Кирилл, я знаю, что Вы из актерской семьи. Судьба была предопределена с детства или возможность выбора все-таки была?
- Наверное, так сложилось, значит, судьба была предопределена. Конечно, выбор был. Но меня никто не направлял в эту сторону специально. Скорее родители хотели, чтобы я занимался чем-то другим, понимая зависимость актерской профессии от случайностей, от обстоятельств. Действительно, очень много должно сложиться, чтобы получилось. Или не получилось. И ведь дарование и усердие еще не гарантия востребованности и успеха. Наверное, гениальный артист всегда реализуется, но гениев-то один на миллион. Многое в нашей профессии зависит от случая.
Так вот, меня мягко ориентировали в другом направлении, более прикладном. Пусть театр, но то, что связано с художественно-оформительской деятельностью. После восьмого класса я поступал в театрально-художественное училище, где было несколько факультетов: там учатся на гримеров, костюмеров, бутафоров, осветителей... Но тогда не поступил - сдал рисунок на тройку. Потому как выдающихся художественных способностей у меня не было. Меня пытались убедить, что они у меня есть, но дальше рисования в школьных тетрадках дело не пошло. Фантазия была, способностей - не было.
Тем не менее, я закончил десять классов и поступил в школу-студию МХАТ на постановочный факультет. Отучился два года, и только после этого, заново подав документы и не сдавая экзаменов по общеобразовательным предметам, прошел творческий конкурс и поступил на первый курс актерского...
А почему вы все-таки решили пойти поступать на актерский факультет?
- Я понимал, в сценографии, чтобы заниматься творчеством, а не быть просто исполнителем, нужно большое художественное дарование. Конечно, сейчас многие мои однокурсники по постановочному работают и в кино, и в рекламе, но мало кто работает в театре. А тогда в 89-м году вообще трудно было себе представить, как это все будет. Такое время... И рисовал я, надо признать, посредственно. У нас многие рисовали не очень. Ну, два-три человека хорошо. Те, кто действительно мог - поступали к Левенталю, на сценографов...
Мы же занимались прикладной специальностью и должны были выпуститься с записью "Художник-технолог сцены". Было довольно много технических дисциплин: сопромат, начертательная геометрия, черчение, материаловедение. У меня с математикой было туго, а эта профессия требует большой ответственности, ведь многое построено на расчетах. Кроме того, рядом была другая среда, где учились актеры, с которыми мы, естественно, дружили. Я смотрел на то, что они делали и думал, что может и у меня бы получалось... Но серьезных мыслей на этот счет сначала не было.
А у студентов есть такая забава: каждую весну, когда идут прослушивания, приходить и наблюдать за мучениями абитуриентов. Среди них попадались просто уникальные экземпляры. Вот и глумились...
В 1990 году курс набирал Табаков. Тот курс, где учился Сергей Безруков. Прослушивание проводил замечательный педагог - Михаил Андреевич Лобанов. И вот я пришел к нему "посмотреть". Лобанов прослушал очередную десятку, потом повернулся ко мне и вдруг спросил: "Ну, а ты когда придешь?". Я говорю, что вроде и не собирался. Он: "Нет-нет, ты готовь и приходи мне почитать!". Я рад, что мне встретился человек с такой педагогической интуицией...
Я подготовил какую-то дикую программу с прозой Джека Лондона, стихами Есенина. Несколько раз читал ему, он что-то менял. Но был уже июнь, я, в общем-то, понимал, что это несерьезно, что я не готов. О чем и сказал Лобанову. Он меня понял.
Кроме того, уже было известно, что на следующий год Алла Борисовна Покровская будет набирать свой курс. Ни до, ни после она никогда этого не делала, не была худруком. А я знал, слышал, какой она уникальный педагог и замечательная актриса. И знал тех педагогов, которые будут ей помогать. Это были те, с кем я уже как-то пересекался. С Дмитрием Владимировичем Брусникиным я работал на его дипломном спектакле на курсе у Василия Петровича Маркова - технически обслуживал и потому мы часто общались. С Козаком здоровались. С Пашей Ильиным приятельствовали. В общем, я знал, кто будет. Поэтому спокойно учился, а на следующий год кропотливо подготовился и легко поступал и во МХАТ, и в Щепкинское, и во ВГИК.
