Выглянув в окно штабной избы и увидя в облаке пыли "виллис" командира
корпуса, генерал Неудобнов обрадовался.
Так однажды было в детстве, когда взрослые ушли в гости и он радовался,
что остался хозяином в доме, - но едва закрылась дверь, ему стали
мерещиться воры, пожар, и он ходил от двери к окну, млея, прислушивался,
потягивал носом - не пахнет ли дымом.
Он почувствовал себя беспомощным, способы, которыми он управлял
большими делами, здесь не годились.
Вдруг противник полезет, - ведь от штаба до фронта шестьдесят
километров. Тут не припугнешь снятием с должности, не обвинишь в связях с
врагами народа. Прут танки и прут, чем их остановишь? И эта очевидность
поразила Неудобнова, - мощь государственного гнева, заставлявшего
склоняться и трепетать миллионы людей, здесь, на фронте, когда пер немец,
не стоила ни гроша. Немцы не заполняли анкет, не рассказывали на собраниях
своих биографий, не маялись, боясь ответить о занятиях родителей до
семнадцатого года.
Все, что он любил, без чего не мог жить, его судьба, судьба его детей,
уже не было под прикрытием великого, грозного, родного ему государства. И
он впервые с робостью и приязнью подумал о полковнике.
- Новиков, войдя в штабную избу, сказал:
- Мне, товарищ генерал, ясно, - Макаров! Он в любом положении сам решит
внезапно возникшую задачу. Белов, тот без оглядки будет рваться вперед, он
иного не понимает. А Карпова придется подгонять, тяжеловоз, медлитель.
- Да-да, кадры, кадры, они все решают; неустанно изучать кадры, этому
нас товарищ Сталин учит, - проговорил Неудобнов и живо добавил: - Я все
думаю - немецкий агент в станице есть, это он, подлец, утром навел авиацию
на наш штаб.
Рассказывая Новикову о штабных событиях, Неудобнов сказал:
- Тут к нам собрались приехать соседи и командиры частей усиления, так,
без особого дела, познакомиться, просто в гости.
- Жаль, что Гетманов уехал в штаб фронта, и чего это его понесло? -
сказал Новиков.
Они условились вместе пообедать, и Новиков пошел к себе на квартиру
помыться, переменить запылившуюся гимнастерку.
На широкой станичной улице было пустынно, только возле ямы, вырытой
бомбой, стоял старик, в чьей избе квартировал Гетманов. Старик, словно бы
яма была вырыта для хозяйственных надобностей, что-то определял над ней
растопыренными руками. Поравнявшись с ним, Новиков спросил:
- Над чем это колдуешь, отец?
Старик по-солдатски взял под козырек, проговорил:
- Товарищ командующий, был я в германском плену в пятнадцатом году,
работал там у одной хозяйки, - и, указав на яму, потом на небо, подмигнул:
- Не иначе мой байстрюк, сукин сын, прилетал, наведывал меня.
Новиков рассмеялся:
- Ох, старик.
Он заглянул в закрытые ставнями окна Гетманова, кивнул часовому,
стоявшему у крыльца, и вдруг подумал: "Какого черта Гетманов в штаб фронта
ездит? Какие это дела у него?" И на миг в душе его мелькнула тревога:
"Двуличный он, как это Белову за аморальное поведение выговаривал, а
стоило мне про Тамару вспомнить, как лед сделался".
Но тотчас мысли эти показались пустыми, не свойственна была Новикову
подозрительность.
Он свернул за угол дома и увидел на полянке несколько десятков парней,
должно быть, мобилизованных райвоенкоматом, отдыхавших возле колодца.
Сопровождавший ребят боец, притомившись, спал, прикрыв лицо пилоткой,
рядом с ним лежали горкой сложенные узелки и мешочки. Ребята, видимо,
прошли немало по степи, натрудили ноги, и некоторые из них разулись.
