Редактируя сборник военной лирики "Шрамы на сердце", я соприкоснулась с судьбами удивительных людей, поэтов-фронтовиков, чьи стихи и сегодня берут за душу и поражают силой эмоции. В стихах очень трудно лгать, особенно, когда ты пишешь на передовой, на грани жизни и смерти. Поэтому многие строки поэтов-фронтовиков бьют наотмашь, заставляют услышать суровую правду о войне.

Одним из самых ярких открытий стало для меня знакомство с лирикой Наума Зиновьевича Кислика. Меня с первых строк поразили его военные стихи: правдивые, яркие, образные и очень простые. Листая страницы сборника "Ноша", я словно прошла вместе с поэтом по его военным будням, услышала его историю о войне, которая продолжалась всю жизнь в памяти поэта.

Кислик в 17 лет ушел добровольцем на фронт, был тяжело ранен. После войны закончил филфак Белорусского государственного университета в Минске, преподавал, был блестящим переводчиком с белорусского языка. О его лирике с теплом отзывались А.Твардовский, К.Ваншенкин, А.Дракохруст, многие другие поэты-фронтовики.
Душа поэта всегда болела за то, что происходит вокруг, Наум Кислик до конца оставался неравнодушным к любой несправедливости, переживал за судьбу страны и своих друзей. Он не много писал на еврейскую тему, но никогда не скрывал своего происхождения.

О его жизни и творчестве мы побеседовали с младшим братом поэта Валерьяном Кисликом, кандидатом геолого-минералогических наук, ныне проживающим в городе Дортмунде (Германия). Валерьян Кислик многое делает для того, чтобы память о Науме Кислике продолжала жить, и его стихи звучали и отзывались в человеческих душах.

- Валерьян Залманович, как получилось, что у Вас с братом разные отчества? Ведь официально Ваш брат был записан как "Наум Зиновьевич Кислик"?

- Действительно, это так. Мы росли в простой семье, родители наши были без высшего образования. Мама Хая Нохимовна - домашняя хозяйка. Отец Залман Симонович был председателем Витебского кожшвейсоюза. Он был грамотным человеком, много занимался самообразованием. Когда подошло время рожать, мама поехала в Москву, к старшему брату Арону. Там 25 сентября 1925 года и родился Наум. Кстати, старший мамин брат работал на кожевенной фабрике, и, когда В.М.Молотову нужно было сделать папку с гербом, это поручили именно ему.
Когда отец пошел регистрировать первенца, паспорт у него не спросили. Тогда считалось, что паспорт - едва ли не пережиток капитализма. На вопрос об имени отец ответил просто: Зиновий. А когда родился я, меня уже регистрировали по всем правилам передовой социалистической системы. Родину и родителей не выбирают, стало быть и отчество тоже.

- Какие детские воспоминания сохранились у Вас о брате?

- Наум учился на отлично и в каждом классе получал "похвальную грамоту". А читать начал еще до школы. Бегал с друзьями по дворам, играл в обычные игры, больше всего любил волейбол. Помню, что с детства у Наума открылся талант к рисованию. К юбилею А.С.Пушкина он нарисовал в школьной газете тушью портрет поэта в профиль. Буквально накануне войны он послал свою картину в Московское художественное училище и получил приглашение поступать.

Его рисунки печатали во всесоюзном журнале "Юный художник". Он мечтал стать художником. Уже в эвакуации, нарисовал цветными карандашами портрет В.В.Маяковского, стихи которого он любил с детских лет. Когда я родился, Наум сидел на заборе и не поверил, что у него родился брат, считал, что его обманывают. По воспитанию он был типичным советским ребенком: радовался успехам индустриализации, победам в освоении Севера, гордился за свою страну. Когда Испания боролась против фашистов, он, как и многие мальчишки его возраста, готов был встать "на самом опасном, на самом главнейшем участке сраженья".

- А стихи собственного сочинения он Вам читал?