То есть в другие институты Вы тоже поступали?
- Конечно. Так принято. Но, отучившись два года во МХАТе, трудно представить, что ты будешь где-то еще - затягивает. Это сейчас я хожу мимо студии спокойно - там охрана, банк внизу... И Камергерский теперь такое буржуазное место - и чувствую, что это уже не мое, чужое...
Возвращаясь к началу разговора - наверное, было предопределение в жизни, но, может, сначала нужно было ошибиться, чтобы это понять. Хотя мог бы поступать и позже. И тогда еще было рано. Я поступил в 19 лет - это рано.
А многие Ваши коллеги говорят, что чем моложе, тем лучше...
- Я так думаю, что это порок советской театральной педагогики, которая берет детей и раскручивает их непосредственность. Потом их либо ломают, либо переделывают. Использование молодости. Человек в 17-20 лет может сыграть хорошо один раз, на интуиции, но редко может это повторить снова и снова. Психика неустойчивая еще. Мне кажется, зачастую режиссеры, пытаются эту непосредственность урвать и заодно подпитаться молодостью. Когда человек приходит с опытом - это другое дело. Почему на режиссуру берут отучившихся? Это уже думающий человек, у него перестают играть гормоны, он начинает что-то читать, он приходит с опытом жизни и играет уже не только органикой, но и человеческой массой, интеллектом. И я думаю, что это правильно.
Про себя знаю, что я начал о себе что-то понимать после 25 лет, когда закончил учебу и поработал не в одном театре.
Счастье, когда человек использует свою молодость, а потом умеет правильно пережить взросление. А иногда знаете, как говорят: что куда девалось? Был мальчик и где? Это как в рок-н-ролле: можно играть пока прет, пока драйв. Потом надо что-то уметь. И если драйва нет, а умение не пришло, то все. Нечем играть. Так же и в актерском деле. Конечно, если говорить о серьезном материале...
Каким Вы были студентом?
- Мы все были примерно одинаковыми студентами. Мы были добросовестными, когда дело касалось специальных дисциплин, и были недобросовестными в дисциплинах, которые нам казались рутинными, которые требовали сидения за партами. Что скрывать - это и так понятно. Хотя у нас были замечательные педагоги. Дай Бог каждому таких педагогов. По русскому и зарубежному театру, по русской литературе. Большие фигуры в театроведении. А мы часто относились к этому по принципу "лишь бы сдать". "Обломов" за ночь, "Воскресенье" в метро, по дороге на экзамен. В остальном же учились достаточно добросовестно. Мне хотелось самому что-то сделать, может и самостоятельно ставить спектакли. Ну, мечталось...
Молодые были, креатив был, наглость такая положительная, художественная. Чаще всего, когда ты приходишь в репертуарный театр, этот креатив никому не нужен. Нужно просто исполнять: быстро, качественно и без вопросов.
А вообще, несмотря на то, что учеба была с утра и до вечера, это было здорово. Мне нравилось.
Первый выход на профессиональную сцену помните?
Это был ввод, по-моему, в спектакль "Дачники" в театре Станиславского. 1995 год. Естественно, половина зала. Какая-то будничная история: пришел, оделся, вышел, сказал текст. Помню, что очень суетился - у меня было всего несколько репетиций.