Головы их еще не были пострижены, и издали они походили на сельских
школьников, отдыхавших на переменке между уроками. Их худые лица, тонкие
шеи, русые нестриженые волосы, латаная, перешитая из отцовских пиджаков и
штанов одежда, - все это было совершенно детским. Несколько человек играли
в традиционную игру мальчишек, когда-то и комкор играл в нее, кидали
пятаки в сторону вырытой ямки, прищурившись, целились. Остальные глядели
на игру, и лишь глаза у них не были детскими - тревожные и грустные.
Они заметили Новикова и поглядывали на спящего дядьку, очевидно, им
хотелось спросить его, можно ли кидать пятаки, продолжать сидеть, когда
мимо них идет военное начальство.
- Дуйте, дуйте, богатыри, - сказал бархатным басом Новиков и прошел,
махнув в их сторону рукой.
Чувство пронзительной жалости охватило его, - такой острой, что он даже
растерялся от ее силы. Должно быть, эти худые детские глазастые личики,
эта сельская бедная одежда вдруг с какой-то прямо-таки удивительной
ясностью сообщили, что ведь дети, ребята... А в армии ребячье, человечье
скрыто под каской, в выправке, в скрипе сапог, в отработанных движениях и
словах... А тут все было начистоту.
Он зашел в дом, и странно, что от всего сложного и тревожного груза
сегодняшних мыслей и впечатлений самой тревожной оказалась эта встреча с
мальчишками-новобранцами.
"Живая сила, - повторял про себя Новиков, - живая сила, живая сила".
Всю свою солдатскую жизнь он знал страх перед начальством за потерю
техники и боеприпасов, за просроченное время, за машины, моторы, горючее,
за оставление без разрешения высоты и развилки дорог. Не встречал он,
чтобы начальники всерьез сердились на то, что боевые действия
сопровождались большими потерями живой силы. А иногда начальник посылал
людей под огонь, чтобы избегнуть гнева старшего начальства и сказать себе
в оправдание, разведя руками: "Ничего не мог поделать, я половину людей
положил, но не мог занять намеченный рубеж"...
Живая сила, живая сила.
Он несколько раз видел, как гнали живую силу под огонь даже не для
перестраховки и формального выполнения приказа, а от лихости, от
упрямства. Тайная тайных войны, ее трагический дух были в праве одного
человека послать на смерть другого человека. Это право держалось на том,
что люди шли в огонь ради общего дела.
Но вот знакомый Новикова, трезвый и разумный командир, находясь на
передовом НП, не изменяя своим привычкам, ежедневно пил свежее молоко.
Утром под огнем противника боец из второго эшелона приносил ему термос с
молоком. Случалось, немцы убивали бойца, и тогда знакомый Новикова,
хороший человек, оставался без молока. А на следующий день новый посыльный
нес под огнем термос с молоком. Пил молоко хороший, справедливый,
заботливый к подчиненным человек, его солдаты называли отцом. Пойди-ка
разберись во всем этом хозяйстве.
Вскоре Неудобнов зашел за Новиковым, и Новиков, торопливо и старательно
причесывая перед зеркальцем волосы, сказал:
- Да, товарищ генерал, жуткое все же дело - война! Видели, - ребят на
пополнение гонят?
Неудобнов сказал:
- Да, кадры бросовые, сопливые. Я этого сопровождающего разбудил,
обещал его в штрафную роту отправить. Распустил их совершенно, не воинская
команда, а кабак какой-то.
В романах Тургенева иногда рассказывается, как к вновь обосновавшемуся
помещику приезжают соседи...
В темноте подошли к штабу две легковые машины, и хозяева вышли
встречать на крыльцо гостей: командира артиллерийской дивизии, командира
гаубичного полка, командира бригады реактивных минометов.
...Дайте мне руку, любезный читатель, и отправимся вместе в имение
Татьяны Борисовны, моей соседки...
Полковник-артиллерист, командир дивизии, был знаком Новикову по
фронтовым рассказам и по штабным сводкам, - он ему даже ясно
представлялся: багроволицый, круглоголовый. Но, конечно, он оказался
пожилым, сутулым человеком.
