Pro et contra существования советской геополитикиНазад
Pro et contra существования советской геополитики
К началу XX столетия Россия вышла на естественные для нее границы, взяла под контроль все пространства, которые позволяли ей обеспечивать безопасность и устойчивое развитие государственности. Казалось, что могущество страны, в том числе и территориальное, достигло того предела, за которым стоит длительная полоса приоритетного внимания к внутреннему развитию и уверенное пребывание в "концерте мировых держав". Но неудачное участие в первой мировой войне, Февральская и Октябрьская революции 1917 года, гражданская война и иностранная интервенция в 1918-1921 г.г. обернулись для России настоящей катастрофой.
Страна была расчленена на множество "независимых" и "суверенных" республик, ханств, автономных областей. И все же, несмотря на то, что большевики шли к власти и воевали за нее под знаменами "освобождения народов", возглавленное ими государство по своей геополитической форме, за небольшими исключениями, было идентично очертаниям России исторической. На словах отрекаясь от геополитики в пользу марксистского учения о классовой борьбе, советские руководители на деле нередко, по собственной воле или вынужденно, действовали в духе классических постулатов этой научной дисциплины. Это относилось и к "новому собиранию земель", в том числе и с помощью оружия, и к действиям на Генуэзской конференции 1922 г., когда советской дипломатии удалось прорвать политическую изоляцию страны, заключив Раппальское соглашение с Германией. Произошло именно то, чего так опасался Х. Маккиндер, который считал подобное сближение двух континентальных государств наиболее опасным для морских держав. Геополитической расчетливостью можно объяснить отказ руководства СССР от курса на мировую революцию в 1930-е годы, его территориальные приобретения накануне второй мировой войны и т.д.
Значительный интерес представляет и эволюция геополитической мысли после победы Великой Октябрьской социалистической революции в России. Достаточно сказать, что в 1920-е годы ХХ века с Советской России творили такие выдающиеся отечественные геополитики, как А.Е. Снесарев, В. Семенов-Тян-Шанский. Взлет геополитических исследований в Советской России Союзе завершился последней открытой публикацией статьи А. Радо "Геополитика" в Большой Советской Энциклопедии. Как и любая энциклопедическая статья, указанная статья А. Радо являлась сводкой, теоретическим обобщением многих геополитических исследований, в частности, работ К.М. Бэра, Л.И. Мечникова, Ф. Ратцеля, Х. Маккиндера, А. Дикса, К. Хаусхофера, К. Витгофеля, А.Е. Снесарева и др.
В этой статье геополитика определялась как учение о географической обусловленности политических явлений. Автор выделял в описываемой им науке семь следующих фундаментальных геополитических закономерностей:
- тяготение континентальных стран к морю;
- стремление к завоеваниям противоположных берегов или овладение в целом морских бассейнов;
- перерастание территорий отдельных государств "через океаны";
- овладение морскими путями и проливами;
- большие реки как источники историко-цивилизационного развития человечества;
- определяющая роль рек как национальных или государственных границ;
- система рек и озер как геополитический фактор развития государств.
С 1934 г. геополитика как научная дисциплина в СССР была переведена в разряд буржуазных лженаук. В последующие десятилетия само понятие геополитики было изъято из научного оборота в отечественной литературе либо интерпретировалось как одно из проявлений враждебных советскому народу и государству буржуазных идеологий. Дальнейшее развитие геополитики осуществлялось, без упоминания термина "геополитика", в политической и военной географии (в рамках последней важная роль отводилось геостратегии), в востоковедении и дипломатии.
Лидер Коммунистической партии Российской Федерации Г.А.Зюганов в своей книге "География победы" пишет о "блеске и нищете советской геополитики", предпочитая не вспоминать о том, что эта научная дисциплина в СССР третировалась в лучшем случае как лженаука. Можно уверенно утверждать, пишет этот политический деятель, что советская эпоха показала: устойчивая безопасность нашего государства может быть обеспечена только при вовлечении большинства территорий, вошедших в состав России еще до революции 1917 г., в орбиту отечественного геополитического влияния. Он утверждает: "Не случайно советская история с геополитической точки зрения - это история восстановления и укрепления исторически сформировавшегося российского государства в границах Российской империи. Неслучайно и то, что в советское время к СССР не были присоединены новые территории, не входившие ранее в состав России (за исключением части Восточной Пруссии). Как и в прежние века отечественной истории, не потребность в завоеваниях, но необходимость обеспечения безопасности страны обусловила стремление советского руководства к восстановлению естественных границ державы и к "собиранию земель", утраченных в результате революционных потрясений. Показательно, что возвращение этих территорий в состав СССР в большинстве случаев стало результатом желания и волеизъявления самих проживавших на них народов. Советский Союз явился естественным геополитическим преемником тысячелетней исторической России".
Пол Джонсон описывает эти же сюжеты в иной интерпретации. Он утверждает, в частности: "Нацистско-советский пакт принес исключительные выгоды Сталину", хотя позднее советский вождь защищал его только как временное, тактическое соглашение ("мы обеспечили стране 1,5 года мира и дали возможность подготовить свои силы"). По словам Джонсона, в то время Сталин надеялся, что или пакт будет действовать бесконечно долго, или же Германия и Запад обессилеют в продолжительной войне и тогда Россия сможет получить свою поживу. И действительно, к середине 1940 г. он вернул большую часть территорий, потерянных Россией в 1918-1919 гг. Когда 12-13 ноября 1940 г. Молотов поехал в Берлин, чтобы актуализировать пакт, Сталин инструктировал его: для начала потребовать в качестве сферы советского влияния Финляндию, Румынию и Болгарию плюс Черноморские проливы. Как крайние требования советский руководитель обозначил "Венгрию, Югославию, Западную Польшу, Швецию и участие в контроле выходов из Балтийского моря".
Воздал должное Сталину как геополитику и Генри Киссинджер, который писал по этому поводу: "Обладая стальными нервами, Сталин следовал двойственной политике: сотрудничал с Германией и одновременно геополитически ей противостоял, словно не боялся никакой опасности. И хотя Сталин не желал вступать в Трехсторонний пакт (подписанный 27 сентября 1940 г. Германией, Италией и Японией - М.М.), он все же предоставил Японии то единственное преимущество, которое бы ей дало членство Советского Союза в Трехстороннем пакте: Японии был обеспечен тыл для азиатских авантюр. Хотя Сталин, безусловно, не знал инструкций, которые Гитлер давал своим генералам, о том, что германское нападение на СССР даст возможность Японии открыто выступить против Соединенных Штатов, советский руководитель пришел к такому выводу самостоятельно и занялся устранением подобного побудительного мотива.
13 апреля 1941 г. он заключил в Москве договор о ненападении с Японией, следуя в основном той же самой тактике в отношении роста напряженности в Азии, какую применил в отношении польского кризиса 18-ю месяцами раньше. В каждом из этих случаев он устранял для агрессора риск борьбы на два фронта и отводил войну от советской территории, подстрекая, как он считал, капиталистическую гражданскую войну в других местах. Пакт Гитлера-Сталина дал ему 2-летнюю передышку, а договор о ненападении с Японией позволил через 6 месяцев перебросить армейские части с Дальнего Востока для участия в битве под Москвой, битве, которая решила исход войны в его пользу".