- Как-то родители ушли в гости и оставили меня на попечении брата. Я без видимой причины хотел было заплакать, тогда Наум неожиданно стал сочинять вслух стихи. Мне тогда было года четыре. В моей памяти сохранились строчки: "Гулял в саду, нашел дуду и опустил ее в воду. Плывет, плывет в воде дуда, в дуду набралася вода"... и так далее. Это было бесконечное стихотворение вроде "Гаврилиады". Оканчивалось оно так: "И чтоб штаны не потерять, он стал руками их держать". Не знаю, как в смысле поэзии, но плакать мне расхотелось. Его первая публикация состоялась в фронтовой газете...
А когда стал профессиональным поэтом, очень редко и при хорошем настроении звал меня к себе: - Послушай, только что закончил. И читал стихи.

- Война прошла красной нитью через все творчество Вашего брата. Как она началась для него?

- Несмотря на то, что Наум еще учился в 10-м классе и ему не исполнилось восемнадцати лет, он ушел добровольцем на фронт.
Средняя школа -
направо,
прямо -
военкомат.
Здорово держится мама,
хлюпает маленький брат.

Он уходил зимой. Мы с мамой стояли на высоком берегу Камы и смотрели сверху, как через замерзшую и покрытую снегом Каму, по протоптанной дорожке передвигалась цепочка черных точек с заплечными мешками. Наум попал в Сарапулское пулеметное училище и вскоре был отправлен на фронт. Стал красноармейцем, и по сути, оставался им до конца жизни. На Орловско-Курской дуге Наум получил тяжелейшее черепно-мозговое ранение. "А я ни мертвым, ни героем не был", - писал брат о своей военной судьбе. После госпиталя его демобилизовали, и он приехал к нам, в Чкалов. Долгие годы его мучила не только память о войне, но и сильные головные боли. Однажды Наум показал мне рентгеновский снимок: часть черепа и верхняя челюсть, как звездное небо, были усеяны мельчайшими осколками.

- После окончания войны как протекала ваша мирная жизнь? Трудно ли жилось еврейской семье в советской Белоруссии?

- Студенческая жизнь у Наума, поступившего в БГУ, протекала достаточно весело, активно, интересно, он был признанным литературным авторитетом на курсе. Но события общественной жизни не могли не наложить свой отпечаток на все остальное. Нашими соседями по этажу были симпатичные и доброжелательные белорусы - Петр Семенович и Степанида Яковлевна с детьми. Однажды Степанида Яковлевна, придя с базара, сказала маме о том, что евреи продают на базаре отравленные грибы!
Отец очень верно определил тогда, что происходит и чего следует ожидать. Его прогноз оправдался: в стране началась антисемитская кампания, затронувшая все сферы общественной жизни. Идеологических врагов изобличали всюду: в науке, искусстве, литературе, в театре, кино. Люди, многие из которых во время войны защищали Отечество, были пригвождены к позорному столбу, лишались работы. Из университета в Минске были изгнаны великолепные преподаватели - Касовский, Факторович, Зерницкий. Об этих событиях Наум рассказывал мне с великой болью.

- У Наума были друзья?

- В нашем гостеприимном доме всегда собирались друзья Наума: Саша Адамович, Олег Сурский, Валентин Тарас, Гриша Бекрезкин, Федя Ефимов, Боря Заборов. Никогда в их компании не велись пустые разговоры, слушать их было всегда интересно. Случайный человек в дом попасть не мог. Органы безопасности, между тем, очень хотели знать, о чем говорят представители творческой интеллигенции. Время было такое, что каждого из друзей Наума вызывали по известному адресу, где с ними беседовали очень образованные люди в штатском и брали подписку о неразглашении. Естественно, что после таких "походов" ребята сразу же докладывали нам, где были и что говорили. Не от болтливости, а для того, чтобы обезопасить друзей. Об этом, кстати, пишет Алесь Адамович в книге "Прожито". Василь Быков появился позже, когда он только начал завоевывать место в литературе. Он писал не совсем то, чего хотели партийные функционеры и стражи социалистической морали. Он очень опасался органов госбезопасности, я был дважды тому свидетелем. Даже на природе он постоянно озирался, переходил на шепот. А у нас дома он подошел к окну и спросил, что это за машина с антенной стоит напротив. Брат задернул шторы и сменил тему разговора. У органов была техника, позволяющая по вибрации оконного стекла
записывать речь.