Если к этому нормально относиться и говорить: "Ну, так же всегда бывает!" - это путь туда, где начинаются катастрофы. Дальше уже надо открывать Куприна, читать рассказ "Как я был актером". То, что называется театром, им не являясь, наверное, это и был мой первый выход на сцену. Тем не менее, я очень благодарен главному режиссеру театра Виталию Викторовичу Ланскому, который по мере сил старался что-то мне подсказывать, как-то меня окучивать. Мне-то казалось, что я готов абсолютно. А он делал мне замечания, давал роли. Я не могу сказать, что у меня там было мало ролей... Были и главные, и маленькие... Массовки не было вообще. Маленькая труппа, иногда даже небольшие выходы играли монтировщики.
Но Вы не долго там были?
- Два сезона. Так сложились обстоятельства. Я уехал на съемки. Никита Михалков тогда запустил проект "Сибирский цирюльник", где я играл одного из юнкеров. И мы три месяца жили в военном училище в Костроме. Потом - два месяца в Праге, наблюдали за съемками. Это скорее опыт наблюдения за тем, как человек работает, чем актерский опыт. Ну и компания прекрасная. Да и посмотреть, как работают Джулия Ормонд, Ричард Харрис, Ольбрыхский, Меньшиков и как потом их всех переигрывает Алексей Васильевич Петренко тоже очень интересно...
До того, как я уехал, я начинал репетировать с Мирзоевым в спектакле "Хлестаков". К сожалению, не сложилось. Тогда же умер Ланской. Через какое-то время стало ясно, что в театре на меня не рассчитывают. И я понял, что надо искать работу.
Вместе со своим однокурсником Володей Скворцовым я написал себе список из 5-6 театров. Первым был ТЮЗ. В то время мне нравились спектакли Гинкаса и Яновской.
Была уже середина сезона и никто, конечно, актеров не смотрел. Но я позвонил своему приятелю Максиму Виторгану, который тогда там работал, и он помог устроить показ. Мы с Володей пришли к Генриетте Наумовне, показались один раз, она велела подготовить другой материал. Через два дня после второго показа мне позвонили и сказали: "Приходите".
Я пришел, но проработал там всего 3-4 месяца. И работал бы дальше, но тут появился Васильев, который знал, что я актер. Мой отец играл у него в трех спектаклях. Анатолий Александрович меня, конечно, не помнил, но знал, что я есть. И когда он набирал группу стажеров, я думаю, что ему напомнила обо мне Надежда Михайловна, его жена. Он сам позвонил и предложил прийти.
Я пришел, и мне хватило двух дней, чтобы понять: я отсюда никуда не уйду. В свое время я репетировал с большими режиссерами: Козак, Мирзоев, Яновская. Но пришел к Васильеву на две беседы и поразился, настолько несопоставимый уровень предложения актеру, театрального языка, рассуждений, оценок, замечаний. Стало понятно, что будет глупо, если скажу, что еще не дорос и останусь там, где проще.
Мне было очень неудобно перед Яновской, которая взяла меня посреди сезона в театр, но я честно к ней пришел и все рассказал. И она легко меня отпустила. За что я ей, конечно, очень благодарен. И начались 9 лет работы с Васильевым.
Вы с ним много ездили по миру. Как зрители принимали в разных странах?
- Когда я с ним работал, он делал спектакли, которые не встраиваются в западное восприятие русского театра. В это восприятие встраиваются, например, работы Фоменко. Спектакли Васильева в эстетике, в материале, в принципе актерского существования не имели отношения к тому, что запад понимает под "русским театром". Часто его спектакли начинают смотреть настороженно. Особенно, если не фестиваль, а просто гастроли... Я сам это видел, когда в "Онегине" ты выходишь и двадцать минут выдерживаешь тишину и недоумение. Язык им незнаком. Театральный язык незнаком. Они пришли, рассчитывая, что с ними буду говорить на том языке, который им привычен, а им предлагается что-то другое. Чего они не помнят, от чего отвыкли или чего еще не знают. Хотя подчас западная публика проще. Например, японцы, легко считывают метафоры, символы... Венгрия, Амстердам, Рим, даже Париж - сначала недоверие. В Италии, помню, первый спектакль "Моцарт и Сальери" - немногим более половины зала. Потом - три четверти. Потом полный, потом - битком. Потом - висят на люстрах.