Справедливо отмечая тот факт, что реальная внешняя политика руководства Советского Союза нередко совпадала с "духом и буквой" геополитического подхода, Г.А. Зюганов не прав, когда пишет, что "геополитика в нашей стране долгое время игнорировалось" из-за деятельности неких "узколобых догматиков". Чтобы вывести из-под такого определения К. Маркса и В.И. Ленина, он находит в их творчестве "некоторые рассуждения", которые "можно с полным основанием считать геополитическими". В частности, в этой же книге он приводит "хороший пример анализа" К. Марксом влияние географических факторов на политику. "Ни одна нация никогда не мирилась с тем, - утверждал основоположник коммунистической теории в работе "Разоблачение дипломатической истории ХVIII века", - что её морские берега и устья рек были оторваны от неё... Россия не могла оставить устья Невы, этот естественный выход для продуктов её Севера, в руках шведов, так же как устья Дона, Днепра, Буга и Керченский пролив - в руках занимавшихся грабежом кочевников - татар. По своему географическому положению прибалтийские провинции являются естественным дополнением для той нации, которая владеет страной, расположенной за ними... Одним словом, Пётр захватил лишь то, что было абсолютно необходимо для естественного развития его страны ".
Г.А. Зюганов выдвигает мысль о существовании особой геополитической модели И.В. Сталина. "Сталинская модель российской геополитики в её полном развитии к середине ХХ века явилась долгожданным синтезом двух традиционных русских геополитических концепций: имперской - с её идеей государственной самодостаточности, и панславистской - с её идеей славянского Большого пространства, - отмечает Г.А. Зюганов в уже упоминавшейся книге "География победы". - Так, скажем, политика форсированной индустриализации была призвана не просто обеспечить подъём экономики, но и создать именно самодостаточную, независимую от внешней конъюнктуры хозяйственную систему страны. Иными словами, индустриализация решала главную геополитическую задачу. И Великая Отечественная война показала, что это был единственно правильный путь. В ходе индустриализации было положено начало решения ещё одной стержневой геополитической задачи, о значении которой писал ещё в 1915 г. В. П. Семёнов Тян-Шанский.
Ахиллесовой пятой континентальной геополитической системы России является растянутость территории и её деление на развитый центр и отсталую периферию. Реально путь устранения этого недостатка Семенов-Тян-Шанский видел в создании сети опорных культурно - экономических баз. Индустриализация как раз и была подчинена логике решения этой геополитической проблемы. Итак, - заключает Г.А. Зюганов, - сегодня можно уверенно утверждать, что создание самодостаточного типа хозяйства и установление прочного контроля над собственным внутренним пространством явились двумя важнейшими основами сталинской геополитической модели. О том, что это было осознанная политика советского руководства, можно судить хотя бы по содержанию знаменитого тоста Сталина, произнесённого им 7 ноября 1937 г. в узком кругу близких соратников за праздничным столом в доме К.Е. Ворошилова. Судя по дневниковой записи Георгия Димитрова, присутствовавшего на этой неформальной встрече, Сталин сказал, что русские цари "сделали одно хорошее дело: сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое целое не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех великих народов, составляющих это государство. Мы объединили это государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не смогла существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу".
Но сущность происшедшей в нашей стране коллизии с геополитикой гораздо глубже, нежели искажение ее некими "узколобыми догматиками". Теперь уже получается, что, как считает Г.А.Зюганов, речь может идти о некой марксистской геополитической линии или "модели". Этот автор обходит молчанием вопрос о том, что у марксистов-ленинцев классовый подход к общественному развитию подавлял все другие возможности его интерпретации. Именно поэтому геополитическая проблематика в советском общестоведении если и существовала, то только в виде критики "буржуазных антинаучных измышлений". Говоря о "сталинской модели русской геополитики", Г.А.Зюганов не замечает, как он покидает поле классической геополитики и переходит на позиции "внутренней геополитики" - новой по существу научной дисциплины, созданной уже в 80-е годы ХХ столетия французским географом Ивом Лакостом. Для этого Лакост отказался от мышления, основанного на планетарном цивилизационно-географическом дуализме "моря" и "суши", "деглобализировал" саму науку, свел ее суть к аналитическому методу, пригодному для изучения локальных и региональных проблем.
Г.А. Зюганов трактует как позитивное явление создание "самодостаточной, независимой от внешней конъюнктуры хозяйственной системы" в СССР. И для эпохи между двумя мировыми войнами это был, по всей видимости, единственно верный выход. Но сейчас уже всем ясно, что именно курс на автаркическое развитие "помог" нашей стране "прозевать" начавшуюся в мире научно-техническую революцию и связанный с ее достижениями переход от экономики промышленного типа к постиндустриальной экономике. По всей видимости, это и явилось основной причиной проигрыша Советским Союзом "холодной войны". Точно также, полностью разделив высказанное И.В. Сталиным в его тосте мнение о достигнутом единстве "великих народов" Советского государства, Г.А.Зюганов как бы не заметил, проигнорировал еще один самоочевидный факт. Именно противоречие между федеративно-союзным по форме и унитарным по характеру СССР явилось той этнополитической "миной замедленного действия", которая, в конечном счете, "взорвала" великую страну.
Все дело, по всей видимости, заключается в том, что классовые идеологические основы созданного в 20-е - 30-е годы ХХ века Советского государства, заставляли марксистских идеологов отторгать геополитику, легитимную отрасль научного знания в области мироориентирования политических элит всех развитых стран и народов. При этом игнорировалось то безусловное обстоятельство, что страна оставалась геополитическим колоссом со специфическими же геополитическими интересами и потребностями. Не случайно во всех геополитических теориях, регулярно появлявшихся на Западе и становившихся ядром стратегии ведущих держав мира, Россия-СССР занимала важнейшее место.
Страна становилась, как правило, объектом внешнеполитического планирования складывавшихся на антироссийских основах коалиций и группировок, но советская политическая элита, не зная этих теорий, была лишена и возможности их анализа и учета в своей стратегии на международной арене. В этом смысле известное неверие Сталина до последнего момента в то, что Гитлер решится на войну на два фронта и нападет на Советский Союз до того, как поставит "на колени" Англию, имеет свое геополитическое объяснение. Геополитика Германии, недостатки геостратегического положения страны, по мнению немецких учёных и политиков, привели к поражению в Первой мировой войне. В стремлении к реваншу Германия не могла не обратиться к поиску той "магической пули", которая могла сокрушить силы противостоявших ей и континентальных, и морских держав. Германские геополитики обратили в этой связи внимание на воздушное пространство, посчитав, что военное господство в нем уравняет или даже даст превосходство в противоборстве со странами, которые контролировали морские и сухопутные пространства.
Высокий уровень достижений в самолетостроении и создании ракетного оружия позволили Гитлеру исходить из того, что в войне против Англии и Советского Союза он будет вести одну полноценную войну. Фюрер считал, что первая имела мощный военно-морской флот и слабую сухопутную армию, в то время как СССР имел большую армию и не идущими ни в какое сравнение с немецкими авиацию и флот. Германия значительно превосходила антифашистскую коалицию, как полагал Гитлер, в воздушных силах, и именно превосходство в этой третьей сфере ведение военных действий должно было обеспечить немецкому рейху победу. Гитлер, конечно же, ошибся в своих расчётах, но и геополитический дальтонизм Сталина стоил советскому народу многомиллионных жертв и катастрофических потерь в первые годы Отечественной войны. Кстати, невнимание Англии и Франции к аэрократии явилось одной из главных причин их тяжёлых поражений в 1939 - 1940 гг., когда почти вся Западная, Центральная и Восточная Европа и часть Северной Африки оказались в руках немецких завоевателей.
