В немецком лагере Михаилу Сидоровичу Мостовскому впервые после Второго
Конгресса Коминтерна пришлось всерьез применить свое знание иностранных
языков. До войны, живя в Ленинграде, ему нечасто приходилось говорить с
иностранцами. Ему теперь вспомнились годы лондонской и швейцарской
эмиграции, там, в товариществе революционеров, говорили, спорили, пели на
многих языках Европы.
Сосед по нарам, итальянский священник Гарди, сказал Мостовскому, что в
лагере живут люди пятидесяти шести национальностей.
Судьба, цвет лица, одежда, шарканье шагов, всеобщий суп из брюквы и
искусственного саго, которое русские заключенные называли "рыбий глаз", -
все это было одинаково у десятков тысяч жителей лагерных бараков.
Для начальства люди в лагере отличались номерами и цветом матерчатой
полоски, пришитой к куртке: красной - у политических, черной - у
саботажников, зеленой - у воров и убийц.
Люди не понимали друг друга в своем разноязычии, но их связывала одна
судьба. Знатоки молекулярной физики и древних рукописей лежали на нарах
рядом с итальянскими крестьянами и хорватскими пастухами, не умевшими
подписать свое имя. Тот, кто некогда заказывал повару завтрак и тревожил
экономку своим плохим аппетитом, и тот, кто ел соленую треску, рядом шли
на работу, стуча деревянными подошвами и с тоской поглядывали - не идут ли
Kosttrager - носильщики бачков, - "костриги", как их называли русские
обитатели блоков.
В судьбе лагерных людей сходство рождалось из различия. Связывалось ли
видение о прошлом с садиком у пыльной итальянской дороги, с угрюмым гулом
Северного моря или с оранжевым бумажным абажуром в доме начальствующего
состава на окраине Бобруйска, - у всех заключенных до единого прошлое было
прекрасно.
Чем тяжелей была у человека долагерная жизнь, тем ретивей он лгал. Эта
ложь не служила практическим целям, она служила прославлению свободы:
человек вне лагеря не может быть несчастлив...
Этот лагерь до войны именовался лагерем для политических преступников.
Возник новый тип политических заключенных, созданный
национал-социализмом, - преступники, не совершившие преступлений.
Многие заключенные попали в лагерь за высказанные в разговорах с
друзьями критические замечания о гитлеровском режиме, за анекдот
политического содержания. Они не распространяли листовок, не участвовали в
подпольных партиях. Их обвиняли в том, что они бы могли все это сделать.
Заключение во время войны военнопленных в политический концентрационный
лагерь являлось также нововведением фашизма. Тут были английские и
американские летчики, сбитые над территорией Германии, и представлявшие
интерес для гестапо командиры и комиссары Красной Армии. От них требовали
сведений, сотрудничества, консультаций, подписей под всевозможными
декларациями.
В лагере находились саботажники, - прогульщики, пытавшиеся самовольно
покинуть работу на военных заводах и строительствах. Заключение в
концентрационные лагеря рабочих за плохую работу было также приобретением
национал-социализма.
В лагере находились люди с сиреневыми лоскутами на куртках - немецкие
эмигранты, уехавшие из фашистской Германии. И в этом было нововведение
фашизма, - покинувший Германию, как бы лояльно он ни вел себя за границей,
становился политическим врагом.
Люди с зелеными полосами на куртках, - воры и взломщики, были в
политическом лагере привилегированной частью; комендатура опиралась на них
в надзоре над политическими.
Во власти уголовного над политическим заключенным также проявлялось
новаторство национал-социализма.
В лагере находились люди такой своеобразной судьбы, что не было
изобретено цвета лоскута, отвечающего подобной судьбе. Но и индусу,
заклинателю змей, персу, приехавшему из Тегерана изучать германскую
живопись, китайцу, студенту-физику национал-социализм уготовил место на
нарах, котелок баланды и двенадцать часов работы на плантаже.
Днем и ночью шло движение эшелонов к лагерям смерти, к концентрационным
лагерям. В воздухе стояли стук колес, рев паровозов, гул сапог сотен тысяч
лагерников, идущих на работу с пятизначными цифрами синих номеров,
пришитых к одежде. Лагери стали городами Новой Европы. Они росли и
ширились со своей планировкой, со своими переулками и площадями,
больницами, со своими базарами-барахолками, крематориями и стадионами,
Какими наивными и даже добродушно-патриархальными казались ютившиеся на
городских окраинах старинные тюрьмы в сравнении с этими лагерными
городами, по сравнению с багрово-черным, сводившим с ума заревом над
кремационными печами.
Казалось, что для управления громадой репрессированных нужны огромные,
тоже почти миллионные армии надсмотрщиков, надзирателей. Но это было не
так. Неделями внутри бараков не появлялись люди в форме СС! Сами
заключенные приняли на себя полицейскую охрану в лагерных городах. Сами
заключенные следили за внутренним распорядком в бараках, следили, чтобы к
ним в котлы шла одна лишь гнилая и мерзлая картошка, а крупная, хорошая
отсортировывалась для отправки на армейские продовольственные базы.
Заключенные были врачами, бактериологами в каторжных больницах и
лабораториях, дворниками, подметавшими каторжные тротуары, они были
инженерами, дававшими каторжный свет, каторжное тепло, детали каторжных
машин.
Свирепая и деятельная лагерная полиция - капо, носившая на левых
рукавах широкую желтую повязку, лагерэльтеры, блокэльтеры, штубенэльтеры -
охватывала своим контролем всю вертикаль лагерной жизни, от общелагерных
дел до частных событий, происходящих ночью на нарах. Заключенные
допускались к сокровенным делам лагерного государства - даже к составлению
списков на селекцию, к обработке подследственных в дункелькамерах -
бетонных пеналах. Казалось, исчезни начальство, заключенные будут
поддерживать ток высокого напряжения в проволоке, чтобы не разбегаться, а
работать.
Эти капо и блокэльтеры служили коменданту, но вздыхали, а иногда даже и
плакали по тем, кого отводили к кремационным печам... Однако раздвоение
это не шло до конца, своих имен в списки на селекцию они не вставляли.
Особо зловещим казалось Михаилу Сидоровичу то, что национал-социализм не
приходил в лагерь с моноклем, по-юнкерски надменный, чуждый народу.
Национал-социализм жил в лагерях по-свойски, он не был обособлен от
простого народа, он шутил по-народному, и шуткам его смеялись, он был
плебеем и вел себя по-простому, он отлично знал и язык, и душу, и ум тех,
кого лишил свободы.
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
viperson.ru
Док. 654823
Перв. публик.: 04.10.90
Последн. ред.: 04.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