Честно говоря, я не знаю, как принимают другие спектакли. Нас часто встречали настороженно, но провожали с большим восторгом.
После отъезда Васильева Вы остались в театре?
- Да, я не ушел. Когда он уехал, выбор был: оставаться или уходить. Уйти - было бы более сильным поступком, чем остаться. Но никто не ушел, и я тоже остался. Почему? Наверное, самое главное потому, что Васильев все-таки оставил четыре спектакля, в которых я был занят. Каждый из них - это произведение искусства. И если кто-то ушел бы, трудно было бы их сохранить. Для меня было понятно, что несколько раз в месяц, выходя в этих спектаклях, я могу проверить, на что способен, насколько еще не испорчен телевизионной работой. Пожалуй, так.
После отъезда Васильева режиссером стал Игорь Яцко, наши отношения в театре позволяют иметь гибкий график работы - я могу уезжать на съемки, выбирать проекты в театре. Так мы начинали с Сашей Огаревым работать по "Преступлению и наказанию", там у нас не заладилось, не получилось по разным причинам. Нас никто не заставлял доделывать и выпускать в срок спектакль. Или с тем же Огаревым спектакль "Малороссийские песни". Я к нему на два разговора пришел, сказал, что замысла не понимаю, материала не чувствую, темой не встревожен. Прекрасно друг друга поняли. Потом пришел к Саше на премьеру, очень понравилось. И хорошо, что без меня... Все очень уважительно, по-дружески. Очень профессиональные отношения.
Сейчас мы начинаем репетировать с Яцко "Каина" по Байрону. Игорь собрал людей, начали встречаться и разговаривать. Он доверил мне роль Каина и я, конечно, хотел, чтобы и он сыграл в этом спектакле. Он замечательный артист. У нас много дуэтных сцен в пушкинских спетаклях. С ним выходишь на сцену и можно уже ничего не делать, только не испортить.
А какой спектакль можете назвать самым любимым на сегодня?
- К каждому из них у меня трепетное отношение. С каждым из них много связано и каждый из них я люблю по-разному. "Онегина" я люблю за то, что мы так трудно его делали, такой кровью он давался. Все собиралось по крупицам. За многодельность, за то, как выстраивалась каждая мизансцена, каждый жест. И как это все долго раскручивалось. Опять же, это свойство спектаклей Васильева, им надо прожить некоторое время, чтобы набрать массу. Я помню, как мы играли премьеру в 2003 году при почти полном молчании зала на протяжении всех трех часов. В полном отсутствии реакций, отсутствии контакта. Взаимопонимание с залом пришло со временем, постепенно.
"Пушкинский утренник" - это наша работа, которая практически выросла из репетиций. Его люблю за то, что очень боюсь его играть. За тот адреналин, когда ты думаешь, получится или нет. И за то ощущение, когда понимаешь, что получилось, что ты этот путь прошел.
"Каменный гость, или Дон Жуан мертв" - последняя работа Васильева в Москве, он выпустил этот спектакль перед отъездом. И не было бы полной истории наших отношений актера и режиссера, если б я не играл Дона Гуана. То, что он доверил мне эту роль, одну из сцен (другую сцену играет Илья Козин, третью - Игорь Яцко). Но за те 20-25 минут, что ты проводишь один на один с партнером и с залом в спектакле Васильева по пьесе Пушкина, ты учишься, может быть, большему, нежели тогда, когда тащишь на себе весь среднеарифметический репертуар среднеарифметического театра. Это правда. Поэтому каждый спектакль по-своему дорог.
А среди своих киноработ можете отметить те, которые нравятся Вам самому? К ним вы относитесь более критично.
- Отношусь к работам критично - знаю, где сделано хорошо, верно, а где ошибся. Самокритика быть должна - иначе ты останавливаешься. Не надо, конечно, впадать в крайность - у меня это тоже есть - когда ты посыпаешь голову пеплом и бьешься этой головой об стену. Путь недоверия к себе неправильный.