5 апреля 1940 г., за четыре дня до того, как нацистское вторжению в Норвегию открыло всерьёз европейскую фазу войны, Геббельс дал краткое интервью избранным германским журналистам, одному из которых удалось его записать. Ключевой пассаж выступления Геббельса был таким: "До сих пор нам удавалось держать врага в неведении относительно истинных целей Германии, точно так же, как в 1932 г. наши внутренние враги не успели понять, что происходит или, иными словами, что наша присяга законности просто пустой номер. Мы хотели взять власть легально, но мы не желаем её использовать легально... Враги могли раздавить нас. Они могли арестовать некоторых из нас в 1925 г., и на этом бы всё кончилось. Но они пропустили нас сквозь опасную зону. То же самое произошло и в международной политике... В 1933 г. премьер-министр Франции должен был сказать (и если бы я был французским премьер-министром, то сказал бы то же самое): "Новый канцлер Рейха, это человек, написавший "Майн кампф", книгу, в которой говорится то-то и то-то, и этого человека нельзя терпеть рядом с нами. Или он должен исчезнуть, или мы выступим". Они оставили нас в покое и таким образом позволили нам перебраться через зону риска, а мы, в свою очередь, успели обойти все опасные рифы. И когда мы были готовы и хорошо вооружены, намного лучше их, только тогда они начали войну".
Фашистский экспансионизм был остановлен, его силы - разгромлены Антигитлеровской коалицией государств, образовавшейся без учета их морской или континентальной приверженности или принадлежности, то есть вопреки считавшегося непреодолимым и объективным их геополитическому протагонизму. Показательна в этом смысле позиция США, которые не только поступились изоляционизмом ради помощи Великобритании, но и вступили в союз на период войны с СССР, чтобы не остаться впоследствии один на один с претендующей на мировое господство Германией. И дело здесь не в способностях Рузвельта, как об этом пишет Г. Киссинджер, а в здоровом геополитическом инстинкте истеблишмента "морской державы", не желавшего упустить выгоды, проистекавшие из схватки двух континентальных гигантов.
"Все великие лидеры шествуют в одиночку,- писал в этой связи Г. Киссинджер.- Их неповторимость проистекает из способности распознать вызов, ещё далеко не очевидный для их современников. Рузвельт вовлёк изоляционную нацию в войну между странами, конфликт между которыми несколькими годами ранее считался несовместимым с американскими ценностями и не имеющим значения для американской безопасности. После 1940 г. Рузвельт убедил конгресс, за несколько лет до того подавляющим большинством голосов принявший серию законов о нейтралитете, санкционировать все возрастающую американскую помощь Великобритании, остановившись лишь перед непосредственным участием в военных действиях, а иногда даже преступая эту черту. В конце концов японское нападение на Перл-Харбор устранило последние сомнения. Рузвельт оказался в состоянии убедить общество, которое в течение двух столетий было уверенно в собственной неуязвимости, до какой степени смертельно опасна победа стран "оси". И он проследил за тем, чтобы на этот раз вовлечённость Америки означала бы лишь первый шаг на её пути к постоянным обязательствам международного характера. Ещё в мае 1940 г. 64 % американцев считали сохранение мира более важной задачей, чем разгром нацистов. Через 18 месяцев, в декабре 1941 г., накануне нападения на Перл-Харбор, пропорция оказалась обратной: лишь 32% предпочитали мир предотвращению нацистского триумфа".
Официально геополитика в СССР и после Второй мировой войны продолжала квалифицироваться как "буржуазная псевдонаука", "идеология агрессивного империализма". В "Советском энциклопедическом словаре" 1988 г. геополитика определялась как "политическая концепция, использующая географические данные... для обоснования империалистической экспансии. Геополитика связана с расизмом, мальтузианством, социал-дарвинизмом". На этом основании многими coвременными российскими авторами делается вывод, что геополитика никоим образом не могла использоваться для стратегического ориентирования международной деятельности Советского Союза. Так, директор Центра геополитических исследований Института Европы РАН К.Э. Сорокин в своей книге "Геополитика современности и геостратегия России" отмечал: "В советский период геополитика в качестве науки совершенно не воспринималась советскими политиками и обществоведами, что, впрочем, не мешало им делать многочисленные "нецитируемые заимствования" из геополитических трудов. Профессор Российского государственного гуманитарного университета В. Разуваев считает первой послевоенной геополитической публикацией в СССР статью И. Малашенко в журнале "Международная жизнь" за 1991 г..
Диаметрально противоположную позицию по данному вопросу занимает Г.А. Зюганов, который убежден в реальном существовании "сталинской геополитической доктрины", реализация которой после Великой Отечественной войны привела к созданию "нового геостратегического "большого пространства" - "социалистического содружества государств". Он выражает сожаление в связи с тем, что "идеологическая неразборчивость Н.С. Хрущева, принесшего в жертву текущей политической конъюнктуре фундаментальные интересы страны, привела к возникновению "новой геополитической доктрины", несколько позже получившей с легкой руки западных советологов название "доктрины Брежнева". Лидер нынешних российских коммунистов считает, что эта доктрина была лишена "здорового государственного прагматизма", ибо она:
- ориентировала СССР не на укрепление безопасности евразийского континентального массива, а на создание "геополитических опорных точек на иных континентах";
- обрекала на "колоссальные затраты общественного богатства" для "оказания помощи всем политическим режимам "третьего мира", которым только вздумалось заявить о своем "социалистическом выборе".
Главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук И.М. Могилевкин также считает, что советское руководство после Второй мировой войны продолжало исходить в своей мировой политике из определенных "геостратегических принципов, успешных для него в недавнем прошлом". Оно "стремилось максимально расширять пространственную сферу своего господства, в том числе и за счет территориальных приобретений. Особое внимание традиционно отдавалось Восточной и Центральной Европе. При этом предполагалось, что перенос европейских границ Союза ССР на запад и распространение советской сферы влияния до линии, разделявшей Восточную и Западную Германию, поможет создать несокрушимую система наземной обороны на этом направлении". Могилевкин, ссылаясь на труды сотрудников ИМЭМО РАН и других отечественных научных учреждений, утверждает: "Многочисленные разработки геополитических проблем постепенно теряют прежнюю (вынужденную) анонимность, и уже не только имена таких руководителей, как Хрущев или Громыко, но и многих других лиц, причастных к генерации геополитических идей, их проведению в жизнь, становятся широко известными.
Промежуточную позицию занимает Александр Дугин, автор одной из первых отечественных монографий по геополитике. Он выдвигает версию, согласно которой внутри высших органов советской существовала некая неизвестная организация, которая своей деятельностью связывала конкретные стратегические шаги руководства страны с геополитической их аргументацией, то есть их выверкой на соответствие геополитической теории. Локализация подобного "криптогеополитического центра" связывается им "с советскими разведывательными службами, будь то ГРУ или КГБ. Но если это суждение все же следует отнести к области: домысливания, предположения, то другое сформулированное А. Дугиным наблюдение представляется более убедительным и связанным с реальной действительностью.
