1
Дождь застал Михаила уже на Руси, то есть после того, как он из лесного сузема выбрался в поля. Ему не хотелось мокнуть близ дома, и он начал настегивать Миролюба. Но Миролюб только для виду замотал старой головой: выдохся. Они с новым управляющим за эти два дня объехали всю Синельгу - от устья до верховья. Везде побывали, каждый мысок, каждую поженку обнюхали. Виктор Нетесов решил с будущего года опять ставить сена на Синельге, и разве мог он, Михаил, не поддержать его в таком деле?
Расходившийся дождь как метлой вымел пекашинские задворки - ни единой
души не попалось ему на глаза вплоть до самой конюшни. Зато уж тут
Филя-петух его насмешил. Сукин сын - не иначе как с перепоя - вывел из
стойла самую резвую кобылку, вороную Птаху, и давай заседлывать.
- Ты, Филипп, никак на новый способ отрезви ловки решил перейти?
- Я за тобой, Михаил, хотел ехать.
- За мной?
- Не знаю, как тебе и сказать, мужик. Несчастье у тебя дома большое...
Михаил слез с лошади, заставил себя выпрямиться: бей!
- Лизавету размяло...
- Лизку?
- Ну... Мы это стали на дом с Петром коня подымать ставровского, а
веревка-то попадись старая... Ну и... - Филя виновато развел руками.
- Ну и что, что? - заорал Михаил. - Да говори ты, дьявол тебя задери! -
Он схватил обеими руками Филю за старый измочаленный свитеришко, но сразу же
выпустил и побежал к старому дому.
В заулке он еще издали увидел сосновые слеги-бревна, приставленные к
избе, а затем увидел и коня, лежавшего на земле посреди заулка.
- Вот здесе-ка она упала. - Запыхавшийся, ни на шаг не отстававший от
Михаила Филя подвел его к крайней от дороги слеге, указал на мелкую, обмытую
дождем щепу и вдруг ахнул: - Смотри-ко, тут что! Пуговица... Да это же
Лизкина пуговица-то. От ейной кофты.
Михаил тоже узнал пуговицу. Два года назад он зашел в сельпо: что бы
купить сестре на день рожденья? "А купи, ежели богатый, кофту, -
посоветовала продавщица. - Смотри-ко, какие на ней застежечки. Как у Лизки
глаза".
Михаил поднял с земли зеленую пуговицу, досуха, до блеска отер ее на
ладони, положил в карман намокшей парусиновой куртки.
Филя завсхлипывал:
- Я ведь ей еще говорил, когда они меня позвали. Говорю, не поднять нам
с Петром такой охлупень. Больно тяжелый, говорю, брось. Давайте, говорю, еще
кого позовем. А она еще со смехом: "Брось, брось, Филипп! А я-то на что?" Ну
вот мы с Петром залезли на крышу, а она снизу с жердиной - то мой конец
толкнет, то Петров. А потом веревка у Петра лопнула, ну и... - Филя махнул
рукой и громко, по-ребячьи расплакался.
- Она... - Михаил с трудом протолкнул через пересохшее горло еще одно
слово: - Жива?
- Жива была... В район... в больницу увезли...
2
Лыско встретил хозяина протяжным воем, и, хотя для Михаила это было не
внове - давно у ихнего пса не все дома, - он похолодел от ужаса и минут пять
стоял, ухватившись обеими руками за воротца. Затем кое-как заволок в избу
ноги, сел на скамейку у печи.
Раиса молча собрала на стол.
- Поешь. Ведь уж сколько ни переживай, чего теперь сделаешь. Сама
виновата. Михаил покачал головой:
- Я виноват.
- Ты?
- А то кто же? Бросил одних... Чего они понимают?
- А чего понимать-то? Дети они маленькие? Всяко, думаю, под бревно-то
не надо лезть. А то вот как - жердинкой бревно на дом подымать!
- Ты не станешь.
- С ума я сошла! Да и вся эта игра в коников разве дело? За дом надо
было стоять, а чего по волосам рыдать, раз голова снята? А она из дому пых,
пущай по бревнышку разносят, а потом и спохватилась... Коником дорогого
свекра буду вспоминать...
Михаил глухо спросил:
- Ребята где?
- Какие ребята? Наши?
- Племянники мои.
Раиса округлила глаза.
- Племянники у меня есть! Михаил и Надежда. Не слыхала?
- У Анфисы Петровны, наверно, - уже другим голосом ответила Раиса. - У
кого же еще?
- А почему не у нас?
- Почему, почему... Сам знаешь, Анфиса Петровна первая подружка у ей...
- А я дядя им, дядя! Родной! Ты понимаешь это? Понимаешь? - Михаил
поднялся на ноги. - Пойду...
Раиса со слезами припала к его раскисшей в избяном тепле парусиновой
куртке, обеими руками обняла за шею.
Он хотел оттолкнуть ее от себя - разве это ему сейчас надо? - и вдруг
судорожно прижал к себе: понял, что она за него испугалась, понял, что,
несмотря на ее вечные попреки из-за Варвары, ревность, несмотря на всю ее
руготню, она его жена - верная, преданная до гроба, до последнего вздоха.
- Не убивайся, не хорони человека раньше времени, - начала утешать его
Раиса. - О прошлом годе Иван Яковлев час под тремя деревами лежал, а сейчас
смотри-ко как бегает. Как заново родился.
Хотелось бы, ох как хотелось бы верить, что все обойдется благополучно,
но Филя-петух, на глазах у которого все это произошло, ни единого словца не
сказал в утешенье, а уж он ли не любит каждого утешить!
- Машина придет, скажи, чтобы ехала вдогонку, а я пойду. Сил моих
больше нету ждать.
3
...Была осенняя кромешная темень, был нудный осенний дождь, и было еще
отважное и отзывчивое сердце четырнадцатилетнего мальчишки. И он шагал
впереди матери, чтобы проложить ей в темноте дорогу, чтобы всю сырость с
сосновых лап принять на себя...
Так было в сорок втором году, когда он провожал мать в район по вызову
военкомата.
А сейчас? Что стало с ним сейчас?
Отринул, отпихнул от себя родную сестру, самого близкого, самого
дорогого человека, с которым всю войну, все самое страшное пережил вместе.
Да как он мог сделать это? Ведь не злодей же он, не последний человек в
своей деревне. Были времена - в пример ставили. А вот он, примерный человек,
вот что натворил, наделал... И сейчас он уже не только перед сестрой своей,
перед братьями вину чувствовал, но и перед Васей, перед покойным
племянником.
Да, да, и перед Васей. Все думал, все уверял себя - ради Васи, ради его
памяти старается. А разве Вася простил бы ему, как он мать его родную
поносил, топтал? И уж, конечно, нет и не будет ему прощения от Степана
Андреяновича. Тот ради Лизы, ради невестки своей любимой, всем, жизнью своей
пожертвовал бы, а не то что домом...
Ослепительная, каленая молния прочертила черную просеку дороги впереди.
Потом где-то в стороне тяжко грохнуло и покатилось, и покатилось в сузем...
Шла запоздалая осенняя гроза, и Михаил вдруг вспомнил отца, его
последний наказ: "Сынок, ты понял меня? Понял?"
Тридцать лет назад сказал ему эти слова отец. Сказал в тот день, когда
уходил на войну, и тридцать лет он ломал голову над ними, а вот теперь он
их, кажется, понял...
1973-1978
Док. 654731
Перв. публик.: 30.06.00
Последн. ред.: 02.10.12
Число обращений: 0
Федор Абрамов. Дом
|