Васильев когда-то говорил: "Вы должны доверять себе, иметь уверенность. Стараться объективно смотреть на то, что сделали". Страх, что опять будет плохо, не позволит исправить роль в следующий раз. То же самое в кино: когда вижу себя на мониторе или уже в готовом продукте на экране, думаю, что можно бы и лучше. Конечно, чаще всего я себе не нравлюсь. А иногда смотришь и думаешь - сделал, верно сыграл сцену. Очень важно себя удивлять. Сделать так, что бы мог самому себе сказать "Ого! Не ожидал...". После такого удивления всегда остается тихое чувство творческого восторга. Как бы немного не касаешься земли. Наверное, это и есть удовлетворение от творчества.
Меня так учили, если я за что-то берусь, я должен этому сопереживать, подключаться. Речь о материале... Я не могу штамповать. Даже если 28 сцен в день и меня снимают сразу с трех камер. Я не могу просто использовать свое лицо. Как сказал мне один уважаемый режиссер: "Медийность - это твое лицо в сетке канала. Ты должен понимать, что это просто продукт". И все равно переживаешь. Поэтому любая картина, неважно с большой или маленькой ролью, - мне дорога. Бывает, что работа мне дорога не ролью, а людьми, с которыми я работал, материалом, городом, в котором я побывал.
Знаете, можно отказываться. Многие так и делают. Я редко отказываюсь. Такое было за последнее время всего раза два. А, может быть, мне везет на предложения.
Когда ты играешь в 7-8 сериалах в год, вдруг шестым или седьмым появляется именно тот, который стоил предыдущих пяти. В прошлом году у меня была такая картина: главная роль у режиссера Карины Фолиянц в фильме "Серафима Прекрасная". Такая работа - это редкий подарок. Красивая, глубокая, такая народная, что ли, история... Я понимаю, что у меня такой народности нет, нет такого содержания дарования, но ее можно было сыграть другими средствами. Такой объем материала, такая выделка телевизионного кино! Карина собирает вокруг себя свою группу и они, конечно, работают как в настоящем кино - это уже не сериал. Она никогда не работает лишь бы снять, лишь бы уложиться в тайминг. Это большая редкость.
Бывают картины, где вроде и стараешься, и люди хорошие. Но не складывается. Бывает просто коллективное зарабатывание денег. Такое тоже случается.
Сейчас я снимаюсь в Киеве в сериале, страшно сказать, "Доярка из Хацапетовки-3". Я снимался в "Доярке из Хацапетовки-2", теперь 3...
Я видела только первую...
- Вторая лучше! (смеется). Дикие тексты, дикий материал, дикий сюжет... Но Паша Снисаренко снимает по 11-12 дублей, это же работа! Эти люди не просто собрались - они отвечают за каждое движение. И ты тоже внутренне собираешься. Понимаешь, что не можешь выдавать фальшивку, если вокруг тебя так работают. И компания замечательная: Маша Куликова, Дима Ульянов, Володя Стержаков. Моя дочь пошутила, что надо снять "Доярку из Хацапетовки-4" в 3D. Вот тут ты соглашаешься из-за компании, из-за режиссера, из-за того, как построен процесс. Все понимают, что этот продукт - ширпотреб. Но этот ширпотреб делается настолько кропотливо, что ты начинаешь проникаться уважением к делу и понимаешь, что не можешь здесь халтурить.
Что вам интересно было бы сыграть?
- Честно говоря, мне не до жиру. В театре у меня уже настолько есть с чем сравнивать, что трудно хотеть чего-то определенного. Когда после Васильева ты попадаешь к другому режиссеру, сравнение, для меня, всегда не в пользу последнего. Каким бы талантливым человеком он не был. Конечно, в театре больше хочется играть мировой репертуар. Настоящий, большой.