Он обращает внимание на тот очевидный факт, что если США как протагонист Советского Союза руководствовались в своей геостратегии рекомендациями геополитики, то есть проводили активную экспансионистскую деятельность, то СССР, вовлеченный в геополитическое соперничество, вынужденный отвечать на американские "вызовы", должен был мыслить и действовать в соответствии с такими же геополитическими соображениями, в связи с чем его реакции и ответы также концентрировались в области геополитики.
Этот автор использует для международной деятельности СССР, вернее, для определения ее характера, термин "пассивной геополитики". "Геополитика в случае Запада, - пишет он, - выступает как дисциплина, диктующая общие контуры международной стратегии. В случае же Восточного блока она, не будучи долгое время официально признанной, существовала и все еще продолжает существовать в качестве реакции на шаги потенциального противника. Это была и есть "пассивная геополитика", отвечающая на стратегический вызов атлантизма больше по инерции".
Но если анализировать всю деятельность СССР в послевоенном мире, его модель международного поведения, то и дугинская мысль о "пассивной геополитике" выглядит неубедительной. Действительно, являясь частично "реактивной", производной от внешних вызовов, она, эта модель, демонстрировала и осознанное строительство "тотального поля":
- большого пространства, охватившего большую часть Евразии (Северная Корея, Китай, Монгольская Народная Республика, Северный Вьетнам, Восточная, Юго-Восточная и Центральная Европа плюс территория CCCР) и обеспечившего Советскому Союзу статус сверхдержавы;
- стремление упрочить позиции xapтленда на юге Евразии, в "береговой зоне" - римленде (Вьетнам, Индия, Ближний Восток);
- дестабилизирующие положение талассократий действия в Центральной и Южной Америках;
- проникновение в Африку в 60-е - 70-е годы ХХ века.
Все это в целом могло означать только одно: советская геополитика была не только "пассивной", для нее были характерны и весьма динамичные предприятия, отнюдь не спровоцированные морскими державами. Доказательства - корейская война, кубинский ракетный кризис, вторжение в Афганистан и т.д. Так что если брать во внимание модель глобального поведения СССР, то она выглядит более рациональной, когда к ней применяются геополитические критерии, чем в случае ее соотнесения с доктринальными требованиями марксизма-ленинизма.
И здесь хотелось бы присоединиться к Ю.В. Тихонравову, считающему, что "геополитика де факто всегда существовала в Советском Союзе", но предварительно сделав два уточнения:
- во-первых, когда речь идет об отсутствии в СССР геополитических исследований и об отказе геополитике в статусе научной дисциплины, не следует забывать, что во многих странах она развивалась в рамках политической географии. Нередки случаи, когда и в наше время целые национальные научные школы ставят знак равенства между геополитикой и политической географией. В данном случае небесполезно вспомнить, что полковник Г. Бейкем, написавший в 1942 г. предисловие к книге А. Дорпалена "Мир генерала Хаусхофера", сделал красноречивое признание: геополитикой, оказывается, давно уже занимаются в американском военном ведомстве, война же потребовала сделать геополитику всеобщим достоянием. И это было заявлено в стране, представитель которой адмирал А. Мэхэн являлся общепризнанным основоположником "морской геополитики".
И еще один пример: небезызвестный Збигнев Бжезинский, бывший в свое время помощником президента США по вопросам национальной безопасности, в изданной в 1986 г. книге "План игры: геостратегические рамки американо-советского соперничества" утверждал, что геополитика в СССР является непременным участником формирования, обоснования и проведения международного курса, что ведущиеся в СCCР геополитические исследования помогали стране конкурировать с могущественными Соединенными Штатами. Он ссылался при этом на признание советского министра иностранных дел А.А. Громыко в том, что он редкие часы отдыха проводит перед политической картой мира. Не стоит поэтому забывать, что в Советском Союзе политическая география не только не была запрещена, но и активно развивалась, не позволяя атрофироваться у советских руководителей способностей к политико-географическому мышлению "большими пространствами";
- во-вторых, решение вопроса о том, существовала или нет геополитика в Советском Союзе, видится совершенно по-другому, если признать: в СССР развивались достаточно успешно многие научные дисциплины, без которых немыслимо геостратегическое планирование и в которых в обязательном порядке содержались те или иные элементы геополитических знаний. Речь идет о военной и политической географии, истории и теории международных отношений, международном праве, физической географии, этнографии и многих других наук.
Другое дело, что все это не может заменить собой геополитики как научной дисциплины, в которой сводятся воедино, "синтезируются" все факторы и исторические уроки, полезные при разработке и проведении в жизнь стратегических геополитических решений, выверяемых национальными интересами той или иной страны. Советский Союз, являвшийся преемником исторической России, в которой география довлела над человеком и обществом, тем более не мог обходиться в мироориентировании без политики, обусловленной его евразийской континентальной массой.
Если исходить из того, что не идеология, а геополитические реалии, геополитическая дуальность мира определяют глобальную политику, то приходится признать, что в годы "холодной войны" не только США, но и Советский Союз играл по правилам геополитического соперничества Моря и Суши, проиграв схватку с талассократиями прежде всего потому, что его руководители оказались идеократами в большей степени, нежели геополитиками. Британский исследователь М. Лайт, характеризуя "новое политическое мышление" советских руководителей эпохи перестройки, отмечает шесть принципов, на которых оно базировалось:
- во-первых, речь шла о признании неразрывности в ядерный век судьбы всех стран и народов;
- во-вторых, имелась в виду идея сокращения уровня противостояния сверхдержав в условиях обеспечения равной безопасности;
- в-третьих, выдвигалась в качестве приоритетной мысль о том, что национальная безопасность - проблема скорее политическая, чем военно-техническая;
- в-четвертых, констатировалась первичность международной 6eзопасности, только составной частью которой оказывалась национальная безопасность;
- в-пятых, компромисс провозглашался основным компонентом гибкой внешней политики;
- в-шестых, "новое политическое мышление" Горбачева претендовало на концептуальную универсальность.
Вряд ли подобную характеристику М. Лайтом идейных основ проводившейся М.С. Горбачевым и Э.А. Шеварнадзе советской внешней политики можно считать достаточно полной. Но в ней нашла свое отражение самая существенная черта предлагавшихся для "СССР и всего мира" перестроечных новаций - ее полный отрыв от геополитических расчетов и, что уже совсем непонятно, от национальных интересов страны. Характеризуя "новое политическое мышление" как "мышление с позитивной суммой", английский ученый имел, по всей видимости, в виду позитивный итог его реализации для Запада, так как для Советского Союза это "мышление" оказалось катастрофичным.
Весьма предметно несостоятельность с геополитической точки зрения "нового политического мышления", выдвинутого М.С. Горбачевым и его советниками в качестве научной основы провозглашенного курса на перестройку СССР и "всего мира", обнажает следующий факт. В начале 1991 года Эдуард Шеварнадзе во время поездки по США, совершаемой в качестве приватного лица, изумил общавшихся с ним американцев заявлением, что в бытность свою министром иностранных дел Советского Союза он руководствовался не национальными интересами страны, а общечеловеческими ценностями.
