В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Часть вторая. глава четырнадцатая Назад
Часть вторая. глава четырнадцатая
1
Выдохлась наконец дневная жара - полегче стало дышать.
На Раису напал трудовой зуд - это всегда случается после очередной
домашней перебранки, - начала все перетряхивать, все перелопачивать: мыть
полы, заново переставлять мебель, подметать заулок. А ему что делать?
Для видимости потолкался по дому, туда-сюда заглянул, обошел усадьбу,
прошелся с дочерьми до колодца и кончил тем, что отпустил их в клуб, а затем
и сам пошел.
Кино уже началось - Михаил еще на крыльце услыхал рев и грохот,
доносившийся из зрительного зала, - не иначе как военную картину показывали.
Он постоял-постоял в пустом фойе и пошел в читальню, в которой еще
недавно хозяйничали ребятишки и молодежь. Журналы и газеты вразброс по всему
столу, на полу опрокинутые стулья, рваная бумага, песок и, конечно, настежь
двери: всем скопом, всем стадом кинулись на выход, когда раздался звонок.
Михаил плотно прикрыл двери, поднял с полу стулья, навел кое-какой
порядок на столе и только после этого подошел к списку погибших на войне.
Сто двадцать восемь человек. Целая рота. Это только те, что не
вернулись с фронта. А ежели к ним прибавить еще тех пекашинцев, которые
приняли смерть во время войны тут, на Пинеге, - кто от работы, кто от
голода, кто от простуды на сплаве, кто от пересады в лесу? Разве они не
заслужили того, чтобы тоже быть в этом списке? Разве не ради родины, не ради
победы отдали свои жизни?
Тоня-библиотекарша (это она рисовала список) поначалу размахнулась
круто - за версту видать первые фамилии. А потом увидела - бумаги не хватит,
и начала мельчить-лепить так, что последние фамилии без очков и не
прочитать.
Ивану Пряслину в этом списке тоже не очень повезло (Тоня еще на букве
"н" включила тормоза), но Михаил уже привык - сразу уперся глазом в
отцовскую фамилию.
Где-то он читал или в кино видел: тридцатилетний сын в трудную минуту
смотрит на карточку молодого безусого паренька, каким был его отец, убитый
на войне, и просит у него совета.
Помнится, это до слез прошибло его тогда, и с той поры не было случая,
чтобы он, подойдя к этой пекашинской святыне, не подумал бы, что и он уже
чуть ли не в полтора раза старше своего отца. А все равно, глядя на родное
имя, выведенное от руки черными, уже полинялыми чернилами, он чувствовал
себя всегда маленьким недоростком, тем лопоухим пацаном, каким он провожал
отца на войну...

2
После разговора с отцом у Михаила всегда легчало на душе. Он выходил из
читальни как бы весь, с ног до головы, омытый родниковой водой.

Сегодня этого привычного ощущения не было. Почему? Неужели все дело в Коте-сопле, подслеповатом племяннике Сусы-балалайки, который под парами незванно-непрошенно вкатился в читальню? Михаил, конечно, тотчас выставил его вон - не смей, мразь эдакая, с пьяным рылом к святыне! - но настроиться на прежний лад уже не смог.

А может, подумал он, шагая по темной деревне и вглядываясь в освещенные
окна, из-за осени все это? Из-за того, что осень опять подошла к Пекашину?
Сколько лет уже как кончилась война, сколько лет прошло с той поры, как
отменили налоги и займы, а его все еще и доселе с наступлением августовской
темноты будто в ознобе начинает трясти. Потому что именно в это самое время
начиналась, бывало, главная расплата с налогами и займами.
Михаил прошел мимо своего дома - хотелось хоть немного успокоиться - и
вдруг, когда стал подходить к старому дому, понял, отчего у него муторно и
погано на душе. Оттого, что не в ладах, не в согласии со своими. С Петром, с
братом родным, за все лето ни разу по-хорошему не поговорил. Парень
старается, старый дом, сказывают, перетряс до основанья, а он даже не
соизволил при дневнем свете на его дела посмотреть. Да и с сестрой что-то
надо делать. Ну дура набитая, ну наломала дров и с домом и с этими детками -
да ведь сестра же! Какая жизнь вместе прожита!
Эх, воскликнул про себя Михаил, загораясь, вот вломлюсь сейчас
нежданно-негаданно и прямо с порога: ну вот что, ребята, посмешили людей - и
хватит! А теперь давай докладывай старшему брату что и как.
Он сделал полный вдох, как перед прыжком в воду, решительно оттолкнулся
от угла старого дома, откуда смотрел на знакомые занавески с кудрявыми
цветочками в домишке покойной Семеновны, налитые ярким электрическим светом
изнутри, и снова прилип к углу, потому что как раз в эту минуту из дома
Семеновны, громко разговаривая и посмеиваясь, вышли люди.
- Ну, спасибо, спасибо, Лизавета! Опять, слава богу, отвели душу.
- Бесстыдница, убежала-ускакала от нас - мы хоть помирай без тебя.
- Дак ведь не за границу ускакала, - ответил Лизин голос, - а вы не без
ног. Версту-то, думаю, всяко одолеть можете.
- Можем, можем, Лизавета! Теперь-то живем. Трудно первый раз тропу
проторить, а по натоптанной-то дороге и слепая кобыла ходит.
Понятно, понятно, сказал себе Михаил, старушонки из нижнего конца.
Видите ли, осиротели было, бедные, - негде языком почесать стало, когда та
из дому своего удрала. А теперь возликовали - можно и у Семеновны горло
драть.
А сестрица-то, сестрица-то какова! - продолжал заводить себя Михаил. Он
расчувствовался-расслюнявился, чуть ли не с повинной хотел заявиться. А она:
ха-ха-ха, заходите в любое время, а про дом-горемыку и думы нет.
Закипая злостью, Михаил круто сплюнул и пошагал домой.

3
Дома все сияло и сверкало, как в праздник: и крашеный намытый пол, и начищенный никелированный самовар, который в ожидании хозяина словно паровоз бурлил на столе, и дорогая полированная мебель, отделанная медью. И блестела и сверкала Раиса. За сорок лет бабе перевалило, на иную в ее годы и взглянуть тошно, а этой никакие годы нипочем. Как молодая девка.
Михаил сам молодел в такие вечера. Он гордился своим новым,
по-городскому обставленным домом, всеми этими красивыми вещами, которые
окружали его, и, чего лукавить, гордился своей красивой румянощекой женой.
В нынешний вечер ничто не радовало его, ничто не ворохнуло сердце. И он
как перешагнул порог с насупленными бровями, так и сидел за столом.
- Что опять стряслось? Какая муха укусила?
Раиса спрашивала мягко, дружелюбно, но он только вздохнул в ответ. А
что было сказать? Как признаться в том, что вот он сидит в своем расчудесном
новом доме, а душой и сердцем там, в старой пряслинской развалюхе?

Док. 654717
Перв. публик.: 20.06.00
Последн. ред.: 02.10.12
Число обращений: 0

  • Федор Абрамов. Дом

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``