутасов, я в этом абсолютно уверена, являет собой одного из русских эйнхериев. Прочтите распечатку его манифеста, и вы все поймете.
- Нойгирихь цу эрфарен, - недоверчиво пробурчал Вздугин, беря у нее листы с красиво распечатанным манифестом и усаживаясь в кресло. Когда он стал читать, Дмитрий Емельянович разволновался и, взглянув на Зою Густавовну, понял, что сейчас во многом решается его судьба. Та села с ним рядом и взяла главного тычиста России за руку, одобряюще сдавила ему пальцы.
- Ничего не понимаю! - фыркнул Вздугин. - При чем тут футбол? Это что, памфлет?
- Нет, это очень серьезно, Сашенька, читайте, читайте! - тоже начиная волноваться, сказала Зоя.
Александр Иванович вновь углубился в чтение. Пощелкал ногтем по странице:
- Здесь следовало бы значительно расширить мысль о футболоносном атлантизме Англии.
Следующее его замечание носило несколько пикантный характер:
- Кстати, об игре слов. Здесь таятся страшные издевки над глупым человечеством. Соккер - футбол, а саккер по-английски - сосунок, придурок. Игра слов, игра слов! К тому же, само слово "футбол" - ведь "бол" по-английски это не только мяч, но и то, что по-научному называется "тестикулус". То бишь, ха-ха! - футбол значит - "ногой по яйцам".
- Какой острый ум! - простонала Зоя Густавовна, закатывая глаза от восторга перед Александром Ивановичем. Тот игриво взглянул на нее и продолжил чтение манифеста. Постепенно ему начинало нравиться, и он пару раз мурлыкнул:
- Недурно, недурно... (Причем, у него выходило: "Недудно, недудно...")
Слово "тыч" ему тоже пришлось по вкусу:
- Превосходно! Тыч! То, что доктор прописал!
Но под занавес чтения он вдруг резко помрачнел. Дочитав, отложил манифест в сторонку, некоторое время думал, пощипывая эспаньолку. Наконец, сурово промолвил:
- Если вы поверенный Льва Яшина, то вам следовало бы знать о том, что это был гнусный масоняра, сионюга, атлантист и тайный агент этого самого футболизма, который вы так клеймите, юноша.
Дмитрия Емельяновича будто ногой по тестикулусу ударили. Он яростно вскочил и встал лицом к лицу с клеветником.
- Я вам не юноша! Я старше тебя, мальчишка! - воскликнул он, жалея, что при нем нет нецелованной береттки.
- Возраст человека не определяется количеством прожитых лет, душа моя, - стойко смотрел глаза в глаза Дмитрию Емельяновичу обидчик. - Что это вы так взъерепенились? Ваш гнев свидетельствует лишь о том, что я попал в самую точку.
- Да ты... Да ты... Ты - Дантес, вот ты кто! - старался обжечь его своей ненавистью Выкрутасов.
- Ха-ха-ха! - металлически рассмеялся Вздугин. - Почему не Сальери? Хотите, назову наименование ложи, в которой вы состоите?
- Не состою я ни в каких ложах и ни в каких партерах! Ты сам состоишь где-то, только я сейчас еще не знаю, где, - стал сдавать Дмитрий Емельянович. Видно было, что Сашара поднаторел в подобных скандалах, сбить его представлялось весьма трудной задачей.
- Я состою в партии белогвардейцев-большевиков, - усмехнулся Вздугин. - А вы, мсье тычист, никакой не тычист, а чекист. Тчк. Или вы хотите сказать - зпт?
- Александр Иванович, мне кажется, вы не вполне справедливы, - вступилась было Зоя Густавовна, но Выкрутасов, охваченный новой волной обиды, не нуждался в ее адвокатстве. Всю жизнь, будучи политинформатором, он подвергался постоянным оскорблениям, все подозревали его в сотрудничестве с органами. И это его задевало, потому что, хотя он и вынужден был косвенно сотрудничать с КГБ в свое время, но не было на его совести ни одной погубленной репутации, не было! Он был чист перед людьми, правильно сказала про него Зоя: "Ты чист".