Игнорируя геополитические реалии мира, жесткую и даже жестокую природу силовых отношений, "перестроечные" руководители СССР сделали столько уступок возглавляемому США Западу, что поставили великую континентальную державу перед фактом самоликвидации. К.С. Гаджиев утверждает в этой связи, что Советский Союз совершил "чуть ли не ритуальный акт самоубийства". Поэтому в данном случае приходится пенять не на отсутствие в СССР геополитики или геополитических исследований. Главная причина заключалась в системе власти в стране, руководители которой могли игнорировать основополагающие принципы государственного служения, вольно или невольно превратившись в инструменты разрушения Отечества.
Решая вопрос в той или иной плоскости о советской геополитике, необходимо иметь в виду, что в этот период создавал свои работы Лев Николаевич Гумилев (I9I2-I992 гг. ) - историк, этнолог, доктор исторических и географических наук, создавший теорию этногенеза и этнических циклов, выдвинувший философско-историческую концепцию, сравнимую с научными построениями Данилевского, Тойнби, Коллингвуда, Ясперса, до сих пор не забытых современным человечеством. В самом общем виде его научные взгляды можно свести к cлeдyющим положениям:
1) основным действующим лицом истории являются этносы, поскольку они представляют собой наиболее устойчивые и активные человеческие общности; нет человека вне этноса и каждый человек принадлежит только к одному этносу; этнос - система, развивающаяся во времени, имеющая начало и конец; этнос есть сам дискретный процесс этногенеза;
2) универсальный критерий отличия этносов между собой - особый поведенческий язык, который передается по наследству, но не генетически, а посредством механизма сигнальной наследственности, основанной на условном рефлексе, когда потомство путем подражания перенимает у родителей и сверстников поведенческие стереотипы, являющиеся одновременно адаптивными навыками;
3) системными связями в этносе служат ощущения "своего" и "чужого", а не сознательные отношения; ощущение реальности стереотипа порождает самосознание и противопоставление "мы - они";
4) единство этноса поддерживается геобиохимической энергией биосферы, эффект которой распространяется как пассионарность - непреоборимое стремление к достижению какой-либо цели, для осуществления которой пассионарии готовы пожертвовать как собственной жизнью, так и жизнью своего потомства. Психологически пассионарность проявляется как импульс подсознания, противоположный импульсу самосохранения как индивидуального, так и видового;
5) в зависимости от соотношения пассионарного импульса и инстинкта самосохранения Гумилевым описаны три характерных поведенческих типа: а) пассионарии; б) гармоничные люди; в) субпассионарии;
6) статистически в этносе преобладают гармоничные особи; доли пассионариев и субпассионариев в процентном отношении незначительны, но изменение их количества определяет геобиохимическое состояние этноса как закрытой системы дискретного типа;
7) в зависимости от удельного веса пассионариев, этнос в своем жизненном цикле проходит ряд стадий:
- фазу подъема пассионарности;
- фазу предельной пассионарности; фазу надлома (то есть резкого спада пассионарности);
- иннерционную фазу (постепенный спад пассионарности);
- фазу потери пассионарности; мемориальную фазу, когда после некоторой регенерации пассионарности этнос превращается в реликт, являющийся верхним звеном геобиоценоза определенного ландшафта;
8) вспышка этногенеза является результатом пассионарного толчка, то есть определенной органической мутации, которая, в свою очередь, вызывается либо непосредственно космическим облучением поверхности земли вдоль определенной линии, либо путем передачи пассионарного признака генетически, благодаря половым контактам пассионариев с менее пассионарными особями. Процесс этногенеза характериэуется угасанием энергии живого вещества (пассионарности) из-за сопротивления среды. Этот процесс в любой момент может быть прерван внешним вмешательством, особенно в моменты перехода от фазы к фазе, при этом этнос частью истребляется, частью "рассыпается розно";
9) этносы имеют сложную структуру, включая в себя субэтносы, консорции и конвиксии, и сами составляют более сложные структуры - суперэтносы, объединяемые общей доминантой. Между разными этносами возможны следующие типы связей:
- симбиоз (добрососедство, ассимиляция, слияние),
- ксения (добровольное объединение без слияния),
- химера (объединение без слияния путем подчинения одного этноса другим, чуждым ему по доминанте),
- война за господство на определенной территории (внутри суперэтноса),
- война на истребление (при враждебных контактах на суперэтническом уровне);
10) поскольку импульс пассионарности имеет чисто энергетический характер, направленность расходования этой энергии зависит от выбора доминанты - определенной идеи, чаще всего религиозной, которая составляет мироощущение и жизненную программу ее носителей. Все мироощущения делятся при этом на жизнеутверждающие (теистические и оптимистические) и жизнеотрицающие (атеистические и пессимистические). При этом только первый тип мироощущений может стать основой нормальной жизни этноса, тогда как жизнеотрицание порождает антисистемы, общности людей, для которых ложь является принципом действия и усилия которых направлены на разрушение биосферы в любых ее проявлениях.
Весьма важны исследования Гумилева, касающиеся древних периодов этнической истории Европы, кочевых народов Cтепи и их цивилизаций. Из его трудов складывается совершенно иное видение истории, в которой евразийский Восток выступает не варварскими землями на периферии западной цивилизации, но как самостоятельный и динамичный центр этногенеза, культуры, политической истории, государственного и технического развития. Евразийская культура и созвездие этносов предстают как многомерный и совершенно не изученный мир со своими системами ценностей, религиозными проблемами, историческими закономерностями и т.д.
Гумилев доводит до логического конца общеевразийскую, по его мнению, идею о том, что этнически великороссы, русские представляют собой не просто ветвь восточных славян, но особый этнос, сложившийся на основе тюркско-славянского слияния. Отсюда косвенно вытекает обоснованность русского контроля над теми евразийскими землями, которые заселены тюркскими этносами. Великорусская цивилизация сложилась на основе тюркско-славянского этногенеза, который реализовался на географической основе исторического альянса Леса и Степи. Именно геополитическое сочетание Леса и Степи составляет историческую сущность России, предопределяет характер ее культуры, цивилизации, идеологии и политической судьбы. Особенно ценным в научном отношении представляет собой вывод Гумилева о том, что великороссы являются относительно "свежим", "молодым" этносом, сплотившим вокруг себя "суперэтнос" России-Евразии.