- Наум Кислик не только писал стихи, но и преподавал. Расскажите, пожалуйста, об этом периоде его жизни.

- После окончания университета Наум получил направление в тихий провинциальный городок Дриссу, который не сильно изменился с царских времен. Недалеко от переправы через Западную Двину стояла просторная изба, часть которой была отгорожена, там были сооружены клетушки, которые хозяин сдавал. В одной из них три года прожил Наум. Вечерами в избе не было света. За стеной плакал ребенок, шумели соседи... После работы в школе нужно было приготовить себе еду, проверить тетради, подготовиться к следующему дню... "Но и при тлении огарка учитель сочинял стихи". Трудно себе представить, как можно было жить и творить в таких условиях.

- После возвращения в Минск Наум много занимался переводами...

- Да, он перевел на русский язык многих белорусских поэтов и прозаиков: Р.Бородулина, П.Бровку, Я.Брыля, А.Велюгина, Ан.Вертинского, С.Гаврусева, С.Дергая, А.Кулешова, Я.Купалу, П.Панченка, А.Русецкий, М.Стрельцова, многих других. Поэзия и проза, переведенная Кисликом, может составить библиотеку. Но, несмотря на это, жизнь Наума в Минске была трудной. Без серьезных оснований редактор уволил его из журнала "Полымя", где он проработал около семи лет. Суд восстановил Наума на работе, но он сразу же подал заявление на увольнение.

- В это же время стихи Кислика печатались в разных изданиях, в том числе - в "Новом мире", которым тогда руководил Твардовский...

- С публикацией в "Новом мире" связан забавный эпизод. В том же номере журнала была опубликована подборка стихов Беллы Ахмадулиной, в которую по ошибке попало стихотворение Наума "И, отстояв за упокой...>>. Ошибка была исправлена, но история имела продолжение. В 1977 году в Грузии решили издать сборник стихов Б.Ахмадуллиной. Редактор-составитель включил в сборник "неизвестное" стихотворение поэтессы, напечатанное в "Новом мире".... Как-то, будучи в Москве, Наум выпивал и закусывал с поэтом Константином Ваншенкиным в ресторане ЦДЛ. За другим столиком сидела Ахмадулина. Ваншенкин со свойственной ему прямотой предложил поэтессе отдать Кислику гонорар. Все дружно посмеялись, а вскоре Наум получил увесистую бандероль от Ахмадуллиной с книгой стихов "Сны о Грузии", где его стихи были выделены, его авторство надписано рукой Беллы Ахатовны поверх печатного текста и подчеркнуто.

- Последние годы жизни Наума Кислика были трудными. Но он, тем не менее, продолжал писать стихи. Поэт хотел быть услышанным читателями?

- У брата в последние годы была тяжелейшая депрессия, близкая, судя по всему к депрессии Бориса Слуцкого. Печально, но мы, родные и друзья, оказались бессильны в борьбе с нею. Сохранились его дневники, стихи, пропитанные болью и скорбью по поводу окружающей реальности. Наум писал в своих записках: "Всякое незаслуженное страдание, унижение, боль, страх, тяжкое душевное потрясение, на которые так щедр наш век, - как знать? - не останутся ли миной замедленного действия в генах, не взорвутся ли в последующих поколениях. Не взорвется ли прошлое в будущем? Вот это - куда более глубокое значение того, что "ничто не забыто".

После ухода Наума его друзья, ни одного из которых сегодня нет в живых, решили устроить для школьников старших классов урок, рассказать о Науме и его творчестве. Там выступали Валентин Тарас, Александр Дракохруст, Федор Ефимов. После смерти брата вышла книга стихов "Ноша", многие стихотворения публикуются в СМИ. Но круг читателей, к сожалению, достаточно узок. Мне бы хотелось, чтобы поэты его поколения были услышаны нашими современниками тоже. Наум Кислик достойно прожил свою жизнь, и я горжусь тем, что у меня такой брат.

Док. 649934
Перв. публик.: 28.04.12
Последн. ред.: 21.05.12
Число обращений: 0