У меня очень интересный был опыт репетиций с Михаилом Угаровым в "Практике", мне нравилась пьеса. Миша - человек удивительного такта, очень правильного отношения к себе и к актеру... Положительный опыт, хоть и не сыграл...
С Игорем Яцко интересно репетировать Байрона, потому что это Игорь. Он, возможно, единственный из учеников Васильева, которых я знал, кто так научился у него разбору текста. Кто еще так может разбирать, кроме Игоря, я не знаю.
В кино, конечно, хочется больших режиссеров, больших ролей. Исторических проектов, экранизаций. Но мне почти сорок лет, и я спокойно отношусь... Мало ли чего я хочу. Бог даст, придет...
Сейчас большого кино может и не так много снимают?
- Да нет, снимают... Знаете, для актеров сейчас удачное время: очень много телевизионных проектов. Хотя у многих и нет работы. Сидят в театре и перебиваются халтурой. Сам проходил... Так вот, иногда телевизионный формат становится более выгодным. Бывает, смотришь наше и кино и думаешь, что лучше уж сериал. Такой низкий уровень. Да нет, не низкий... Усредненный такой. И тогда лучше уж сериал.
А в чем для вас качество актерской работы? Настоящий актер - какой актер? И что значит успех?
- Давайте сразу начнем с того, что успех иногда зависит не от актера, а от того, кто сидит в зале. И успех в театре Сатиры, или в театре ДОК, или в "Школе драматического искусства" - это разные вещи. У этих разных успехов разные причины и разное содержание.
Для меня вершина актерской работы в театре - Ричард Чеслик в спектакле Гротовского "Стойкий принц". Это такой запредельный уровень. Невозможный.
Кто мне сейчас нравится? Я не так часто бывают в театре. Иногда хожу к Фоменко, там работает мой друг Никита Тюнин. Я часто не согласен, не принимаю, но там всегда интересно. Очень понравились дипломные спектакли на последнем курсе Кудряшова в ГИТИСе. Прямо позавидовал. А когда еще учился, любил ходить смотреть на Смоктуновского. Он так отличался от тех, кто его окружал, хоть это тоже были большие актеры. Но он был как будто не здесь. Как будто с другой планеты.
Какое кино Вы смотрите, если время позволяет?
- Разное. Время есть. Я сейчас доволен объемом съемок, потому что успеваю и сниматься, и жить. Есть грешок, люблю зрелищное американское кино. Я посмотрел "Начало" с ДиКаприо. Ничего особенного, но это такой уровень сценарного мастерства, у нас такого не бывает. Так закрутить интригу - просто запредельный уровень. У нас это просто невозможно. Как говорится, отстали лет на двести... Нравятся фильмы Джармуша, Хулио Медема, Ридли Скотта, Тарантино...
Где Вас можно будет увидеть в ближайшее время?
- Мои спектакли, наверное, будут в ноябре. В кино пока не знаю точно, когда выйдут картины. Сам жду фильма Карины Фолиянц. Хотелось бы посмотреть, что получилось.
Летом я снимался у режиссера Юсупа Разыкова в мелодраме для канала "Россия" "Любовь Надежды". Неожиданная для меня работа. Играю запойного алкаша, которого, как это водится на канале "Россия", спасает женщина. Прекрасный режиссер. И партнерша Наташа Антонова - замечательная. Может что-то из этого и получится. Мы старались.
Там все закончится хорошо?
На канале "Россия" всегда все заканчивается хорошо!
Беседовала Екатерина Кузьмина
Октябрь 2010 года
http://www.kino-teatr.ru/teatr/person/178
Док. 650427
Перв. публик.: 17.05.10
Последн. ред.: 17.05.12
Число обращений: 0
Козаков Михаил МихайловичМихалков Никита СергеевичПетренко Алексей ВасильевичТабаков Олег ПавловичВиторган Эммануил ГедеоновичБезруков Сергей ВитальевичМирзоев Рамиз ХассаноглыГребенщиков Кирилл Юрьевич
|