Из евразийства Л.Н. Гумилева напрашиваются следующие геополитические выводы (которые он сам не делал по понятным политическим соображениям, предпочитая оставаться строго в рамках этнографии):
1). Евразия представляет собой полноценное "месторазвитие", плодородную почву для этногенеза и культурогенеза. В этой связи необходимо научиться рассматривать мировую историю не в однонаправленной оптике европоцентризма, а видеть в северной и восточной Евразии альтернативные Западу источники важнейших планетарных цивилизационных процессов. В своих трудах Л. Н. Гумилев дает конкретное историческое и этническое наполнение известному тезису Маккиндера о хартленде как "географической оси истории";
2). Геополитический синтез Леса и Степи, лежащий в основе великорусской государственности, является ключевой реальностью для культурно-стратегического контроля над Азией и Восточной Европой. Причем такой контроль способствовал бы гармоничному балансу Востока и Запада, тогда как культурная ограниченность западной цивилизации при ее стремлении к доминации, сопровождающейся полнейшим непониманием культуры Востока, ведет лишь к конфликтам и потрясениям;
3). Западная цивилизация находится в последней нисходящей стадии этногенеза, являясь конгломератом химерических этносов, в связи с чем центр мирового развития обязательно переместится к более молодым народам;
4). Возможно также, что в скором будущем произойдет какой-то непредсказуемый и непредвиденный "пассионарный толчок", который резко изменит политическую и культурную карту планеты, так как доминация "реликтовых этносов долго длиться не может". Л.Н. Гумилев не использовал в своих работах термин "геополитика", не формулировал геополитических выводов на основании открытой им этнократической картины мира, но, пытаясь объяснить "темные места" истории, используя при этом данные географии, социологии, этнографии, демографии, культурологии, психологии, антропологии и многих других наук, широко применяя принципы "географического детерминизма" и связывая жизнь и судьбу этносов с их "месторазвитием", он по существу оперировал теми же фактами в рассмотрении тех же проблем, которые привели Ф. Ратцеля, Видаля де ла Бланиа, Х. Маккиндера и других "отцов геополитики" к созданию этой научной дисциплины.
Высказанные Гумилевым идеи были выстроены в духе русской геополитики, серьезно отличавшейся от западных версий этой науки. Актуализируя творчество "исторических евразийцев" (П.Н. Савицкого, Г.В. Вернадского, Н.С. Трубецкого, Г.Ф. Флоровского, Л.П. Карсавина и др.), отдавая должное гипотезам "русских космистов" (К.Э. Циолковского, А.Д. Чижевского, В.И. Вернадского), создавая оригинальную концепцию российской истории, тесно связанной с евразийской континентальной массой, труды Л.Н. Гумилева послужили основой для многочисленных вариантов геополитического неоевразийства, появившихся уже в 1990-е годы ХХ столетия.
Официально геополитика в СССР и в послевоенные годы продолжала квалифицироваться как "буржуазная псевдонаука", "идеология агрессивного империализма". В "Советском энциклопедическом словаре" 1988 г. геополитика определялась как "политическая концепция, использующая географические данные... для обоснования империалистической экспансии. Геополитика связана с расизмом, мальтузианством, социал-дарвинизмом". На этом основании многими coвременными российскими авторами делается вывод, что геополитика никоим образом не могла использоваться для стратегического ориентирования международной деятельности Советского Союза. Так, директор Центра геополитических исследований Института Европы РАН К.Э. Сорокин в своей книге "Геополитика современности и геостратегия России" отмечал: "В советский период геополитика в качестве науки совершенно не воспринималась советскими политиками и обществоведами, что, впрочем, не мешало им делать многочисленные "нецитируемые заимствования" из геополитических трудов. Профессор Российского государственного гуманитарного университета В. Разуваев считает первой геополитической публикацией СССР статью И. Малашенко, опубликованную журналом "Международная жизнь" в 1991 г..
Диаметрально противоположную позицию по данному вопросу занимает Г.А. Зюганов, который убежден в реальном существовании "сталинской геополитической доктрины", реализация которой после Великой Отечественной войны привела к созданию "нового геостратегического "большого пространства" - "социалистического содружества государств". Он выражает сожаление в связи с тем, что "идеологическая неразборчивость Н.С. Хрущева, принесшего в жертву текущей политической конъюнктуре фундаментальные интересы страны, привела к возникновению "новой геополитической доктрины", несколько позже получившей с легкой руки западных советологов название "доктрины Брежнева". Лидер нынешних российских коммунистов считает, что эта доктрина была лишена "здорового государственного прагматизма", так как ориентировала СССР не на укрепление безопасности евразийского континентального массива, а на создание "геополитических опорных точек на иных континентах" и "колоссальные затраты общественного богатства" на "оказание помощи всем политическим режимам "третьего мира", которым только вздумалось заявить о своем "социалистическом выборе".
Главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук И.М. Могилевкин также считает, что советское руководство после второй мировой войны продолжало исходить в своей мировой политике из определенных "геостратегических принципов, успешных для него в недавнем прошлом". Оно "стремилось максимально расширять пространственную сферу своего господства, в том числе и за счет территориальных приобретений. Особое внимание традиционно отдавалось Восточной и Центральной Европе. При этом предполагалось, что перенос европейских границ Союза ССР на запад и распространение советской сферы влияния до линии, разделявшей Восточную и Западную Германию, поможет создать несокрушимую система наземной обороны на этом направлении". Могилевкин, ссылаясь на труды сотрудников ИМЭМО РАН и других отечественных научных учреждений, утверждает: "Многочисленные разработки геополитических проблем постепенно теряют прежнюю (вынужденную) анонимность, и уже не только имена таких руководителей, как Хрущев или Громыко, но и многих других лиц, причастных к генерации геополитических идей, их проведению в жизнь, становятся широко известными.
Промежуточную позицию занимает Александр Дугин, автор одной из первых отечественных монографий по геополитике. Он выдвигает версию, согласно которой внутри высших органов советской существовала некая неизвестная организация, которая своей деятельностью связывала конкретные стратегические шаги руководства страны с геополитической их аргументацией, то есть их выверкой на соответствие геополитической теории. Локализация подобного "криптогеополитического центра" связывается им "с советскими разведывательными службами, будь то ГРУ или КГБ. Но если это суждение все же следует отнести к области: домысливания, предположения, то другое сформулированное А. Дугиным наблюдение представляется более убедительным и связанным с реальной действительностью. Он обращает внимание на тот очевидный факт, что если США как протагонист Советского Союза руководствовались в своей геостратегии рекомендациями геополитики, то есть проводили активную экспансионистскую деятельность, то СССР, вовлеченный в геополитическое соперничество, вынужденный отвечать на американские "вызовы", должен был мыслить и действовать в соответствии с такими же геополитическими соображениями, в связи с чем его реакции и ответы также концентрировались в области геополитики.
Этот автор использует для международной деятельности СССР, вернее, для определения ее характера, термин "пассивной геополитики". "Геополитика в случае Запада, - пишет он, - выступает как дисциплина, диктующая общие контуры международной стратегии. В случае же Восточного блока она, не будучи долгое время официально признанной, существовала и все еще продолжает существовать в качестве реакции на шаги потенциального противника. Это была и есть "пассивная геополитика", отвечающая на стратегический вызов атлантизма больше по инерции".
Но если анализировать всю деятельность СССР в послевоенном мире, его модель международного поведения, то и дугинская мысль о "пассивной геополитике" выглядит неубедительной. Действительно, являясь частично "реактивной", производной от внешних вызовов, она, эта модель, демонстрировала и осознанное строительство "тотального поля":
- большого пространства, охватившего большую часть Евразии (Северная Корея, Китай, Монгольская Народная Республика, Северный Вьетнам, Восточная, Юго-Восточная и Центральная Европа плюс территория CCCР) и обеспечившего Советскому Союзу статус сверхдержавы;
- стремление упрочить позиции xapтленда на юге Евразии, в "береговой зоне" - римленде (Вьетнам, Индия, Ближний Восток);
- дестабилизирующие положение талассократий действия в Центральной и Южной Америках;
- проникновение в Африку в 60-е - 70-е годы ХХ века.