Казалось, что веселые глаза его случайно попали на угрюмое лицо. А
иногда глаза так умно смеялись, что казалось, - они-то, глаза, и есть суть
полковника, а морщины, унылая, сутулая спина случайно присоединились к
этим глазам.
Командир гаубичного полка Лопатин мог сойти не только за сына, но и за
внука командира артиллерийской дивизии.
Командир бригады реактивных минометов Магид, смуглый, с черными усиками
над оттопыренной верхней губой, с высоким лбом от ранней лысины, оказался
остряком и разговорчивым человеком.
Новиков позвал гостей в комнату, где стоял уже накрытый стол.
- Прошу принять привет с Урала, - сказал он, указывая на тарелки
маринованных и соленых грибов.
Повар, стоявший в картинной позе у накрытого стола, сильно покраснел,
ахнул и скрылся, - не выдержали нервы.
Вершков наклонился над ухом Новикова и зашептал, указывая на стол:
- Конечно, давайте, что ж ее держать взаперти.
Командир артиллерийской дивизии Морозов, показав ногтем чуть повыше
четверти своего стакана, сказал:
- Никак не больше, печень.
- А вам, подполковник?
- Ничего, у меня печень здоровая, лейте до края.
- Наш Магид - казак.
- А у вас, майор, как печень?
Командир гаубичного полка Лопатин прикрыл свой стакан ладонью и сказал:
- Спасибо, я не пью, - и, сняв ладонь, добавил: - Символически,
капельку одну, чтобы чокнуться.
- Лопатин - дошкольник, конфеты любит, - сказал Магид.
Выпили за успех общей работы. Тут же, как обычно бывает, выяснилось,
что у всех оказались знакомые по академии и училищам мирных времен.
Поговорили о фронтовом начальстве, о том, как плохо стоять в холодной
осенней степи.
- Ну как, скоро свадьба будет? - спросил Лопатин.
- Будет свадьба, - сказал Новиков.
- Да-да, там, где "катюша", там всегда свадьба, - сказал Магид.
Магид был высокого мнения о решающей роли оружия, которым он
командовал. После стакана водки он сделался снисходительно доброжелателен,
в меру насмешлив, скептичен, рассеян и сильно не нравился Новикову.
Новиков в последнее время все прикидывал в душе, как бы отнеслась
Евгения Николаевна к тому или другому фронтовому человеку, как бы стал с
ней разговаривать и вести себя тот или другой его фронтовой знакомец.
Магид, подумалось Новикову, обязательно стал бы приставать к Жене,
ломался бы, хвастался, рассказывал бы анекдоты.
Новиков ощутил тревожное, ревнивое чувство, словно Женя слушала остроты
Магида, старавшегося показать товар лицом.
И, сам желая показать перед ней товар лицом, он заговорил о том, как
важно понимать и знать людей, с которыми рядом воюешь, заранее знать, как
поведут они себя в боевых условиях. Он рассказал о Карпове, которого
придется подгонять, о Белове, которого придется сдерживать, и о Макарове,
одинаково легко и быстро ориентирующемся в условиях наступления и обороны.
Из довольно пустого разговора возник спор, который часто происходит
среди командиров различных родов войск, спор хотя и горячий, но, по
существу, тоже довольно-таки пустой.
- Да, людей направлять и подправлять надо, но насиловать их волю не
следует, - сказал Морозов.
- Людьми надо твердо руководить, - сказал Неудобнов. - Ответственности
бояться не надо, ее нужно на себя принимать.
Лопатин сказал:
- Кто не был в Сталинграде, тот вообще войны не видел.
- Нет уж вы простите, - возразил Магид. - Что Сталинград? Геройство,
стойкость, упорство - не спорю, да и смешно спорить! Но я не был в
Сталинграде, а имею нахальство считать, что войну видел. Я офицер
наступления. В трех наступлениях я участвовал и скажу: сам прорывал, сам в
прорыв входил. Пушки себя показали, обогнали не только пехоту, но и танки,
а хотите знать, и авиацию.
- Ну, это вы, подполковник, бросьте: обогнали танки, - желчно сказал
Новиков. - Танк - хозяин маневренной войны, тут и разговору нет.