- Никакое не тчк! - воскликнул Дмитрий Емельянович, готовый схватить обидчика за глотку. - Сам ты тчк, Белогвардейско-большевистская пар... Белоболы, вот вы кто! Развели тут белоболизм. Белоболки даже, а не просто белоболы! Белые яйца!
- Дмитрий! Как вам не стыдно! Немедленно извинитесь! - резко перешла на сторону Вздугина и его белоболок Зоя Густавовна.
- Не надо, Зоенька, - усмехнулся вождь белоболизма. - У товарища, должно быть, неплохое звание, такие, как он, извиняться не приучены. Вы, позвольте спросить, из каких чекистов, коммуняка или демократионишка? Город наш как, по-вашему, должен называться, Горьким или Сахаровым?
Предел терпения наступил. Дмитрий Емельянович схватил обидчика за грудки и резко дернул на себя, да так, что сам не устоял на ногах и повалился навзничь, увлекая вождя белоболизма за собою. Тот был довольно упитан и, рухнув на Выкрутасова, больно придавил его своей тушей.
- Мальчики! - взвизгнула Зоя Густавовна как-то очень по-женски, по-человечески.
- Стойте, стойте! - вдруг задрожал всем телом в приступе смеха Александр Иванович. - Мир, синьор Выкрутасов!
Он первым поднялся и протянул руку дружбы Дмитрию Емельяновичу. И тот поддался галантному жесту, он привык, что футболисты в таких случаях чаще всего протянутую руку принимают, как бы жестоко их ни рубили.
Но, поднявшись на ноги, Дмитрий Емельянович старался не глядеть на обидчика, а тотчас принялся уходить, о чем и оповестил:
- Я больше не могу тут оставаться.
- Да бросьте вы, дружище! - бросился к нему Вздугин. - Нет, вы только взгляните на этого турбулентного субъекта!
- Он и впрямь очень турбулентный, - засмеялась Зоя Густавовна, видя, что все оборачивается в лучшую сторону. - Одно слово: тычист.
- Все-таки, очень похоже на "чекист", - улыбался раскрасневшийся Вздугин, расправляя эспаньолку. - Хотя, признаю, вы нас очень едко ущучили "белоболками". Надо будет подумать об этом. Вот опять моя рука. Мир, Выкрутасов! Вы мне нравитесь.
- Я вами втайне обоими любовалась, когда вы стояли друг против друга, словно тигр против льва, - вновь щебетала Зоя. - Давайте-ка обедать, друзья мои.
"Кажется, я вовремя забил гол и ушел от поражения", - довольный собою, размышлял Дмитрий Емельянович. За обедом Лотарь рассказывала о Париже, об Ардалионе Ивановиче, о плавании на "Добром молодце". Но постепенно бразды беседы неумолимо перешли к Александру Вздугину. Впрочем, кое-какая информация была полезной для Выкрутасова. С наслаждением ниспровергая все и вся, Вздугин попутно сообщил, что кроме его партии в городе действуют сразу три прокоммунистических и две открыто коммунистических. Все они требуют возвращения Нижнему Новгороду имени Горького и восстановления славных революционных традиций, есть также несколько продемократических партий, одна из которых предлагает переименовать город в Сахаров, почтив тем самым память жившего здесь изгнанника-диссидента. Этих, кстати, поддерживает один из богатейших бизнесменов города, Сергей Лихоманов. На свои деньги он издает газету "Потерянный АД", то есть, "потерянный Андрей Дмитриевич", а также образовал футбольный клуб "Бомба" в память о водородном детище Андрея Дмитриевича.
- Короче, - смеялся, теребя свой шпицбарт, Александр Иванович, - кончится тем, что переименуют наш Нижний в Горький-Сахаров.
- Для этого, - говорил Выкрутасов, - им надо будет объединиться, наподобие вашей партии, и создать демократически-коммунистическую партию.
- Демкомиков! - смеялась Зоя Густавовна, счастливая тем, что два ее кумира, прежний и новый, подружились.
http://sp.voskres.ru/prose/segen1.htm
viperson.ru
Док. 648617
Перв. публик.: 27.03.00
Последн. ред.: 27.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень. Русский ураган
|