Все это в целом могло означать только одно: советская геополитика была не только "пассивной", для нее были характерны и весьма динамичные предприятия, отнюдь не спровоцированные морскими державами. Доказательства - корейская война, кубинский ракетный кризис, вторжение в Афганистан и т.д. Так что если брать во внимание модель глобального поведения СССР, то она выглядит более рациональной, когда к ней применяются геополитические критерии, чем в случае ее соотнесения с доктринальными требованиями марксизма-ленинизма.
И здесь хотелось бы присоединиться к Ю.В. Тихонравову, считающему, что "геополитика де факто всегда существовала в Советском Союзе", но предварительно сделав два уточнения:
- во-первых, когда речь идет об отсутствии в СССР геополитических исследований и об отказе геополитике в статусе научной дисциплины, не следует забывать, что во многих странах она развивалась в рамках политической географии. Нередки случаи, когда и в наше время целые национальные научные школы ставят знак равенства между геополитикой и политической географией. В данном случае небесполезно вспомнить, что полковник Г. Бейкем, написавший в 1942 году предисловие к книге А. Дорпалена "Мир генерала Хаусхофера", сделал красноречивое признание: геополитикой, оказывается, давно уже занимаются в американском военном ведомстве, война же потребовала сделать геополитику всеобщим достоянием. И это было заявлено в стране, представитель которой адмирал А. Мэхэн являлся общепризнанным основоположником "морской геополитики". И еще один пример: небезызвестный Збигнев Бжезинский, бывший в свое время помощником президента США по вопросам национальной безопасности, в изданной в 1986 году книге "План игры: геостратегические рамки американо-советского соперничества" утверждал, что геополитика в СССР является непременным участником формирования, обоснования и проведения международного курса, что ведущиеся в СCCР геополитические исследования помогали стране конкурировать с могущественными Соединенными Штатами. Он ссылался при этом на признание советского министра иностранных дел А.А. Громыко в том, что он редкие часы отдыха проводит перед политической картой мира. Не стоит поэтому забывать, что в Советском Союзе политическая география не только не была запрещена, но и активно развивалась, не позволяя атрофироваться у советских руководителей способностей политико-географического мышления "большими пространствами";
- во-вторых, решение вопроса о том, существовала или нет геополитика в Советском Союзе, видится совершенно по-другому, если признать: в СССР развивались достаточно успешно многие научные дисциплины, без которых немыслимо геостратегическое планирование и в которых в обязательном порядке содержались те или иные элементы геополитических знаний. Речь идет о военной и политической географии, истории и теории международных отношений, международном праве, физической географии, этнографии и многих других наук. Другое дело, что все это не может заменить собой геополитики как научной дисциплины, в которой сводятся воедино, "синтезируются" все факторы и исторические уроки, полезные при разработке и проведении в жизнь стратегических геополитических решений, выверяемых национальными интересами той или иной страны. Советский Союз, являвшийся преемником исторической России, в которой география довлела над человеком и обществом, тем более не мог обходиться в мироориентировании без политики, обусловленной его евразийской континентальной массой.
Если исходить из того, что не идеология, а геополитические реалии, геополитическая дуальность мира определяют глобальную политику, то приходится признать, что в годы "холодной войны" не только США, но и Советский Союз играл по правилам геополитического соперничества Моря и Суши, проиграв схватку с талассократиями прежде всего потому, что его руководители оказались идеократами в большей степени, нежели геополитиками. Британский исследователь М. Лайт, характеризуя "новое политическое мышление" советских руководителей эпохи перестройки, отмечает шесть принципов, на которых оно базировалось:
- признание неразрывности в ядерный век судьбы всех стран и народов;
- сокращение уровня противостояния сверхдержав в условиях обеспечения равной безопасности;
- выдвижение в качестве приоритетной мысли о том, что национальная безопасность - проблема скорее политическая, чем военно-техническая;
- констатация первичности международной 6eзопасности, составной частью которой становится национальная безопасность;
- компромисс провозглашается основным компонентом гибкой внешней политики;
- претензия "нового политического мышления" Горбачева на концептуальную универсальность.
Вряд ли подобную характеристику М. Лайтом идейных основ проводившейся М.С. Горбачевым и Э.А. Шеварнадзе советской внешней политики можно считать достаточно полной. Но в ней нашла свое отражение самая существенная черта предлагавшихся для "СССР и всего мира" перестроечных новаций - ее полный отрыв от геополитических расчетов и, что уже совсем непонятно, от национальных интересов страны.
Характеризуя "новое политическое мышление" как "мышление с позитивной суммой", английский ученый имел, по всей видимости, в виду позитивный итог его реализации для Запада, так как для Советского Союза это "мышление" оказалось катастрофичным. Весьма предметно несостоятельность с геополитической точки зрения "нового политического мышления", выдвинутого М.С. Горбачевым и его советниками в качестве научной основы провозглашенного курса на перестройку СССР и "всего мира", обнажает следующий факт. В начале 1991 года Эдуард Шеварнадзе во время поездки по США, совершаемой в качестве приватного лица, изумил общавшихся с ним американцев заявлением, что в бытность свою министром иностранных дел Советского Союза он руководствовался не национальными интересами страны, а общечеловеческими ценностями. Игнорируя геополитические реалии мира, жесткую и даже жестокую природу силовых отношений, "перестроечные" руководители СССР сделали столько уступок возглавляемому США Западу, что поставили великую континентальную державу перед фактом самоликвидации. К.С. Гаджиев утверждает в этой связи, что Советский Союз совершил "чуть ли не ритуальный акт самоубийства". Поэтому в данном случае приходится пенять не на отсутствие в СССР геополитики или геополитических исследований. Главная причина заключалась в системе власти в стране, руководители которой могли игнорировать основополагающие принципы государственного служения, вольно или невольно превратившись в инструменты разрушения Отечества.