- Есть еще такой простой прием, - сказал Лопатин. - В случае успеха все
приписывать себе. А неуспех валить на соседа.
Морозов сказал:
- Эх, соседи, соседи, вот как-то командир стрелковой части, генерал,
попросил меня поддержать его огнем. "Дай-ка, друг, огоньку вон по тем
высоткам". "Какие ввести калибры?" А он по матушке выругался и говорит:
"Давай огоньку, и все тут!" А потом оказалось, он не знает ни калибров
орудий, ни дальности огня, да и в карте плохо разбирается: "Давай, давай
огоньку, туды твою мать..." - А своим подчиненным - "Вперед, а то зубы
выбью, расстреляю!" - И уверен, что превзошел всю мудрость войны. Вот вам
и сосед, прошу любить и жаловать. А тебя еще зачислят к нему в подчинение,
- как же: генерал.
- Эх, извините, чуждым нашему духу языком вы говорите, - сказал
Неудобнов. - Нет таких командиров частей в Советских Вооруженных Силах, да
еще генералов!
- Как нет? - сказал Морозов. - Да скольких я за год войны встретил
подобных мудрецов, пистолетом грозят, матерятся, бессмысленно людей
посылают под огонь. Вот недавно. Командир батальона плачет прямо: "Куда я
поведу: людей на пулеметы?" И я говорю: "Верно ведь, давайте задавим
огневые точки артиллерией". А командир дивизии, генерал, с кулаками на
этого комбата: "Или ты сейчас выступишь, или я тебя как собаку
расстреляю". Ну и повел людей, - как скот, на убой!
- Да-да, это называется: ндраву моему не препятствуй, - сказал Магид. -
А размножаются генералы, между прочим, не почкованием, а портят
девочек-связисток.
- И двух слов без пяти ошибок написать не могут, - добавил Лопатин.
- Вот-вот, - сказал, не расслышав, Морозов. - Повоюйте с ними малой
кровью. Вся сила их в том, что они людей не жалеют.
То, что говорил Морозов, вызывало в Новикове сочувствие. Всю свою
военную жизнь сталкивался он с такими и подобными делами.
Вдруг он сказал:
- А как это людей жалеть? Если человек людей жалеет, не надо ему
воевать.
Его очень расстроили сегодняшние ребята-новобранцы, ему хотелось
рассказать о них; и вместо того, чтобы сказать хорошее и доброе, что было
в нем, Новиков с внезапной, ему самому совершенно непонятной злобой и
грубостью повторил:
- А как это - людей жалеть? На то и война, чтобы себя не жалеть и людей
не жалеть. Главная беда: пригонят в часть кое-как обученных и дадут им в
руки драгоценную технику. Спрашивается вот, кого жалеть?
Неудобнов быстро переводил глаза с одного собеседника на другого.
Неудобнов погубил немало хороших людей, таких, что сидели сейчас за
столом, и Новикова поразила мысль, что, может быть, беда от этого человека
не меньше, чем та, что ждет на переднем крае Морозова, его, Новикова,
Магида, Лопатина и тех сельских ребят, что отдыхали сегодня на станичной
улице.
Неудобнов назидательно сказал:
- Не тому нас учит товарищ Сталин. Товарищ Сталин нас учит, что самое
дорогое - люди, наши кадры. Наш самый драгоценный капитал - кадры, люди,
их и беречь надо как зеницу ока.
Новиков видел, что слушатели сочувственно относятся к словам
Неудобнова, и подумал: "Вот интересно выходит. Я перед соседями зверь
зверем получился, а Неудобнов, оказывается, людей бережет. Жаль, что
Гетманова нет, тот уж совсем святой. И всегда у меня с ними так".
Перебивая Неудобнова, он совсем уж грубо и зло сказал:
- Людей у нас много, а техники мало. Человека сделать всякий дурак
может, это не танк, не самолет. Если ты людей жалеешь, не лезь на
командную должность!
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
viperson.ru
Док. 655306
Перв. публик.: 03.11.90
Последн. ред.: 17.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