Наконец, решая вопрос в той или иной плоскости о советской геополитике, необходимо иметь в виду, что в этот период создавал свои работы Лев Николаевич Гумилев (I9I2-I992 ) - историк, этнолог, доктор исторических и географических наук, создавший теорию этногенеза и этнических циклов, выдвинувший философско-историческую концепцию, сравнимую с научными построениями Данилевского, Тойнби, Коллингвуда, Ясперса, до сих пор не забытых современным человечеством. В самом общем виде его научные взгляды можно свести к cлeдyющим положениям:
1) основным действующим лицом истории являются этносы, поскольку они представляют собой наиболее устойчивые и активные человеческие общности; нет человека вне этноса и каждый человек принадлежит только к одному этносу; этнос - система, развивающаяся во времени, имеющая начало и конец; этнос есть сам дискретный процесс этногенеза;
2) универсальный критерий отличия этносов между собой - особый поведенческий язык, который передается по наследству, но не генетически, а посредством механизма сигнальной наследственности, основанной на условном рефлексе, когда потомство путем подражания перенимает у родителей и сверстников поведенческие стереотипы, являющиеся одновременно адаптивными навыками;
3) системными связями в этносе служат ощущения "своего" и "чужого", а не сознательные отношения; ощущение реальности стереотипа порождает самосознание и противопоставление "мы - они";
4) единство этноса поддерживается геобиохимической энергией биосферы, эффект которой распространяется как пассионарность - непреоборимое стремление к достижению какой - либо цели, для осуществления которой пассионарии готовы пожертвовать как собственной жизнью, так и жизнью своего потомства. Психологически пассионарность проявляется как импульс подсознания, противоположный импульсу самосохранения как индивидуального, так и видового;
5) в зависимости от соотношения пассионарного импульса и инстинкта самосохранения Гумилевым описаны три характерных поведенческих типа: а) пассионарии; б) гармоничные люди; в) субпассионарии;
6) статистически в этносе преобладают гармоничные особи; доли пассионариев и субпассионариев в процентном отношении незначительны, но изменение их количества определяет геобиохимическое состояние этноса как закрытой системы дискретного типа;
7) в зависимости от удельного веса пассионариев, этнос в своем жизненном цикле проходит ряд стадий:
- фазу подъема пассионарности;
- фазу предельной пассионарности; фазу надлома (то есть резкого спада пассионарноети);
- иннерционную фазу (постепенный спад пассионарности);
- фазу потери пассионарности; мемориальную фазу, когда после некоторой регенерации пассионарности этнос превращается в реликт, являющийся верхним звеном геобиоценоза определенного ландшафта;
8) вспышка этногенеза является результатом пассионарного толчка, то есть определенной органической мутации, которая, в свою очередь, вызывается либо непосредственно космическим облучением поверхности земли вдоль определенной линии, либо путем передачи пассионарного признака генетически, благодаря половым контактам пассионариев с менее пассионарными особями. Процесс этногенеза характериэуется угасанием энергии живого вещества (пассионарности) из-за сопротивления среды. Этот процесс в любой момент может быть прерван внешним вмешательством, особенно в моменты перехода от фазы к фазе, при этом этнос частью истребляется, частью "рассыпается розно";
9) этносы имеют сложную структуру, включая в себя субэтносы, консорции и конвиксии, и сами составляют более сложные структуры - суперэтносы, объединяемые общей доминантой. Между разными этносами возможны следующие типы связей:
- симбиоз (добрососедство, ассимиляция, слияние),
- ксения (добровольное объединение без слияния),
- химера (объединение без слияния путем подчинения одного этноса другим, чуждым ему по доминанте),
- война за господство на определенной территории (внутри суперэтноса),
- война на истребление (при враждебных контактах на суперэтническом уровне);
10) поскольку импульс пассионарности имеет чисто энергетический характер, направленность расходования этой энергии зависит от выбора доминанты - определенной идеи, чаще всего религиозной, которая составляет мироощущение и жизненную программу ее носителей. Все мироощущения делятся при этом на жизнеутверждающие (теистические и оптимистические) и жизнеотрицающие (атеистические и пессимистические). При этом только первый тип мироощущений может стать основой нормальной жизни этноса, тогда как жизнеотрицание порождает антисистемы, общности людей, для которых ложь является принципом действия и усилия которых направлены на разрушение биосферы в любых ее проявлениях.
Весьма важны исследования Гумилева, касающиеся древних периодов этнической истории Европы, кочевых народов Cтепи и их цивилизаций. Из его трудов складывается совершенно иное видение истории, в которой евразийский Восток выступает не варварскими землями на периферии западной цивилизации, но как самостоятельный и динамичный центр этногенеза, культуры, политической истории, государственного и технического развития. Евразийская культура и созвездие этносов предстают как многомерный и совершенно не изученный мир со своими системами ценностей, религиозными проблемами, историческими закономерностями и т.д. Гумилев доводит до логического конца общеевразийскую, по его мнению, идею о том, что этнически великороссы, русские представляют собой не просто ветвь восточных славян, но особый этнос, сложившийся на основе тюркско-славянского слияния. Отсюда косвенно вытекает обоснованность русского контроля над теми евразийскими землями, которые заселены тюркскими этносами. Великорусская цивилизация сложилась на основе тюркско-славянского этногенеза, который реализовался на географической основе исторического альянса Леса и Степи. Именно геополитическое сочетание Леса и Степи составляет историческую сущность России, предопределяет характер ее культуры, цивилизации, идеологии и политической судьбы. Особенно ценным в научном отношении представляет собой вывод Гумилева о том, что великороссы являются относительно "свежим", "молодым" этносом, сплотившим вокруг себя "суперэтнос" России-Евразии.
Из евразийства Л.Н. Гумилева напрашиваются следующие геополитические выводы (которые он сам не делал по понятным политическим соображениям, предпочитая оставаться строго в рамках этнографии):
1). Евразия представляет собой полноценное "месторазвитие", плодородную почву для этногенеза и культурогенеза. В этой связи необходимо научиться рассматривать мировую историю не в однонаправленной оптике европоцентризма, а видеть в северной и восточной Евразии альтернативные Западу источники важнейших планетарных цивилизационных процессов. В своих трудах Л. Н. Гумилев дает конкретное историческое и этническое наполнение известному тезису Маккиндера о хартленде как "географической оси истории";
2). Геополитический синтез Леса и Степи, лежащий в основе великорусской государственности, является ключевой реальностью для культурно-стратегического контроля над Азией и Восточной Европой. Причем такой контроль способствовал бы гармоничному балансу Востока и Запада, тогда как культурная ограниченность западной цивилизации при ее стремлении к доминации, сопровождающейся полнейшим непониманием культуры Востока, ведет лишь к конфликтам и потрясениям;
3). Западная цивилизация находится в последней нисходящей стадии этногенеза, являясь конгломератом химерических этносов, в связи с чем центр мирового развития обязательно переместится к более молодым народам;
4). Возможно также, что в скором будущем произойдет какой-то непредсказуемый и непредвиденный "пассионарный толчок", который резко изменит политическую и культурную карту планеты, так как доминация "реликтовых этносов долго длиться не может". Л.Н. Гумилев не использовал в своих работах термин "геополитика, не формулировал геополитических выводов на основании открытой им этнократической картины мира, но, пытаясь объяснить "темные места" истории, используя при этом данные географии, социологии, этнографии, демографии, культурологии, психологии, антропологии и многих других наук, широко применяя принципы "географического детерминизма" и связывая жизнь и судьбу этносов с их "месторазвитием", он по существу оперировал теми же фактами в рассмотрении тех же проблем, которые привели Ф. Ратцеля, Видаля де ла Бланиа, Х. Маккиндера и других "отцов геополитики" к созданию этой научной дисциплины. Высказанные Гумилевым идеи были выстроены в духе русской геополитики, серьезно отличавшейся от западных версий этой науки. Актуализируя творчество "исторических евразийцев" (П.Н. Савицкого, Г.В. Вернадского, Н.С. Трубецкого, Г.Ф. Флоровского, Л.П. Карсавина и др.), отдавая должное гипотезам "русских космистов" (К. Э. Циолковского, А. Д. Чижевского, В. И. Вернадского), создавая оригинальную концепцию российской истории, тесно связанной с евразийским континентом, труды Л.Н. Гумилева послужили основой для появившихся уже в 90-е годы ХХ столетия многочисленных вариантов неоевразийства,.
В пользу сохранения элементов геополитического мышления в недрах общественного сознания народа и в советскую эпоху, говорит наконец та легкость, скорость и всеохватность, которыми характеризовался процесс восстановления в правах постулатов и основных принципов этой науки после 1991 г. Речь идет о средствах массовой информации, экспертном сообществе, академических институтах и российском правящем политическом классе, а также о появлении обширной и нередко оригинальной геополитической научной и публицистической литературы. Но это уже другая тема, требующая отдельного исследования.
